Скрыть отсутствие отца помогла погода: зимой бдительные старушки лавочки не жалуют. К подъезду дорога выводит напрямую, идти вдоль дома необходимости нет, и припомнить, что Белова-старшего давно не видели, будет непросто. На лестничной площадке – молодежь с утра до ночи на работе, бабушку-соседку Альцгеймер посетил, она и себя-то не всегда не помнит, как зовут.
После майских Инна немного расслабилась: нападут органы опеки – отобьются, и отписалась дочери, что не приедет – с деньгами туговато. Аленка впряглась в учебу на юрфаке, а Ваня перешел в колледже на заочное. Армия не грозила, у его бабушки была не голова, а дом Советов: с пеленок фиксируя детские диатезы внука, она перевела их в разряд хронических заболеваний. Когда ее не стало, эстафету приняла Анна Владимировна, подкрепив документами из стационара и результатами анализов: аллергия на курицу, рис и дерматит от КАРТОШКИ. Самое то для армии! Военком обозвал допризывника хитрым, как сто китайцев, но отпустил восвояси. Аленку удалось пристроить к Митьке на неполный день, у Вани не было отбоя от желающих наладить компьютер, а Инна намекнула Мюллерше, что та по ней соскучилась. На Игре пустили слух, что Александр Петрович уехал работать за границу, оставив детей на Инну, как на дальнюю родственницу. До органов опеки байка, слава богу, не докатилась, и ванькино восемнадцатие они отметили в тесном семейном кругу, уже не опасаясь повышенного внимания государства.
За книгу Инна толком не садилась, послав дочке развернутый план дальнейших приключений героев. Намеченные повороты сюжета дочь горячо одобрила, посетовав, что действие происходит при Луи Трезе, а не во время Революции, на которой решила специализироваться. Заметки о короле Ричарде, израильтянках и екатеринбургской парочке с найденными ссылками и заявками на будущее ждали своего часа в нескольких объемных файлах. Начисто переписанные записи о семейном визите Беловых в прошлое пока пылились в амбарной книге. Анькины проблемы проистекали из-за того, что ее драгоценный граф женился на девушке, на удивление похожей на нее саму. Это можно расценивать, как случайность, или непредвиденную встречу с собственной пра-пра-прабабушкой, но стоит ли вводить в повествование еще попаданцев? Возможно, Автор перестарался, развивая параллельную историю. Интеллигентная семья москвичей угодила в прошлое прямо из своей квартиры. Из какого времени – пока непонятно. Если имеются в виду семидесятые годы, то уже на слуху Ефремов, Стругацкие, Булычев, и Антология Современной фантастики может иметься в домашней библиотеке, значит, осознать происходящее семейство в силах. А если они, как и юная студентка-историк, из туманно обозначенного будущего – тем более. Неудивительно, что мои мозги пристроили к создавшейся во сне ситуации наиболее интересную семью из моего окружения, но стоит ли раскручивать тему дальше? Не перебор? Поворотов сюжета – и так воз и маленькая тележка. Ладно, пока - в сторону, будем посмотреть.
Книжку-найденыша я из-за болезни напрочь запамятовала, но подсознание не подкачало, вовсю изображает реминисценцию прочитанного, несомненно, сильное впечатление произвело. Почему сюжет вспоминается кусочками и во сне, а наяву – ничего подобного?
По весне выяснилось, что ее девочка собралась замуж за однокурсника-француза. Инна глубоко вздохнула: вроде, ничто не предвещало, и отправилась знакомиться с будущими родственниками. Рейс задерживался, она устроилась в уголке и задремала, опять погрузившись в прошлое. Привиделась герцогиня де Шеврез. Сидя перед большим зеркалом, в полупрозрачном одеянии, что больше показывало, чем скрывало, Мари-Эмэ, открыв изящную коробочку, согнутым пальчиком нанесла кроваво-красную помаду на капризно выгнутые губки, полюбовалась на свое отражение, поворачивая головку то вправо, то влево, и произнесла: «Щэ нэ вмерла Алабама!» Инна, в холодном поту, приоткрыла глаза: она все там же, в зале ожидания Шереметьево. Покосилась в сторону: переговариваясь на украинской мове, соседки рассматривают каталог косметики, и догадалась: «Алабама» - название заграничной помады. Приснится же!
Устроилась поудобнее: набежавший сон принес с собой очертания феодального замка на поросшей травой возвышенности, окантованной глубоким рвом с водой, через который переброшен каменный арочный мост. В высоких круглых башнях - узкие окна-бойницы, лес печных труб над черепичной крышей, несколько домишек неподалеку. Время оставило свой неизгладимый след, но здание-крепость производило жилое впечатление, подкрепленное выехавшей из ворот повозкой. Сновидение переместило в засыпанный гравием двор с ухоженными деревьями и дорожками. К крепостной стене примкнуло двухэтажное, дополненное окнами в высокой крыше, старинное здание, половина белокаменная, другая – красного кирпича. У входа в дом две женщины, недобро глядящие друг на друга. Мадам Дюшан, сжав тонкие губы, неохотно кивала своей визави, отпускавшей слова будто с высоты положения, подкрепляя сказанное шевелением бровей или задиранием подбородка. Доносились отдельные слова, речь шла о наблюдении за течением беременности. Угомонившись, тетка, по-утиному переваливаясь, поплыла через двор, шурша гравием дорожки и поднимая в воздух мелкие камешки, а докторша, хмуро зыркнув вслед, скрылась за дверью. Подобрав юбки, она поднялась по широкой маршевой лестнице, проскочила по коридору, выйдя на узкую крутую лесенку для слуг, взобралась выше, ускоряя шаг, влетела в небольшую комнатку под самой крышей, захлопнув за собой дверь, и бросилась на кровать, сотрясаясь в рыданиях. Проплакавшись, женщина медленно утерла лицо и, скомкав мокрый платочек, с сердцем кинула возле кровати.
Картинка сменилась: комнатка - похожа, незнакомая девушка быстро черкает на листе бумаги гусиным пером. Оно запнулось, брызнуло, уронив кляксу. Корреспондентка слизнула чернильную капельку, перечитала написанное, подождала, задумчиво подняв глаза к потолку. Женский голос позвал из-за двери: «Кэтти!». Девушка сложила письмо, сунула за корсаж и вышла. Да это Кэтти! Арамис пристроил ее к Шевретте, действо перенеслось в замок Люинь? Какой же год получается? После казни Шале герцогиня сбежала в Лотарингию, потом перебралась в Дампьер, а это, надо полагать, турский замок. Загородная резиденция второго мужа не такая: центральный дом желтого цвета, отдельно стоящие крылья по бокам, огромный мощеный булыжником двор, подъездной мост гораздо длинее, а ров – шире.
У Дюма она – Ketty… издержки переизданий? У французов нет имен на «К», уменьшенные формы Cathy и Cathie позаимствованы из английского и часто даются в качестве самостоятельных имен... у англичан разнообразия больше, традиционной считается форма написания, как раз, на «К», и вариант «С» появился под влиянием французского. А камеристка - чистокровная француженка? Говорит по-английски, читает по-французски - чувствуется образование, ума бы еще ей добавить...
По Мэтру Мари Мишон навестила своего мушкетера осенью двадцать пятого, сбежав из луарской ссылки, но лотарингский побег пришелся на август двадцать шестого, турское заключение она заработала позже. Пока оставим временной вопрос непроясненным, о чьей беременности речь? Скорее всего, о шевреттиной, а то с чего бы мадам Дюшан давались указания… повитухой, тетка даже смахивала чем-то на Луизу Буржуа, и герцогиня выглядела округлившейся, даже отечной. Шарлотта-Мария родилась в двадцать седьмом, значит, действие происходит не позже. Загреметь из Дампьера на Луару несложно, достаточно во что-то сунуть нос или не к месту распустить язык.
Итак, Тур, замок Люинь, год, предположительно, двадцать седьмой. Кэтти пишет, вероятно, Дарту. Умолчал Мэтр о других кавалерах, также, не обмолвившись, получал ли гасконец послания от девушки, которую, походя, взял и погубил. Не думаю, что повеса ей отвечал, сплавил, куда подальше, и вся недолга. Как скоро камеристка это осознала? Похоже, еще нет, и шлет послание, надо полагать, на осаду Ла-Рошели. Гвардейцы выехали из Парижа в конце июня, возможно, турское действо происходит в июле – августе. Но Дюма во всем доверять не стоит - не потому, что путался в деталях и всяком разном. Снится же совсем другая реальность со своими событиями и причинно-следственными связями. Сюжет качественно от Канона отличается, но скидывать со счетов, что происходит многое, самолично или с помощью Маке, описанное, никак не годится. Неизвестный Автор книги из детства немало почерпнул.
На посадку не приглашали, зато раздали бутылочки с водой. Инна сдела пару глотков и чуть не подавилась – толстый дядька напротив даже не сверлил, а будто протыкал взглядом насквозь. Тощая, как жердь, его супруга, крайне недобрительно по отношению к авиакомпании, а, может, и к самой Инне, прокаркала: им-то воду не предлагали. Муж подскочил, намереваясь отстаивать семейные права, и устремился к появившейся за стойкой администраторше, объявившей начало посадки рейса. Мужик стоял на своем: вода через два часа положена - они права знают. Сдался только, когда втолковали, что до пресловутых двух часов осталась пара-тройка минут, и придется обойтись без водной компенсации. Скандальная пара пристроилась в очередь на регистрацию, а Инна прикрыла глаза и оказалась в будуаре герцогини, уже готовящейся отойти ко сну. Под монотонный речитатив Кэтти, зачитывающей вслух скопившуюся почту, мадам Дюшан, подложив под ноги хозяйки подушку, осторожно разминает герцогине отекшие ступни, и, похоже, делает что-то не так – ее руку недовольно пинают. Она, чуть переждав, продолжает. Шевретта кивает Кэтти читать дальше, но скоро, будто, не веря ушам, прерывает гневным возгласом, обращенным, казалось, вникуда. Камеристка повторяет, что вдовствующая графиня де Ту, ввиду плохого самочувствия и внезапно ухудшившегося состояния здоровья вынуждена отклонить приглашение посетить герцогиню с надеждой на встречу, которая состоится, как только ей позволят обстоятельства. Прошипев сквозь зубы: «Что она себе позволяет?», Мари-Эме выдергивает нижнюю конечность у докторши, и, вскинув руку, отсылает резким движением кисти. Камеристка поднимется со стула, вопросительно взглянув на разгневанную хозяйку, остается без ответа и, почтительно поклонившись, собирает прочитанные письма. Позволяет себе вопрошающий взгляд. Герцогиня, плотно сжав губы, не отводит глаз от полога кровати. Глубокий поклон с приседанием, пожелание доброй ночи, и Кэтти удаляется следом за мадам Дюшан. Шевретта продолжает таращить вверх глаза в глубоком раздумье. Наконец, протягивает руку к колокольчику и отдает краткое распоряжение появившеймуся на зов слуге: «Поте». Сновидение прерывается объявлением по громкой связи. Открыв глаза, Инна видит на табло номер своего рейса.
В полете задремать не удалось, коротая время, она полистывала журналы из кармана за спинкой переднего кресла. Говорят, не спят одни черви и мухи, потому что у них нет мозга. В принципе логично: чем ты мозговитее, тем больше нужно спать, чтобы переработать полученную информацию, рассортировать идеи по папкам и прочистить своих «тараканов».
В сюжеты грез и сновидений вернулись живой кошмар Луи Треза, докторша и камеристка миледи. “Love is blind” - «Любовь слепа»! Охохо, «Though this be madness, yet there is method in it» - «Хоть это и безумие, но в нем есть последовательность». Вильям наш Шекспир не устареет во веки вечные, правда, гений английской литературы частенько твердил еще почем зря: «Frailty, thy name is woman!» - «О, женщины, вам имя - вероломство!»
И почему кажется, что именно это будет дальнейшей пружиной грез? Судьба свела сразу три помеси скунса и ехидны в одном месте - никогда Кэтти за лапочку не держала, Мэтр ей попросту развернуться не дал. Получилось вроде динамината, только без поглотителей и добавок. Придет время, нитроглицерин жахнет – полетят клочки по закоулочкам, вопрос чьи. Надо отметить, что мое подсознание переходит всяческие границы. Умудрилось вставить в чужую книгу нашего Поэта: вдовствующая графиня де Ту, судя по времени, к которому относится сон – вполне может оказаться матушкой Филиппа. Что ж, я не возражаю, пусть будет так!
Сколько Филиппу сейчас? Последние письма писал мужчина зрелый, по всему, лет сорока, а то и поболее… или моложе, тогда же рано взрослели? Получается, он едва родился? Не может быть, первые письма к Клариссе – конец двадцатых. Пишет уже юноша, а не мальчик, любовь, пускай, платоническая, но не детская, возможно, подросток. Хорошо бы посмотреть на того, что весь – само обещание, наверняка, юный аристократ уже из себя что-то представляет, ведь, с унитаза в космос не стартуют. Приснитесь же мне собственной персоной, граф Филипп Себастьян де Ту! Вдруг, вы самолично прочтете мне стихи? Интересно, какое из писем вы выберете? Мой мозг не может сочинить новое вместо вас. Если бы! Это было б феерически!
Графиня к Шевретте не расположена. Отказ от личной встречи весьма вежлив, и, тем не менее… не хочет быть замечена в связях с опальной герцогиней? Не одобряет ее? Или за Шале обидно, подставили его знатно. То ли еще с Шатонефом будет, вот, где титулованная жучка развернется, а сама, как всегда, сухой из воды. И как это графушку угораздило с такой поганкой Рауля зачать? Определенно, стечение обстоятельств, продиктиванных волей Дюма. А как он, вообще, относился к плотской любви? Похоже, четко разделял романтические отношения и койку, и по его мнению, плотское – это там, где нет чувств, а смерть - расплата за счастье взаимной любви, а не за супружескую неверность. Возможно, в его представлении взаимная любовь - единственно возможная норма морали. Неудивительно, тогда редко браки заключались по сердечной склонности, и многие искали счастья на стороне. Все же, чувствуется некоторый перебор с морализаторством, хотя, если, по правде сказать, его сыночек папашу переплюнул. Саныч, в целом, к браку относится не столько по пуритански, а сколько скептически. Супружество превращается в трагедию: Атос - Миледи, либо в комедию - господа Кокнар. Интересно, а «покладистый» характер мадам Портос привносил в семейные отношения хоть нотку комизма? Иногда все оканчивается бытовым преступлением: Миледи – деверь. Чужие друг другу супруги, например, представители королевского дома, сохраняя приличия, поддерживают отношения от равнодушных до презрительных. Сен-Люки – тот редкий случай, когда жена воспринимается полноценным партнером в любви и делах…
Поте - верный слуга, знававший герцогиню еще госпожой де Люинь, доверенное лицо, проводил за Пиренеи в 1637-м и отказался взять деньги, а когда вызвали на допрос, не выдал ни словечком. Личной преданностью слуг могла похвастаться не только Шевретта. Дети продолжали служить детям господ, между ними часто складывались особые, почти родственные отношения. Они не покидали службы, если не получали жалованья и всюду следовали за господами, разделяя их горести и радости, хотя ничто не мешало поискать новых хозяев. «Прислуга в России – вьючное животное, в Германии – почти что раб, в Италии – товарищ по несчастью, а во Франции – слуга»? Не согласна! Товарищем по несчастью в семнадцатом веке был слуга именно во Франции: в тюрьму, бывало, следовал, за господином, и, как правило, добровольно.
После майских Инна немного расслабилась: нападут органы опеки – отобьются, и отписалась дочери, что не приедет – с деньгами туговато. Аленка впряглась в учебу на юрфаке, а Ваня перешел в колледже на заочное. Армия не грозила, у его бабушки была не голова, а дом Советов: с пеленок фиксируя детские диатезы внука, она перевела их в разряд хронических заболеваний. Когда ее не стало, эстафету приняла Анна Владимировна, подкрепив документами из стационара и результатами анализов: аллергия на курицу, рис и дерматит от КАРТОШКИ. Самое то для армии! Военком обозвал допризывника хитрым, как сто китайцев, но отпустил восвояси. Аленку удалось пристроить к Митьке на неполный день, у Вани не было отбоя от желающих наладить компьютер, а Инна намекнула Мюллерше, что та по ней соскучилась. На Игре пустили слух, что Александр Петрович уехал работать за границу, оставив детей на Инну, как на дальнюю родственницу. До органов опеки байка, слава богу, не докатилась, и ванькино восемнадцатие они отметили в тесном семейном кругу, уже не опасаясь повышенного внимания государства.
За книгу Инна толком не садилась, послав дочке развернутый план дальнейших приключений героев. Намеченные повороты сюжета дочь горячо одобрила, посетовав, что действие происходит при Луи Трезе, а не во время Революции, на которой решила специализироваться. Заметки о короле Ричарде, израильтянках и екатеринбургской парочке с найденными ссылками и заявками на будущее ждали своего часа в нескольких объемных файлах. Начисто переписанные записи о семейном визите Беловых в прошлое пока пылились в амбарной книге. Анькины проблемы проистекали из-за того, что ее драгоценный граф женился на девушке, на удивление похожей на нее саму. Это можно расценивать, как случайность, или непредвиденную встречу с собственной пра-пра-прабабушкой, но стоит ли вводить в повествование еще попаданцев? Возможно, Автор перестарался, развивая параллельную историю. Интеллигентная семья москвичей угодила в прошлое прямо из своей квартиры. Из какого времени – пока непонятно. Если имеются в виду семидесятые годы, то уже на слуху Ефремов, Стругацкие, Булычев, и Антология Современной фантастики может иметься в домашней библиотеке, значит, осознать происходящее семейство в силах. А если они, как и юная студентка-историк, из туманно обозначенного будущего – тем более. Неудивительно, что мои мозги пристроили к создавшейся во сне ситуации наиболее интересную семью из моего окружения, но стоит ли раскручивать тему дальше? Не перебор? Поворотов сюжета – и так воз и маленькая тележка. Ладно, пока - в сторону, будем посмотреть.
Книжку-найденыша я из-за болезни напрочь запамятовала, но подсознание не подкачало, вовсю изображает реминисценцию прочитанного, несомненно, сильное впечатление произвело. Почему сюжет вспоминается кусочками и во сне, а наяву – ничего подобного?
Глава 20. Щэ не вмерла Алабама!
По весне выяснилось, что ее девочка собралась замуж за однокурсника-француза. Инна глубоко вздохнула: вроде, ничто не предвещало, и отправилась знакомиться с будущими родственниками. Рейс задерживался, она устроилась в уголке и задремала, опять погрузившись в прошлое. Привиделась герцогиня де Шеврез. Сидя перед большим зеркалом, в полупрозрачном одеянии, что больше показывало, чем скрывало, Мари-Эмэ, открыв изящную коробочку, согнутым пальчиком нанесла кроваво-красную помаду на капризно выгнутые губки, полюбовалась на свое отражение, поворачивая головку то вправо, то влево, и произнесла: «Щэ нэ вмерла Алабама!» Инна, в холодном поту, приоткрыла глаза: она все там же, в зале ожидания Шереметьево. Покосилась в сторону: переговариваясь на украинской мове, соседки рассматривают каталог косметики, и догадалась: «Алабама» - название заграничной помады. Приснится же!
Устроилась поудобнее: набежавший сон принес с собой очертания феодального замка на поросшей травой возвышенности, окантованной глубоким рвом с водой, через который переброшен каменный арочный мост. В высоких круглых башнях - узкие окна-бойницы, лес печных труб над черепичной крышей, несколько домишек неподалеку. Время оставило свой неизгладимый след, но здание-крепость производило жилое впечатление, подкрепленное выехавшей из ворот повозкой. Сновидение переместило в засыпанный гравием двор с ухоженными деревьями и дорожками. К крепостной стене примкнуло двухэтажное, дополненное окнами в высокой крыше, старинное здание, половина белокаменная, другая – красного кирпича. У входа в дом две женщины, недобро глядящие друг на друга. Мадам Дюшан, сжав тонкие губы, неохотно кивала своей визави, отпускавшей слова будто с высоты положения, подкрепляя сказанное шевелением бровей или задиранием подбородка. Доносились отдельные слова, речь шла о наблюдении за течением беременности. Угомонившись, тетка, по-утиному переваливаясь, поплыла через двор, шурша гравием дорожки и поднимая в воздух мелкие камешки, а докторша, хмуро зыркнув вслед, скрылась за дверью. Подобрав юбки, она поднялась по широкой маршевой лестнице, проскочила по коридору, выйдя на узкую крутую лесенку для слуг, взобралась выше, ускоряя шаг, влетела в небольшую комнатку под самой крышей, захлопнув за собой дверь, и бросилась на кровать, сотрясаясь в рыданиях. Проплакавшись, женщина медленно утерла лицо и, скомкав мокрый платочек, с сердцем кинула возле кровати.
Картинка сменилась: комнатка - похожа, незнакомая девушка быстро черкает на листе бумаги гусиным пером. Оно запнулось, брызнуло, уронив кляксу. Корреспондентка слизнула чернильную капельку, перечитала написанное, подождала, задумчиво подняв глаза к потолку. Женский голос позвал из-за двери: «Кэтти!». Девушка сложила письмо, сунула за корсаж и вышла. Да это Кэтти! Арамис пристроил ее к Шевретте, действо перенеслось в замок Люинь? Какой же год получается? После казни Шале герцогиня сбежала в Лотарингию, потом перебралась в Дампьер, а это, надо полагать, турский замок. Загородная резиденция второго мужа не такая: центральный дом желтого цвета, отдельно стоящие крылья по бокам, огромный мощеный булыжником двор, подъездной мост гораздо длинее, а ров – шире.
У Дюма она – Ketty… издержки переизданий? У французов нет имен на «К», уменьшенные формы Cathy и Cathie позаимствованы из английского и часто даются в качестве самостоятельных имен... у англичан разнообразия больше, традиционной считается форма написания, как раз, на «К», и вариант «С» появился под влиянием французского. А камеристка - чистокровная француженка? Говорит по-английски, читает по-французски - чувствуется образование, ума бы еще ей добавить...
По Мэтру Мари Мишон навестила своего мушкетера осенью двадцать пятого, сбежав из луарской ссылки, но лотарингский побег пришелся на август двадцать шестого, турское заключение она заработала позже. Пока оставим временной вопрос непроясненным, о чьей беременности речь? Скорее всего, о шевреттиной, а то с чего бы мадам Дюшан давались указания… повитухой, тетка даже смахивала чем-то на Луизу Буржуа, и герцогиня выглядела округлившейся, даже отечной. Шарлотта-Мария родилась в двадцать седьмом, значит, действие происходит не позже. Загреметь из Дампьера на Луару несложно, достаточно во что-то сунуть нос или не к месту распустить язык.
Итак, Тур, замок Люинь, год, предположительно, двадцать седьмой. Кэтти пишет, вероятно, Дарту. Умолчал Мэтр о других кавалерах, также, не обмолвившись, получал ли гасконец послания от девушки, которую, походя, взял и погубил. Не думаю, что повеса ей отвечал, сплавил, куда подальше, и вся недолга. Как скоро камеристка это осознала? Похоже, еще нет, и шлет послание, надо полагать, на осаду Ла-Рошели. Гвардейцы выехали из Парижа в конце июня, возможно, турское действо происходит в июле – августе. Но Дюма во всем доверять не стоит - не потому, что путался в деталях и всяком разном. Снится же совсем другая реальность со своими событиями и причинно-следственными связями. Сюжет качественно от Канона отличается, но скидывать со счетов, что происходит многое, самолично или с помощью Маке, описанное, никак не годится. Неизвестный Автор книги из детства немало почерпнул.
На посадку не приглашали, зато раздали бутылочки с водой. Инна сдела пару глотков и чуть не подавилась – толстый дядька напротив даже не сверлил, а будто протыкал взглядом насквозь. Тощая, как жердь, его супруга, крайне недобрительно по отношению к авиакомпании, а, может, и к самой Инне, прокаркала: им-то воду не предлагали. Муж подскочил, намереваясь отстаивать семейные права, и устремился к появившейся за стойкой администраторше, объявившей начало посадки рейса. Мужик стоял на своем: вода через два часа положена - они права знают. Сдался только, когда втолковали, что до пресловутых двух часов осталась пара-тройка минут, и придется обойтись без водной компенсации. Скандальная пара пристроилась в очередь на регистрацию, а Инна прикрыла глаза и оказалась в будуаре герцогини, уже готовящейся отойти ко сну. Под монотонный речитатив Кэтти, зачитывающей вслух скопившуюся почту, мадам Дюшан, подложив под ноги хозяйки подушку, осторожно разминает герцогине отекшие ступни, и, похоже, делает что-то не так – ее руку недовольно пинают. Она, чуть переждав, продолжает. Шевретта кивает Кэтти читать дальше, но скоро, будто, не веря ушам, прерывает гневным возгласом, обращенным, казалось, вникуда. Камеристка повторяет, что вдовствующая графиня де Ту, ввиду плохого самочувствия и внезапно ухудшившегося состояния здоровья вынуждена отклонить приглашение посетить герцогиню с надеждой на встречу, которая состоится, как только ей позволят обстоятельства. Прошипев сквозь зубы: «Что она себе позволяет?», Мари-Эме выдергивает нижнюю конечность у докторши, и, вскинув руку, отсылает резким движением кисти. Камеристка поднимется со стула, вопросительно взглянув на разгневанную хозяйку, остается без ответа и, почтительно поклонившись, собирает прочитанные письма. Позволяет себе вопрошающий взгляд. Герцогиня, плотно сжав губы, не отводит глаз от полога кровати. Глубокий поклон с приседанием, пожелание доброй ночи, и Кэтти удаляется следом за мадам Дюшан. Шевретта продолжает таращить вверх глаза в глубоком раздумье. Наконец, протягивает руку к колокольчику и отдает краткое распоряжение появившеймуся на зов слуге: «Поте». Сновидение прерывается объявлением по громкой связи. Открыв глаза, Инна видит на табло номер своего рейса.
В полете задремать не удалось, коротая время, она полистывала журналы из кармана за спинкой переднего кресла. Говорят, не спят одни черви и мухи, потому что у них нет мозга. В принципе логично: чем ты мозговитее, тем больше нужно спать, чтобы переработать полученную информацию, рассортировать идеи по папкам и прочистить своих «тараканов».
В сюжеты грез и сновидений вернулись живой кошмар Луи Треза, докторша и камеристка миледи. “Love is blind” - «Любовь слепа»! Охохо, «Though this be madness, yet there is method in it» - «Хоть это и безумие, но в нем есть последовательность». Вильям наш Шекспир не устареет во веки вечные, правда, гений английской литературы частенько твердил еще почем зря: «Frailty, thy name is woman!» - «О, женщины, вам имя - вероломство!»
И почему кажется, что именно это будет дальнейшей пружиной грез? Судьба свела сразу три помеси скунса и ехидны в одном месте - никогда Кэтти за лапочку не держала, Мэтр ей попросту развернуться не дал. Получилось вроде динамината, только без поглотителей и добавок. Придет время, нитроглицерин жахнет – полетят клочки по закоулочкам, вопрос чьи. Надо отметить, что мое подсознание переходит всяческие границы. Умудрилось вставить в чужую книгу нашего Поэта: вдовствующая графиня де Ту, судя по времени, к которому относится сон – вполне может оказаться матушкой Филиппа. Что ж, я не возражаю, пусть будет так!
Сколько Филиппу сейчас? Последние письма писал мужчина зрелый, по всему, лет сорока, а то и поболее… или моложе, тогда же рано взрослели? Получается, он едва родился? Не может быть, первые письма к Клариссе – конец двадцатых. Пишет уже юноша, а не мальчик, любовь, пускай, платоническая, но не детская, возможно, подросток. Хорошо бы посмотреть на того, что весь – само обещание, наверняка, юный аристократ уже из себя что-то представляет, ведь, с унитаза в космос не стартуют. Приснитесь же мне собственной персоной, граф Филипп Себастьян де Ту! Вдруг, вы самолично прочтете мне стихи? Интересно, какое из писем вы выберете? Мой мозг не может сочинить новое вместо вас. Если бы! Это было б феерически!
Графиня к Шевретте не расположена. Отказ от личной встречи весьма вежлив, и, тем не менее… не хочет быть замечена в связях с опальной герцогиней? Не одобряет ее? Или за Шале обидно, подставили его знатно. То ли еще с Шатонефом будет, вот, где титулованная жучка развернется, а сама, как всегда, сухой из воды. И как это графушку угораздило с такой поганкой Рауля зачать? Определенно, стечение обстоятельств, продиктиванных волей Дюма. А как он, вообще, относился к плотской любви? Похоже, четко разделял романтические отношения и койку, и по его мнению, плотское – это там, где нет чувств, а смерть - расплата за счастье взаимной любви, а не за супружескую неверность. Возможно, в его представлении взаимная любовь - единственно возможная норма морали. Неудивительно, тогда редко браки заключались по сердечной склонности, и многие искали счастья на стороне. Все же, чувствуется некоторый перебор с морализаторством, хотя, если, по правде сказать, его сыночек папашу переплюнул. Саныч, в целом, к браку относится не столько по пуритански, а сколько скептически. Супружество превращается в трагедию: Атос - Миледи, либо в комедию - господа Кокнар. Интересно, а «покладистый» характер мадам Портос привносил в семейные отношения хоть нотку комизма? Иногда все оканчивается бытовым преступлением: Миледи – деверь. Чужие друг другу супруги, например, представители королевского дома, сохраняя приличия, поддерживают отношения от равнодушных до презрительных. Сен-Люки – тот редкий случай, когда жена воспринимается полноценным партнером в любви и делах…
Поте - верный слуга, знававший герцогиню еще госпожой де Люинь, доверенное лицо, проводил за Пиренеи в 1637-м и отказался взять деньги, а когда вызвали на допрос, не выдал ни словечком. Личной преданностью слуг могла похвастаться не только Шевретта. Дети продолжали служить детям господ, между ними часто складывались особые, почти родственные отношения. Они не покидали службы, если не получали жалованья и всюду следовали за господами, разделяя их горести и радости, хотя ничто не мешало поискать новых хозяев. «Прислуга в России – вьючное животное, в Германии – почти что раб, в Италии – товарищ по несчастью, а во Франции – слуга»? Не согласна! Товарищем по несчастью в семнадцатом веке был слуга именно во Франции: в тюрьму, бывало, следовал, за господином, и, как правило, добровольно.
