- Слава, ты, что ли? – наконец, сказала она. Что-то соображая, перевела взгляд на Ангелину, на охрану за спинами гостей.
- Да мы вот в гости, тетя Рита, - с неловкостью произнес Святослав Федорович. – Пустите?
- Конечно, конечно, - засуетилась старушка, все всматриваясь в Ангелину. – Да не снимайте одежду, холодно у нас.
В доме действительно было холодно и темновато – несмотря на топящуюся печку. Резко пахло жареным салом, яйцами и кислым молоком, на плите грелся чайник, а за столом сидели старшие мальчишки, одетые в сто одежек, и из больших кружек пили козье молоко – тут же стояла большая банка, покрытая марлечкой. Ани огляделась. Обстановка оскудела. Не было телевизора, радио – Валька любила слушать приемник и громко комментировать новости – пропал чудесный буфет, книги из шкафа.
- А где Валя? – спросила Ани. – Теть Рита, это я, Ангелина. Не признали?
- Не признала, как признать, ваше высочество, - радостно и одновременно печально сказала Рита Дмитриевна, - а Валя вон лежит, спит она. Она много спит теперь.
Ани с тяжелым чувством подошла к кровати. Там, укрытая одеялами, лежала ее подруга – болезненно желтая, усохшая, с поседевшими волосами. И не скажешь, что на три года всего старше Ангелины.
- Что с ней, тетя Рита?
- Да, - сказала старушка, опускаясь на стул у окна, - в коме лежала несколько дней, сразу прооперировали – а выздороветь никак. Шкаф кухонный настенный ей на голову упал, Ань. Гематома пошла, позвонок какой-то поврежден. Вот и лечили ее, лечили, да и отправили к нам. Слабенькая совсем – встанет, давление скачет, до уборной по стенке ползет, спит все время, забывает все. Назначили кучу лекарств, вот, ходит к нам Степановна, уколы ставит. Массаж прописали и процедуры, так на бесплатные надо возить в район, а как нам ее возить?
Валина мама говорила и говорила – нужно было ей выговориться, поделиться, - и в глазах ее появлялась тихая и просительная надежда, резавшая почище упреков и укоризненных слов. Святослав сел за стол, потянулся за банкой с козьим молоком – взглянул на хозяйку дома, и та кивнула радушно - налил себе, да так и сидел, слушая и периодически отпивая из кружки.
Старшие мальчишки, ранее шебутные, хулиганистые, поздоровались тихо, но глядели на гостей настороженно, и Ангелина подумала – такая тишина была и у них сразу после переворота. Так звучит безысходность и отчаяние. И глаза были серьезные. Только младший, пятилетний, одетый в валенки и теплую толстую кофту, возился на полу со своими игрушками. Подошел к Святославу – признал, видимо, и отец улыбнулся, потянул его к себе на колено - покачать.
Пацаненок на его коленях был теплый, горячий даже, вертелся и требовал скакать быстрее. Святослав пощекотал его сквозь толстую кофту - тот взвизгнул и заливисто рассмеялся. Воистину, детский смех может звучать даже во время войны – звучать надеждой для взрослых, уводить их от безнадеги.
- Я-то больше не работаю, - говорила Рита Дмитриевна, - так совсем тяжко. Еле-еле на дрова хватает да на еду, и то, экономим как можем. Видишь, - она махнула рукой, - продали что могли, голые стены скоро будут. Когда землю трясло, видать, повредило что-то в стенах да фундаменте – раньше дом теплый был, а теперь выдувает все, стыло тут. Вы не сердитесь, - вдруг спохватилась она, - мы из вашего дома что было, прибрали, Ань. Вам-то уже не нужно. Одеял взяли, дров с сарая, кур к себе, козочку…передохли бы ведь, Ань, а так …яички есть, молока побольше…посуду продали вашу, - добавила она совсем тихо.
- Ну что вы, теть Рит, - с сердцем сказала принцесса. – Конечно, надо было взять.
Она пригляделась – и правда, подруга была укрыта их одеялом, тяжелым, ватным, под которым раньше спал отец. Вздохнула. Сколько она сидела с мальчишками, сколько Валюха их выручала… и муж у нее был добрый, всем делился, помогал деньгами, когда трудно совсем было.
- Работала бы я, полегче бы было, - продолжала тараторить старая женщина, - так пока она в больнице была, за внуками смотрела, а сейчас как ее оставить? Я попробовала выйти на неделе – прихожу, младшего из сада забравши, а Валя на полу лежит, плачет. Так и уволилась. Хорошо, соседи помогают кто чем может.
Ани перевела взгляд на отца - Святослав смотрел на накрытую одеялом Валентину тяжелым взглядом. И странно – его лицо казалось очень живым сейчас.
- Мам, да хватит причитать, - раздался тихий голос из-под одеял. Принцесса повернула голову – подруга приподнялась, облокотилась на стену и смотрела на нее привычным бодрым взглядом, сразу преобразившим исхудавшее лицо.
- А я-то проснулась, слушаю и думаю, кому мамка тут жалуется, - сказала Валюха весело. – Славку-то сразу узнала, но думала, снится. Боги, худющая какая, маленькая! Анька, ты, правда?
- Я, - сказала Ани и вздохнула прерывисто. И потянулась к подруге – обнять. Та удивленно хохотнула, но обняла крепко – совсем не похоже на умирающую.
- Не кормят вас во дворцах что ли, Ань? Ну совсем одни ребра да глаза. Ой, - спохватилась она, - вот я дуреха. А как обращаться к тебе теперь? На вы? Ваше высочество?
- Это на людях, Валь. А так как раньше, - тепло ответила Ангелина.
- Ты мамку не слушай, - произнесла Валентина, отстраняясь, - мы выдюжим. Всякое уже переживали и тут справимся. До весны дотянем, а там легче станет.
- С ума сошла, - твердо произнесла Ани, - сейчас соберетесь и к нам поедете. Во дворце покоев много. В лазарет тебя определим, в королевский, Валь.
Подруга захохотала и тут же ойкнула, поднесла руку к виску.
- Никак привыкнуть не могу, что смеяться нельзя, а то голова кружится, - призналась она. – Ну какое нам во дворец, Ань? Что мы - лорды какие? Что мы там делать будем?
- У меня ведь имение есть, - сказал молчавший доселе Святослав, - в Картошино, это на юге. Я еще там не был после того, как вернули, но управляющий клянется, что дом в порядок привели. Он хороший, теплый. Погостите у меня? Рита Дмитриевна? Валентина? А захотите – так и останетесь. Там и школа есть, и детский сад, и больница рядом хорошая. Договоримся, будет там и врач у вас, и процедуры. Что скажете?
Неловко было слушающим, неловко предлагающим.
- Так мы же не одни такие тут, Слав, - усмехнулась Валентина. Старший сын налил ей молока, и она оперлась на стену, хлебнула. – Считай, полгородка нищенствует. Мы поедем, а они тут?
- С этим разберемся, Валь, - сказала Ангелина твердо. – Обещаю. Поедете? Пожалуйста, - добавила она тихо и посмотрела на тетю Риту – для поддержки. - Там хорошо, природа, озеро рядом. Только не отказывайся, - попросила она. – Ты же нас с девочками от голода спасала, одежду давала, как на огороде работать учила. Дай отблагодарить, а? Пожалуйста.
- Я, - сказала Валя весомо, - не дура, чтобы отказываться. Малых еще на ноги ставить, а как посмотрю, как трясутся, так хоть руки на себя накладывать. А я жить хочу, Ань, - сказала она убежденно, - молодая я еще на тот свет-то.
- Ваше высочество, - позвал один из охранников, - так я листолет вызову? Так быстро перевезем, да?
- Вызывайте, сержант, - сказала она, - спасибо.
- Вы-со-чест-во, - проговорила Валентина по слогам и улыбнулась, - ох, Ань, кто мог подумать, а? Чудеса!
Внезапный переезд вымотал всех. Отец остался в поместье, проследить, чтобы разместили, как надо, пообщаться с утра с врачом поместной больницы и дать указания управляющему. Ани бы тоже осталась, но на завтра была запланирована поездка в Теранови, и она клятвенно пообещала по возвращении сразу навестить подругу. Валентина сидела в доставленном на листолете инвалидном кресле, укутанная, гладила кота, и блестящими глазами наблюдала, как оперативно пакуют и выносят вещи из дома. Болтала, расспрашивала про дворец, про похищение, жалела и грозилась откормить – «а то ты тоньше моего младшенького». Путалась, называя то Анькой, то высочеством, сама над собой посмеивалась и тут же продолжала болтать. Мальчишки, взбудораженные, залезли в листолет и излазили там все. Старшие, конечно - Ванечка, уставший от суеты и большого количества людей, спал на кровати.
Тетя Рита все вздыхала, что оставляют животных без присмотра, так, что Святослав клятвенно пообещал, что завтра же приедет грузовик и всех кур и коз перевезет в сохранности в имение.
На шум подтянулись соседи – опять не вышло конспирации, и к бывшим согорожанам подошел Святослав Федорович, поздоровался уважительно и стал расспрашивать, как живут, какие проблемы. Говорили поначалу неохотно, зато потом не остановить было – а он запоминал и думал о том, что позвонит с утра Василине. Вряд ли только в одном городке людей практически оставили без помощи, значит, надо разобраться. И так, под громкие разговоры, гвардейцы загрузили нехитрый скарб, тетя Рита торжественно затушила печку, выключила везде свет, закрыла дом на большой замок – и последней поднялась в сопровождении бравых солдат на борт королевского листолета.
Во дворец Ангелина вернулась к ночи. Сестры уже спали – она привычно заглянула в комнату к Каролине, поцеловала ее, и вернулась к себе в гостиную – на столике лежала пачка личных дел. Несмотря на все переезды, встречи и на подавляемую зевоту, до завтра нужно было их изучить, чтобы не путать сотрудников и понимать, что от кого ждать.
Пески
Засыпанный песком старый Город-на-реке, Тафия, снова принимал гостей. Предзимнее солнце больше не раскаляло пустыню, но светило исправно, и иссеченные песком дома с высоты казались новыми, нарядными, ослепительно-белыми.
На покрытый рябью сыпучий ковер, похожий на широкую полосу прибоя – с теми же мелкими волнами, накатывающими на здания и вздымающимися у стен ввысь, - снижались два белых дракона. Они не спеша облетели город по кругу, оглядывая былое великолепие, и, наконец, приземлились на узенькой площади – ветра, круглогодично дующие вдоль домов и старых улиц, веером сходившихся к месту приземления, чудесным образом смешались и оставили ее почти без песка, с проглядывающими пятнами старого булыжника и тонким слоем пустынной пыли.
Ящерки, прячущиеся в тени домов, да неутомимые тушканчики, снующие туда-сюда, с любопытством наблюдали, как огромные крылатые гости вспыхивают тонким ослепительным контуром, мгновенно уплотнившимся в две высокие мужские фигуры с красными волосами.
Мужчины некоторое время молча полюбовались на дворец Владыки Тафии, возносящийся над городом куполами, и направились к нему. Пустынная живность, непуганая и любопытная, то и дело подбиралась слишком близко, застывала перед ними – пока один из красноволосых, с короткой косой, не цыкнул на не в меру наглого тушкана, лезшего под ноги – зверье стрелками прыснуло в разные стороны и больше странных гостей не донимало. И хотя ко дворцу можно было пройти по насыпанным валам песка, мужчины двигались к воротам, таким огромным, что даже за полтысячелетия пустыня не смогла поглотить их полностью.
Ворота, массивные, белые, были настоящим произведением искусства – в кружеве резьбы угадывались и батальные сцены, и мирные, и фигуры парящих драконов – и были закрыты наглухо. Один из мужчин, тот самый, который стал жертвой тушканьего любопытства, подошел к ним вплотную. Второй остался позади, наблюдая, как кладет его друг руки на створки ворот, закрывает глаза – и воздух вздрагивает и только им двоим слышно гудит, шумит глубоко под землей вода, и старые щиты, сохраняющие дворец в неприкосновенности, отзываются на касания пальцев нового Владыки, которого с момента принятия Ключа все сильнее зовет Тафия. Отзываются, узнают… и мягко отталкивают его от резной поверхности, словно показывая – рано, еще рано.
- Я говорил, что не чувствую еще в себе силы поднять Город, - резко и разочарованно сказал Чет. – Мощь нарастает, но все равно не хватает ее.
- Мне это непонятно, - Нории задумчиво посмотрел на ворота, на друга. - Истаил отдался мне сразу после получения Ключа. Я был уверен, что ты просто…
- Что? Не хочу развязывать тебе руки? – проницательно спросил воин-дракон. Владыка Истаила пожал плечами, не собираясь отрицать.
- Подождем, Четери. И попробуем еще раз. Рано или поздно Тафия откроется тебе, раз ты слышишь ее голос.
- У меня есть желание никогда сюда не возвращаться, - вопреки сказанному Четери так и не отнял рук от ворот, прислушался и улыбнулся печально. И все-таки отступил. - Я оживляю город и становлюсь твоим могильщиком? Хватит с меня смертей.
- Однажды ты просто не сможешь сопротивляться, - спокойно ответил Нории. – Такова уж природа Владык. И не хорони меня раньше времени.
- Думаешь, она вернется?
Гости старого города шли обратно, оставляя за спиной так и не оживший дворец.
- Нет, - проговорил Владыка Истаила, - не думаю. Но надеюсь. До весны еще есть время. Я сделал все, чтобы Пески проросли в ее душе, теперь остается только ждать.
- Если она и вернется, то не к Пескам, а к тебе, Нори-эн, - Чет заливисто свистнул, и зазевавшийся песчаный лис сорвался с места и побежал прочь, стелясь по земле. - Но сидеть и ждать… ждут женщины, Владыка. Когда ты собираешься в Рудлог?
- Я и не собираюсь просто ждать, Чет. Но рано еще. Пусть пока распробует свою свободу.
- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Нори.
- Если бы, друг…
Мужчины вернулись на площадь, и через несколько мгновений уже снова поднимались в воздух двумя крылатыми ящерами.
«Куда ты сейчас, Чет?»
«К Белому морю, Нори. Поздороваюсь и в Йелловинь»
«Удачи, Мастер»
Пять дней назад, Маль-Серена
Царица Иппоталия почти каждое утро встречала рассвет на берегу океана. Она видела многие рассветы– и нежные, розовеющие, купающиеся в тихой и дымной зеркальной поверхности, и стылые, когда по поверхности воды тянет низом северный ветер с владений Гюнтера Блакорийца, а море тревожно гонит косые волны на берег, и штормовые, грозные, когда солнце едва пробивается из-за рваных туч и пляшет светлыми пятнами на огромных валах зеленоватой воды, рушащейся песком и пеной к ногам владычицы Маль-Серены.
В любую погоду она купалась – здоровалась с морем – и оно крепко держало свою дочь в прозрачных ладонях, показывало ей чудеса в своих глубинах, дарило тяжелые старинные сундуки с затонувших когда-то кораблей, играло с ней дельфинами и касатками, щекотало стайками разноцветных рыбок. И сама она родилась в соленой воде, и дочерей рожала в теплом прибое – и каждую океан принял ласково, нашептав ей имя. И в последний путь дети Синей Богини уходили в свою стихию, как было заведено испокон веков.
Редко, но бывало, что царица по несколько часов проводила под водой и выходила на берег цветущая, прекрасная, отдохнувшая лучше, чем после самого сладкого сна. В народе говорили, что иногда правительница, как и далекая основательница царского дома Таласиос Эфимония Серена, оборачивается большой чайкой и лениво скользит над волнами, а то и садится на воду и долго качается на них – когда ей нужно подумать. Но из говоривших никто этого лично не видел, а живущие во дворце умели хранить секреты.
Вот и сегодня ждали свою царицу на берегу служанки с полотенцами и напитками, ждала охрана – хотя кто бы посмел напасть на госпожу в ее владениях? - а она медленно выходила из неохотно отпускающего ее океана, целующего на прощание ее спину и ноги, и тело после воды казалось тяжелым, грузным. Поднявшееся уже солнце грело песок и светило ей в лицо, и чайки кричали своими пронзительными голосами, и теплый ветерок обещал жаркий день, даром, что зима была на носу.
- Да мы вот в гости, тетя Рита, - с неловкостью произнес Святослав Федорович. – Пустите?
- Конечно, конечно, - засуетилась старушка, все всматриваясь в Ангелину. – Да не снимайте одежду, холодно у нас.
В доме действительно было холодно и темновато – несмотря на топящуюся печку. Резко пахло жареным салом, яйцами и кислым молоком, на плите грелся чайник, а за столом сидели старшие мальчишки, одетые в сто одежек, и из больших кружек пили козье молоко – тут же стояла большая банка, покрытая марлечкой. Ани огляделась. Обстановка оскудела. Не было телевизора, радио – Валька любила слушать приемник и громко комментировать новости – пропал чудесный буфет, книги из шкафа.
- А где Валя? – спросила Ани. – Теть Рита, это я, Ангелина. Не признали?
- Не признала, как признать, ваше высочество, - радостно и одновременно печально сказала Рита Дмитриевна, - а Валя вон лежит, спит она. Она много спит теперь.
Ани с тяжелым чувством подошла к кровати. Там, укрытая одеялами, лежала ее подруга – болезненно желтая, усохшая, с поседевшими волосами. И не скажешь, что на три года всего старше Ангелины.
- Что с ней, тетя Рита?
- Да, - сказала старушка, опускаясь на стул у окна, - в коме лежала несколько дней, сразу прооперировали – а выздороветь никак. Шкаф кухонный настенный ей на голову упал, Ань. Гематома пошла, позвонок какой-то поврежден. Вот и лечили ее, лечили, да и отправили к нам. Слабенькая совсем – встанет, давление скачет, до уборной по стенке ползет, спит все время, забывает все. Назначили кучу лекарств, вот, ходит к нам Степановна, уколы ставит. Массаж прописали и процедуры, так на бесплатные надо возить в район, а как нам ее возить?
Валина мама говорила и говорила – нужно было ей выговориться, поделиться, - и в глазах ее появлялась тихая и просительная надежда, резавшая почище упреков и укоризненных слов. Святослав сел за стол, потянулся за банкой с козьим молоком – взглянул на хозяйку дома, и та кивнула радушно - налил себе, да так и сидел, слушая и периодически отпивая из кружки.
Старшие мальчишки, ранее шебутные, хулиганистые, поздоровались тихо, но глядели на гостей настороженно, и Ангелина подумала – такая тишина была и у них сразу после переворота. Так звучит безысходность и отчаяние. И глаза были серьезные. Только младший, пятилетний, одетый в валенки и теплую толстую кофту, возился на полу со своими игрушками. Подошел к Святославу – признал, видимо, и отец улыбнулся, потянул его к себе на колено - покачать.
Пацаненок на его коленях был теплый, горячий даже, вертелся и требовал скакать быстрее. Святослав пощекотал его сквозь толстую кофту - тот взвизгнул и заливисто рассмеялся. Воистину, детский смех может звучать даже во время войны – звучать надеждой для взрослых, уводить их от безнадеги.
- Я-то больше не работаю, - говорила Рита Дмитриевна, - так совсем тяжко. Еле-еле на дрова хватает да на еду, и то, экономим как можем. Видишь, - она махнула рукой, - продали что могли, голые стены скоро будут. Когда землю трясло, видать, повредило что-то в стенах да фундаменте – раньше дом теплый был, а теперь выдувает все, стыло тут. Вы не сердитесь, - вдруг спохватилась она, - мы из вашего дома что было, прибрали, Ань. Вам-то уже не нужно. Одеял взяли, дров с сарая, кур к себе, козочку…передохли бы ведь, Ань, а так …яички есть, молока побольше…посуду продали вашу, - добавила она совсем тихо.
- Ну что вы, теть Рит, - с сердцем сказала принцесса. – Конечно, надо было взять.
Она пригляделась – и правда, подруга была укрыта их одеялом, тяжелым, ватным, под которым раньше спал отец. Вздохнула. Сколько она сидела с мальчишками, сколько Валюха их выручала… и муж у нее был добрый, всем делился, помогал деньгами, когда трудно совсем было.
- Работала бы я, полегче бы было, - продолжала тараторить старая женщина, - так пока она в больнице была, за внуками смотрела, а сейчас как ее оставить? Я попробовала выйти на неделе – прихожу, младшего из сада забравши, а Валя на полу лежит, плачет. Так и уволилась. Хорошо, соседи помогают кто чем может.
Ани перевела взгляд на отца - Святослав смотрел на накрытую одеялом Валентину тяжелым взглядом. И странно – его лицо казалось очень живым сейчас.
- Мам, да хватит причитать, - раздался тихий голос из-под одеял. Принцесса повернула голову – подруга приподнялась, облокотилась на стену и смотрела на нее привычным бодрым взглядом, сразу преобразившим исхудавшее лицо.
- А я-то проснулась, слушаю и думаю, кому мамка тут жалуется, - сказала Валюха весело. – Славку-то сразу узнала, но думала, снится. Боги, худющая какая, маленькая! Анька, ты, правда?
- Я, - сказала Ани и вздохнула прерывисто. И потянулась к подруге – обнять. Та удивленно хохотнула, но обняла крепко – совсем не похоже на умирающую.
- Не кормят вас во дворцах что ли, Ань? Ну совсем одни ребра да глаза. Ой, - спохватилась она, - вот я дуреха. А как обращаться к тебе теперь? На вы? Ваше высочество?
- Это на людях, Валь. А так как раньше, - тепло ответила Ангелина.
- Ты мамку не слушай, - произнесла Валентина, отстраняясь, - мы выдюжим. Всякое уже переживали и тут справимся. До весны дотянем, а там легче станет.
- С ума сошла, - твердо произнесла Ани, - сейчас соберетесь и к нам поедете. Во дворце покоев много. В лазарет тебя определим, в королевский, Валь.
Подруга захохотала и тут же ойкнула, поднесла руку к виску.
- Никак привыкнуть не могу, что смеяться нельзя, а то голова кружится, - призналась она. – Ну какое нам во дворец, Ань? Что мы - лорды какие? Что мы там делать будем?
- У меня ведь имение есть, - сказал молчавший доселе Святослав, - в Картошино, это на юге. Я еще там не был после того, как вернули, но управляющий клянется, что дом в порядок привели. Он хороший, теплый. Погостите у меня? Рита Дмитриевна? Валентина? А захотите – так и останетесь. Там и школа есть, и детский сад, и больница рядом хорошая. Договоримся, будет там и врач у вас, и процедуры. Что скажете?
Неловко было слушающим, неловко предлагающим.
- Так мы же не одни такие тут, Слав, - усмехнулась Валентина. Старший сын налил ей молока, и она оперлась на стену, хлебнула. – Считай, полгородка нищенствует. Мы поедем, а они тут?
- С этим разберемся, Валь, - сказала Ангелина твердо. – Обещаю. Поедете? Пожалуйста, - добавила она тихо и посмотрела на тетю Риту – для поддержки. - Там хорошо, природа, озеро рядом. Только не отказывайся, - попросила она. – Ты же нас с девочками от голода спасала, одежду давала, как на огороде работать учила. Дай отблагодарить, а? Пожалуйста.
- Я, - сказала Валя весомо, - не дура, чтобы отказываться. Малых еще на ноги ставить, а как посмотрю, как трясутся, так хоть руки на себя накладывать. А я жить хочу, Ань, - сказала она убежденно, - молодая я еще на тот свет-то.
- Ваше высочество, - позвал один из охранников, - так я листолет вызову? Так быстро перевезем, да?
- Вызывайте, сержант, - сказала она, - спасибо.
- Вы-со-чест-во, - проговорила Валентина по слогам и улыбнулась, - ох, Ань, кто мог подумать, а? Чудеса!
Внезапный переезд вымотал всех. Отец остался в поместье, проследить, чтобы разместили, как надо, пообщаться с утра с врачом поместной больницы и дать указания управляющему. Ани бы тоже осталась, но на завтра была запланирована поездка в Теранови, и она клятвенно пообещала по возвращении сразу навестить подругу. Валентина сидела в доставленном на листолете инвалидном кресле, укутанная, гладила кота, и блестящими глазами наблюдала, как оперативно пакуют и выносят вещи из дома. Болтала, расспрашивала про дворец, про похищение, жалела и грозилась откормить – «а то ты тоньше моего младшенького». Путалась, называя то Анькой, то высочеством, сама над собой посмеивалась и тут же продолжала болтать. Мальчишки, взбудораженные, залезли в листолет и излазили там все. Старшие, конечно - Ванечка, уставший от суеты и большого количества людей, спал на кровати.
Тетя Рита все вздыхала, что оставляют животных без присмотра, так, что Святослав клятвенно пообещал, что завтра же приедет грузовик и всех кур и коз перевезет в сохранности в имение.
На шум подтянулись соседи – опять не вышло конспирации, и к бывшим согорожанам подошел Святослав Федорович, поздоровался уважительно и стал расспрашивать, как живут, какие проблемы. Говорили поначалу неохотно, зато потом не остановить было – а он запоминал и думал о том, что позвонит с утра Василине. Вряд ли только в одном городке людей практически оставили без помощи, значит, надо разобраться. И так, под громкие разговоры, гвардейцы загрузили нехитрый скарб, тетя Рита торжественно затушила печку, выключила везде свет, закрыла дом на большой замок – и последней поднялась в сопровождении бравых солдат на борт королевского листолета.
Во дворец Ангелина вернулась к ночи. Сестры уже спали – она привычно заглянула в комнату к Каролине, поцеловала ее, и вернулась к себе в гостиную – на столике лежала пачка личных дел. Несмотря на все переезды, встречи и на подавляемую зевоту, до завтра нужно было их изучить, чтобы не путать сотрудников и понимать, что от кого ждать.
Глава 3
Пески
Засыпанный песком старый Город-на-реке, Тафия, снова принимал гостей. Предзимнее солнце больше не раскаляло пустыню, но светило исправно, и иссеченные песком дома с высоты казались новыми, нарядными, ослепительно-белыми.
На покрытый рябью сыпучий ковер, похожий на широкую полосу прибоя – с теми же мелкими волнами, накатывающими на здания и вздымающимися у стен ввысь, - снижались два белых дракона. Они не спеша облетели город по кругу, оглядывая былое великолепие, и, наконец, приземлились на узенькой площади – ветра, круглогодично дующие вдоль домов и старых улиц, веером сходившихся к месту приземления, чудесным образом смешались и оставили ее почти без песка, с проглядывающими пятнами старого булыжника и тонким слоем пустынной пыли.
Ящерки, прячущиеся в тени домов, да неутомимые тушканчики, снующие туда-сюда, с любопытством наблюдали, как огромные крылатые гости вспыхивают тонким ослепительным контуром, мгновенно уплотнившимся в две высокие мужские фигуры с красными волосами.
Мужчины некоторое время молча полюбовались на дворец Владыки Тафии, возносящийся над городом куполами, и направились к нему. Пустынная живность, непуганая и любопытная, то и дело подбиралась слишком близко, застывала перед ними – пока один из красноволосых, с короткой косой, не цыкнул на не в меру наглого тушкана, лезшего под ноги – зверье стрелками прыснуло в разные стороны и больше странных гостей не донимало. И хотя ко дворцу можно было пройти по насыпанным валам песка, мужчины двигались к воротам, таким огромным, что даже за полтысячелетия пустыня не смогла поглотить их полностью.
Ворота, массивные, белые, были настоящим произведением искусства – в кружеве резьбы угадывались и батальные сцены, и мирные, и фигуры парящих драконов – и были закрыты наглухо. Один из мужчин, тот самый, который стал жертвой тушканьего любопытства, подошел к ним вплотную. Второй остался позади, наблюдая, как кладет его друг руки на створки ворот, закрывает глаза – и воздух вздрагивает и только им двоим слышно гудит, шумит глубоко под землей вода, и старые щиты, сохраняющие дворец в неприкосновенности, отзываются на касания пальцев нового Владыки, которого с момента принятия Ключа все сильнее зовет Тафия. Отзываются, узнают… и мягко отталкивают его от резной поверхности, словно показывая – рано, еще рано.
- Я говорил, что не чувствую еще в себе силы поднять Город, - резко и разочарованно сказал Чет. – Мощь нарастает, но все равно не хватает ее.
- Мне это непонятно, - Нории задумчиво посмотрел на ворота, на друга. - Истаил отдался мне сразу после получения Ключа. Я был уверен, что ты просто…
- Что? Не хочу развязывать тебе руки? – проницательно спросил воин-дракон. Владыка Истаила пожал плечами, не собираясь отрицать.
- Подождем, Четери. И попробуем еще раз. Рано или поздно Тафия откроется тебе, раз ты слышишь ее голос.
- У меня есть желание никогда сюда не возвращаться, - вопреки сказанному Четери так и не отнял рук от ворот, прислушался и улыбнулся печально. И все-таки отступил. - Я оживляю город и становлюсь твоим могильщиком? Хватит с меня смертей.
- Однажды ты просто не сможешь сопротивляться, - спокойно ответил Нории. – Такова уж природа Владык. И не хорони меня раньше времени.
- Думаешь, она вернется?
Гости старого города шли обратно, оставляя за спиной так и не оживший дворец.
- Нет, - проговорил Владыка Истаила, - не думаю. Но надеюсь. До весны еще есть время. Я сделал все, чтобы Пески проросли в ее душе, теперь остается только ждать.
- Если она и вернется, то не к Пескам, а к тебе, Нори-эн, - Чет заливисто свистнул, и зазевавшийся песчаный лис сорвался с места и побежал прочь, стелясь по земле. - Но сидеть и ждать… ждут женщины, Владыка. Когда ты собираешься в Рудлог?
- Я и не собираюсь просто ждать, Чет. Но рано еще. Пусть пока распробует свою свободу.
- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Нори.
- Если бы, друг…
Мужчины вернулись на площадь, и через несколько мгновений уже снова поднимались в воздух двумя крылатыми ящерами.
«Куда ты сейчас, Чет?»
«К Белому морю, Нори. Поздороваюсь и в Йелловинь»
«Удачи, Мастер»
Пять дней назад, Маль-Серена
Царица Иппоталия почти каждое утро встречала рассвет на берегу океана. Она видела многие рассветы– и нежные, розовеющие, купающиеся в тихой и дымной зеркальной поверхности, и стылые, когда по поверхности воды тянет низом северный ветер с владений Гюнтера Блакорийца, а море тревожно гонит косые волны на берег, и штормовые, грозные, когда солнце едва пробивается из-за рваных туч и пляшет светлыми пятнами на огромных валах зеленоватой воды, рушащейся песком и пеной к ногам владычицы Маль-Серены.
В любую погоду она купалась – здоровалась с морем – и оно крепко держало свою дочь в прозрачных ладонях, показывало ей чудеса в своих глубинах, дарило тяжелые старинные сундуки с затонувших когда-то кораблей, играло с ней дельфинами и касатками, щекотало стайками разноцветных рыбок. И сама она родилась в соленой воде, и дочерей рожала в теплом прибое – и каждую океан принял ласково, нашептав ей имя. И в последний путь дети Синей Богини уходили в свою стихию, как было заведено испокон веков.
Редко, но бывало, что царица по несколько часов проводила под водой и выходила на берег цветущая, прекрасная, отдохнувшая лучше, чем после самого сладкого сна. В народе говорили, что иногда правительница, как и далекая основательница царского дома Таласиос Эфимония Серена, оборачивается большой чайкой и лениво скользит над волнами, а то и садится на воду и долго качается на них – когда ей нужно подумать. Но из говоривших никто этого лично не видел, а живущие во дворце умели хранить секреты.
Вот и сегодня ждали свою царицу на берегу служанки с полотенцами и напитками, ждала охрана – хотя кто бы посмел напасть на госпожу в ее владениях? - а она медленно выходила из неохотно отпускающего ее океана, целующего на прощание ее спину и ноги, и тело после воды казалось тяжелым, грузным. Поднявшееся уже солнце грело песок и светило ей в лицо, и чайки кричали своими пронзительными голосами, и теплый ветерок обещал жаркий день, даром, что зима была на носу.
