За высокими стенами, выстроенными полумесяцем, находился мощеный камнем внутренний двор. Огромный – как три университетских стадиона, не меньше, - пестрый. Стены покрыты цветными тканями. Здесь сильно пахло кровью – и свежей, и свернувшейся, - и едким смолистым дымом от чадящих у стен жаровен. И здесь Макса снова придавило ощущением чужого ненавидящего взгляда. Но он справился, шагнул дальше – сзади из низких ворот уже подпирали желающие вкусить божьего благословения.
Людей было очень много, и Тротт лавировал в толпе, наблюдая за происходящим. То и дело раздавалось придушенное блеяние или клекот приносимого в жертву животного – над широкими отверстиями в полу резали жертвы, выпускали кровь, туши складывали у ног богов.
Тут же важно ступали, наблюдая за порядком и раздавая благословения, разряженные жрецы и жрицы – в длинных белых одеждах, с подведенными желтым глазами, с длинными волосами. Их сопровождали рабыни – бритые, одетые лишь в набедренные повязки, с закрытыми кожаными масками ртами, с чашами в руках, в которые молящиеся бросали монетки.
В прямой стене «полумесяца» были прорезаны окошки – и каждый желающий мог посмотреть на крыши дворца тха-нор-арха, соединенного с храмовой половиной мостиками. А вдоль полукруглой стены стояли четыре огромные статуи богов Нижнего мира.
- Благословляю, - махнул на рукой проходящий мимо жрец, и Тротт поклонился и поспешил в центр двора.
Там возвышался над каменной кладкой позолоченный купол, сплошь покрытый гравировкой – ступая вокруг, молящиеся могли воочию наблюдать историю триумфа божественной четверки. Макс, сжимая полудохлых птиц, влился в поток людей, кружащих у купола, без интереса осматривая картинки для паствы и слушая разговоры. Вот показана жизнь до прихода богов – люди едят из одного корыта со свиньями, спят в грязи, чешутся.
- Ишь, дикие времена! – поражались верующие, с восторгом рассматривая картинки.
Вот четыре бога-всадника спускаются из небесных врат, а за ними растекается по земле огромная армия.
- Сила-то какая! – захлебывался от благоговения идущий перед Максом горожанин.
Вот повержены старые боги и двое пришельцев пробивают им груди копьями, а двое выдирают из земли горы и заваливают сверху.
- А страшные-то какие! – продолжал поражаться горожанин, разглядывая старых богов – их постарались намалевать отвратительными, с длинными языками, уродливыми, маленькими. Макс скептически посмотрел на картинку, повернулся к статуям захватчиков – при всем старании художников новые боги смотрелись куда страшнее.
Дальше на золоченой стенке купола шла обычная религиозная дребедень – выдача законов, благословение первого тха-нор-арха, создание новых инсектоидов… Народ, разглядывающий деяния богов, шумел, народ рыдал, падал на колени.
Макс, у которого от этой странной экзальтации разболелась голова, наконец, завершил круг. Теперь нужно было принести жертвы, сделать вид, что молишься, и потом спокойно побродить по двору, послушать разговоры.
И он пошел к богам, у ног которых были пробиты круглые и широкие окна в подземное капище. Там, в толще холма, на огромном алтаре шли службы и приносились жертвы. Туда сверху лили жертвенную кровь животных – или собственную, проводя лезвиями по запястьям и читая молитвы. Оттуда сейчас доносились речетатив и бой барабанов – и Макс не стал смотреть, потому что представлял, что там увидит. Добавил к подношению богам кровь четырех птиц, свернув им головы и побрызгав кровью из тушек вниз, в «окна» капища. Он переходил от одного бога к другому - и усиливалось ощущение чужого враждебного взгляда, и Тротт крутил головой, пока не понял, что исходит оно от сверкающих драгоценными камнями глаз статуй богов.
Макс и раньше видел их, и поражался, как человеческий мозг может создавать такие извращенные воплощения своих страхов.
Первый, Нерва, «война» по-лортахски - чудовище с паучьим телом на коротких ножках, с вырастающим из него человеческим торсом и двумя парами рук – одни людские, с ножами, другие – как лезвия охонга. Морда так вовсе треугольная, с огромными самоцветными глазами и маленьким ртом, заполненным зубами.
Второй – длинный, вытянутый, с трехсуставными руками и ногами и головой с длинными волосами и рожками-антеннами. Если сильно захотеть, можно увидеть в нем антропоморфного кузнечика. Омир – «закон».
Третий – крылатый. Малик, что значит «мера». Поставить стрекозу на задние лапы, дать в передние кривые мечи, придать немного сходства с человеком – и вот он, красавец. Четвертый, Девир. «Владыка смерти» означало его имя, и он был меньше всего похож на человека – богомол богомолом с поджатыми передними лапами, человеческой мордой с теми же огромными глазами и поясом из черепов.
Макс оглянулся на шум - у ног Девира-богомола собрались верующие, окружив высокомерного жреца, и можно было незаметно присоединиться к ним.
- Когда же выйдет жрица? – спрашивали длинноволосого служителя – кто с опаской, кто с фанатичным восторгом. – Когда же будет пророчество? Сколько ждать до открытия врат?
- Радуюсь, видя такую веру, - устало и снисходительно отвечал жрец, - но все в руках божьих. Будете ли молиться?
- Будем! – раздался дружный хор экзальтированных горожан. Макс присмотрелся – у многих странно блестели глаза. Да и его начинало подташнивать – а болящая голова просто раскалывалась. Наверняка ведь в жаровни добавляют какой-то легкий наркотик.
- И ты будешь? – изящный палец ткнул в соседа Макса. Тот бухнулся на колени.
- И я, глаз не сомкну!
- И ты? – явно наслаждаясь, жрец указал на Макса. Пришлось тоже падать на колени – но особым артистизмом Тротт не обладал, поэтому просто ткнулся лбом в пол. Голове стало совсем плохо.
- Молитесь! – провозгласил жрец. – Триста сердец будет принесено на алтарь, триста жизней напитают богов. Проснутся они и укажут нам путь. Завтра в ночь молитесь со всем городом и ждите!!! Завтра ночью будет ответ!!!
От раздавшегося фанатичного воя чуть не лопнули барабанные перепонки.
Макс побыл там еще немного, выбрался за стены храма, кое-как прошел сквозь базар, купив на заработанную утром монетку сладкую лепешку – и через несколько узких и грязных переулков остановился на берегу серого моря. Здесь стало полегче – какое-никакое, а открытое пространство. Здесь даже отклик Источника ощущался сильнее – и Макс проверил морок на глазах и спине, умылся соленой водой, подняв облачко ила, посмотрел на гниющие остовы домов и направился за казармы, в харчевню. До завтра он потерпит. Немного осталось.
Венин, что-то нарезавшая на столе рядом с другими женщинами, увидев его, быстро высыпала овощи в котел, помешала, из другого положила ему уже готового рагу. Синяк на ее лице заметно посветлел, ушла опухоль. Удивительная мазь. Да и вообще – сколько здесь уникальных растений, какое поле для исследований!
- Ты ела? – спросил Макс, чувствуя, что так надышался дрянью в храме, что точно ни ложки в рот взять не сможет.
Женщина неуверенно взяла ее, оглянулась на других служанок. Те даже перестали резать – опять шептались и поглядывали на них.
- Тиебее, - промычала она, показывая на тарелку.
В кухню зашел Якоши – и женщины поспешно снова принялись за работу. Макс прихватил тарелку, пошел в зал. Якоши плюхнулся на стул рядом с ним. Судя по благодушию, он хотел поболтать.
- Был в храме, деревенский?
- Был, - коротко ответил Тротт, глотая довольно вкусное варево.
- Как тебе?
- Никогда такого не видел, - пробурчал Макс, жалея, что не может изобразить дурацкий восторг. Но, видимо, хозяин решил, что его малословие от ошалелости красотами и божественным величием, потому что добродушно захохотал – затрясся его живот, подбородок.
- То-то же! Голубей резал?
- Их, хозяин.
- А мои-то дуры решили, что ты Венин собираешься богам отдать. Боятся тебя. Жалели ее со вчерашнего дня. Бабы, что с них взять? Не знают, что кто в храме служил, в жертву не приносят.
- А как она попала к тебе? – поинтересовался Тротт.
- Как-как, - Якоши сплюнул на чисто вымытый пол. – Они как стареют, из невестиного возраста выходят, их за бесценок на торг выставляют. Зачем богам перестарки-то? Вот и купил. Чистенькая была, - он сладострастно зажмурился, - потом подурнела, ну так и я уже наелся.
- А сколько же ей? – с тяжелым предчувствием поинтересовался Макс.
- А я помню? – удивился хозяин харчевни. – То ли восемнадцать, то ли девятнадцать. Говорю же, перестарок. Рабынь в храм берут, как первую кровь роняют, лучших отбирают. Семье выкуп дают. Самый невестин возраст, а сейчас кому она нужна? Только тебе, дураку, и сгодилась.
И он снова захохотал, хлопнул Макса по плечу.
- Ты вот что, странник. Послушай меня. Дерешься ты чудно, но умело. А мне, понимаешь ли, серебрушку этим пьянчугам отдавать жалко, а за меньшее дурь тешить не станут. Поучаствуй в бое сегодня, а? Я тебе половину отдам. А хочешь, нож отработаешь? Будешь побеждать – человеком здесь сделаю. Все тебя знать будут! Ну что, согласен?
- Подумать надо, - сказал Макс медленно. – Если убьют меня, что с бабой будет?
- Да не трону я ее, - досадливо отмахнулся хозяин – глаза его горели азартом, - будет работать как работала, ну, со мной кровать делить, не убудет. Другим не дам! – поспешно добавил он, видя, как сузил глаза собеседник. – Да и с чего тебя убьют? Постараешься – и мне деньгу сбережешь, и сам разбогатеешь! Ну, чего думаешь? Запала она тебе в душу, эх, баба! В грязи, а выгоду нашла! Ну, хочешь, богами поклянусь - что бы с тобой не случилось, под солдат больше не положу? Будет работницей у меня, кормить буду, не выгоню!
- Хочу, - кивнул Макс, чувствуя себя омерзительно. И Якоши поднял руку и произнес слова клятвы.
В каморке он снял куртку и упал на пол – отжиматься. Здешнее тело было слабее, хоть и выносливее. Затем, насколько позволяло пространство, начал повторять уроки Четери – закрыв глаза, вдыхая и выдыхая, будто не в грязной Лакшии он был, а на своей чистой полянке среди живых деревьев.
И в конце урока, когда непривычное тело просто вопило о передышке, с изумлением обнаружил в руках туманные, словно прозрачные – но четко видимые клинки, Дезеиды.
Ближе к вечеру в каморку проскользнула Венин. Макс, задремавший на топчане, открыл глаза – она поспешно скидывала рубаху. Сел, заметив на полу горшочек с мазью, потянулся к нему – но его опередили. Венин встала перед ним на колени, зачерпнула мазь.
- Яааа, - сказала она сдавленно.
Он закрыл глаза – руки у нее были осторожными, ловкими. Она домазала – и легко, пугливо коснулась его волос рукой. Проскользила по плечу, взяла ладонь, положила себе на грудь. Сама потянулась к его штанам.
- Яааа сильныяааа, - проговорила она убеждающе, снова заглядывая ему в глаза и пытаясь развязать тесемки, - мныогааа работыыы мыыыагу диееелаааать…
Она закашлялась. Макс покачал головой, отвел ее руки. Посмотрел на совсем не вызывающую желания грудь в желтеющих, почти сошедших за день синяках, на бок. Прикоснулся к нему.
- Больно еще?
Она кивнула, расстроенно опуская глаза. И он набрал в ладонь мазь, начал смазывать ее – женщина молчала, вздыхая и совсем по-детски надувая губы. Закончил, коснулся низа живота.
- Здесь как?
- Ниеее бооолииит, - четко выговаривая звуки, сказала она. – Мыаааазь хороооошаая.
Поднял руку на тонкую шею.
- Почему ты плохо говоришь?
Она опять вздохнула. Показала на ладонь с клеймом. Сделала знак, будто пьет что-то – и схватилась за горло.
- В храме чем-то поили? – догадался он.
Венин кивнула. Он похлопал по топчану.
- Ложись спать. У меня в мешке лепешка, захочешь есть – возьми ее.
Женщина послушно легла и закрыла глаза.
Макс вернулся среди ночи, озверевший от смрада, гогота и крови – он дрался, сбивая кулаки и пропуская удары, и каждый следующий противник, позарившийся на серебро, вызывал в нем еще более сильный приступ ярости, - и он ломал руки, носы, отбивал почки, сносил телами столы, вызывая кровожадный рев и топот от наблюдателей – и отработал-таки и клятву Якоши, и свою половину серебрушки. Пригодится в дороге.
Болела челюсть, болели ребра и колени, и кулаки, в крови кипел адреналин – и он выхлебал чуть ли не полведра воды и просто рухнул на топчан, закрыв глаза.
И рыкнул на женщину, вновь потянувшуюся к нему – потому что вот сейчас его полоснуло желанием. Она замерла, сжавшись – и Макс перевел дыхание.
- Не лезь, - просипел он, - я сделаю тебе больно. Не надо.
- Ниееет, - уверенно сказала она и взобралась на него верхом. – Яаааа умиеееююю… даааа?
Пальцы ее распахнули куртку, забрались под рубаху – прошлись под обмоткой. И потянули вниз штаны. Макс перехватил ее руку, сжал, приподнялся. В висках стучала кровь.
- Уйди, Венин.
- Тиебеее нууужно, - почти четко проговорила женщина, подняла руку – ту, что схватил он, и поцеловала его сбитые костяшки, - ты хооочиееешь. Даааа?
Пальцы второй руки сжали его снизу – и он откинул голову назад, закрыл глаза, ненавидя себя за слабость.
- Да.
Женщины, женщины. Вы опутываете нас сетями долга, привязываете своей слабостью. Сколько героев погибло из-за вас, сколько горящих сердец потухло, сколько разумных, выверенных планов полетело к чертям? Где бы вы ни были, стоит вам почувствовать слабину – и жертве не уйти. Но кто осудит вас за это желание укрыться за чьей-то спиной?
Профессор Тротт расслабленно спал, обнимая случайную попутчицу, женщину чужого мира. А снилась ему девушка из мира родного. Почему-то, - какая чушь! – в папоротниковом лесу. Голая, беловолосая и с крыльями, покрытыми черным мягким пухом.
Весь следующий день столица погружалась в пучину религиозного рвения. По улицам носили жрецов, оповещавших, что с заходом солнца все обязаны прекратить торговлю и домашние дела и приступить к посту и молитве. Якоши, хмурый из-за упущенной выгоды, с сожалением прогнал пришедших раньше времени клиентов, запер харчевню, собрал всех домочадцев, и, лениво пробормотав пару слов восхвалений, махнул рукой и пробурчал:
- Им и без усердия такого грешника как я силы хватит. Расходитесь и не шумите, нечего привлекать внимание.
Дунул на свечу и отправился в свою комнату. Женщины уселись в уголке за стенкой, охранники ушли на задний двор – там они ночевали в пристройке, а Макс поднялся в темную каморку, подошел к окну, слыша, как тихо ступает за ним Венин.
- Ложись, - сказал он, глядя на черное небо – первая луна Лортаха только-только вставала над домами.
Женщина зашуршала одеждой. Скрипнул топчан. А Тротт слушал утихающий, погружающийся в ночь город. Спешно пробежал кто-то по улице, пригибаясь и оглядываясь, шмыгнул в одну из дверей. Ни в одном из окон переулка не горело свечей, все затаились, то ли и действительно занявшись молитвой, то ли решив отсидеться тихо в ожидании предсказаний жрицы.
Издалека над домами пролетел низкий звук – будто кто-то трижды подул в огромную трубу – и город словно выдохнул и замер окончательно.
Венин заснула, едва Макс лег рядом – прижавшись лбом к его плечу, прихватив пальцами край рубахи – будто чувствовала, что он уйдет. Тротт не спал. Если сегодня выйдет узнать, реально ли открытие прохода на Туру, способного пропустить армию, то утром его уже в Лакшии не будет. Отойдет подальше от столицы в лес и вернется к себе, на Туру.
