Но если не сдерживать ее, если нет механизма подавления, то сущность требует все больше энергии со стороны. А если выпить много энергии, то это желание становится неконтролируемым. Нельзя себя контроливать и когда ты сильно пьян или во время… во время любых действий, когда отключается разум. В сонном состоянии тоже трудно, но для этого у меня есть щиты. И все равно, Март, тебе очень повезло.
- Я вообще везунчик, - серьезно подтвердил фон Съедентент и почти незаметно погладил Вики по коленке.
- И миру этому тоже повезло, - продолжил Макс, направившись к столу. Поймал взгляд Алекса – скорее задумчивый, чем напряженный. - Что я не высосал тебя.
Виктория выпрямилась.
- Так поэтому ты… - начала она неуверенно.
- Да, - сказал Тротт. Март мгновенно напрягся, и инляндец усмехнулся, сразу обозначая свои позиции. Мне она не нужна, живи, наслаждайся ею, друг. Блакориец все понял правильно, тряхнул волосами, мгновенно превращаясь из агрессивного волчары в домашнего доброго пса.
- Малыш, но у темных-таки весьма специфическая внешность. Черные волосы и ярко-зеленые глаза. А ты, уж извини, окончательно и бесповоротно рыжий.
- Рыжий, - согласился Тротт, садясь и тоже пододвигая к себе жаркое. – Но так сплелись гены, Март. Я потом узнавал - и по материнской, и по отцовской линии белых аристократов в предках было несколько черных. Я единственный из семьи, в ком это проявилось. Да и посмотри на себя, - продолжил он насмешливо, - ваша семья - ветвь старой инляндской знати, натурализовавшейся в Блакории, а ты не рыжий. Игры генов причудливы.
- Не дай боги! – с притворным ужасом отказался Мартин. Свидерский посмотрел на него со слабой улыбкой, перевел взгляд на Тротта и вздохнул.
- Расскажи нам, Макс, - попросил он настойчиво. – Когда ты узнал? Как вообще жил с этим? С чего все началось?
Тротт задумался, прожевывая первую ложку жаркого. Атмосфера быстро возвращалась к привычной, дружеской, на него уже не смотрели, как на чудовище, и даже голова кружилась – теперь от облегчения.
- Началось… - повторил он медленно. – Пожалуй, тогда, когда я осознал, что вижу удивительно реалистичные сны.
- Началось… - повторил он медленно. – Пожалуй, тогда, когда я осознал, что вижу удивительно реалистичные сны. Или еще раньше. Помните? Когда я начал просыпаться от кошмаров, не помня их…
Шестьдесят лет назад, Иоаннесбург, Магуниверситет
- Макс, ты как?
Максимилиан Тротт плеснул в лицо ледяной воды, поднял взгляд от умывальника, посмотрел на свое покрытое красными пятнами лицо. В зеркале отражался и сонный Михей Севастьянов – коренастый крепыш в майке, в пижамных штанах, зажавший зубами коричневую папиросу. Зеленые глаза его словно мерцали – это подрагивал свет магического светильника в умывальной.
- Разрядился, что ли? – буркнул Тротт в сторону светильника, ладонью вытирая лицо и игнорируя вопрос друга.
Михей пожал плечами.
- Да не должен бы, кастелян говорил, что перед заселением заряжали. Кошмар опять приснился, дружище?
Макс раздраженно втянул в себя воздух. Светильник вдруг перестал моргать. Но это не очень помогло - в его тусклом сиянии они оба, рыжий и светловолосый, выглядели не краше, чем обитатели морга.
- Приснился, - отголосок вязкого сна холодком прошелся по затылку. – Но нянька мне точно не нужна. Иди спать, Миха.
Михей не обиделся. Они вообще уже давно не обижались на подколки друг друга. Глупо реагировать на них иначе чем дружным ржачем, на седьмом-то курсе.
- Да я уже и не хочу особо. Пошли покурим, - он протянул инляндцу еще одну папиросу. – Придешь в себя. А то ты пятнистый, как после взрыва огнесмолы.
Макс, направляясь за другом через холл в сторону балкона, невольно усмехнулся – вспомнил эксперимент, после которого он долго еще ходил с подживающими ожогами, без бровей, волос и ресниц и с дрожащими руками. Перестарался. Зато в него накрепко в буквальном смысле вплавилось правило – в лаборатории забыть о торопливости, строго выдерживать таймер и никогда не оставаться без защиты.
- Кот проснулся? Небось опять зубоскалил? – кошмары у Макса начались на пятом курсе, после плотных боевых практик с нежитью, и фон Съедентент не упускал возможность пройтись по нежной психике друга. Впрочем, это он делал вполне беззлобно.
Над ними опять заморгал светильник, теперь уже в холле.
- Да нет, он спит как убитый, - сообщил Севастьянов, оборачиваясь у двери балкона и с недоумением глядя на светильник, затем на Тротта. Моргнул, помотал головой. – О чем это я? А… да… Ты же заседаешь в библиотеке, не видишь ничего. Ему не до ржача. Он вместо того, чтобы перед работой отсыпаться, по вечерам вокруг Вики на женском этаже вьется, как голубок-девственник, или занимается с ней боевкой на стадионе. А сам теперь за руку взять ее боится. Потом полночи работает, и спит по три часа в день. Что ни говори, дружище, а женщины делают нас больными.
- Меня сия участь миновала, - хохотнул Тротт, проходя вслед за другом на балкон. Его отпускало, и настроение поднималось. Опустился в холодное кресло, щелкнул пальцами, поджигая папиросу. – Они что, снова сошлись?
- А куда им деваться, - грубовато буркнул Михей, тоже прикуривая, - сам же все видел.
Он выпустил дым и вдруг несколько раз с отчаянной злостью долбанул кулаком по перилам. Старое железо задребезжало.
- Ты это оставь, братишка, - проницательно протянул Макс, затягиваясь. – Раз уж Вики после такого его к себе подпускает, значит там все серьезно. Нет, я бы сам от нее не отказался, но переходить дорогу Марту… Да мало ли девчонок в мире?
- Таких мало, - без иронии сказал Севастьянов.
Они замолчали. Михей выпустил дым, прислонился к перилам балкона. За кронами гигантских типанов, пахнущих весной и дождем, светило фонарями здание Университета. Откуда-то с нижних этажей слышна была чуть тянущая музыка патефона и женский смех.
Севастьянов перегнулся через перила, прислушался.
- Третий курс гуляет, - сообщил он, ухмыльнувшись и снова затягиваясь папироской, - заглянем, Макс? Тебе бы развеяться, да и мне мозги прочистить не помешает. Девочки там отзывчивые. Или, может, лучше в бордель какой залетим? Время еще есть.
- Позже, - расслабленно и почти благодушно махнул рукой Тротт. – Садись, Миха, не мельтеши.
Михей опустился в кресло.
- Что тебе снится такого, кстати? Что ты орать начинаешь?
- Картинку не помню, - недовольно сказал Макс. Мышцы снова сжались, закаменели. – Помню ощущение, что лечу с огромной высоты и сейчас разобьюсь, вот и ору от страха.
- А… ты не мерзнешь? – как-то настороженно спросил Михей.
- Нет, - недоуменно ответил Тротт, - а должен? Хотя ты прав, может быть спазматическая реакция сосудов на адреналин. Нет, дружище. Я просто ору, как истеричная старая дева.
Друг фыркнул.
- А я иногда плачу и трясусь от холода. Так что ты не одна тут истеричка, Малыш. Правда, - несколько сконфузившись, признался он, - у меня последний раз было еще до поступления.
Макс скривился, чувствуя себя жалким. Севастьянов успокаивающе хлопнул его по плечу.
- Не куксись, Малыш. У тебя было-то три или четыре раза за три года. Ты просто перенапрягаешься. Хотя… если посмотреть на нашего Кота, то он упахивается, а спит как младенец, только, увы, не так тихо. Слышишь? Его сейчас, полагаю, даже Дед Алмаз не поднимет.
Тротт слабо улыбнулся, зажав папиросу зубами, прислушался. Да, сквозь усиливающиеся звуки музыки (девушки веселились вовсю) пробивался могучий храп пришедшего с час назад барона.
- Спускаемся? – спросил инляндец, делая еще затяжку.- Теперь-то точно не заснем, под этот концерт.
Михей покрутил носом, подергал себя за волосы и засопел. Он иногда так делал, когда размышлял, и это выглядело очень забавно.
- Лучше сходим в «Сладких пташек», Макс. Все-таки надоели уже скрипучие общажные кровати. И болтовня за дверью. Стар я стал, дружище, комфорта хочу. И чтобы девочка была умелой, и пахла не книгами, а сладкими духами, помадой для волос. И не болтала.
- Зато у нас свеженькие, - Макс пожал плечами, - неперепаханные.
- Зато любви потом требуют, - в тон ему продолжил Севастьянов. – А то и жениться.
- Это да, - Макс усмехнулся, докурил. – Уболтал. К пташкам так к пташкам.
- Я много лет подряд просыпался от своего крика, - говорил Тротт, снова стоя у окна и прикуривая. На друзей он не смотрел, но ощущал их внимательные взгляды. – Слава богам, что это случалось редко, иначе я бы стал неврастеником.
Мартин ожидаемо хохотнул и тут же придушенно замычал что-то – инляндец краем глаза увидел как Вики зажала ему рот ладонью.
- Не сбивай, - сердито прошептала она.
- Я даже вывел закономерность: можно было ждать подобного сна, если я сильно устал, или опустошил резерв. Или плотно работал с нежитью.
- Почему ты не обратился за помощью, Макс? – это голос Алекса.
- А что бы он сказал? – фыркнул Мартин, извернувшись из-под Викиной руки. – Здравствуйте, я большой мальчик, но мне снятся плохие сны? Я его понимаю, я бы тоже из-за такой глупости не пошел консультироваться.
- Я пошел, - проворчал Тротт недовольно и затянулся. Он не любил когда его перебивали. - Обратился к одному менталисту, другому. Потому что я знал, что мне что-то снится, а что-не помнил. Но коллеги не смогли вскрыть мои воспоминания, как один твердили про странный блок на них. Я мог бы, конечно, и Деда попросить о помощи, но соваться к безумно занятому старику с такой дурью? В результате покопался в проблеме немного и махнул рукой. Меня это раздражало, не скрою, но не настолько, чтобы я отвлекался от дела.
«Мир казался полным такого количества интересного, неразгаданного, но подвластного моему уму, а кошмары случались настолько редко, что я перестал тратить на них время».
- Ты тогда уже знал, что Михей – темный? – снова вступил в беседу Алекс.
- Нет, - буркнул Тротт. – Я узнал позже. Он сам мне сказал. Помните? Мы тогда чистили катакомбы в Староморье. Ты нас позвал развеяться, Данилыч.
- Помню, - проговорил Александр медленно.
- Это когда Саня вам чуть шеи не свернул? – оживился Мартин.
Макс усмехнулся.
- Именно тогда, - подтвердил он.
После окончания института, когда друзья разбежались кто куда, Макс остался в аспирантуре Университета. Он твердо знал, чем хочет заниматься – на последнем курсе ему в руки попалась монография одного из магов старшей когорты, Гуго Въертолакхнета. Прославленный ученый в начале карьеры плотно занимался природной магией, но потом ушел в сторону климатических исследований. Макс прочитал работу титулованного профессора трижды, пока не выучил наизусть. Никогда раньше ничего его так не захватывало. Он спорил с автором вслух, отмечал ошибки, делал пометки на полях, набрасывал схемы решения задач, в университетской лаборатории проводил описанные блакорийцем опыты… и когда закрыл последнюю страницу, понял, что пропал. Это было сырое, едва затронутое прославленным Гуго направление в магнауке, разработка которого приносила Максу больше удовольствия, чем боевые схватки или ласки прекрасных женщин.
Впрочем, женщин он любить не перестал.
Первую свою кандидантскую, а потом и докторскую, инляндец защитил по природной магии. Но тогда он не был с головой поглощен работой. Тротт содержал любовницу, хорошенькую пухленькую рыжулю, чистоплотную и достаточно умненькую, чтобы не требовать много внимания и не ждать замужества, не отказывал себе в интрижках с другими женщинами, как и в посещении столичных «сладких» заведений. Молодой блестящий ученый, о котором в одно время вдруг начали писать иоаннесбуржские и заграничные газеты (и тон статей был крайне восторженным) регулярно встречался с друзьями, занимался боксом и фехтованием, любил ходить под парусом, наслаждался оперой и театральными постановками. Не чужд он был и честолюбию – когда читал статьи о себе, или когда заслуженные магученые чуть ли благоговейно обсуждали его последние разработки, - да и азарт не обходил его стороной. Поэтому Макс никогда не отказывался поохотиться на нежить с друзьями – это было идеальным способом похвастаться друг перед другом собственноручно изобретенными боевыми заклинаниями, отработать их, увеличить резерв, да и развеяться тоже. Да, они все считали эти опаснейшие вылазки развлечением, хотя тогда у них и двадцатой части той силы, что имелась сейчас, не было. Что делать - молодая кровь кипела, требовала адреналина, а совместные приключения возвращали в безбашенные студенческие годы.
.
В то время, более пятидесяти лет назад, старые тракты, заброшенные шахты и катакомбы кишели нежитью – ее только-только начали систематически вычищать. Этим много веков занимались жрецы Триединого, которые охраняли действующие поселения, и могли по просьбе властей и помочь справиться с расплодившимися тварями. Но население росло, жрецов, обладающих достаточной силой молитвы, не хватало, а боевых магов в Рудлоге еще не включили в регулярные войска. Уничтожением восставших костей наряду со служителями Триединого занимались небольшие полевые отряды магов, приписанные к крупным гарнизонам.
Одним из таких отрядов и командовал Алекс Свидерский, который к тридцати годам, за пять лет военной службы дослужился до капитана и вскорости должен был получить звание майора. Вместе с ним служил и Михей.
В один прекрасный день Александр связался с друзьями и предложил размяться в полузатопленных пещерах Староморья, городка, расположенного на южном побережье Рудлога. Город стоял на каменном холме, у подножия которого шумел порт, а по обеим сторонам от него, насколько хватало взгляда, галечный берег усеивали перевернутые вверх дном рыбацкие лодки.
Море за прошлые тысячелетия, постепенно отступая, вымыло в скале под городом сложную систему ходов и пещер. А чей-то смекалистый ум давным-давно придумал продолбить на заднем дворе камень на несколько метров вниз, в готовый каменный коридор – и получить удобную транспортную систему, по которой улов можно быстро доставить в город. А ведь зимой еще можно сложить в одну из небольших пещер морского льда и получить ледник на все лето! А если и полки поставить, то чем не погреб?
Горожане быстро оценили выгоду использования пещер, и скоро чуть ли не в каждом дворе был свой ход вниз. В толще камня делали погреба и склады, торговали, решали темные делишки, прелюбодействовали и спасались от ревнивых жен и мужей – в общем, жизнь кипела вовсю. До тех пор, пока море не начало возвращаться. После того, как во время сильного прилива в пещерах погиб рыбак, мэр Староморья запретил ими пользоваться – ходы закрыли решетками. И только старики и мальчишки продолжали лазить туда – первые в старые погреба, вторые – за приключениями.
А несколько недель назад, когда вовсю уже расцветал май, и в море уже купались первые курортники, горожане обеспокоились – из забитых проходов в подземные ходы стали доноситься странные звуки. То ли вой, то ли хрюканье. Пацаны, обычно категорически не слушающие матерей и рвущиеся под землю как к лавке со сладостями, шепотом передавали друг другу страшные истории о чудовищах-людоедах. Слухи шли и среди взрослых, но, как всегда, власть не спешила шевелиться – мало ли о чем говорят? Зашевелилась только когда пропал старик Богданыч, хранивший в подземелье бутылку втайне от жены.
- Я вообще везунчик, - серьезно подтвердил фон Съедентент и почти незаметно погладил Вики по коленке.
- И миру этому тоже повезло, - продолжил Макс, направившись к столу. Поймал взгляд Алекса – скорее задумчивый, чем напряженный. - Что я не высосал тебя.
Виктория выпрямилась.
- Так поэтому ты… - начала она неуверенно.
- Да, - сказал Тротт. Март мгновенно напрягся, и инляндец усмехнулся, сразу обозначая свои позиции. Мне она не нужна, живи, наслаждайся ею, друг. Блакориец все понял правильно, тряхнул волосами, мгновенно превращаясь из агрессивного волчары в домашнего доброго пса.
- Малыш, но у темных-таки весьма специфическая внешность. Черные волосы и ярко-зеленые глаза. А ты, уж извини, окончательно и бесповоротно рыжий.
- Рыжий, - согласился Тротт, садясь и тоже пододвигая к себе жаркое. – Но так сплелись гены, Март. Я потом узнавал - и по материнской, и по отцовской линии белых аристократов в предках было несколько черных. Я единственный из семьи, в ком это проявилось. Да и посмотри на себя, - продолжил он насмешливо, - ваша семья - ветвь старой инляндской знати, натурализовавшейся в Блакории, а ты не рыжий. Игры генов причудливы.
- Не дай боги! – с притворным ужасом отказался Мартин. Свидерский посмотрел на него со слабой улыбкой, перевел взгляд на Тротта и вздохнул.
- Расскажи нам, Макс, - попросил он настойчиво. – Когда ты узнал? Как вообще жил с этим? С чего все началось?
Тротт задумался, прожевывая первую ложку жаркого. Атмосфера быстро возвращалась к привычной, дружеской, на него уже не смотрели, как на чудовище, и даже голова кружилась – теперь от облегчения.
- Началось… - повторил он медленно. – Пожалуй, тогда, когда я осознал, что вижу удивительно реалистичные сны.
- Началось… - повторил он медленно. – Пожалуй, тогда, когда я осознал, что вижу удивительно реалистичные сны. Или еще раньше. Помните? Когда я начал просыпаться от кошмаров, не помня их…
Глава 19
Шестьдесят лет назад, Иоаннесбург, Магуниверситет
- Макс, ты как?
Максимилиан Тротт плеснул в лицо ледяной воды, поднял взгляд от умывальника, посмотрел на свое покрытое красными пятнами лицо. В зеркале отражался и сонный Михей Севастьянов – коренастый крепыш в майке, в пижамных штанах, зажавший зубами коричневую папиросу. Зеленые глаза его словно мерцали – это подрагивал свет магического светильника в умывальной.
- Разрядился, что ли? – буркнул Тротт в сторону светильника, ладонью вытирая лицо и игнорируя вопрос друга.
Михей пожал плечами.
- Да не должен бы, кастелян говорил, что перед заселением заряжали. Кошмар опять приснился, дружище?
Макс раздраженно втянул в себя воздух. Светильник вдруг перестал моргать. Но это не очень помогло - в его тусклом сиянии они оба, рыжий и светловолосый, выглядели не краше, чем обитатели морга.
- Приснился, - отголосок вязкого сна холодком прошелся по затылку. – Но нянька мне точно не нужна. Иди спать, Миха.
Михей не обиделся. Они вообще уже давно не обижались на подколки друг друга. Глупо реагировать на них иначе чем дружным ржачем, на седьмом-то курсе.
- Да я уже и не хочу особо. Пошли покурим, - он протянул инляндцу еще одну папиросу. – Придешь в себя. А то ты пятнистый, как после взрыва огнесмолы.
Макс, направляясь за другом через холл в сторону балкона, невольно усмехнулся – вспомнил эксперимент, после которого он долго еще ходил с подживающими ожогами, без бровей, волос и ресниц и с дрожащими руками. Перестарался. Зато в него накрепко в буквальном смысле вплавилось правило – в лаборатории забыть о торопливости, строго выдерживать таймер и никогда не оставаться без защиты.
- Кот проснулся? Небось опять зубоскалил? – кошмары у Макса начались на пятом курсе, после плотных боевых практик с нежитью, и фон Съедентент не упускал возможность пройтись по нежной психике друга. Впрочем, это он делал вполне беззлобно.
Над ними опять заморгал светильник, теперь уже в холле.
- Да нет, он спит как убитый, - сообщил Севастьянов, оборачиваясь у двери балкона и с недоумением глядя на светильник, затем на Тротта. Моргнул, помотал головой. – О чем это я? А… да… Ты же заседаешь в библиотеке, не видишь ничего. Ему не до ржача. Он вместо того, чтобы перед работой отсыпаться, по вечерам вокруг Вики на женском этаже вьется, как голубок-девственник, или занимается с ней боевкой на стадионе. А сам теперь за руку взять ее боится. Потом полночи работает, и спит по три часа в день. Что ни говори, дружище, а женщины делают нас больными.
- Меня сия участь миновала, - хохотнул Тротт, проходя вслед за другом на балкон. Его отпускало, и настроение поднималось. Опустился в холодное кресло, щелкнул пальцами, поджигая папиросу. – Они что, снова сошлись?
- А куда им деваться, - грубовато буркнул Михей, тоже прикуривая, - сам же все видел.
Он выпустил дым и вдруг несколько раз с отчаянной злостью долбанул кулаком по перилам. Старое железо задребезжало.
- Ты это оставь, братишка, - проницательно протянул Макс, затягиваясь. – Раз уж Вики после такого его к себе подпускает, значит там все серьезно. Нет, я бы сам от нее не отказался, но переходить дорогу Марту… Да мало ли девчонок в мире?
- Таких мало, - без иронии сказал Севастьянов.
Они замолчали. Михей выпустил дым, прислонился к перилам балкона. За кронами гигантских типанов, пахнущих весной и дождем, светило фонарями здание Университета. Откуда-то с нижних этажей слышна была чуть тянущая музыка патефона и женский смех.
Севастьянов перегнулся через перила, прислушался.
- Третий курс гуляет, - сообщил он, ухмыльнувшись и снова затягиваясь папироской, - заглянем, Макс? Тебе бы развеяться, да и мне мозги прочистить не помешает. Девочки там отзывчивые. Или, может, лучше в бордель какой залетим? Время еще есть.
- Позже, - расслабленно и почти благодушно махнул рукой Тротт. – Садись, Миха, не мельтеши.
Михей опустился в кресло.
- Что тебе снится такого, кстати? Что ты орать начинаешь?
- Картинку не помню, - недовольно сказал Макс. Мышцы снова сжались, закаменели. – Помню ощущение, что лечу с огромной высоты и сейчас разобьюсь, вот и ору от страха.
- А… ты не мерзнешь? – как-то настороженно спросил Михей.
- Нет, - недоуменно ответил Тротт, - а должен? Хотя ты прав, может быть спазматическая реакция сосудов на адреналин. Нет, дружище. Я просто ору, как истеричная старая дева.
Друг фыркнул.
- А я иногда плачу и трясусь от холода. Так что ты не одна тут истеричка, Малыш. Правда, - несколько сконфузившись, признался он, - у меня последний раз было еще до поступления.
Макс скривился, чувствуя себя жалким. Севастьянов успокаивающе хлопнул его по плечу.
- Не куксись, Малыш. У тебя было-то три или четыре раза за три года. Ты просто перенапрягаешься. Хотя… если посмотреть на нашего Кота, то он упахивается, а спит как младенец, только, увы, не так тихо. Слышишь? Его сейчас, полагаю, даже Дед Алмаз не поднимет.
Тротт слабо улыбнулся, зажав папиросу зубами, прислушался. Да, сквозь усиливающиеся звуки музыки (девушки веселились вовсю) пробивался могучий храп пришедшего с час назад барона.
- Спускаемся? – спросил инляндец, делая еще затяжку.- Теперь-то точно не заснем, под этот концерт.
Михей покрутил носом, подергал себя за волосы и засопел. Он иногда так делал, когда размышлял, и это выглядело очень забавно.
- Лучше сходим в «Сладких пташек», Макс. Все-таки надоели уже скрипучие общажные кровати. И болтовня за дверью. Стар я стал, дружище, комфорта хочу. И чтобы девочка была умелой, и пахла не книгами, а сладкими духами, помадой для волос. И не болтала.
- Зато у нас свеженькие, - Макс пожал плечами, - неперепаханные.
- Зато любви потом требуют, - в тон ему продолжил Севастьянов. – А то и жениться.
- Это да, - Макс усмехнулся, докурил. – Уболтал. К пташкам так к пташкам.
******
- Я много лет подряд просыпался от своего крика, - говорил Тротт, снова стоя у окна и прикуривая. На друзей он не смотрел, но ощущал их внимательные взгляды. – Слава богам, что это случалось редко, иначе я бы стал неврастеником.
Мартин ожидаемо хохотнул и тут же придушенно замычал что-то – инляндец краем глаза увидел как Вики зажала ему рот ладонью.
- Не сбивай, - сердито прошептала она.
- Я даже вывел закономерность: можно было ждать подобного сна, если я сильно устал, или опустошил резерв. Или плотно работал с нежитью.
- Почему ты не обратился за помощью, Макс? – это голос Алекса.
- А что бы он сказал? – фыркнул Мартин, извернувшись из-под Викиной руки. – Здравствуйте, я большой мальчик, но мне снятся плохие сны? Я его понимаю, я бы тоже из-за такой глупости не пошел консультироваться.
- Я пошел, - проворчал Тротт недовольно и затянулся. Он не любил когда его перебивали. - Обратился к одному менталисту, другому. Потому что я знал, что мне что-то снится, а что-не помнил. Но коллеги не смогли вскрыть мои воспоминания, как один твердили про странный блок на них. Я мог бы, конечно, и Деда попросить о помощи, но соваться к безумно занятому старику с такой дурью? В результате покопался в проблеме немного и махнул рукой. Меня это раздражало, не скрою, но не настолько, чтобы я отвлекался от дела.
«Мир казался полным такого количества интересного, неразгаданного, но подвластного моему уму, а кошмары случались настолько редко, что я перестал тратить на них время».
- Ты тогда уже знал, что Михей – темный? – снова вступил в беседу Алекс.
- Нет, - буркнул Тротт. – Я узнал позже. Он сам мне сказал. Помните? Мы тогда чистили катакомбы в Староморье. Ты нас позвал развеяться, Данилыч.
- Помню, - проговорил Александр медленно.
- Это когда Саня вам чуть шеи не свернул? – оживился Мартин.
Макс усмехнулся.
- Именно тогда, - подтвердил он.
*****
После окончания института, когда друзья разбежались кто куда, Макс остался в аспирантуре Университета. Он твердо знал, чем хочет заниматься – на последнем курсе ему в руки попалась монография одного из магов старшей когорты, Гуго Въертолакхнета. Прославленный ученый в начале карьеры плотно занимался природной магией, но потом ушел в сторону климатических исследований. Макс прочитал работу титулованного профессора трижды, пока не выучил наизусть. Никогда раньше ничего его так не захватывало. Он спорил с автором вслух, отмечал ошибки, делал пометки на полях, набрасывал схемы решения задач, в университетской лаборатории проводил описанные блакорийцем опыты… и когда закрыл последнюю страницу, понял, что пропал. Это было сырое, едва затронутое прославленным Гуго направление в магнауке, разработка которого приносила Максу больше удовольствия, чем боевые схватки или ласки прекрасных женщин.
Впрочем, женщин он любить не перестал.
Первую свою кандидантскую, а потом и докторскую, инляндец защитил по природной магии. Но тогда он не был с головой поглощен работой. Тротт содержал любовницу, хорошенькую пухленькую рыжулю, чистоплотную и достаточно умненькую, чтобы не требовать много внимания и не ждать замужества, не отказывал себе в интрижках с другими женщинами, как и в посещении столичных «сладких» заведений. Молодой блестящий ученый, о котором в одно время вдруг начали писать иоаннесбуржские и заграничные газеты (и тон статей был крайне восторженным) регулярно встречался с друзьями, занимался боксом и фехтованием, любил ходить под парусом, наслаждался оперой и театральными постановками. Не чужд он был и честолюбию – когда читал статьи о себе, или когда заслуженные магученые чуть ли благоговейно обсуждали его последние разработки, - да и азарт не обходил его стороной. Поэтому Макс никогда не отказывался поохотиться на нежить с друзьями – это было идеальным способом похвастаться друг перед другом собственноручно изобретенными боевыми заклинаниями, отработать их, увеличить резерв, да и развеяться тоже. Да, они все считали эти опаснейшие вылазки развлечением, хотя тогда у них и двадцатой части той силы, что имелась сейчас, не было. Что делать - молодая кровь кипела, требовала адреналина, а совместные приключения возвращали в безбашенные студенческие годы.
.
В то время, более пятидесяти лет назад, старые тракты, заброшенные шахты и катакомбы кишели нежитью – ее только-только начали систематически вычищать. Этим много веков занимались жрецы Триединого, которые охраняли действующие поселения, и могли по просьбе властей и помочь справиться с расплодившимися тварями. Но население росло, жрецов, обладающих достаточной силой молитвы, не хватало, а боевых магов в Рудлоге еще не включили в регулярные войска. Уничтожением восставших костей наряду со служителями Триединого занимались небольшие полевые отряды магов, приписанные к крупным гарнизонам.
Одним из таких отрядов и командовал Алекс Свидерский, который к тридцати годам, за пять лет военной службы дослужился до капитана и вскорости должен был получить звание майора. Вместе с ним служил и Михей.
В один прекрасный день Александр связался с друзьями и предложил размяться в полузатопленных пещерах Староморья, городка, расположенного на южном побережье Рудлога. Город стоял на каменном холме, у подножия которого шумел порт, а по обеим сторонам от него, насколько хватало взгляда, галечный берег усеивали перевернутые вверх дном рыбацкие лодки.
Море за прошлые тысячелетия, постепенно отступая, вымыло в скале под городом сложную систему ходов и пещер. А чей-то смекалистый ум давным-давно придумал продолбить на заднем дворе камень на несколько метров вниз, в готовый каменный коридор – и получить удобную транспортную систему, по которой улов можно быстро доставить в город. А ведь зимой еще можно сложить в одну из небольших пещер морского льда и получить ледник на все лето! А если и полки поставить, то чем не погреб?
Горожане быстро оценили выгоду использования пещер, и скоро чуть ли не в каждом дворе был свой ход вниз. В толще камня делали погреба и склады, торговали, решали темные делишки, прелюбодействовали и спасались от ревнивых жен и мужей – в общем, жизнь кипела вовсю. До тех пор, пока море не начало возвращаться. После того, как во время сильного прилива в пещерах погиб рыбак, мэр Староморья запретил ими пользоваться – ходы закрыли решетками. И только старики и мальчишки продолжали лазить туда – первые в старые погреба, вторые – за приключениями.
А несколько недель назад, когда вовсю уже расцветал май, и в море уже купались первые курортники, горожане обеспокоились – из забитых проходов в подземные ходы стали доноситься странные звуки. То ли вой, то ли хрюканье. Пацаны, обычно категорически не слушающие матерей и рвущиеся под землю как к лавке со сладостями, шепотом передавали друг другу страшные истории о чудовищах-людоедах. Слухи шли и среди взрослых, но, как всегда, власть не спешила шевелиться – мало ли о чем говорят? Зашевелилась только когда пропал старик Богданыч, хранивший в подземелье бутылку втайне от жены.
