Марья-Искусница и Хозяин костяного замка (закончена)

14.10.2019, 09:53 Автор: Ирина Котова

Закрыть настройки

Показано 3 из 14 страниц

1 2 3 4 ... 13 14


Задумался Кащей, начал шагать туда-сюда, да вдруг в змея огромного превратился, по кругу пополз. Я от страха на лавку забралась, а Алена смеется, за руку меня вниз тянет.
       — Думать ему так сподручнее, — объяснила, — я и не пугаюсь уже, привыкла.
       Я посмотрела-посмотрела.
       — Понятно, — говорю, — что сподручнее, у него в таком виде башка в пять раз человеческой больше. Это ж в пять раз больше мыслей умных помещается!
       Пока Кащей змеиной головой думал, мы еще вареников налепили, с творогом, да так увлеклись, что и напевать стали. Сварили, на стол поставили, посуду пошли мыть. Хорошая работа завсегда горе прогоняет, легче делает.
       — Надумал я, — вдруг раздался голос Кащея. Он обратно оборотился и уже вареник в рот засунул, жмурясь от удовольствия. И отвлекся, конечно, чтобы сестру похвалить. — С трех миров у меня в царском тереме повара, а лучше жены никто не готовит!
       — Муж мой, видать, из полоза в соловушку перекинулся, — фыркнула Алена, — как поет!
       Но видела я, что приятно ей, да и кому не приятно бы было?
       — А что надумал-то, Кащей Чудинович? – поторопила я.
       — Есть чародей один, — сказал он хмуро, — на острове большом Гран-Притании. Нраву тяжелого, кровной волшбой занимается, в любого зверя может оборачиваться, все растения по именам знает и волшебные зелья варит.
       Я как про землю гранпританскую услышала, и про нрав поганый, поинтересовалась с предчувствием нехорошим:
       — Не Мерлином ли его зовут, Кащей Чудинович?
       — Мерлином, — удивился царь подземный. – Ты откуда про него знаешь, Марья?
       Вздохнула я и все им рассказала – и про сватовство, и про то, как обидел он меня.
       — Он это, он, — подтвердил Кащей, — глаз зеленый у него от деда, волшебника, а черный – от девы озерной. Им он проклятия видеть может. Слыхал я, что удалось сварить ему зелье чудесное, семь капель которого любое проклятье снимает. Десять лет он над ним бился, еще когда мы с ним в одном юниверситетусе волшбу изучали у чародея Ибн Хоттаба.
       — Так, может, отдаст тебе по старой дружбе? — обрадовалась Алена. – Или хотя бы продаст?
       Кащей головой покачал.
       — Говорю же, характер препоганый, да и в ссоре мы с юниверситетских пор. Дружили мы крепко, но и соперничали, спорили по мелочи всякой. А потом разошлись пути наши. Чванлив уж больно оказался, а уж гордыни-то до небес.
       — Кого-то я узнаю, — прошептала Алена смешливо, а когда муж взглянул на нее, рот зажала. – Ой, молчу, молчу! А что ж вы не поделили-то?
       Царь подземный взгляд отвел и бурчит:
       — А тебе того, любимая жена моя, знать не надобно.
       — Бабу какую-то! – догадалась Алена. – Ах вы ж… И что? Его выбрала?
       — Да какое-там, — хохотнул царь, — к Тритону женой ушла.
       — Утопла, что ли? – шепотом уточнила я.
       — Жива, — отмахнулся Кащей. – На острове Атлантида живет, жемчуга носит, детей Тритону рожает. Он тоже разнообразие любит, не только мавок да русалок морских привечает.
       — Это кто тут еще разнообразие любит? – сурово поднялась с лавки Алена.
       — Я, но только в яствах, которыми ты меня угощаешь, — обнял ее Кащей, и я чуть не прослезилась. – Так что не отдаст добром мне зелье Мерлин, и в замок свой не пустит. Поссорились мы, по молодости и горячности слов друг другу злых наговорили, а потом отец мой и брат старший в битве с великанами погибли, вот и пришлось мне из юниверситетуса уходить, корону примерять. Так и не помирились. Разве что, — задумался Кащей, — послать бояр и волшебников моих к нему с подарками и вестью, что долг я хочу вернуть? Есть в сокровищнице моей яйцо жар-птицы, найти его труднее, чем туман сетью поймать. Не устоит он, согласится!
       
       Зачаровал Кащей батюшку так, чтобы семь седьмиц ему как одна ночь пролетели, без еды, питья и нужд прочих. А пройдет семь седьмиц – и умрет он от истощения, если проклятие не снимем.
       Позвали меня родные к себе – негоже, мол, Марья, тебе одной оставаться, а с батюшкой под чарами не случится ничего.
       — Не одна я, — говорю, — челядь батюшкина есть, и за ней пригляд нужен, да и дружина верная тут сидит, охраняет. Не случится со мной ничего, не волнуйся, Кащей Чудинович. Ты иди, иди, не тревожься за меня, поскорее посольство отправляй, чтобы проклятье снять.
       Ушли они с Аленой в царство подземное, к деткам да делам царским своим. Алена на прощание меня обняла, батюшку поцеловала. Я плачу, а ему хоть бы что – лежит, сопит во сне и даже всхрапывает, как богатырский конь. Хоть кому-то сейчас хорошо и спокойно.
       
       Неделю я проходила в тоске глухой и слезах. Все делаю как раньше: по воду хожу, лошадям корма даю, обед варю, ковры тку, вышиваю, а на душе с каждым днем все тяжелее. Соседи мимо ходят, шепчутся, что кончилась удача-то Якова Силыча. И хоть батюшку в селе уважали, но все больше стали дом наш обходить, а меня на улице встретят – так на другую сторону переходят. А вдруг заразно это проклятье, вдруг и они удачу потеряют?
       Одна радость – как разошлась весть, что батюшка под проклятье ведьмино попал, и женихи попропадали. Раньше-то один через ворота заглядывает, другой стучит, третий воды испить просит, а теперь тишь да благодать.
       Через семь дней снова явились в терем наш Кащей с Аленой. Кащей злой, громы и молнии мечет, а Алена его успокаивающе по плечу гладит.
       — Отказался он бояр моих и волшебников на земли свои пускать, — наконец, проговорил Кащей. – Те только к его замку направились, как срослись перед ними деревья, сучьями переплелись, и ворон громадный навстречу вылетел. «Никогда!» трижды прокаркал и обратно улетел. Говорю же, поганый у Мерлина нрав, и слуги поганые. Уж и птицей к нему долететь пытались – а напали вороны, отогнали, — и зверем добраться – нечисть лесная чуть не разорвала, — и через зерцало волшебное дозваться, так зеркало то кукиш показало и трещинами пошло.
       — Злопамятный он, видно, сильно, — вздохнула я тяжело, шутки свои вспоминая.
       — Я оскорбление проглотил, вторично послал бояр моих с посольством и дарами, так он бояр хоть в замок и пустил, но в лягушек превратил и обратно мне в сундуке хрустальном, водой заполненном, прислал. Еле я их расколдовал. А яйцо Жар-птицы он себе оставил!
       — Так что же нам делать, как батюшку выручать? – всхлипнула Алена. – Может, мне с посольством съездить? Не злодей же он жене мужней, матери двоих детей, «никогда» кричать и в лягуху обращать!
       — Не пущу я тебя, — отказался Кащей зло, — не по рангу моей жене, царице подземной, на поклон к колдунишкам мелким ходить!
       Алена рот открыла, на лицо непреклонное мужа посмотрела и закрыла со вздохом.
       — Я просить пойду, — сказала я глухо, — по глупости моей ведьма батюшку околдовала, мне его и выручать. Попрошусь в услужение к колдуну, за зелье, сколько запросит, отработаю. Только надо мне, Кащей Чудинович, внешность поменять. А то узнает и точно на порог не пустит: обиделся он сильно на шутки мои при сватовстве. А если будет лицо другое, так, может, удастся зелье у него выпросить.
       — Да что ты, Марьюшка, — ахнула Алена, — куда ты одна пойдешь?
       — Опасно в лесах тех, — Кащей на меня так оценивающе поглядел, — зверей вокруг его замка много диких, охраняет границы нечисть всякая, а в лесу дремучем год блуждать можно и к людям не выйти. Хитростью к нему проникать придется.
       — Я, может, и не хитра сильно, — твержу упрямо, — но в лесу мы с Аленой сызмальства бродим. Не может быть, чтобы и там ни тропиночки, ни таеночки к его замку не было. От зверей на дереве спрячусь, а нечисть угощеньем задобрить можно, а то и на помощь призвать.
       Говорю, а у самой поджилки трясутся: куда ты пойдешь, Марья, да ты на дерево-то забраться не успеешь, волка увидишь и сомлеешь от страха!
       Алена посмотрела на меня, видит, что бесполезно отговаривать, и только головой покачала.
       — Страшно мне отпускать тебя, Марья, но, видно, делать нечего. Даст Бог, так получится у тебя то, что у волшебников и бояр не вышло.
       Кащей гребень мой деревянный взял, что-то над ним пошептал и мне протянул.
       — На, — говорит, — воткни в волосы, да смотри, не вынимай. Поменяет облик он тебе так, что никто узнать не сможет.
       Я гребень над косой воткнула, к зеркалу подбежала — смотрит на меня из зеркала девка белобрысая с носом-картошкой и губами как вареники, сама тощая, глаза серые, брови-ресницы белые. Точно никто не узнает!
       — Вот тебе еще подарок, – Кащей мне фигурку коня деревянную на бечевке протянул. – Надень на шею оберег этот. Им ты коня подземного из конюшен моих царских вызвать сможешь. Сейчас донесет тебя конь-огонь до границ леса Мерлина. До замка не сможет – вороны колдуна его мигом приметят и днем, и ночью. Живет у границы леса ведьма одна, нашим Ягам родственница. Скажешь, что я тебя надоумил, не обидит она тебя. А если службу сослужишь ей, глядишь, и поможет на земли колдуна проникнуть. Не любит она Мерлина больше, чем гостей незваных, говорит, глумлив сильно. А если встанет тебе нужда домой вернуться, трижды вокруг себя обернись и трижды ногой топни. И скажи «Стань передо мной, как лист перед травой». Конь перед тобой и появится.
       Собрала я котомку, как в лес обычно мы с Аленой собирали: хлеб-соль, кремень и огниво, леденцов на палочках, лент да бус ярких — нечисть задабривать. Рубаху сменную взяла – путь-то длинный, — нож острый на пояс повесила.
       Алену обняла, батюшку поцеловала, Кащея поблагодарила. Повернулась трижды вокруг себя, ногой топнула, как Кащей велел, слова заветные сказала, и появился передо мной конь-огонь. Я со страху глаза зажмурила, на него вскочила – а конь как прыгнет в воздух! И понес меня над полями, над лесами, вслед за солнышком.
       
       Я поначалу-то боялась, а затем любопытство пересилило, и вниз смотреть стала.
       И вижу – остров большой за морем, а на одном краю того острова лес дремучий растет. Лежат среди леса луга, озеро большое блестит, и на берегу его стоит замок высокий белый, стеной огражденный, с высоты совсем маленьким кажется, с ладонь мою.
       Опустил меня конь-огонь далеко от замка в лесу дремучем, у избушки малой. Избушка та ровно как у наших бабок-ежек на лапах посреди поляны стоит. Только лапы не куриные, а гусячьи, с перепонками. И у избушки, смотрю, гуси-лебеди пасутся, в пруду плещутся, гогочут, и их тут видимо-невидимо.
       Сошла с коня, он снова деревянным оберегом стал, и я его на шею повесила. Пошла к избушке – гуси мне дорогу заступают, шипят, щиплются, да я привычная – сорвала прут длинный и разогнала их. Вокруг избушки частокол стоит, а на частоколе черепа сушатся, человечьи и звериные, а у избушки ступы вверх донышками расположились – разные, а красивые какие! Одна красная лаковая, ровно как сапоги у батюшки праздничные, другая – в узорах восточных, хитрых, третья кружевом обшита.
       — Повернись, — кричу, — избушка, ко мне передом, к лесу задом!
       Повернулась избушка со скрипом, оханьем и кряканьем. Поднялась я по крыльцу ветхому, в дверь постучалась, в окна грязные заглянула:
       — Эй, хозяйка, есть дома?
       Вздрогнула: на подоконник изнутри котяра большой вспрыгнул, да как замяукает истошно!
       Я еще покричала, покричала. Дверь толкнула – и открылась она. А там! В паутине все, ветки какие-то под потолком висят, нетопыри да бабочки мохнатые потолок и стены облепили. На столе в горшках то ли тесто, то ли похлебка булькает, по запаху так забродила уж давно. Печь сажей покрыта, и нет хозяйки!
       — И неудивительно, — под нос себе бурчу, — я бы тоже в грязи такой жить не стала. Ну что, — у кота спрашиваю, — когда хозяйка-то твоя прибудет?
       А кот только шипит и лапой с когтями меня поймать норовит.
       Походила я туда-сюда у дома, побродила, от гусей отбиваясь. Как, думаю, ведьму умилостивить, чтобы помочь мне согласилась?
       Еще раз на грязные окна избушки посмотрела и обрадовалась:
       — Так я ей порядок наведу, ужин приготовлю, печь истоплю, вот она меня и наградит!
       Набрала я в лохань из колодца воды, в сундуке каких-то лоскутов цветных нашла, и давай там все вымывать! Нетопырей прогнала, бабочек выпустила, паутину собрала и с пауками во двор вынесла. Окна отдраила, из горшков все повыбрасывала и новое тесто поставила из муки, в ларе найденной. Печь растопила, полы помыла. Десять раз с ведром туда-сюда к колодцу бегала, и каждый раз гуси противные меня за ноги-руки щипали, синяки ставили.
       Уж я их уговаривала!
       — Для хозяйки вашей стараюсь, — говорю, — смотрите, как чисто стало!
       А гуси еще пуще щиплются! Особенно два злющих попалось, до крови меня защипали. Так я от одного отмахнулась полным ведром, по башке попала, он бряк — и помер. А остальные от меня с гоготом прочь бросились.
       Постояла я с гусем убиенным в руке, повздыхала… но не пропадать же добру? Ощипала его, обсмолила, приправами какими-то найденными в шкатулках обсыпала и в печь запекаться к хлебу поставила.
       Ночь уже наступила, зажгла я свечи, в сундуке найденные. Странные, черные, со знаками непонятными, ну так кто тех бабок-ежек знает? Я тружусь, а кот все под ноги мне бросается и мяукает истошно.
       Закончила я дела наконец, стол накрыла, сижу, хозяйку жду. А хлеб и гусь так пахнут вкусно! Я слюну глотала-глотала, да не выдержала, ножку жирную гусячью оторвала и крылышко, да кусочек хлеба отрезала. Ах, хорош хлеб оказался, да и гусь мягкий, будто халвой да пряниками всю жизнь питался! И приправы вкусные!
       — Вот дура-де-е-евка! – вдруг слышу, говорит кто-то. Оборачиваюсь, а то кот! – Вот Яга приле-е-етит, не сносить тебе головы!
       Я от страха как завизжу! Кот уши лапами зажал, глаза зажмурил.
       — Что орешь, блаженная, — шипит, — как банши, будто понимаешь, что я говорю?
       Я только вспомнить попыталась, не было ли среди приправ, которыми я гуся обсыпала, мухоморов толченых, как затряслась избушка, затанцевала. Загудело в небесах, засвистело. Гляжу в окошко вымытое – а на поляну, месяцем ярким освещенную, ступа приземляется золотая, словно карета царская. Вышла из нее баба моложавая, красивая, в платье, в котором и царевне надеть не стыдно будет. Лицо молодое у ведьмы, брови черные, а волосы седые в прическу искусную подняты.
       — Так-так, — говорит Яга громко, — чую, человеческим духом пахнет. Гости, видно, у меня.
       И в окно, из которого я выглядывала, как зыркнет! А глаза ее зеленым как полыхнут, и у меня по спине словно льдом посыпало.
       — Незваные, — добавила хозяйка грозно.
       Коленки у меня затряслись, и я нырк за печку! Там тепло, тесно, мыши шебуршатся весело. И кот тут как тут, сверху прыгнул.
       — Найде-е-т, — мяучит, — тебя, дура-де-еевка, куда залезла? Уж я мяукал тебе, мяукал…
       — Ты бы лучше мышей ловил, чем меня учил, — огрызнулась я и дальше за печку протиснулась. А сама голову повернула и на дверь смотрю, подглядываю. Ничему-то меня жизнь не учит!
       Заскрипела дверь, распахнулась. Яга встала на пороге, оглядела избушку, за сердце схватилась и в обморок – бух!
       — Это она от радости? – у кота шепотом спрашиваю.
       — От радости-и, — мяучит ехидно, — беги, де-е-евка, прочь, а то она от радости такой и пришибить може-е-ет!
       Я из-за печки осторожно выбралась, котомку свою прихватила. Не удержалась – кусочек хлеба в рот отправила, через Ягу переступила, чтобы бежать…
       А она лежит, и не дышит, кажется. Совесть меня заела – присела я рядом, по щекам ведьму похлопала, воды в рот набрала, ей в лицо брызнула. А сама от страха едва рядом не падаю. Сейчас как очнется, да как окажется злой!
       Яга глаза открыла, и я затараторила:
       

Показано 3 из 14 страниц

1 2 3 4 ... 13 14