Сильно побледневший Фукье переглянулся с не менее бледным Эрманом, который вытирал пот со лба. Присяжные также подавленно молчали, потрясенные произошедшей сценой.
Наконец, Фукье, собравшись, обратился с вопросом к присяжным. Последние покорно ответили именно то, что от них и требовалось - они имеют достаточное понятие о деле. Эрман сделал вывод из прений, и присяжные удалились для совещаний. Вернувшись через некоторое время, они объявили своё решение - все обвиняемые были признаны виновными. Трибунал приговорил их к смертной казни. Это решение было оглашено Эрманом в пустом зале.
- Вследствие усиленного сопротивления обвиняемых правосудию, решение суда будет объявлено им в тюрьме Консьержери через секретаря трибунала, - проговорил он. - Приговор будет приведен в исполнение завтра, 16-го жерминаля на площади Революции. На этом заседание революционного трибунала объявляю закрытым.
Глава 38. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ
Заседание революционного трибунала уже давно закончилось, но толпа, собравшаяся перед Дворцом Правосудия всё никак не расходилась. В воздухе висело напряжение. Люди громко скандировали имена осужденных. Раздавались громкие выкрики:
- Свободу Дантону и Демулену!
- Долой гильотину! Она нам хлеба не даст!
- Хлеба и Конституцию 93-го года!
- Зачем принимали Конституцию, если она не работает?!
Крики становились всё громче и настойчивее. Люди явно не собирались расходиться.
Наоборот, толпа увеличивалась, подтягивался народ с соседних улиц.
- Долой Робеспьера и его Комитет! - раздался ещё один громкий призыв, и его поддержал дружный одобрительный гул.
- Ну, что будем делать? - к начальнику национальной Анрио, глядевшему на возбужденный народ из окна Дворца Правосудия, подошёл Вадье. - Слышишь, что они кричат? Не хватало ещё, чтобы всё это переросло в бунт и свержение Комитета.
- Да, слышу, - отозвался Анрио.
- Тогда что же ты бездействуешь? - прошипел покрасневший от раздражения Вадье, наклонившись к его лицу. - Разгоните их всех к чёрту. Смотри! - он указал рукой в сторону, - вон ещё люди подтягиваются.
Анрио перевёл взгляд туда, куда указывал Вадье. Действительно, со стороны Нового моста к трибуналу приближалась ещё одна обширная группа возбужденных людей.
- Если они начнут вооружаться, то может повториться то же, что было 14-го июля, в день взятия Бастилии... этого нам ещё не хватало, - проговорил Вадье, - ты слышишь, что я говорю?
Анрио кивнул:
- Гражданин Вадье, здание Дворца Правосудия и так оцеплено двойной охраной гвардейцев.
- Тогда действуй! - взвизгнул Вадье. - Сейчас же отдай им приказ разогнать весь этот сброд. И если будет необходимо, пусть они стреляют по бунтовщикам.
- Но... стрелять в народ...
- С кем ты споришь?! - прошипел еще более покрасневший Вадье, - ты забыл, что я представитель Комитета?
- Слушаюсь, - кивнул Анрио. - Всё будет исполнено, как надо.
- Немедленно расходитесь по домам! - прокричал он, высунувшись из дверей Дворца Правосудия.
Но люди, похоже, не собирались этого делать.
В ответ раздался свист, ругательства и знакомые уже Анрио требования:
- Освободите Дантона!
- Долой гильотину! Хлеба и Конституции!
- Долой Робеспьера и его Комитет! - прокричал совсем рядом с ним какой-то парень.
- Если не разойдетесь, будем стрелять! - крикнул Анрио.
- Так, приготовиться! - обернулся он к гвардейцам, и они подняли ружья.
- Что, предатели, будете стрелять в народ?! - раздался из толпы пронзительный женский голос.
Анрио сделал знак гвардейцам, и они сделали несколько выстрелов поверх голов людей. В толпе началась суета. Раздались крики женщин, часть людей испуганно подалась назад.
Анрио ещё раз махнул рукой, и снова прогремели выстрелы.
- Немедленно расходитесь! - прокричал начальник национальной гвардии.
Через некоторое время площадь перед зданием Дворца Правосудия опустела. Гвардейцы сделали еще несколько выстрелов в воздух, а наиболее упрямых и непокорных людей вытолкали в сторону Нового моста, давя прикладами.
- Ну, слава Богу, - отозвался Вадье, когда Анрио доложил ему, что толпа разогнана. - И, надеюсь, Анрио, тебе хватит ума завтра отконвоировать осужденных до площади Революции с усиленной охраной, двойной или даже тройной. Сам видишь, какие настроения царят в толпе?
- Так точно! - кивнул Анрио, - к завтрашнему дню мы подготовимся, будьте спокойны.
- Ну, хорошо, - Вадье слегка улыбнулся. - Завтра всё должно пройти гладко. Отвечаешь за это головой.
***
После разгона толпы выждали некоторое время, и только тогда заключённым, находящимся в Консьержери, был объявлен их приговор. Секретарь революционного трибунала зачитал его прямо в камере.
- Нас приносят в жертву честолюбию нескольких подлых разбойников! - воскликнул Дантон. - Но им недолго осталось! Я потащу за собой в могилу Робеспьера и всю его свору. Он взойдет вслед за мной на эшафот, так и передай ему это!
Эро же казался совершенно спокойным. Он лишь слегка побледнел и сказал с лёгкой усмешкой:
- Я ожидал этого приговора. Это было решено раньше...
- Слава Богу, всё закончено, - проговорил Фабр д'Эглантин. Он отошёл в сторону и устало сел на грязный матрац у стены.
- Как?! - воскликнул Лакруа. - Вы казните нас, даже не выслушав?
- Приговор окончательный и апелляции не подлежит, - отчеканил секретарь, отводя глаза от подошедшего к нему вплотную Лакруа.
- Убийцы, - пробормотал Филиппо. - Боже, во что превратилась республика...
Демулен молчал, не в силах что-либо говорить. С тех пор, как он узнал, что Люсиль арестована и находится здесь же, в Консьержери, ему казалось, что его сердце придавила огромная каменная плита. Он изо всех сил сдерживал слёзы, но это всё-таки не получилось, и он заплакал.
Эро, увидев состояние Камилла, взял его за руку и прошептал:
- Друг мой, держись. Мы должны показать им, что умеем умирать.
- Я всё понимаю, Эро... - также тихо ответил Камилл, - и я уже приготовился умереть. Но когда я думаю, что эта же участь ожидает Люсиль, мне не сдержаться...
Он отошёл к стене и сел на матрац, обхватив голову руками.
- Сейчас вас переведут в другую камеру, - сказал секретарь. - Там вы и проведёте последнюю ночь. Если хотите написать последнее письмо, оставить какие-то пожелания или просьбы, вам дадут перо и бумагу.
Камилл покачал головой.
- Я всё написал в последнем письме матери ещё в "Люксембурге", до перевода сюда, - заметил Эро.
Дантон также отказался от этого права. Бумагу с чернилами попросили только Лакруа и Филиппо, и вскоре они их получили.
***
Новая камера, где осужденным предстояло провести последнюю ночь, оказалась более благоустроенной. Там было даже довольно большое окно, забранное двойной решёткой и стол со стоявшими вокруг табуретами. Вместо кроватей у стены по-прежнему лежали матрацы, но солома на них была почище.
- Почти райские условия, - усмехнулся Эро, присаживаясь за стол. Он провёл ладонью по щеке.
- Сегодня я наконец-то побрился, теперь можно и умереть.
- Хочешь быть красивым и на эшафоте? - рассмеялся Дантон, грузно меряя шагами камеру. - А мне уже всё равно. Жаль только, я не увижу, как туда же потащат этого шакала Робеспьера и его подлого дружка Сен-Жюста.
Демулен сидел за столом совершенно подавленный, глядя на медальон с портретом Люсиль.
- Держись, Камилл, - проговорил Эро, - её ещё не судили. По крайней мере, есть ещё несколько дней...
- Ах, Эро! - Камилл с отчаянием посмотрел на него, - ты ведь сам прекрасно понимаешь, что если Люсиль сразу же перевели в Консьержери - это конец. Отсюда путь только один... на эшафот.
Де Сешель промолчал, отвернувшись. Возразить на это было нечего.
В восемь часов вечера к осужденным зашёл один из тюремщиков поинтересоваться, желают ли они, по устоявшейся традиции, воспользоваться правом последнего ужина.
- А что ты можешь предложить? - весело поинтересовался Дантон, словно он спрашивал меню в ресторане, а не находился в камере смертников.
- Жареная курица, сыр и хлеб.
- А выпить есть что-нибудь?
- Красное вино, - кивнул головой тюремщик. - Но его мы даем не много - не более кружки на человека. Таков порядок.
- А, ладно! - махнул рукой Дантон. - Тащи всё это сюда!
Через некоторое время на столе появилась жареная курица, порезанный на ломти сыр с хлебом, кувшин с вином и бокалы.
- Слишком слабое, - хмыкнул Дантон, сделав глоток вина. - Как будто разбавленное... Или они это специально, чтобы мы не напились?
- Вероятно да, - согласился с ним Эро. - Знаешь, Жорж, я как раз сейчас вспомнил про Эбера.
- Да, надрался он перед казнью, как свинья, - усмехнулся Дантон, откусывая курицу, - Эбер сейчас в своем санкюлотском раю... ну... или в аду. Последнее более вероятно.
- Господи... Как ты вообще можешь есть сейчас, Жорж? - слабым голосом спросил Камилл, сидящий в углу на матраце, - мне кусок в горло не полезет.
Нервным движением он оттянул воротник:
- Как представлю, что уже завтра...
- Ну и напрасно, Камилл, - ответил Дантон, - а я вот не собираюсь подыхать голодным. Он откусил еще один кусок курицы и запил его вином.
Филиппо, Лакруа и Вестерман тоже сели за стол. Ужинать не стали только Демулен и Фабр д'Эглантин. Эро де Сешель почти не ел, но сидел за столом напротив Дантона, внимательно слушая его. Наконец, налив себе немного вина, он сделал пару глотков.
- Да-а, - протянул Эро, - вино могло бы быть и получше, но уж что есть.
- Да уж, красавчик Эро, - засмеялся Дантон. - Это тебе не Версальские вина.
В этот последний вечер своей жизни он смеялся и шутил гораздо больше обычного.
Когда ужин был закончен, в камеру вошел тот же тюремщик с подносом в руках.
- Всё съели? - поинтересовался он.
Дантон кивнул ему, и тюремщик стал собирать со стола тарелки, бокалы и остатки пищи.
- К чему такая спешка? - спросил Лакруа.
- Посуду мы убираем сразу же, - ответил тюремщик, ставя на поднос последний бокал.
- И отчего же? - поинтересовался Эро, - или вы боитесь, что мы разобьем их и осколком вскроем себе вены?
- Да всякое бывало, - буркнул тюремщик, - сделаете чего такое, а отвечать-то потом нам.
Он наконец собрал всю посуду, а затем потянулся к стоявшему на столе подсвечнику с тремя свечами и, также поставив его на поднос, направился к двери.
- Эй! - окликнул его Дантон, - мы что, свой последний вечер должны сидеть в темноте, как кроты?
- Извините, - обернулся к нему тюремщик, - но свечи мы тоже забираем.
- Видимо, чтобы мы не устроили самосожжения? - иронично спросил Эро.
- Таков порядок, - ответил тюремщик, открывая дверь.
Перед тем, как закрыть её с противоположной стороны, на пороге, он обернулся:
- Сейчас десять часов вечера. За вами придут в восемь утра.
Он вышел, и тяжелая дверь с грохотом закрылась.
***
Камилл лежал на матраце, положив руки под голову. Глаза постепенно привыкли к темноте, а вскоре за окном появилась луна, и её мягкий белый свет заполнил камеру. Арестованные лежали на матрацах и переговаривались.
- Как всё-таки странно... - сказал Эро. - Раньше, когда я был моложе, ещё до революции, я довольно часто думал о том, как умру. Но никогда бы не догадался, что это будет вот так... как в мясной лавке. Нам просто отрежут головы, как телятам, уготованным для господского стола.
- Ты же сам учился умирать, Эро! - бросил Камилл. - А я... я так и не могу поверить... всё это кажется мне дурным сном. Господи...
- Увы... - ответил де Сешель.
- Не ной, как баба, Камилл, - протянул Дантон. - Будь мужественным. Да, ведь и я раньше думал о смерти. Но всегда любил и жизнь. А сейчас подумал... что такого в том, что смерть ожидает меня завтра! Я хорошо пожил. Много славных минут пережил во время революции. Я порядком покутил, много промотал денег и обнимал красивых женщин. Довольно с меня! Теперь пора отдохнуть и заснуть вечным сном.
- Дайте сейчас спать! - пробурчал из своего угла Фабр д'Эглантин, страдающий от лихорадки.
На мгновение все смолкли.
- Ладно, друзья, - сказал Дантон, - попробуем немного вздремнуть.
- Я уже не засну до утра! - с отчаянием прошептал Камилл. - Последние чаcы жизни уходят, а вы будете тратить их на сон...
Белый лунный свет всё также мягко лился сквозь тюремную решетку. Чувствуя невыносимую тоску, Камилл встал и подошёл к зарешеченному окну. Прижавшись лицом к холодным металлическим прутьям, он сам не заметил, как из глаз потекли слёзы. Демулен старался сдерживаться, но его всхлипывания вскоре услышали остальные арестованные.
- Демулен, перестань рыдать, как девчонка! - резко бросил генерал Вестерман, - или я попрошу, чтобы меня перевели в другую камеру.
- Ну же, Камилл! - успокаивающим голосом протянул Дантон. - Где твоё мужество?
- Не знаю, Жорж, - вытирая слёзы честно произнес Демулен, - если бы я мог, я умер бы прямо сейчас. Это ожидание... оно просто невыносимо.
Он вздрогнул и обернулся, почувствовав на своем плече чью-то руку. Рядом с ним стоял Эро.
- Поплачь, Камилл, - тихо сказал он, обняв его, - лучше поплачь сейчас, чтобы утром быть сильным.
Демулен уткнулся ему в плечо.
- Мужество совсем покидает меня, Эро, - ответил он, - я не думал, что мне будет так тяжело...
Де Сешель внимательно посмотрел на него. На его лице, освещенном лунным светом, не было заметно ни тени волнения.
- Знаешь, Камилл, - начал он, легко проведя рукой по решётке, - когда я был ребенком, мне часто снился один и тот же сон. Очень красивый.
- Какой сон? - спросил Демулен.
- Лунный свет... широкая полоса волшебного лунного света, целое море света. А я стою на борту прекрасного парусника, и он плывёт по этим лунным волнам, поднимаясь всё выше и выше. И все это было настолько красиво, Камилл, что дыхание перехватывало... А потом я просыпался и какое-то время чувствовал себя совершенно счастливым, ещё не понимая, что это был только сон. А потом я вырос, и он совсем перестал мне сниться, - улыбнулся де Сешель.
- Оказывается, ты настоящий романтик, Эро, - усмехнулся Демулен.
- Кто знает, Камилл... возможно, завтра мы тоже поднимемся на палубу этого таинственного корабля. Паруса уже подняты. И он полетит по этим прекрасным лунным волнам, а земля подернется дымкой и останется далеко позади. Скроется от нас навсегда. Это будет немножко больно и, конечно, очень грустно... Но только поначалу. А потом... потом будет свобода. А грусть... что ж поделаешь, все мы здесь лишь гости и только на краткое время посещаем нашу прекрасную планету.
- Сешель, в тебе умер поэт, - вдруг подал голос Фабр д'Эглантин, присаживаясь на своем матраце.
- Возможно, Фабр, - усмехнулся Эро, - возможно... а через несколько часов во мне умрет и все остальное.
- Какой там волшебный корабль, Эро, - продолжал Фабр, - хватит травить байки. Утром все мы сядем в грязную тележку и отправимся... известно куда.
- Фабр, я вижу, твой жар уже прошел? - спросил Камилл.
- Да, - кивнул д'Эглантин, - мне стало гораздо лучше, когда мне объявили этот чёртов приговор.
- Послушайте, дайте мне спать! - рассерженно сказал генерал Вестерман.
- Ладно, Камилл, нам надо тоже прилечь, - прошептал Сешель, - иначе к утру совсем не оcтанется сил. А они нам ещё будут нужны.
- Хорошо, - согласился Демулен.
Как ни странно, спокойствие Эро передалось и ему. Он лёг на матрац и закрыл глаза. А камеру с обреченными людьми продолжал заливать мягкий лунный свет.
