Внешне они были похожи.
"Сразу видно, что родные сёстры", - подумал Глеб.
Он стал дальше смотреть фотографии в альбоме.
- А это Людмила с мужем? - спросил он, увидев следующую карточку.
Надежда Викторовна положила в чай дольку лимона и посмотрела на фотографию, о которой спрашивал Глеб.
- Да, - ответила она, - это Людмила со своим первым мужем. Он был репрессирован. Вообще, всё это была очень трагичная история.
"Кое-что я об этом уже знаю", - подумал Глеб и вгляделся в фото, внизу которого стояла дата - октябрь 1916 года.
"За год до начала всех этих страшных событий", - подумал он.
- Они очень хорошо смотрятся вместе, - проговорил Глеб.
- Ну, ещё бы, - грустно улыбнулась Надежда Викторовна, - они были такой красивой парой.
- Глеб, положить вам лимон в чай?
- Да, да, спасибо, - кивнул Глеб.
- И пейте, пожалуйста, а то всё уже остыло.
- Спасибо, - поблагодарил Глеб, отхлёбывая чай.
- А Людмила и её первый муж... - продолжила Надежда Викторовна, - они очень любили друг друга, как рассказывала бабушка. И оба были творческими людьми. Людмила пела романсы, а Ян ей тексты писал, стихи. Он вообще хорошо владел словом, был талантливый журналист. Жаль, вместе они прожили совсем недолго.
- Понятно, проговорил Глеб, откусывая булочку, - а почему вы сказали "первый"? Людмила потом ещё раз вышла замуж?
- Да, - Надежда Викторовна приподняла тонкие выщипанные брови и с некоторым удивлением посмотрела на Глеба. - А вы, Глеб, разве сами об этом не знаете?
- Я? - удивился в свою очередь он, - нет, не знаю.
- Ведь вторым мужем Людмилы был Михаил Демичев. Я когда вашу фамилию по телефону услышала, она мне показалась очень знакомой. А потом я вспомнила.
Есть и их фотография совместная. Вот, смотрите.
Надежда Викторовна перелистнула пару страниц альбома и извлекла небольшую карточку, на которой были вместе мужчина и женщина. В женщине Глеб сразу узнал Людмилу Солганскую, только была она какая-то похудевшая и грустная.
А присмотревшись к мужчине, он действительно узнал в нём Михаила Демичева, лицо которого помнил ещё по их старой семейной фотографии.
"Вот так поворот", - подумал Глеб.
И подумал, что во всей этой истории что-то наконец-то начинает для него проясняться.
- А как умерла Людмила Солганская? - спросил он. - Вы тогда по телефону сказали, что это произошло ещё в двадцатых годах.
- Да. И всё это тоже была довольно трагичная история... - Надежда Викторовна вздохнула, - Глеб, налить вам ещё чашечку?
Глеб кивнул, и женщина налила ему ещё одну чашку вкусного ароматного чая.
- Но ведь она не была репрессирована, как её первый муж? - спросил Глеб.
- Нет, не была. Но умерла довольно рано, ей было тридцать пять лет.
Она отравилась.
Надежда Викторовна поставила чайник обратно на плиту и вернулась за стол.
От её слов Глеб вдруг почувствовал внутри какой-то холод.
- Значит, самоубийство? - спросил он.
- Понимаете, Глеб, это так до конца и не выяснили. Ведь никакой записки она не оставила. Бабушка говорила, что её старшая сестра последний год постоянно пила сильные успокоительные капли. Ну, может быть и в тот день она просто выпила их слишком много, не рассчитала. Бабушка хотела думать именно так.
Она говорила, что сестра верила в Бога и не могла совершить такой грех.
Это ведь грех очень тяжёлый, и человеку его не прощают. И отпевания Людмилы бабушка с её мужем добились с большим трудом. Не хотели её отпевать. Правда, тогда вообще с этим было очень трудно, мало где отпевали. И церквей действующих осталось мало. Сами понимаете, Глеб, какое время тогда было.
- Да, конечно, - Глеб кивнул.
- Вообще, смерть старшей сестры всю жизнь была для бабушки незаживающей раной, - вздохнула Надежда Викторовна. - Она когда уже совсем старенькая была, часто про Людмилу вспоминала. И про Яна, её первого мужа.
"Царствие им небесное, - говорила. - Пусть хоть там, в ином мире, у них всё будет хорошо".
От Надежды Викторовны Глеб ушёл в каком-то странном и тяжёлом настроении. Ситуация начала понемногу проясняться. Но то, что он узнавал по мере этого, его совсем не радовало. А в сердце теперь поселилась какая-то тоска. С того самого момента, когда он узнал о преждевременной смерти Людмилы Солганской.
Вечером, быстро поев яичницу и выпив чашку кофе, Глеб выкурил сигарету и, сев за стол, открыл старую тетрадь с тонкими пожелтевшими страницами.
Дневник Людмилы Солганской.
Дневниковые записи она вела не с самой первой страницы. Перед этим на нескольких первых листах тетради было записано несколько стихов. Видимо сочиняла их сама Лу-Лу, потому что некоторые строчки были зачёркнуты, а потом переписаны уже заново, набело.
А самым последним было четверостишие, которое Глеб прочитал с какой-то щемящей грустью, заполнившей его сердце:
"Не вымолить любовь. Прости, прощай!
Уходишь от меня по бездорожью.
Прощённым, говорят, дорога в рай...
Но заслужить прощение так сложно."
В начале марта 1921-го года Лу-Лу вышла замуж за Михаила Демичева. Свадьбу не праздновали, и гостей не было. Да и Лу-Лу не хотела этого. Они просто расписались, и Лу-Лу стала жить в его доме на правах официальной жены. Конечно, Михаил понимал, что с её стороны это замужество - вынужденная мера и что она его не любит.
"Ну, ничего, - думал Демичев, - главное, что я люблю Люсю. И моей любви хватит на нас двоих. Всё ещё образуется".
Лу-Лу, казалось, постепенно привыкала к своей новой роли. Демичеву даже казалось, что плачет она теперь будто бы реже. Или при нём она старалась больше не показывать своих слёз. И всё шло как будто хорошо. Правда Михаила иногда мучила неприятная тревожная мысль. Всё та же холодная змейка, притаившаяся у него в сердце, которая иногда просыпалась и больно жалила.
"А что, если Люся обо всём узнает? - думал он. - Узнает, как я поступил с Солганским".
"Да нет, не узнает, - тут же успокаивал себя Демичев. - Откуда? Здесь, в Вельске, никто ей не скажет. Да и кто это видел? А Ян уже больше года, как мёртв. А мёртвые, как известно, молчат"
А в середине апреля Лу-Лу вдруг вызвали в Чрезвычайную комиссию.
- Мне так страшно, Миша, - проговорила она, уходя.
Демичев сам очень нервничал.
- Ну, ничего, Люся, - проговорил он, - это же не арест. Видимо они хотят просто задать пару вопросов.
Говоря это, он вспомнил, как его самого вызывали в ЧК на следующий день после ареста Яна и как он давал там свидетельские показания против него.
"К чёрту..." - подумал Демичев.
И когда Лу-Лу ушла, достал графин с водкой, налил полстакана и выпил, закусив куском хлеба. - Когда же это всё закончится?"
А в сознание опять заползла эта беспокойная тревожная мысль:
"А что, если там ей всё скажут. И она всё узнает?"
Лу-Лу вернулась довольно быстро.
- Ну что, Люся? - спросил Демичев, когда она вошла в гостиную.
- Да ничего особенного, Миша, - Лу-Лу сняла с рук замшевые перчатки, положила их на столик, рядом поставила сумочку и присела в кресло у окна. - Я так нервничала, а они ничего даже толком не спросили.
- Но что-то ведь спрашивали?
- Просто проверили мои документы. Задали ещё пару вопросов.
- Про Солганского?
- Да. Когда я видела его в последний раз. Ещё спросили, когда я приехала в Вельск и зачем. Потом документы ещё раз посмотрели и всё. И сказали, что я свободна.
- А больше ничего не спрашивали? И не говорили? - как-то нервно спросил Демичев.
Лу-Лу с легким удивлением посмотрела на него. Её зеленые глаза стали совсем тёмными.
- Нет, больше ничего. А почему ты так волнуешься, Миша?
- Всё хорошо, Люсенька. Я не волнуюсь, - Демичев подошёл к ней, обнял и поцеловал. - За тебя только беспокоился. А раз ты дома, то всё теперь хорошо.
В сентябре 1921-го года у Лу-Лу родился сын. Роды были тяжёлыми. Мальчик родился слабеньким и болезненным, первые дни даже серьёзно опасались за его жизнь. Но всё-таки всё обошлось.
Последнее время все мысли Лу-Лу были заняты ребёнком, и Демичев очень надеялся, что это её отвлечёт. И она всё-таки забудет Солганского.
И тогда у них начнётся их жизнь. Только их семейная жизнь. Где будут только он, его любимая женщина и их ребёнок. И никаких теней и призраков прошлого.
Прошло десять дней, а у ребёнка всё ещё так и не было имени. Михаил хотел назвать его или Владимиром или Николаем. Николаем звали его собственного отца.
Однажды вечером, находясь в хорошем расположении духа, Демичев зашёл в спальню. Лу-Лу сидела на кровати и кормила ребёнка.
- Ой, Миша, - вздрогнула она, - ты меня напугал.
- Как ты себя чувствуешь, милая? - он подошёл и поцеловал её в плечо. - Как наш мальчик?
- Всё хорошо, Миша, - слегка улыбнулась ему Лу-Лу. - Он уже совсем здоровенький.
- Вот и отлично. Люсенька, я думаю, нам надо подумать об имени. - Демичев сел рядом с женой на кровать, - как мы его назовём?
- А я уже всё придумала, Миша, - спокойно сказала Лу-Лу.
- Надо же, - удивился Михаил, - и как же?
- Я хочу назвать его Яном, - ответила она.
Демичев поперхнулся, почувствовав нарастающую внутри волну раздражения и злости.
- Люся, это что, шутка? - напряженно спросил он.
- Отчего же шутка, Миша, - Лу-Лу посмотрела на него в упор. - Вовсе не шутка. Я хочу, чтобы моего сына так звали. Или тебе не нравится это имя?
Демичев встал и отошёл на середину комнаты. Обернулся к ней, но Лу-Лу продолжала всё также невозмутимо кормить ребёнка.
- Люся, а меня ты спросила? - раздраженно проговорил он, - или моё мнение в этом доме теперь вообще ничего не значит? Я хочу, чтобы ребёнка звали Николаем, как и моего отца.
- Нет! - вдруг вскрикнула Лу-Лу. - И я уже так зову его. Я не буду менять ему имя.
Демичев встревоженно посмотрел на неё. Ребёнок, испугавшись её крика, громко заплакал.
"Черти что происходит", - подумал Демичев, засунув руки в карманы и отходя к окну.
- Я знаю, что у женщин после родов бывают иногда всякие причуды и капризы, - сказал он, не оборачиваясь в её сторону. - Но... не до такой же степени...
- Миша! - вдруг опять почти крикнула Лу-Лу, - Позволь мне так его назвать. Позволь... Мне это очень важно.
И она тихо заплакала.
"Опять началось", - подумал Демичев. Он хотел подойти к жене, утешить её.
Но вспомнив, из-за чего она плачет, почувствовал внутри только глухое раздражение.
- Ладно! - резко, как подачку бросил он ей, - только записан он будет, как Иван. И звать сына я буду Иваном. Ян - не русское имя. А ты - зови, как хочешь.
И не оборачиваясь, он вышел из комнаты.
Прошло полгода. Маленький Ванечка подрастал.
Рождение сына всё-таки немного вернуло Лу-Лу к жизни. Демичев сам радовался, когда видел, как она занимается с ребёнком. И как иногда весело смеется. Почти также заразительно, как это бывало раньше. В те времена, когда она была ещё совсем другой и не знала, что ей придётся пережить.
И в такие моменты Демичев позволял себе немного помечтать. Даже не то, чтобы помечтать, а представить, что время повернулось вспять. Почти на пять лет назад. И что тогда, в декабре 1915-го года Лу-Лу всё-таки согласилась на его предложение. И у них была свадьба, она стала его женой. А потом родился их ребёнок.
"Да, всё было так. Именно так, - часто лгал себе Демичев. - И не было ничего горького, подлого и страшного. А самое главное - не было никакого Солганского. Никогда не было"
И ещё он надеялся, что Лу-Лу всё-таки полюбит его. Полюбит по-настоящему, искренне и страстно. И он станет единственным и главным мужчиной в её жизни.
Но здесь он всегда наталкивался на какой-то невидимый и непреодолимый барьер, который никак не мог разрушить. Его односторонней любви и нежности явно не хватало. Да, Лу-Лу уважала его, чувствовала к нему благодарность, возможно, даже большую симпатию и привязанность. Но она его не любила. И Михаил ощущал это почти каждый раз в моменты их близости. И тогда он с горечью понимал, что она его просто терпит.
"Ну ничего, - думал Демичев, - время лечит всё. И со временем тоже можно полюбить. Главное, что Люся рядом со мной. Люся и наш сын".
Было воскресное февральское утро. Демичев проснулся и лежал в постели, глядя на свою любимую женщину. Во сне лицо Лу-Лу было трогательно-беззащитным, красивые волнистые волосы цвета темной меди разметались по подушке.
- Любимая, - прошептал Демичев и нежно поцеловал её в губы.
Её губы ответили на его поцелуй.
- Ян... - прошептала во сне Лу-Лу.
Михаил почувствовал, как к лицу прилила кровь. Сердце сильно забилось в груди. И мгновение он лежал, считая эти глухие удары.
"Боже - подумал он, - к кому я так ревную? К мертвецу... к призраку... Так почему же мне от этого так больно?"
- С добрым утром, милая, - сказал он Лу-Лу, обнимая и сильнее целуя её в губы.
Ресницы Лу-Лу дрогнули, её большие зелёные глаза открылись, и она сонно и слегка недоуменно посмотрела на Демичева.
Он обнял её и опять поцеловал. Рука сжала её грудь.
- Нет, Миша, не надо, - недовольно прошептала Лу-Лу, отворачиваясь в сторону. - Я не хочу...
И эти слова вдруг показались Демичеву обидными и злыми, как пощёчина.
- А с ним, значит, хочешь? - грубо спросил он, навалившись на Лу-Лу всем телом и не давая ей вырваться.
- С... кем? - прерывисто спросила она.
- С ним. Чье имя ты тут во сне шептала. С Солганским.
- Отпусти меня, - резко выдохнула Лу-Лу. - Я не хочу!
- Ты моя жена, ясно?! - крикнул ей Демичев. - Моя, поняла? И к чёрту Яна! Я теперь твой муж!
Злость поднялась откуда-то из глубины и темной волной захлестнула его сознание.
- И ты будешь делать то, что я скажу.
- Миша, перестань! - Лу-Лу стала вырываться. - Мне больно...
Она заплакала. Но Демичев продолжая целовать её в губы, сильно сжал руками её запястья, чтобы она не могла вырваться.
Но Лу-Лу всё вырывалась, и Михаил ударил её по лицу.
От шума проснулся и заплакал ребёнок, кроватка которого стояла рядом.
Лу-Лу громко плакала, отвернувшись к стене. Плакала горько и безутешно.
А Демичев, сидя на краешке кровати, чувствовал себя скотиной. И не понимал, как такое вообще могло произойти.
Как будто угадав его мысли, Лу-Лу села в кровати, поправляя разорванную ночную рубашку.
- Боже мой, Миша, - всхлипывая, прошептала она. - Ты же не был таким раньше... - Что с тобой стало? Что?
Демичев посмотрел в ее потемневшие заплаканные глаза.
- Прости меня, Люся, - каким-то глухим голосом сказал он. - Прости. Этого больше никогда не повторится.
Лу-Лу отвернулась от него, вытирая руками слёзы.
И Демичев понял, что она ему больше не верит.
За два вечера Глеб успел прочитать уже довольно много дневниковых записей Лу-Лу. Вести их она начала вскоре после смерти матери. И писала обо всём достаточно подробно и откровенно. Правда, некоторые предложения Глеб разбирал с большим трудом, чернила на пожелтевшей бумаге совсем выцвели. Ему приходилось даже периодически вооружаться лупой, чтобы разглядеть отдельные слова. Но чтение всё-таки продвигалось.
А с того момента, где Лу-Лу впервые упомянула о Михаиле Демичеве, Глеб стал вчитываться в её круглый аккуратный почерк ещё более внимательно.
"У меня появился постоянный поклонник, - писала Лу-Лу, - очень приятный молодой человек. Каждый день дарит цветы и провожает меня до дома.
И, кажется, он в меня влюблён."
"Сразу видно, что родные сёстры", - подумал Глеб.
Он стал дальше смотреть фотографии в альбоме.
- А это Людмила с мужем? - спросил он, увидев следующую карточку.
Надежда Викторовна положила в чай дольку лимона и посмотрела на фотографию, о которой спрашивал Глеб.
- Да, - ответила она, - это Людмила со своим первым мужем. Он был репрессирован. Вообще, всё это была очень трагичная история.
"Кое-что я об этом уже знаю", - подумал Глеб и вгляделся в фото, внизу которого стояла дата - октябрь 1916 года.
"За год до начала всех этих страшных событий", - подумал он.
- Они очень хорошо смотрятся вместе, - проговорил Глеб.
- Ну, ещё бы, - грустно улыбнулась Надежда Викторовна, - они были такой красивой парой.
- Глеб, положить вам лимон в чай?
- Да, да, спасибо, - кивнул Глеб.
- И пейте, пожалуйста, а то всё уже остыло.
- Спасибо, - поблагодарил Глеб, отхлёбывая чай.
- А Людмила и её первый муж... - продолжила Надежда Викторовна, - они очень любили друг друга, как рассказывала бабушка. И оба были творческими людьми. Людмила пела романсы, а Ян ей тексты писал, стихи. Он вообще хорошо владел словом, был талантливый журналист. Жаль, вместе они прожили совсем недолго.
- Понятно, проговорил Глеб, откусывая булочку, - а почему вы сказали "первый"? Людмила потом ещё раз вышла замуж?
- Да, - Надежда Викторовна приподняла тонкие выщипанные брови и с некоторым удивлением посмотрела на Глеба. - А вы, Глеб, разве сами об этом не знаете?
- Я? - удивился в свою очередь он, - нет, не знаю.
- Ведь вторым мужем Людмилы был Михаил Демичев. Я когда вашу фамилию по телефону услышала, она мне показалась очень знакомой. А потом я вспомнила.
Есть и их фотография совместная. Вот, смотрите.
Надежда Викторовна перелистнула пару страниц альбома и извлекла небольшую карточку, на которой были вместе мужчина и женщина. В женщине Глеб сразу узнал Людмилу Солганскую, только была она какая-то похудевшая и грустная.
А присмотревшись к мужчине, он действительно узнал в нём Михаила Демичева, лицо которого помнил ещё по их старой семейной фотографии.
"Вот так поворот", - подумал Глеб.
И подумал, что во всей этой истории что-то наконец-то начинает для него проясняться.
- А как умерла Людмила Солганская? - спросил он. - Вы тогда по телефону сказали, что это произошло ещё в двадцатых годах.
- Да. И всё это тоже была довольно трагичная история... - Надежда Викторовна вздохнула, - Глеб, налить вам ещё чашечку?
Глеб кивнул, и женщина налила ему ещё одну чашку вкусного ароматного чая.
- Но ведь она не была репрессирована, как её первый муж? - спросил Глеб.
- Нет, не была. Но умерла довольно рано, ей было тридцать пять лет.
Она отравилась.
Надежда Викторовна поставила чайник обратно на плиту и вернулась за стол.
От её слов Глеб вдруг почувствовал внутри какой-то холод.
- Значит, самоубийство? - спросил он.
- Понимаете, Глеб, это так до конца и не выяснили. Ведь никакой записки она не оставила. Бабушка говорила, что её старшая сестра последний год постоянно пила сильные успокоительные капли. Ну, может быть и в тот день она просто выпила их слишком много, не рассчитала. Бабушка хотела думать именно так.
Она говорила, что сестра верила в Бога и не могла совершить такой грех.
Это ведь грех очень тяжёлый, и человеку его не прощают. И отпевания Людмилы бабушка с её мужем добились с большим трудом. Не хотели её отпевать. Правда, тогда вообще с этим было очень трудно, мало где отпевали. И церквей действующих осталось мало. Сами понимаете, Глеб, какое время тогда было.
- Да, конечно, - Глеб кивнул.
- Вообще, смерть старшей сестры всю жизнь была для бабушки незаживающей раной, - вздохнула Надежда Викторовна. - Она когда уже совсем старенькая была, часто про Людмилу вспоминала. И про Яна, её первого мужа.
"Царствие им небесное, - говорила. - Пусть хоть там, в ином мире, у них всё будет хорошо".
От Надежды Викторовны Глеб ушёл в каком-то странном и тяжёлом настроении. Ситуация начала понемногу проясняться. Но то, что он узнавал по мере этого, его совсем не радовало. А в сердце теперь поселилась какая-то тоска. С того самого момента, когда он узнал о преждевременной смерти Людмилы Солганской.
***
Вечером, быстро поев яичницу и выпив чашку кофе, Глеб выкурил сигарету и, сев за стол, открыл старую тетрадь с тонкими пожелтевшими страницами.
Дневник Людмилы Солганской.
Дневниковые записи она вела не с самой первой страницы. Перед этим на нескольких первых листах тетради было записано несколько стихов. Видимо сочиняла их сама Лу-Лу, потому что некоторые строчки были зачёркнуты, а потом переписаны уже заново, набело.
А самым последним было четверостишие, которое Глеб прочитал с какой-то щемящей грустью, заполнившей его сердце:
"Не вымолить любовь. Прости, прощай!
Уходишь от меня по бездорожью.
Прощённым, говорят, дорога в рай...
Но заслужить прощение так сложно."
Глава 19 БЕЗ ЛЮБВИ
В начале марта 1921-го года Лу-Лу вышла замуж за Михаила Демичева. Свадьбу не праздновали, и гостей не было. Да и Лу-Лу не хотела этого. Они просто расписались, и Лу-Лу стала жить в его доме на правах официальной жены. Конечно, Михаил понимал, что с её стороны это замужество - вынужденная мера и что она его не любит.
"Ну, ничего, - думал Демичев, - главное, что я люблю Люсю. И моей любви хватит на нас двоих. Всё ещё образуется".
Лу-Лу, казалось, постепенно привыкала к своей новой роли. Демичеву даже казалось, что плачет она теперь будто бы реже. Или при нём она старалась больше не показывать своих слёз. И всё шло как будто хорошо. Правда Михаила иногда мучила неприятная тревожная мысль. Всё та же холодная змейка, притаившаяся у него в сердце, которая иногда просыпалась и больно жалила.
"А что, если Люся обо всём узнает? - думал он. - Узнает, как я поступил с Солганским".
"Да нет, не узнает, - тут же успокаивал себя Демичев. - Откуда? Здесь, в Вельске, никто ей не скажет. Да и кто это видел? А Ян уже больше года, как мёртв. А мёртвые, как известно, молчат"
А в середине апреля Лу-Лу вдруг вызвали в Чрезвычайную комиссию.
- Мне так страшно, Миша, - проговорила она, уходя.
Демичев сам очень нервничал.
- Ну, ничего, Люся, - проговорил он, - это же не арест. Видимо они хотят просто задать пару вопросов.
Говоря это, он вспомнил, как его самого вызывали в ЧК на следующий день после ареста Яна и как он давал там свидетельские показания против него.
"К чёрту..." - подумал Демичев.
И когда Лу-Лу ушла, достал графин с водкой, налил полстакана и выпил, закусив куском хлеба. - Когда же это всё закончится?"
А в сознание опять заползла эта беспокойная тревожная мысль:
"А что, если там ей всё скажут. И она всё узнает?"
Лу-Лу вернулась довольно быстро.
- Ну что, Люся? - спросил Демичев, когда она вошла в гостиную.
- Да ничего особенного, Миша, - Лу-Лу сняла с рук замшевые перчатки, положила их на столик, рядом поставила сумочку и присела в кресло у окна. - Я так нервничала, а они ничего даже толком не спросили.
- Но что-то ведь спрашивали?
- Просто проверили мои документы. Задали ещё пару вопросов.
- Про Солганского?
- Да. Когда я видела его в последний раз. Ещё спросили, когда я приехала в Вельск и зачем. Потом документы ещё раз посмотрели и всё. И сказали, что я свободна.
- А больше ничего не спрашивали? И не говорили? - как-то нервно спросил Демичев.
Лу-Лу с легким удивлением посмотрела на него. Её зеленые глаза стали совсем тёмными.
- Нет, больше ничего. А почему ты так волнуешься, Миша?
- Всё хорошо, Люсенька. Я не волнуюсь, - Демичев подошёл к ней, обнял и поцеловал. - За тебя только беспокоился. А раз ты дома, то всё теперь хорошо.
В сентябре 1921-го года у Лу-Лу родился сын. Роды были тяжёлыми. Мальчик родился слабеньким и болезненным, первые дни даже серьёзно опасались за его жизнь. Но всё-таки всё обошлось.
Последнее время все мысли Лу-Лу были заняты ребёнком, и Демичев очень надеялся, что это её отвлечёт. И она всё-таки забудет Солганского.
И тогда у них начнётся их жизнь. Только их семейная жизнь. Где будут только он, его любимая женщина и их ребёнок. И никаких теней и призраков прошлого.
Прошло десять дней, а у ребёнка всё ещё так и не было имени. Михаил хотел назвать его или Владимиром или Николаем. Николаем звали его собственного отца.
Однажды вечером, находясь в хорошем расположении духа, Демичев зашёл в спальню. Лу-Лу сидела на кровати и кормила ребёнка.
- Ой, Миша, - вздрогнула она, - ты меня напугал.
- Как ты себя чувствуешь, милая? - он подошёл и поцеловал её в плечо. - Как наш мальчик?
- Всё хорошо, Миша, - слегка улыбнулась ему Лу-Лу. - Он уже совсем здоровенький.
- Вот и отлично. Люсенька, я думаю, нам надо подумать об имени. - Демичев сел рядом с женой на кровать, - как мы его назовём?
- А я уже всё придумала, Миша, - спокойно сказала Лу-Лу.
- Надо же, - удивился Михаил, - и как же?
- Я хочу назвать его Яном, - ответила она.
Демичев поперхнулся, почувствовав нарастающую внутри волну раздражения и злости.
- Люся, это что, шутка? - напряженно спросил он.
- Отчего же шутка, Миша, - Лу-Лу посмотрела на него в упор. - Вовсе не шутка. Я хочу, чтобы моего сына так звали. Или тебе не нравится это имя?
Демичев встал и отошёл на середину комнаты. Обернулся к ней, но Лу-Лу продолжала всё также невозмутимо кормить ребёнка.
- Люся, а меня ты спросила? - раздраженно проговорил он, - или моё мнение в этом доме теперь вообще ничего не значит? Я хочу, чтобы ребёнка звали Николаем, как и моего отца.
- Нет! - вдруг вскрикнула Лу-Лу. - И я уже так зову его. Я не буду менять ему имя.
Демичев встревоженно посмотрел на неё. Ребёнок, испугавшись её крика, громко заплакал.
"Черти что происходит", - подумал Демичев, засунув руки в карманы и отходя к окну.
- Я знаю, что у женщин после родов бывают иногда всякие причуды и капризы, - сказал он, не оборачиваясь в её сторону. - Но... не до такой же степени...
- Миша! - вдруг опять почти крикнула Лу-Лу, - Позволь мне так его назвать. Позволь... Мне это очень важно.
И она тихо заплакала.
"Опять началось", - подумал Демичев. Он хотел подойти к жене, утешить её.
Но вспомнив, из-за чего она плачет, почувствовал внутри только глухое раздражение.
- Ладно! - резко, как подачку бросил он ей, - только записан он будет, как Иван. И звать сына я буду Иваном. Ян - не русское имя. А ты - зови, как хочешь.
И не оборачиваясь, он вышел из комнаты.
***
Прошло полгода. Маленький Ванечка подрастал.
Рождение сына всё-таки немного вернуло Лу-Лу к жизни. Демичев сам радовался, когда видел, как она занимается с ребёнком. И как иногда весело смеется. Почти также заразительно, как это бывало раньше. В те времена, когда она была ещё совсем другой и не знала, что ей придётся пережить.
И в такие моменты Демичев позволял себе немного помечтать. Даже не то, чтобы помечтать, а представить, что время повернулось вспять. Почти на пять лет назад. И что тогда, в декабре 1915-го года Лу-Лу всё-таки согласилась на его предложение. И у них была свадьба, она стала его женой. А потом родился их ребёнок.
"Да, всё было так. Именно так, - часто лгал себе Демичев. - И не было ничего горького, подлого и страшного. А самое главное - не было никакого Солганского. Никогда не было"
И ещё он надеялся, что Лу-Лу всё-таки полюбит его. Полюбит по-настоящему, искренне и страстно. И он станет единственным и главным мужчиной в её жизни.
Но здесь он всегда наталкивался на какой-то невидимый и непреодолимый барьер, который никак не мог разрушить. Его односторонней любви и нежности явно не хватало. Да, Лу-Лу уважала его, чувствовала к нему благодарность, возможно, даже большую симпатию и привязанность. Но она его не любила. И Михаил ощущал это почти каждый раз в моменты их близости. И тогда он с горечью понимал, что она его просто терпит.
"Ну ничего, - думал Демичев, - время лечит всё. И со временем тоже можно полюбить. Главное, что Люся рядом со мной. Люся и наш сын".
***
Было воскресное февральское утро. Демичев проснулся и лежал в постели, глядя на свою любимую женщину. Во сне лицо Лу-Лу было трогательно-беззащитным, красивые волнистые волосы цвета темной меди разметались по подушке.
- Любимая, - прошептал Демичев и нежно поцеловал её в губы.
Её губы ответили на его поцелуй.
- Ян... - прошептала во сне Лу-Лу.
Михаил почувствовал, как к лицу прилила кровь. Сердце сильно забилось в груди. И мгновение он лежал, считая эти глухие удары.
"Боже - подумал он, - к кому я так ревную? К мертвецу... к призраку... Так почему же мне от этого так больно?"
- С добрым утром, милая, - сказал он Лу-Лу, обнимая и сильнее целуя её в губы.
Ресницы Лу-Лу дрогнули, её большие зелёные глаза открылись, и она сонно и слегка недоуменно посмотрела на Демичева.
Он обнял её и опять поцеловал. Рука сжала её грудь.
- Нет, Миша, не надо, - недовольно прошептала Лу-Лу, отворачиваясь в сторону. - Я не хочу...
И эти слова вдруг показались Демичеву обидными и злыми, как пощёчина.
- А с ним, значит, хочешь? - грубо спросил он, навалившись на Лу-Лу всем телом и не давая ей вырваться.
- С... кем? - прерывисто спросила она.
- С ним. Чье имя ты тут во сне шептала. С Солганским.
- Отпусти меня, - резко выдохнула Лу-Лу. - Я не хочу!
- Ты моя жена, ясно?! - крикнул ей Демичев. - Моя, поняла? И к чёрту Яна! Я теперь твой муж!
Злость поднялась откуда-то из глубины и темной волной захлестнула его сознание.
- И ты будешь делать то, что я скажу.
- Миша, перестань! - Лу-Лу стала вырываться. - Мне больно...
Она заплакала. Но Демичев продолжая целовать её в губы, сильно сжал руками её запястья, чтобы она не могла вырваться.
Но Лу-Лу всё вырывалась, и Михаил ударил её по лицу.
От шума проснулся и заплакал ребёнок, кроватка которого стояла рядом.
Лу-Лу громко плакала, отвернувшись к стене. Плакала горько и безутешно.
А Демичев, сидя на краешке кровати, чувствовал себя скотиной. И не понимал, как такое вообще могло произойти.
Как будто угадав его мысли, Лу-Лу села в кровати, поправляя разорванную ночную рубашку.
- Боже мой, Миша, - всхлипывая, прошептала она. - Ты же не был таким раньше... - Что с тобой стало? Что?
Демичев посмотрел в ее потемневшие заплаканные глаза.
- Прости меня, Люся, - каким-то глухим голосом сказал он. - Прости. Этого больше никогда не повторится.
Лу-Лу отвернулась от него, вытирая руками слёзы.
И Демичев понял, что она ему больше не верит.
Глава 20 ТЮМЕНЬ
За два вечера Глеб успел прочитать уже довольно много дневниковых записей Лу-Лу. Вести их она начала вскоре после смерти матери. И писала обо всём достаточно подробно и откровенно. Правда, некоторые предложения Глеб разбирал с большим трудом, чернила на пожелтевшей бумаге совсем выцвели. Ему приходилось даже периодически вооружаться лупой, чтобы разглядеть отдельные слова. Но чтение всё-таки продвигалось.
А с того момента, где Лу-Лу впервые упомянула о Михаиле Демичеве, Глеб стал вчитываться в её круглый аккуратный почерк ещё более внимательно.
"У меня появился постоянный поклонник, - писала Лу-Лу, - очень приятный молодой человек. Каждый день дарит цветы и провожает меня до дома.
И, кажется, он в меня влюблён."
