Ян молчал.
- Или Вы теперь в молчанку решили поиграть, а? - резко крикнул Юдин ему в лицо, перегнувшись через стол.
От него сильно пахло перегаром.
Солганский отвернулся к окну. Юдин взял его за воротник и притянул к себе, со злостью глядя в глаза.
- Послушайте, Солганский... Вы уже всех здесь утомили своим упрямством.
Мы ведь с Вами ещё вполне по-хорошему обращаемся. Пока что. Но скоро будет по-плохому.
Ян всё также молчал.
Юдин отпустил его ворот и кивнул двум, стоящим у дверей чекистам.
- Ну что, сука, долго ещё геройствовать будешь? - Юдин нагнулся и выкрикнул эти слова в лицо лежащему неподвижно на полу избитому человеку. - Долго ещё?!
Всё равно ведь в расход пойдешь!
Юдин сел за стол, вытащил из портсигара сигарету и закурил.
- Уберите его, - бросил он охранникам, - сегодня он уже вряд ли что-то скажет.
- Шансов, к сожалению, мало. Опухоль достаточно крупная и затрагивает некоторые жизненно важные сосуды.
Каждое слово врача падало, как будто камень и ударяло по сердцу.
Глеб сидел в его кабинете неподвижно, сцепив руки, глядя перед собой куда-то в пространство.
- Конечно, мы постараемся сделать всё возможное. Но... Вы сами понимаете, - врач посмотрел Глебу в глаза.
- Да, понимаю, - тихо ответил Глеб. - А когда будет операция?
- Сегодня понедельник, - врач взглянул на висевший на стене календарь, - надо сделать ей ещё кое-какие обследования и анализы. Значит, не раньше четверга. А скорее всего, в пятницу.
- Ясно, - проговорил Глеб, - спасибо Вам.
- Да пока ещё не за что. Сейчас можете пойти к ней. Только знать все эти подробности о своём состояния Вашей маме ни к чему. Вы понимаете?
- Да, конечно, - ответил Глеб, вставая из-за стола. - Я сам всегда говорю ей, что всё будет хорошо.
Врач понимающе кивнул ему головой. Глеб попрощался и вышел из кабинета.
Белые стены длинного больничного коридора онкологической больницы навевали тоску. Палата, куда положили мать Глеба, находилась в самом его конце.
И на мгновение Глебу показалось, что это не больничный коридор, а туннель какого-то огромного лабиринта. Выхода из которого нет и название которому "Безысходность".
"Как же я устал, - подумал Глеб. - И как мы с мамой надеялись, что всё будет хорошо. Почему всё это происходит с нами? За что?"
Но ответов не было.
Его звал по имени женский голос. Нежная рука дотронулась до его лица.
- Люся, Люсенька, лисичка моя, - прошептал он.
И радость от того, что она здесь, рядом и они наконец-то снова вместе, заполнила его сердце.
- Ян! Ян! - звал его женский голос. Он почувствовал, как его трясут за плечо. И вдруг всё тело пронзила резкая боль, казалось, не было ни одного живого места, где не было бы больно...
Он застонал и открыл глаза.
Прямо на него смотрели расширенные, потемневшие от тревоги глаза Ниночки.
- Ян! - воскликнула она, - ну наконец-то Вы очнулись!
Она сидела рядом с ним на соломе. За ней стоял Игнат Степанов.
- А мы уж думали, что ты... того, парень, не очухаешься, - произнёс он. - Почти сутки без сознания пролежал.
- Сутки? - хрипло спросил Ян.
- Ну да. Вчера вечером тебя притащили, а сейчас вон, день уже заканчивается.
В камере действительно уже темнело.
- А она вон, - Степанов кивнул в сторону Ниночки, - всё рядом с тобой сидела, ни на шаг не отходила. Прямо сестра милосердия, - он усмехнулся, и вдруг голос его посерьёзнел. - А так, парень, следующий такой раз ты точно не выдержишь. Умрёшь ведь.
"Может и хорошо было бы - умереть, - подумал Солганский. - Тогда сразу всё это закончится."
- Ян, я тут обед ваш оставила, - Ниночка держала в руках миску с тушеной капустой.
- Есть не хочу... пить очень хочется, - сказал Ян.
Ниночка протянула ему кружку с водой, и Солганский жадно сделал несколько больших глотков. Минут через десять он попытался встать и чуть не упал, перед глазами всё плыло. Он кое-как добрёл до угла камеры, где находилось отхожее место. Его вырвало выпитой водой. Он закашлялся, вместе с кашлем из горла выходили тёмные сгустки крови.
- Э, брат... да тебе, похоже, все лёгкие отбили, - с сочувствием заметил увидевший это Сергей Покровский.
Солганский вернулся на свою лежанку и лег на правый бок, так боль была немного меньше.
А Ниночка так и продолжала сидеть рядом с ним.
К утру следующего дня Солганскому стало немного получше. Он даже поел немного холодной полугнилой капусты. Боль в груди тоже немного притупилась, и дышать стало чуть полегче. Но он знал, что всё это - только временное улучшение. До следующего допроса. И тогда... о том, что будет тогда, сейчас он старался не думать.
Ниночка почти всё время сидела рядом с ним, приносила попить воды, когда он просил.
- Милая Ниночка, Вы наверное устали, - улыбнулся ей Солганский.
- Нет, нет, что Вы, - тихо ответила она, - а что мне ещё здесь делать?
И знаете, Ян, я так рада, что Вы пришли в себя.
А Люся... так зовут Вашу жену? - вдруг спросила Ниночка.
- Я называл её имя?
- Несколько раз.
- Да, её зовут Людмила.
- Расскажите мне о ней, - попросила Ниночка.
Ян рассказал ей немного о Лу-Лу, и о том, как она красиво поёт. И от этих воспоминаний щемящая тоска по ней опять заполнила его сердце.
- Певица - это же замечательно! - воскликнула Ниночка. - А у меня голоса для пения совсем нет.
- Ну, не расстраивайтесь, Нина - улыбнулся ей Солганский, - голос для пения - в жизни это совсем не обязательно.
Он сделал глоток воды из кружки, сильно закашлялся и вытер выступившую на губах кровь.
Ниночка с тревогой посмотрела на него.
- Вам нельзя больше туда, - решительно сказала она.
- Куда? - не понял Солганский.
- Туда, к ним. Они убьют Вас.
Ниночка вдруг взяла его за руку.
- Ян, они ведь всё равно сильнее... - тихо сказала она, - Они сильнее. Вы ничего не сможете изменить.
Ян молчал, глядя перед собой.
- Но... сила ли это, Ниночка? - проговорил он через пару мгновений. - А вот один человек сказал так: Только слабые совершают преступления: сильному и счастливому они не нужны.
- Кто это сказал? - спросила девушка.
- Вольтер
Ниночка внимательно смотрела на него, не зная, соглашаться c Вольтером или нет.
Был поздний вечер пятницы и многие уже дремали на нарах. Солганский тоже заснул, лёжа в своём углу на соломе. Ему даже начало что-то сниться, какой-то странный и сбивчивый сон. Неожиданно заскрежетали замки, дверь открылась.
- Солганский, давай на выход! - раздался громкий окрик.
Прошло несколько мгновений. Солганский всё также лежал, не вставая. И каждая клеточка его измученного тела казалось кричала: "Хватит! Не иди!"
"Не пойду", - подумал Солганский.
- Оглох что ли? - грубо крикнул один из охранников. И они оба подошли к нему, подняли. На руках защёлкнулись наручники.
- Давай, пошёл! - его ткнули в спину.
- Оставьте его в покое! - вдруг крикнула Ниночка.
- Нина, не надо, - громко сказал ей Солганский.
- Э... смотри-ка, а барышня-то быстро в мужской камере освоилась, - засмеялся один из охранников.
- Уже шуры-муры завела, - второй заржал вместе с ним и подошел к Ниночке.
- Хочешь, чтобы тебя вместе с ним допросили? - спросил он. - Это мы быстро. Там и поговоришь, шалава.
- Ладно, оставь её! - крикнул ему второй, - пошли.
Свет в кабинете Юдина после тусклого освещения в камере показался Солганскому неестественно ярким.
"Странно, что Юдин так поздно всё ещё здесь", - подумал Ян.
Его грубо усадили на стул. Юдин молча поднял на него глаза. К чекисту подошёл один из охранников и что-то ему сказал.
- Да? - переспросил Юдин. И тихо проговорил ему несколько слов, которые Солганский не расслышал.
Охранник кивнул и быстро вышел в коридор.
В кабинете повисло молчание. В сердце Солганскому вдруг закралось какое-то нехорошее, мерзкое предчувствие. Прошло несколько минут. Юдин всё также молчал и смотрел какие-то бумаги, разложенные перед ним на столе.
Вдруг дверь кабинета открылась, и в него втолкнули перепуганную Ниночку.
Солганский попытался вскочить, но тяжелая рука быстро усадила его на место. Краем глаза он увидел рядом с собой дуло пистолета.
- Сиди смирно, - процедил ему чекист.
- Ян! - крикнула Ниночка.
С неё сорвали блузку и лиф и заломив назад руки, надели наручники.
- Ну что ж, Солганский, - наконец-то нарушил молчание сидевший за столом Юдин, - я вижу, когда Вас бьют, Вам это безразлично. А может быть, даже нравится? Теперь посмотрим, нравится ли Вам, когда бьют других.
Он подошёл к девушке и пихнул её на стул. По лицу Ниночки потекли слёзы.
Она дёрнулась в сторону, и Юдин сильно, наотмашь ударил её по лицу.
- Прекратите! - крикнул ему Солганский.
- Вот Вы и заговорили, - усмехнулся Юдин и опять ударил Ниночку по лицу.
Она заплакала навзрыд.
- Ну, Солганский! - крикнул Юдин, - мне продолжить?
Я вижу, Вам это нравится.
Его рука потянулась к застежке на юбке девушки и расстегнула её.
- Оставьте её! - резко крикнул Ян, - Я...
Юдин выжидательно смотрел на него.
- Я согласен дать Вам показания.
- Согласны?
Юдин подошёл к нему вплотную и пристально посмотрел в глаза.
- Да, - глухим голосом ответил Солганский, опустив голову. - Что мне нужно подписать?
Его подвели к столу, сняли наручники, и Солганский, преодолевая боль в затекших руках, поставил подпись на положенном перед ним листе бумаги.
- И ещё вот здесь, - Юдин положил перед ним второй листок.
Выбора не было, Солганский поставил свою подпись и на втором листе.
- Вот и славно, - проговорил Юдин, складывая бумаги куда-то в папку. - Наконец-то Вы стали сговорчивей.
- Простите меня, Ян, - тихо произнесла Ниночка, когда их отвели обратно в камеру. - Простите. Из-за меня Вы всё это подписали. Это я во всём виновата.
Её плечи вздрагивали, она закрыла лицо руками. - И ещё мне... мне так стыдно.
Солганский сел рядом с ней на нары.
- Нина, Вы ни в чём не виноваты. Посмотрите на меня.
Она подняла голову и посмотрела на него покрасневшими заплаканными глазами.
- Вы ни в чём не виноваты, - повторил Ян. - Успокойтесь, Ниночка.
Она прикрыла руками грудь, видневшуюся из порванной блузки.
- У Вас есть ещё какая-нибудь одежда переодеться? - спросил Солганский.
- Да... - пробормотала Ниночка, - есть ещё одна блузка, я взяла её из дома.
- Переоденьтесь и ложитесь. И попробуйте успокоится.
Он обнял её за плечи и поцеловал в висок, как ребёнка. И Ниночка на мгновение прижалась к нему тоже, как ребенок - доверительно и беззащитно.
- Спасибо Вам, Ян, - прошептала она.
И потянулось время ожидания. Но уже не очередного допроса, а того, самого страшного момента, когда в камеру войдут со списком в руках, выкрикивая фамилии тех, кто обречён. И кому-то надо будет встать и идти. Чтобы больше уже никогда не вернуться. Солганский понимал, что он из таких обречённых, надеяться было не на что. Но всё-таки какая-то часть его сознания продолжала во что-то верить. Во что - он и сам уже не знал. В чудо, которое никогда бы не произошло...
А в какие-то мгновения ему отчётливо казалось, что всё, что происходит вокруг - просто затянувшийся безысходный сон. От которого почему-то никак не получается проснуться.
В воскресенье был очередной приём передач. Ниночка получила свой узелок и развязала его.
- Кулич! - радостно воскликнула она, - они его не тронули! Даже не верится.
Солганский улыбнулся, глядя, на неё. Ниночка расстелила на деревянных досках тряпку, в которую была завёрнута передача и поставила на неё кулич. Вокруг него положила несколько яиц, выкрашенных луковой шелухой.
- Сегодня же Пасха, - сказала она.
- Да, - вспомнил Солганский.
- Христос воскрес.
- Воистину воскрес.
- Возьмите, Ян, пожалуйста, - Ниночка протянула ему вареное яйцо и кусок кулича. - Возьмите, иначе я обижусь.
Глядя на это, Солганский вспомнил, как всегда отмечали Пасху дома и отвернулся в сторону, чтобы Ниночка не заметила выступившие у него на глазах слёзы.
- Ян! - девушка настойчиво тянула к нему кусок кулича, - возьмите же.
- Спасибо, Ниночка, - поблагодарил Солганский, попробовав небольшой кусок, - Очень вкусно.
К ним подошёл Сергей Покровский.
- Слышишь, Солганский, - начал он, садясь с ним рядом на нары.
- Что, Сергей?
- Да ты тоже наверное замечаешь... давно разменов не было.
Говорят, новую партию готовят.
Ниночка с тревогой посмотрела на них, прислушиваясь к разговору.
- Давай-ка отойдем, - сказал Солганский.
Он закашлялся, встал и отошёл в сторону, подальше от Ниночки.
Покровский подошёл к нему.
- Кто это говорит? - спросил Ян.
- Многие. Игнат вон вчера видел, когда его на допрос вызывали, как они к себе целый ящик водки протащили. Думаешь, это просто так? - Покровский заметно нервничал.
- Да, плохо дело, - тихо сказал Солганский. - Но я уже давно готовлюсь к худшему.
- А я не готов, - резко сказал Покровский. - Не хочу я умирать. Не хочу...
Да ещё и безвинно, понимаешь?
- Никто не хочет, Сергей. Но... разве есть у нас выбор...
Покровский посмотрел на него с каким-то отчаянием, махнул рукой и отошёл в сторону.
Ян вернулся к Нине.
- О чём вы говорили? - спросила девушка.
- Ниночка... - Солганский сел рядом с ней, взял за руку и посмотрел ей в глаза, - могу я попросить Вас об одной вещи?
- Конечно, Ян. А что я должна сделать?
- Я скажу Вам один адрес. Это адрес моей жены, где она сейчас живёт. Не буду его записывать, да и нечем. И чтобы у Вас неприятностей не было, если вдруг его у Вас найдут.
- Хорошо, Ян, - Нина внимательно смотрела на него, - я постараюсь его запомнить.
- А не запомните, и Бог с ним. Просто я хочу попросить Вас... именно Вас, Ниночка... когда Вы выйдете отсюда... а Вы непременно выйдете, я верю в это...
Вы освободитесь и всё у Вас будет хорошо. Напишите потом Люсе пару слов обо мне. Я обещал ей написать, но она так и не получила от меня ни одного письма.
Солганский сильно закашлялся.
- Не говорите так, Ян! - воскликнула Ниночка. В её глазах блеснули слёзы, - Вы тоже выйдете отсюда! Я так верю, что мы вместе освободимся.
- Нет, Нина, - Солганский покачал головой.
- Ну, ну, не надо плакать, - он обнял её за плечи, наклонился и прошептал ей на ухо несколько слов.
- Это совсем простой адрес, - тихо сказала Ниночка, повторив услышанные слова несколько раз, - Я его запомню. И обязательно напишу Вашей жене.
- Простите меня за эту просьбу.
- Да что Вы, Ян, не просите прощения. Я рада что-то сделать для Вас.
- И вот ещё что, Нина. Хочу передать Вам это сейчас, потом времени может уже не будет, - Солганский снял с шеи крест, большой, серебряный и надел его на шею Ниночке.
- Этот крестик ещё от моей матери остался. Я хочу, чтобы он теперь был у Вас, Нина. Да хранит Вас Бог.
Ниночка молча смотрела на него сквозь слёзы.
"Страшна не сама смерть, а её ожидание". Последнее время Солганский часто вспоминал эти слова и думал об этом. Как наверное и многие обитатели камеры, над которыми смерть уже занесла своё невидимое и неумолимое крыло. И даже физическая боль уже не казалась чем-то запредельным по сравнению с той болью, которую испытывала душа. Но надо было держаться. И выбора не было.
Прошло Пасхальное воскресенье и понедельник. Единственным утешением Солганского было то, что его больше не трогали, не вызывали на допросы и не избивали.
- Или Вы теперь в молчанку решили поиграть, а? - резко крикнул Юдин ему в лицо, перегнувшись через стол.
От него сильно пахло перегаром.
Солганский отвернулся к окну. Юдин взял его за воротник и притянул к себе, со злостью глядя в глаза.
- Послушайте, Солганский... Вы уже всех здесь утомили своим упрямством.
Мы ведь с Вами ещё вполне по-хорошему обращаемся. Пока что. Но скоро будет по-плохому.
Ян всё также молчал.
Юдин отпустил его ворот и кивнул двум, стоящим у дверей чекистам.
- Ну что, сука, долго ещё геройствовать будешь? - Юдин нагнулся и выкрикнул эти слова в лицо лежащему неподвижно на полу избитому человеку. - Долго ещё?!
Всё равно ведь в расход пойдешь!
Юдин сел за стол, вытащил из портсигара сигарету и закурил.
- Уберите его, - бросил он охранникам, - сегодня он уже вряд ли что-то скажет.
Глава 14 ИСХОД
- Шансов, к сожалению, мало. Опухоль достаточно крупная и затрагивает некоторые жизненно важные сосуды.
Каждое слово врача падало, как будто камень и ударяло по сердцу.
Глеб сидел в его кабинете неподвижно, сцепив руки, глядя перед собой куда-то в пространство.
- Конечно, мы постараемся сделать всё возможное. Но... Вы сами понимаете, - врач посмотрел Глебу в глаза.
- Да, понимаю, - тихо ответил Глеб. - А когда будет операция?
- Сегодня понедельник, - врач взглянул на висевший на стене календарь, - надо сделать ей ещё кое-какие обследования и анализы. Значит, не раньше четверга. А скорее всего, в пятницу.
- Ясно, - проговорил Глеб, - спасибо Вам.
- Да пока ещё не за что. Сейчас можете пойти к ней. Только знать все эти подробности о своём состояния Вашей маме ни к чему. Вы понимаете?
- Да, конечно, - ответил Глеб, вставая из-за стола. - Я сам всегда говорю ей, что всё будет хорошо.
Врач понимающе кивнул ему головой. Глеб попрощался и вышел из кабинета.
Белые стены длинного больничного коридора онкологической больницы навевали тоску. Палата, куда положили мать Глеба, находилась в самом его конце.
И на мгновение Глебу показалось, что это не больничный коридор, а туннель какого-то огромного лабиринта. Выхода из которого нет и название которому "Безысходность".
"Как же я устал, - подумал Глеб. - И как мы с мамой надеялись, что всё будет хорошо. Почему всё это происходит с нами? За что?"
Но ответов не было.
***
Его звал по имени женский голос. Нежная рука дотронулась до его лица.
- Люся, Люсенька, лисичка моя, - прошептал он.
И радость от того, что она здесь, рядом и они наконец-то снова вместе, заполнила его сердце.
- Ян! Ян! - звал его женский голос. Он почувствовал, как его трясут за плечо. И вдруг всё тело пронзила резкая боль, казалось, не было ни одного живого места, где не было бы больно...
Он застонал и открыл глаза.
Прямо на него смотрели расширенные, потемневшие от тревоги глаза Ниночки.
- Ян! - воскликнула она, - ну наконец-то Вы очнулись!
Она сидела рядом с ним на соломе. За ней стоял Игнат Степанов.
- А мы уж думали, что ты... того, парень, не очухаешься, - произнёс он. - Почти сутки без сознания пролежал.
- Сутки? - хрипло спросил Ян.
- Ну да. Вчера вечером тебя притащили, а сейчас вон, день уже заканчивается.
В камере действительно уже темнело.
- А она вон, - Степанов кивнул в сторону Ниночки, - всё рядом с тобой сидела, ни на шаг не отходила. Прямо сестра милосердия, - он усмехнулся, и вдруг голос его посерьёзнел. - А так, парень, следующий такой раз ты точно не выдержишь. Умрёшь ведь.
"Может и хорошо было бы - умереть, - подумал Солганский. - Тогда сразу всё это закончится."
- Ян, я тут обед ваш оставила, - Ниночка держала в руках миску с тушеной капустой.
- Есть не хочу... пить очень хочется, - сказал Ян.
Ниночка протянула ему кружку с водой, и Солганский жадно сделал несколько больших глотков. Минут через десять он попытался встать и чуть не упал, перед глазами всё плыло. Он кое-как добрёл до угла камеры, где находилось отхожее место. Его вырвало выпитой водой. Он закашлялся, вместе с кашлем из горла выходили тёмные сгустки крови.
- Э, брат... да тебе, похоже, все лёгкие отбили, - с сочувствием заметил увидевший это Сергей Покровский.
Солганский вернулся на свою лежанку и лег на правый бок, так боль была немного меньше.
А Ниночка так и продолжала сидеть рядом с ним.
К утру следующего дня Солганскому стало немного получше. Он даже поел немного холодной полугнилой капусты. Боль в груди тоже немного притупилась, и дышать стало чуть полегче. Но он знал, что всё это - только временное улучшение. До следующего допроса. И тогда... о том, что будет тогда, сейчас он старался не думать.
Ниночка почти всё время сидела рядом с ним, приносила попить воды, когда он просил.
- Милая Ниночка, Вы наверное устали, - улыбнулся ей Солганский.
- Нет, нет, что Вы, - тихо ответила она, - а что мне ещё здесь делать?
И знаете, Ян, я так рада, что Вы пришли в себя.
А Люся... так зовут Вашу жену? - вдруг спросила Ниночка.
- Я называл её имя?
- Несколько раз.
- Да, её зовут Людмила.
- Расскажите мне о ней, - попросила Ниночка.
Ян рассказал ей немного о Лу-Лу, и о том, как она красиво поёт. И от этих воспоминаний щемящая тоска по ней опять заполнила его сердце.
- Певица - это же замечательно! - воскликнула Ниночка. - А у меня голоса для пения совсем нет.
- Ну, не расстраивайтесь, Нина - улыбнулся ей Солганский, - голос для пения - в жизни это совсем не обязательно.
Он сделал глоток воды из кружки, сильно закашлялся и вытер выступившую на губах кровь.
Ниночка с тревогой посмотрела на него.
- Вам нельзя больше туда, - решительно сказала она.
- Куда? - не понял Солганский.
- Туда, к ним. Они убьют Вас.
Ниночка вдруг взяла его за руку.
- Ян, они ведь всё равно сильнее... - тихо сказала она, - Они сильнее. Вы ничего не сможете изменить.
Ян молчал, глядя перед собой.
- Но... сила ли это, Ниночка? - проговорил он через пару мгновений. - А вот один человек сказал так: Только слабые совершают преступления: сильному и счастливому они не нужны.
- Кто это сказал? - спросила девушка.
- Вольтер
Ниночка внимательно смотрела на него, не зная, соглашаться c Вольтером или нет.
***
Был поздний вечер пятницы и многие уже дремали на нарах. Солганский тоже заснул, лёжа в своём углу на соломе. Ему даже начало что-то сниться, какой-то странный и сбивчивый сон. Неожиданно заскрежетали замки, дверь открылась.
- Солганский, давай на выход! - раздался громкий окрик.
Прошло несколько мгновений. Солганский всё также лежал, не вставая. И каждая клеточка его измученного тела казалось кричала: "Хватит! Не иди!"
"Не пойду", - подумал Солганский.
- Оглох что ли? - грубо крикнул один из охранников. И они оба подошли к нему, подняли. На руках защёлкнулись наручники.
- Давай, пошёл! - его ткнули в спину.
- Оставьте его в покое! - вдруг крикнула Ниночка.
- Нина, не надо, - громко сказал ей Солганский.
- Э... смотри-ка, а барышня-то быстро в мужской камере освоилась, - засмеялся один из охранников.
- Уже шуры-муры завела, - второй заржал вместе с ним и подошел к Ниночке.
- Хочешь, чтобы тебя вместе с ним допросили? - спросил он. - Это мы быстро. Там и поговоришь, шалава.
- Ладно, оставь её! - крикнул ему второй, - пошли.
Свет в кабинете Юдина после тусклого освещения в камере показался Солганскому неестественно ярким.
"Странно, что Юдин так поздно всё ещё здесь", - подумал Ян.
Его грубо усадили на стул. Юдин молча поднял на него глаза. К чекисту подошёл один из охранников и что-то ему сказал.
- Да? - переспросил Юдин. И тихо проговорил ему несколько слов, которые Солганский не расслышал.
Охранник кивнул и быстро вышел в коридор.
В кабинете повисло молчание. В сердце Солганскому вдруг закралось какое-то нехорошее, мерзкое предчувствие. Прошло несколько минут. Юдин всё также молчал и смотрел какие-то бумаги, разложенные перед ним на столе.
Вдруг дверь кабинета открылась, и в него втолкнули перепуганную Ниночку.
Солганский попытался вскочить, но тяжелая рука быстро усадила его на место. Краем глаза он увидел рядом с собой дуло пистолета.
- Сиди смирно, - процедил ему чекист.
- Ян! - крикнула Ниночка.
С неё сорвали блузку и лиф и заломив назад руки, надели наручники.
- Ну что ж, Солганский, - наконец-то нарушил молчание сидевший за столом Юдин, - я вижу, когда Вас бьют, Вам это безразлично. А может быть, даже нравится? Теперь посмотрим, нравится ли Вам, когда бьют других.
Он подошёл к девушке и пихнул её на стул. По лицу Ниночки потекли слёзы.
Она дёрнулась в сторону, и Юдин сильно, наотмашь ударил её по лицу.
- Прекратите! - крикнул ему Солганский.
- Вот Вы и заговорили, - усмехнулся Юдин и опять ударил Ниночку по лицу.
Она заплакала навзрыд.
- Ну, Солганский! - крикнул Юдин, - мне продолжить?
Я вижу, Вам это нравится.
Его рука потянулась к застежке на юбке девушки и расстегнула её.
- Оставьте её! - резко крикнул Ян, - Я...
Юдин выжидательно смотрел на него.
- Я согласен дать Вам показания.
- Согласны?
Юдин подошёл к нему вплотную и пристально посмотрел в глаза.
- Да, - глухим голосом ответил Солганский, опустив голову. - Что мне нужно подписать?
Его подвели к столу, сняли наручники, и Солганский, преодолевая боль в затекших руках, поставил подпись на положенном перед ним листе бумаги.
- И ещё вот здесь, - Юдин положил перед ним второй листок.
Выбора не было, Солганский поставил свою подпись и на втором листе.
- Вот и славно, - проговорил Юдин, складывая бумаги куда-то в папку. - Наконец-то Вы стали сговорчивей.
Глава 15 И ПАДАЛ СНЕГ...
- Простите меня, Ян, - тихо произнесла Ниночка, когда их отвели обратно в камеру. - Простите. Из-за меня Вы всё это подписали. Это я во всём виновата.
Её плечи вздрагивали, она закрыла лицо руками. - И ещё мне... мне так стыдно.
Солганский сел рядом с ней на нары.
- Нина, Вы ни в чём не виноваты. Посмотрите на меня.
Она подняла голову и посмотрела на него покрасневшими заплаканными глазами.
- Вы ни в чём не виноваты, - повторил Ян. - Успокойтесь, Ниночка.
Она прикрыла руками грудь, видневшуюся из порванной блузки.
- У Вас есть ещё какая-нибудь одежда переодеться? - спросил Солганский.
- Да... - пробормотала Ниночка, - есть ещё одна блузка, я взяла её из дома.
- Переоденьтесь и ложитесь. И попробуйте успокоится.
Он обнял её за плечи и поцеловал в висок, как ребёнка. И Ниночка на мгновение прижалась к нему тоже, как ребенок - доверительно и беззащитно.
- Спасибо Вам, Ян, - прошептала она.
И потянулось время ожидания. Но уже не очередного допроса, а того, самого страшного момента, когда в камеру войдут со списком в руках, выкрикивая фамилии тех, кто обречён. И кому-то надо будет встать и идти. Чтобы больше уже никогда не вернуться. Солганский понимал, что он из таких обречённых, надеяться было не на что. Но всё-таки какая-то часть его сознания продолжала во что-то верить. Во что - он и сам уже не знал. В чудо, которое никогда бы не произошло...
А в какие-то мгновения ему отчётливо казалось, что всё, что происходит вокруг - просто затянувшийся безысходный сон. От которого почему-то никак не получается проснуться.
В воскресенье был очередной приём передач. Ниночка получила свой узелок и развязала его.
- Кулич! - радостно воскликнула она, - они его не тронули! Даже не верится.
Солганский улыбнулся, глядя, на неё. Ниночка расстелила на деревянных досках тряпку, в которую была завёрнута передача и поставила на неё кулич. Вокруг него положила несколько яиц, выкрашенных луковой шелухой.
- Сегодня же Пасха, - сказала она.
- Да, - вспомнил Солганский.
- Христос воскрес.
- Воистину воскрес.
- Возьмите, Ян, пожалуйста, - Ниночка протянула ему вареное яйцо и кусок кулича. - Возьмите, иначе я обижусь.
Глядя на это, Солганский вспомнил, как всегда отмечали Пасху дома и отвернулся в сторону, чтобы Ниночка не заметила выступившие у него на глазах слёзы.
- Ян! - девушка настойчиво тянула к нему кусок кулича, - возьмите же.
- Спасибо, Ниночка, - поблагодарил Солганский, попробовав небольшой кусок, - Очень вкусно.
К ним подошёл Сергей Покровский.
- Слышишь, Солганский, - начал он, садясь с ним рядом на нары.
- Что, Сергей?
- Да ты тоже наверное замечаешь... давно разменов не было.
Говорят, новую партию готовят.
Ниночка с тревогой посмотрела на них, прислушиваясь к разговору.
- Давай-ка отойдем, - сказал Солганский.
Он закашлялся, встал и отошёл в сторону, подальше от Ниночки.
Покровский подошёл к нему.
- Кто это говорит? - спросил Ян.
- Многие. Игнат вон вчера видел, когда его на допрос вызывали, как они к себе целый ящик водки протащили. Думаешь, это просто так? - Покровский заметно нервничал.
- Да, плохо дело, - тихо сказал Солганский. - Но я уже давно готовлюсь к худшему.
- А я не готов, - резко сказал Покровский. - Не хочу я умирать. Не хочу...
Да ещё и безвинно, понимаешь?
- Никто не хочет, Сергей. Но... разве есть у нас выбор...
Покровский посмотрел на него с каким-то отчаянием, махнул рукой и отошёл в сторону.
Ян вернулся к Нине.
- О чём вы говорили? - спросила девушка.
- Ниночка... - Солганский сел рядом с ней, взял за руку и посмотрел ей в глаза, - могу я попросить Вас об одной вещи?
- Конечно, Ян. А что я должна сделать?
- Я скажу Вам один адрес. Это адрес моей жены, где она сейчас живёт. Не буду его записывать, да и нечем. И чтобы у Вас неприятностей не было, если вдруг его у Вас найдут.
- Хорошо, Ян, - Нина внимательно смотрела на него, - я постараюсь его запомнить.
- А не запомните, и Бог с ним. Просто я хочу попросить Вас... именно Вас, Ниночка... когда Вы выйдете отсюда... а Вы непременно выйдете, я верю в это...
Вы освободитесь и всё у Вас будет хорошо. Напишите потом Люсе пару слов обо мне. Я обещал ей написать, но она так и не получила от меня ни одного письма.
Солганский сильно закашлялся.
- Не говорите так, Ян! - воскликнула Ниночка. В её глазах блеснули слёзы, - Вы тоже выйдете отсюда! Я так верю, что мы вместе освободимся.
- Нет, Нина, - Солганский покачал головой.
- Ну, ну, не надо плакать, - он обнял её за плечи, наклонился и прошептал ей на ухо несколько слов.
- Это совсем простой адрес, - тихо сказала Ниночка, повторив услышанные слова несколько раз, - Я его запомню. И обязательно напишу Вашей жене.
- Простите меня за эту просьбу.
- Да что Вы, Ян, не просите прощения. Я рада что-то сделать для Вас.
- И вот ещё что, Нина. Хочу передать Вам это сейчас, потом времени может уже не будет, - Солганский снял с шеи крест, большой, серебряный и надел его на шею Ниночке.
- Этот крестик ещё от моей матери остался. Я хочу, чтобы он теперь был у Вас, Нина. Да хранит Вас Бог.
Ниночка молча смотрела на него сквозь слёзы.
***
"Страшна не сама смерть, а её ожидание". Последнее время Солганский часто вспоминал эти слова и думал об этом. Как наверное и многие обитатели камеры, над которыми смерть уже занесла своё невидимое и неумолимое крыло. И даже физическая боль уже не казалась чем-то запредельным по сравнению с той болью, которую испытывала душа. Но надо было держаться. И выбора не было.
Прошло Пасхальное воскресенье и понедельник. Единственным утешением Солганского было то, что его больше не трогали, не вызывали на допросы и не избивали.
