И в каждом по несколько человек. В тюрьму везут их, стало быть, - продолжала женщина. - А мы тут, всем предместьем нашим, как услышали это, так и решили - чего в Сен-Жермен то их везти? Мы с ними и сами разберемся, по простому, по народному.
- Правильно! - оглушительно крикнул шедший по другую сторону от Ламбертины здоровенный рыжий детина с красным лицом и бесцветными бровями. - Чего с этими врагами народа церемониться. Говорят с утра, что Верден пруссаки взяли, а оттуда прямая дорога на Париж. Что ж нам, самим ждать, пока эти твари роялисты нас всех перережут?
- Точно! - зычно поддержала его сухощавая женщина. - Мы только защищаемся. Защищаем революцию! А ты, гражданка, с нами? - она уставилась на Ламбер.
Ламбертина кивнула ей, поправляя кокарду на груди.
"До типографии сегодня уже вряд ли доберусь, - подумала она. - Что ж, придется отложить выпуск газеты на послезавтра"
Маленькую типографию она выкупила с помощью Майяра и на часть денег от продажи особняка Харта. Гражданка Мертенс уже полгода издавала собственный газетный листок "Три цвета революции". Поначалу она боялась, что затея совершенно не окупится, но последние несколько месяцев газета стала раскупаться и приносить определенный доход.
Когда толпа вынесла Ламбертину на улицу Бюсси, гул перешел в рев. Люди на мгновение застыли, а потом рванули вперед с новой силой, словно хищники, увидевшие добычу. Сквозь образовавшийся впереди просвет, гражданка Мертенс разглядела стоявшие вдали экипажи с полуоткрытыми дверями. Видимо, в них и находились те же самые злополучные священники, вызвавшие народный гнев.
- Их что же, никто не охраняет... - пробормотала Ламбертина.
Сердце ее как-то больно сжалось. К людям духовного сана она не испытывала неприязни.
Вероятно, сказывалась ее достаточно длительная жизнь и воспитание в монастыре.
Рыжеволосый детина расслышал ее слова и недовольно зыркнул:
- А что их охранять! - крикнул он. - Их, собак, давно в пекло отправить надо! Да и конвой вон, глянь, - он фамильярно ткнул Ламбертину рукой в бок, - конвой то сам от них открестился.
Ламбертина проследила за взглядом детины и сквозь редкие просветы в толпе, увидела, что священников действительно никто не охранял. А несколько верховых в форме национальных гвардейцев с праздным видом, гарцевали от экипажей на достаточно большом расстоянии.
И она сразу поняла, чем все это закончится.
- Ну что, повеселимся! - рыжеволосый одной рукой дружески хлопнул Ламбертину по плечу, подмигнув ей. И продемонстрировал зажатый во второй руке здоровенный разделочный нож. Таким обычно потрошат туши в мясных лавках.
Ламбертина выдохнула, стараясь сохранять спокойствие. А соседка справа поддержала его призыв визгливым криком:
- Бей их!
Этот возглас мгновенно подхватили сотни других глоток, мужских и женских. Жилы на шее у рыжеволосого напряглись, лицо побагровело и, расталкивая локтями зевак, он ринулся к экипажам. Но немного опоздал. Какой-то юркий темноволосый тип вскочил на подножку экипажа и заглянув в него, два раза ударил внутри саблей. По толпе пронесся гулкий ропот. На мгновение все затихли... Убийца деловито вытащил окровавленное лезвие и с гордостью показал его толпе.
- Час возмездия настал! - крикнул он.
Ламбертина отвернулась в сторону. Из второго экипажа выглянул священник лет сорока с совершенно белым лицом. Оно особенно контрастировало с его темной сутаной. Взгляд его оцепенел, губы дрожали.
- Братья и сестры, пощадите! - крикнул он, протягивая руку к толпе, словно бы собираясь осенить ее крестным знамением. - Одумайтесь! Не берите греха на душу!
- Какие мы тебе братья, собака! - отозвался подскочивший к нему рыжеволосый. С размаху он вонзил в шею священника нож.
Спустя минут двадцать все было кончено. Нескольких священников, выскочивших из экипажей, добивали саблями и ножами на мостовой. Остальных закололи прямо внутри экипажей. Когда все арестанты были убиты, экипажи медленно двинулись вперед, оставляя на мостовой широкий кровавый след.
- Знаешь, Станис, это было ужасно. - Ламбертина плеснула в бокал вина и залпом выпила. - Их всех убили прямо на улице, а потом повезли мертвые тела в аббатство. Я все видела своими глазами совсем близко и... - она смолкла, - эти люди не заслужили такой участи.
- Возмездие всегда выглядит не очень красиво, - парировал Майяр, приобняв ее за плечи.
- Возмездие... или самосуд?
- Самосуд нации и есть народное возмездие.
Майяр встал и тяжело прошелся по комнате.
- Революция не может быть без крови, увы. Как бы мы порой не хотели обратного.
- Но иногда кровь может быть напрасной, Станис...
- Должны быть трибуналы и судьи. В аббатстве Сен-Жермен, во всех тюрьмах Парижа, где есть роялисты и им сочувствующие.
Ламбертина кивнула, внимательно слушая Майяра.
- И я... - продолжал он, - я даже получил распоряжение отправиться именно в Сен-Жермен. Сегодня вечером там будет создан трибунал. Наблюдательный Комитет передал мне списки тех, кого следует освободить. Попробуем разобраться по-справедливости, любовь моя.
- Я не сомневалась в тебе, Станис, - горячо сказала Ламбертина. - И можно... - она на мгновение замолчала, - можно мне пойти с тобой?
- Тебе мало увиденных сегодня убийств священников? - Майяр удивленно взглянул на нее. - Впрочем, почему нет. Раз хочешь, пойдем туда вместе.
Высокий худощавый человек лет тридцати пяти, длинные темные волосы которого были связаны в хвост, стоял у зарешеченного окна. Держась пальцами за металлические прутья, он со смесью тоски и ужаса смотрел вниз, на небольшой дворик, обильно заросший бурьяном. Окно его камеры, расположенной на торце второго этажа аббатства, выходило в этот глухой дворик, напоминающий аппендикс. С другим тюремным двором, расположенным правее и бывшим вне поля зрения арестанта, его соединял узкий проход. Человек стоял, прислушиваясь к многоголосым крикам страдания и ужаса, лязгу и звону сабель и глухим ударам, долетавшим с соседнего внутреннего двора. Бледное лицо наблюдавшего побелело еще больше, когда он увидел протискивающегося в проход человека в окровавленной одежде. Вслед за ним во дворик почти сразу проскочил и его преследователь - здоровый и плотный. В два прыжка он настиг свою жертву и, размахнувшись, с силой вонзил в нее лезвие кинжала. Вытащив лезвие, он ударил снова... и снова... пока человек не упал. Затем, пнув ботинком неподвижно лежащее окровавленное тело, с победоносным видом покинул место расправы.
Арестант поднес руку к горлу, с трудом сдерживая рвотный порыв. Затем, отойдя в дальний угол комнаты, лег на грязный матрас. Перед глазами стояла страшная картина убийства безоружного. А уж когда он подумал, что через какое-то время подобное произойдет и с ним...
Последние силы оставили арестанта и, отвернувшись к стене, он заплакал, всхлипывая и содрогаясь всем телом.
- Не разводи сырость, Фернель, и без тебя тошно, - тут же отреагировал сидящий на полу у противоположной стены старик лет семидесяти пяти. - Зачем ты смотришь на все это?
- Что мне еще делать, месье Морис, - огрызнулся тот, которого назвали Фернелем. - Если бы я мог, я разбил бы голову о решетку.
- Попробуй, - беззлобно улыбнулся старик и, с трудом поднявшись с места, доковылял до небольшого стола, на котором стоял глинянный кувшин.
- Э-эх... - протянул месье Морис, поднимая кувшин. - Ни капли. И это со вчерашнего вечера. Я сдохну тут от жажды скорее, чем от их "правосудия".
- Они не считают нужным тратить на приговоренных пищу и даже воду, - Фернель попытался усмехнуться, но вместо усмешки получилась лишь жалкая гримаса.
- Да ты раньше умрешь от страха, Кристиан Фернель, - резонно заметил месье Морис.
- Поражаюсь, как вам удается сохранять спокойствие, - простонал Фернель, закрывая глаза. - Это длится уже третий день... этот кошмар... ожидание смерти тяжелее ее самой.
- Это так, - ответил старик. - Но что мы можем сделать? Могу лишь сказать тебе - не сопротивляйся, когда будешь ТАМ... Не уворачивайся, не пытайся укрыться руками от ударов, тем более - не пытайся бежать. Этим лишь продлишь свои мучения и агонию.
- Господи... - прошептал Фернель. Черты его красивого лица исказились. - Зачем вы говорите все это?
- Что мне еще говорить тебе, мой мальчик, - сухо пожевал губами месье Морис. - Увы, но это горькая правда.
Кристиан Фернель внутренне застонал, осознавая правоту старого Мориса.
- А трибунал? - он присел на матрас, сосредоточенно отряхивая рукава поношенного камзола от прилипших грязных соломинок. Казалось, это простое механическое действие хоть немного отвлекает от холодного липкого ужаса, заполняющего сознание. - Вчера нам сказали, что еще будет трибунал.
- Трибунал? - усмехнулся старик. - Не питай надежду. Они делают его для самих себя. Чтобы выглядеть в своих же глазах не убийцами, а, вроде как "карающими по закону" и "революционной справедливости". Но это ничего не меняет. Они так и останутся просто убийцами.
Из окна донеслись очередные, особенно громкие крики жертв. И Фернель, согнувшись, зажал уши руками.
- Не могу больше это слушать... - пробормотал он.
- Попробуй вздремнуть, Кристиан, - ответил старик. - Или просто полежи. Ты все равно ничего не изменишь.
Сам он вернулся на свой матрас и, кряхтя, лег на бок, отвернувшись к стене.
Фернель также покорно лег и закрыл глаза. Чтобы хоть как-то абстрагироваться, он начал считать до тысячи. Но уже на первой сотне сбился. Все мысли были только о предстоящем трибунале и о том, что за ним последует. Глаза вновь наполнились слезами... правая ладонь непроизвольно сжалась в кулак.
"Как же глупо я попался, - подумал Кристиан Фернель. - Дурацкий донос. Ведь и раньше мне не внушала доверия эта мадам Ортанж, надо было съезжать от нее еще полгода назад. И еще перстень... почему я раньше от него не избавился, идиот"
Усталость и предыдущая бессонная ночь все-таки взяли свое, и незаметно для себя, он задремал.
Ламбертина Мертенс уже третьи сутки находилась в мрачных стенах аббатства Сен-Жермен вместе со Станиславом Майяром. Импровизированный трибунал был создан здесь же, в канцелярии аббатства. Длинный стол, покрытый зеленым сукном, на котором не было ничего лишнего - несколько свечей, печать, чернильница с пером и бумагой, пара бутылей с вином, несколько кружек, и отдельные листки бумаги - списки заключенных, которые принесли Майяру.
"Ни один из арестованных не уйдет от правосудия", - заявил он. Заключенных по очереди вызывали к Майяру и, после минутного удостоверения личности и краткого допроса, он выносил свой вердикт - свобода или "перевод в тюрьму Ла Форс". Ни о каком реальном переводе в Ла Форс речь, разумеется, не шла. Несчастного выводили в соседний внутренний двор, где сразу же и убивали ударами сабель или кинжалов. Груды неубранных окровавленных трупов лежали там же, поодаль. Земля уже полностью пропиталась скользкой липкой кровью и, чтобы было легче убивать, двор застелили одеждой, снятой с казненных.
За эти трое суток гражданка Мертенс лишь раз вышла к месту этой массовой бойни, и от увиденного ее затошнило. Бледная, с расширенными зрачками, она вернулась к Майяру и молча села рядом, положив руки на стол. Ладони ее дрожали. Все это не ускользнуло от внимательного взгляда ее любовника.
- Может быть пойдешь домой? - усмехнулся он. - Это тяжелое зрелище. И что за упрямство с твоей стороны. Зачем ты хочешь быть здесь, Ламбер?
- Так... надо, - тихо ответила она. - Во-первых для газеты... я хочу написать про это.
Майяр поднял бровь:
- Ты не говорила мне этого раньше. Что ж, тогда перед выпуском, дашь мне просмотреть свою статью.
Ламбертина кивнула.
- Ну а во-вторых? - спросил он.
- Меня интересует... интересовал один человек.
- Поэтому ты так внимательно просматривала списки арестованных, - Майяр иронично улыбнулся.
- Кстати, вот перечень последних, ты его еще не видела, - он кинул перед ней листок. - Семнадцать человек. Их камеры во втором корпусе.
Ламбертина схватила листок, и ее взгляд заскользил по фамилиям.
- Это последние, - повторил Майяр. - За сегодняшний вечер должны управиться с ними. И все, можно будет ставить точку.
Поворот ключа в замке и скрежет открываемой двери безжалостно вырвал Кристиана Фернеля из милосердной полудрёмы, в которой он пребывал последние пару часов. За окном уже смеркалось. Месье Морис, также проснувшийся, хрипло и надрывно закашлял на своем матрасе.
- Вставайте и следуйте за нами! - грубо кинул заключенным стоявший на пороге человек.
- Как... уже? - упавшим голосом пробормотал Фернель, вцепившись в край матраса. К горлу вновь подкатила предательская тошнота.
- Поднимайтесь! - гаркнул охранник.
Фернель испуганно поднялся. В глазах потемнело, его сильно качнуло, словно пьяного и он судорожно уперся ладонью в стену, чтобы не упасть. Старик Морис, выглядевший гораздо более уравновешенным и бодрым, с кряхтением встал с матраса и спокойно подошел к охраннику, готовый следовать за ним.
- Ну! - злобно крикнул охраннник Фернелю. - Тебя долго еще ждать, враг нации?
Устав от медлительности Фернеля, он подошел к арестанту и, грубо взяв его за шиворот, пнул в сторону двери:
- Двигайся давай!
За дверью их ожидал еще один "представитель республиканской законности" в нахлобученном на глаза красном колпаке.
- Хорош, Пьер, - шепнул один из этих парней другому. - Надо бы их успеть до темноты, а то потом несподручно будет... сам понимаешь.
Названный Пьером важно кивнул и с силой ткнул Фернеля кулаком в бок:
- Так этот хлыщ вон, еле шевелится.
- А ну давай, двигайся! - заорал он в самое ухо заключенного.
Подгоняемые охранниками, Фернель и месье Морис шли по длинному и мрачному коридору аббатства. Затем спустились по лестнице на первый этаж и, пройдя еще немного, оказались перед полукруглой арочной дверью, ведущей в помещение канцелярии. Там располагался революционный трибунал гражданина Станислава Майяра.
- Мужайся, мой мальчик! - успел сказать старый Морис Фернелю перед тем, как того первым грубо втолкнули в помещение трибунала. Это была довольно большая комната, освещаемая факелами, прикрепленными к двум противоположным стенам. Помещение также освещали свечи, стоявшие на столе председателя трибунала. Кристиан Фернель почувствовал, как на него устремились откровенно враждебные взгляды. Люди в красных колпаках и весьма развязного вида стояли у стены, недалеко от стола председателя трибунала. По бокам от Фереля были те же самые охранники, которые привели его из камеры.
- Подойди ближе! - услышал Фернель грозный голос председателя трибунала и вздрогнул, пытаясь выглядеть спокойным. Но сердце неистово билось где-то в горле. На ватных ногах он сделал несколько шагов вперед и остановился, подняв глаза на того, кто собирался его судить. Это был молодой, лет тридцати, человек, одетый в скромный серый камзол с приколотой к нему трехцветной кокардой. Черты его лица его были грубыми, но довольно приятными. Тяжелый взгляд карих глаз уставился на Фернеля с роковой усталостью "ангела смерти", исполнителя, перед котором прошли уже до того более двухсот арестантов.
- Имя, фамилия, возраст, род деятельности? - услышал Фернель.
- Жан Кристиан Фернель, - торопливо начал Фернель. - Тридцать четыре года. На данный момент безработный, прежде работал помощником в лавке.
- Правильно! - оглушительно крикнул шедший по другую сторону от Ламбертины здоровенный рыжий детина с красным лицом и бесцветными бровями. - Чего с этими врагами народа церемониться. Говорят с утра, что Верден пруссаки взяли, а оттуда прямая дорога на Париж. Что ж нам, самим ждать, пока эти твари роялисты нас всех перережут?
- Точно! - зычно поддержала его сухощавая женщина. - Мы только защищаемся. Защищаем революцию! А ты, гражданка, с нами? - она уставилась на Ламбер.
Ламбертина кивнула ей, поправляя кокарду на груди.
"До типографии сегодня уже вряд ли доберусь, - подумала она. - Что ж, придется отложить выпуск газеты на послезавтра"
Маленькую типографию она выкупила с помощью Майяра и на часть денег от продажи особняка Харта. Гражданка Мертенс уже полгода издавала собственный газетный листок "Три цвета революции". Поначалу она боялась, что затея совершенно не окупится, но последние несколько месяцев газета стала раскупаться и приносить определенный доход.
Когда толпа вынесла Ламбертину на улицу Бюсси, гул перешел в рев. Люди на мгновение застыли, а потом рванули вперед с новой силой, словно хищники, увидевшие добычу. Сквозь образовавшийся впереди просвет, гражданка Мертенс разглядела стоявшие вдали экипажи с полуоткрытыми дверями. Видимо, в них и находились те же самые злополучные священники, вызвавшие народный гнев.
- Их что же, никто не охраняет... - пробормотала Ламбертина.
Сердце ее как-то больно сжалось. К людям духовного сана она не испытывала неприязни.
Вероятно, сказывалась ее достаточно длительная жизнь и воспитание в монастыре.
Рыжеволосый детина расслышал ее слова и недовольно зыркнул:
- А что их охранять! - крикнул он. - Их, собак, давно в пекло отправить надо! Да и конвой вон, глянь, - он фамильярно ткнул Ламбертину рукой в бок, - конвой то сам от них открестился.
Ламбертина проследила за взглядом детины и сквозь редкие просветы в толпе, увидела, что священников действительно никто не охранял. А несколько верховых в форме национальных гвардейцев с праздным видом, гарцевали от экипажей на достаточно большом расстоянии.
И она сразу поняла, чем все это закончится.
- Ну что, повеселимся! - рыжеволосый одной рукой дружески хлопнул Ламбертину по плечу, подмигнув ей. И продемонстрировал зажатый во второй руке здоровенный разделочный нож. Таким обычно потрошат туши в мясных лавках.
Ламбертина выдохнула, стараясь сохранять спокойствие. А соседка справа поддержала его призыв визгливым криком:
- Бей их!
Этот возглас мгновенно подхватили сотни других глоток, мужских и женских. Жилы на шее у рыжеволосого напряглись, лицо побагровело и, расталкивая локтями зевак, он ринулся к экипажам. Но немного опоздал. Какой-то юркий темноволосый тип вскочил на подножку экипажа и заглянув в него, два раза ударил внутри саблей. По толпе пронесся гулкий ропот. На мгновение все затихли... Убийца деловито вытащил окровавленное лезвие и с гордостью показал его толпе.
- Час возмездия настал! - крикнул он.
Ламбертина отвернулась в сторону. Из второго экипажа выглянул священник лет сорока с совершенно белым лицом. Оно особенно контрастировало с его темной сутаной. Взгляд его оцепенел, губы дрожали.
- Братья и сестры, пощадите! - крикнул он, протягивая руку к толпе, словно бы собираясь осенить ее крестным знамением. - Одумайтесь! Не берите греха на душу!
- Какие мы тебе братья, собака! - отозвался подскочивший к нему рыжеволосый. С размаху он вонзил в шею священника нож.
Спустя минут двадцать все было кончено. Нескольких священников, выскочивших из экипажей, добивали саблями и ножами на мостовой. Остальных закололи прямо внутри экипажей. Когда все арестанты были убиты, экипажи медленно двинулись вперед, оставляя на мостовой широкий кровавый след.
***
- Знаешь, Станис, это было ужасно. - Ламбертина плеснула в бокал вина и залпом выпила. - Их всех убили прямо на улице, а потом повезли мертвые тела в аббатство. Я все видела своими глазами совсем близко и... - она смолкла, - эти люди не заслужили такой участи.
- Возмездие всегда выглядит не очень красиво, - парировал Майяр, приобняв ее за плечи.
- Возмездие... или самосуд?
- Самосуд нации и есть народное возмездие.
Майяр встал и тяжело прошелся по комнате.
- Революция не может быть без крови, увы. Как бы мы порой не хотели обратного.
- Но иногда кровь может быть напрасной, Станис...
- Должны быть трибуналы и судьи. В аббатстве Сен-Жермен, во всех тюрьмах Парижа, где есть роялисты и им сочувствующие.
Ламбертина кивнула, внимательно слушая Майяра.
- И я... - продолжал он, - я даже получил распоряжение отправиться именно в Сен-Жермен. Сегодня вечером там будет создан трибунал. Наблюдательный Комитет передал мне списки тех, кого следует освободить. Попробуем разобраться по-справедливости, любовь моя.
- Я не сомневалась в тебе, Станис, - горячо сказала Ламбертина. - И можно... - она на мгновение замолчала, - можно мне пойти с тобой?
- Тебе мало увиденных сегодня убийств священников? - Майяр удивленно взглянул на нее. - Впрочем, почему нет. Раз хочешь, пойдем туда вместе.
Глава 17
Высокий худощавый человек лет тридцати пяти, длинные темные волосы которого были связаны в хвост, стоял у зарешеченного окна. Держась пальцами за металлические прутья, он со смесью тоски и ужаса смотрел вниз, на небольшой дворик, обильно заросший бурьяном. Окно его камеры, расположенной на торце второго этажа аббатства, выходило в этот глухой дворик, напоминающий аппендикс. С другим тюремным двором, расположенным правее и бывшим вне поля зрения арестанта, его соединял узкий проход. Человек стоял, прислушиваясь к многоголосым крикам страдания и ужаса, лязгу и звону сабель и глухим ударам, долетавшим с соседнего внутреннего двора. Бледное лицо наблюдавшего побелело еще больше, когда он увидел протискивающегося в проход человека в окровавленной одежде. Вслед за ним во дворик почти сразу проскочил и его преследователь - здоровый и плотный. В два прыжка он настиг свою жертву и, размахнувшись, с силой вонзил в нее лезвие кинжала. Вытащив лезвие, он ударил снова... и снова... пока человек не упал. Затем, пнув ботинком неподвижно лежащее окровавленное тело, с победоносным видом покинул место расправы.
Арестант поднес руку к горлу, с трудом сдерживая рвотный порыв. Затем, отойдя в дальний угол комнаты, лег на грязный матрас. Перед глазами стояла страшная картина убийства безоружного. А уж когда он подумал, что через какое-то время подобное произойдет и с ним...
Последние силы оставили арестанта и, отвернувшись к стене, он заплакал, всхлипывая и содрогаясь всем телом.
- Не разводи сырость, Фернель, и без тебя тошно, - тут же отреагировал сидящий на полу у противоположной стены старик лет семидесяти пяти. - Зачем ты смотришь на все это?
- Что мне еще делать, месье Морис, - огрызнулся тот, которого назвали Фернелем. - Если бы я мог, я разбил бы голову о решетку.
- Попробуй, - беззлобно улыбнулся старик и, с трудом поднявшись с места, доковылял до небольшого стола, на котором стоял глинянный кувшин.
- Э-эх... - протянул месье Морис, поднимая кувшин. - Ни капли. И это со вчерашнего вечера. Я сдохну тут от жажды скорее, чем от их "правосудия".
- Они не считают нужным тратить на приговоренных пищу и даже воду, - Фернель попытался усмехнуться, но вместо усмешки получилась лишь жалкая гримаса.
- Да ты раньше умрешь от страха, Кристиан Фернель, - резонно заметил месье Морис.
- Поражаюсь, как вам удается сохранять спокойствие, - простонал Фернель, закрывая глаза. - Это длится уже третий день... этот кошмар... ожидание смерти тяжелее ее самой.
- Это так, - ответил старик. - Но что мы можем сделать? Могу лишь сказать тебе - не сопротивляйся, когда будешь ТАМ... Не уворачивайся, не пытайся укрыться руками от ударов, тем более - не пытайся бежать. Этим лишь продлишь свои мучения и агонию.
- Господи... - прошептал Фернель. Черты его красивого лица исказились. - Зачем вы говорите все это?
- Что мне еще говорить тебе, мой мальчик, - сухо пожевал губами месье Морис. - Увы, но это горькая правда.
Кристиан Фернель внутренне застонал, осознавая правоту старого Мориса.
- А трибунал? - он присел на матрас, сосредоточенно отряхивая рукава поношенного камзола от прилипших грязных соломинок. Казалось, это простое механическое действие хоть немного отвлекает от холодного липкого ужаса, заполняющего сознание. - Вчера нам сказали, что еще будет трибунал.
- Трибунал? - усмехнулся старик. - Не питай надежду. Они делают его для самих себя. Чтобы выглядеть в своих же глазах не убийцами, а, вроде как "карающими по закону" и "революционной справедливости". Но это ничего не меняет. Они так и останутся просто убийцами.
Из окна донеслись очередные, особенно громкие крики жертв. И Фернель, согнувшись, зажал уши руками.
- Не могу больше это слушать... - пробормотал он.
- Попробуй вздремнуть, Кристиан, - ответил старик. - Или просто полежи. Ты все равно ничего не изменишь.
Сам он вернулся на свой матрас и, кряхтя, лег на бок, отвернувшись к стене.
Фернель также покорно лег и закрыл глаза. Чтобы хоть как-то абстрагироваться, он начал считать до тысячи. Но уже на первой сотне сбился. Все мысли были только о предстоящем трибунале и о том, что за ним последует. Глаза вновь наполнились слезами... правая ладонь непроизвольно сжалась в кулак.
"Как же глупо я попался, - подумал Кристиан Фернель. - Дурацкий донос. Ведь и раньше мне не внушала доверия эта мадам Ортанж, надо было съезжать от нее еще полгода назад. И еще перстень... почему я раньше от него не избавился, идиот"
Усталость и предыдущая бессонная ночь все-таки взяли свое, и незаметно для себя, он задремал.
***
Ламбертина Мертенс уже третьи сутки находилась в мрачных стенах аббатства Сен-Жермен вместе со Станиславом Майяром. Импровизированный трибунал был создан здесь же, в канцелярии аббатства. Длинный стол, покрытый зеленым сукном, на котором не было ничего лишнего - несколько свечей, печать, чернильница с пером и бумагой, пара бутылей с вином, несколько кружек, и отдельные листки бумаги - списки заключенных, которые принесли Майяру.
"Ни один из арестованных не уйдет от правосудия", - заявил он. Заключенных по очереди вызывали к Майяру и, после минутного удостоверения личности и краткого допроса, он выносил свой вердикт - свобода или "перевод в тюрьму Ла Форс". Ни о каком реальном переводе в Ла Форс речь, разумеется, не шла. Несчастного выводили в соседний внутренний двор, где сразу же и убивали ударами сабель или кинжалов. Груды неубранных окровавленных трупов лежали там же, поодаль. Земля уже полностью пропиталась скользкой липкой кровью и, чтобы было легче убивать, двор застелили одеждой, снятой с казненных.
За эти трое суток гражданка Мертенс лишь раз вышла к месту этой массовой бойни, и от увиденного ее затошнило. Бледная, с расширенными зрачками, она вернулась к Майяру и молча села рядом, положив руки на стол. Ладони ее дрожали. Все это не ускользнуло от внимательного взгляда ее любовника.
- Может быть пойдешь домой? - усмехнулся он. - Это тяжелое зрелище. И что за упрямство с твоей стороны. Зачем ты хочешь быть здесь, Ламбер?
- Так... надо, - тихо ответила она. - Во-первых для газеты... я хочу написать про это.
Майяр поднял бровь:
- Ты не говорила мне этого раньше. Что ж, тогда перед выпуском, дашь мне просмотреть свою статью.
Ламбертина кивнула.
- Ну а во-вторых? - спросил он.
- Меня интересует... интересовал один человек.
- Поэтому ты так внимательно просматривала списки арестованных, - Майяр иронично улыбнулся.
- Кстати, вот перечень последних, ты его еще не видела, - он кинул перед ней листок. - Семнадцать человек. Их камеры во втором корпусе.
Ламбертина схватила листок, и ее взгляд заскользил по фамилиям.
- Это последние, - повторил Майяр. - За сегодняшний вечер должны управиться с ними. И все, можно будет ставить точку.
***
Поворот ключа в замке и скрежет открываемой двери безжалостно вырвал Кристиана Фернеля из милосердной полудрёмы, в которой он пребывал последние пару часов. За окном уже смеркалось. Месье Морис, также проснувшийся, хрипло и надрывно закашлял на своем матрасе.
- Вставайте и следуйте за нами! - грубо кинул заключенным стоявший на пороге человек.
- Как... уже? - упавшим голосом пробормотал Фернель, вцепившись в край матраса. К горлу вновь подкатила предательская тошнота.
- Поднимайтесь! - гаркнул охранник.
Фернель испуганно поднялся. В глазах потемнело, его сильно качнуло, словно пьяного и он судорожно уперся ладонью в стену, чтобы не упасть. Старик Морис, выглядевший гораздо более уравновешенным и бодрым, с кряхтением встал с матраса и спокойно подошел к охраннику, готовый следовать за ним.
- Ну! - злобно крикнул охраннник Фернелю. - Тебя долго еще ждать, враг нации?
Устав от медлительности Фернеля, он подошел к арестанту и, грубо взяв его за шиворот, пнул в сторону двери:
- Двигайся давай!
За дверью их ожидал еще один "представитель республиканской законности" в нахлобученном на глаза красном колпаке.
- Хорош, Пьер, - шепнул один из этих парней другому. - Надо бы их успеть до темноты, а то потом несподручно будет... сам понимаешь.
Названный Пьером важно кивнул и с силой ткнул Фернеля кулаком в бок:
- Так этот хлыщ вон, еле шевелится.
- А ну давай, двигайся! - заорал он в самое ухо заключенного.
Подгоняемые охранниками, Фернель и месье Морис шли по длинному и мрачному коридору аббатства. Затем спустились по лестнице на первый этаж и, пройдя еще немного, оказались перед полукруглой арочной дверью, ведущей в помещение канцелярии. Там располагался революционный трибунал гражданина Станислава Майяра.
Глава 18
- Мужайся, мой мальчик! - успел сказать старый Морис Фернелю перед тем, как того первым грубо втолкнули в помещение трибунала. Это была довольно большая комната, освещаемая факелами, прикрепленными к двум противоположным стенам. Помещение также освещали свечи, стоявшие на столе председателя трибунала. Кристиан Фернель почувствовал, как на него устремились откровенно враждебные взгляды. Люди в красных колпаках и весьма развязного вида стояли у стены, недалеко от стола председателя трибунала. По бокам от Фереля были те же самые охранники, которые привели его из камеры.
- Подойди ближе! - услышал Фернель грозный голос председателя трибунала и вздрогнул, пытаясь выглядеть спокойным. Но сердце неистово билось где-то в горле. На ватных ногах он сделал несколько шагов вперед и остановился, подняв глаза на того, кто собирался его судить. Это был молодой, лет тридцати, человек, одетый в скромный серый камзол с приколотой к нему трехцветной кокардой. Черты его лица его были грубыми, но довольно приятными. Тяжелый взгляд карих глаз уставился на Фернеля с роковой усталостью "ангела смерти", исполнителя, перед котором прошли уже до того более двухсот арестантов.
- Имя, фамилия, возраст, род деятельности? - услышал Фернель.
- Жан Кристиан Фернель, - торопливо начал Фернель. - Тридцать четыре года. На данный момент безработный, прежде работал помощником в лавке.
