Старость, болезни, да и просто стало неинтересно. Забирайте и делайте всё, что хотите и можете. На последних страницах одной из тетрадей я записал свои рекомендации, можете их выдрать. И попрошу быстрее нас отправить. Если у мамы из-за вас случится сердечный приступ...
Было видно, что седой колеблется, но Машеров согласно кивнул.
– Распорядись, Илья, – сказал он. – И пошли с ними Семёна.
– Тебе решать, – согласился его друг, поднялся из-за стола и ушёл на кухню.
– Твою доставку организовывал не я, – сказал Машеров. – Надеюсь, что ты передумаешь. Все твои книги будут...
– Больше ни одной книги! – сказал я. – Хватит! Жаль, что недавно отдал одну в редакцию. И песни будут только для друзей!
– Тебе сколько лет?
– Четырнадцать или восемьдесят – считайте как хотите! – ответил я. – Старики и дети одинаково обидчивы! Я слишком много сделал для людей, а мне в очередной раз показали, в какой стране я живу, вместо благодарности ткнув мордой в стенку! Пропади всё пропадом, а я буду жить для себя и дорогих для меня людей.
– Не хами! – сказал появившийся с кухни седой, который слышал последние слова. – Ценность твоих записей под большим вопросом.
Следом за ним с кухни вышли Люся с Семёном.
– Во-первых, я их не продаю! – повернулся я к нему. – А важность моих записей вам ещё предстоит оценить. Сотни миллиардов долларов и миллионы человеческих жизней – этого мало? Ткнули пальчиком в семьдесят второй год, а там страшенная засуха, из-за которой мы лишились пятисот тонн золота, ушедшего на закупку хлеба. Я не знаю, сколько это по нынешнему курсу, а в то время, когда я читал, было больше двадцати миллиардов баксов! А через год, двадцать шестого апреля, из-за землетрясения от Ташкента останутся одни руины! Катастрофы космических кораблей, ненужные исследования и тупиковые технологии, на которые уйдут миллиарды! А авария атомной электростанции в Чернобыле? В общей сложности из-за ядерного взрыва реактора загадило сто пятьдесят тысяч квадратных километров, треть из которых в Белоруссии! Пятьсот тысяч человек получили разные дозы облучения, не только посёлки, города бросали! И остановили много других станций, чтобы переделать хреновые реакторы, а это опять огромные потери! В моих тетрадях этих катастроф, вызванных природой или человеческой глупостью... до фига! О трёх других тетрадях вообще не говорю – они бесценны! Ладно, Люся, пойдём одеваться, нас соизволили отпустить.
Обратно ехали на той же машине, только рядом с шофёром сидел массивный Семён. Когда приехали, я сказал ему подождать, а сам с Люсей зашёл в свою квартиру. Слава богу, сердечного приступа у мамы не случилось, но переволновалась она сильно. Дома был и отец.
– Всё в порядке, – сказал я им. – Люся, звони скорее маме, а я сейчас освобожусь и тебя провожу.
Я взял ключ от сарая, сходил в него, забрал тетради и отдал их Семёну.
– Уехали? – спросила встретившая меня в прихожей мама.
– Конечно, – ответил я. – Я же тебе говорил, что не стоит волноваться. А где Люся?
– Обедает на кухне. И ты мой руки и садись. Уже скоро четыре, неужели не проголодался?
– Я не голоден. За компанию с Люсей поем, но только первое и немного.
Мама всё приготовила и вышла с кухни.
– Почему-то не хочется есть, – пожаловался я, проталкивая в себя суп.
– Это, наверное, от злости, – сказала Люся. – Я никогда не видела тебя таким злым.
– Просто стало обидно. Я очень многое предложил и ничего не потребовал взамен, поэтому рассчитывал на другое отношение. Пусть это работа не самого Машерова, а его друга – уж не знаю, кто он там, – всё равно! И ещё сильно переволновался из-за тебя. Подло использовать тебя, чтобы управлять мной. Знал я таких, как этот седой. В личном общении неплохие и порядочные люди, но в работе считают, что для достижения цели хороши все средства. И цели у них самые благие. Пока их кто-нибудь направляет и держит в кулаке, будут очень полезными, но дай им волю – и мир умоется кровью. Доела? Давай я помою посуду.
– Оставьте посуду, я помою сама, – сказала заглянувшая на кухню мама, – Идите лучше к Люсе. Хоть она и позвонила, мама волнуется.
– И как теперь будем жить? – спросила подруга, когда мы пролезли на ту сторону забора и шли по пустырю.
– Счастливо! – ответил я. – С глаз долой – из сердца вон. Я сделал всё что можно, пускай теперь корячатся другие. А мы с тобой посмотрим со стороны на то, что у них получится. Если не сглупят, должно получиться намного лучше, чем в моё время. Даже если угробят Союз, смогут избежать многих неприятностей, да и технологии долго не удержишь в секрете. Как только узнают, что у наших уже есть, начнут копать в нужном направлении. Человечество выиграет в любом случае, лишь бы не довели до войны.
– Наши не начнут войну!
– Я имел в виду другое. Если наши начнут во многом обгонять Соединенные Штаты, те с перепугу могут попытаться убрать конкурента. Уж там никогда не было недостатка в желающих повоевать на чужой территории. Никогда не любил Америку и американцев. Они обогнали весь мир, показали всем, как нужно работать, и сделали свою страну самой сильной и богатой. Жаль, что на этом не остановились и стали учить остальной мир, как ему нужно жить, а тех, кто плохо учился, наказывали, часто бомбами. Заодно за бесценок подгребли под себя значительную часть мировых ресурсов и разорили нас гонкой вооружений. А чтобы мы быстрее разорялись, устроили падение цен на нефть, которое послужило толчком к развалу Советского Союза. Прогнившее руководство этим только воспользовалось. У них не получилось бы развалить процветающее государство, только мы тогда не процветали, а загнивали вместо капитализма. Продавали на Запад нефть, а взамен покупали хлеб и шмотки. Оборудование тоже покупали, но меньше, чем могли, да и не продавали нам многого из-за тех же американцев. А сколько валюты разбазарили на помощь вчерашним людоедам, вступившим на путь строительства социализма! А когда нефть подешевела, покупать стало не за что! И управление тогда было хуже нынешнего. Правили равнодушие и разгильдяйство, а взяточников расплодилось как тараканов. Есть такой процесс – вырождение элиты, так вот у нас он шёл со страшной силой.
– Я не всё поняла из того, что ты сказал, – призналась Люся. – Какая у нас может быть элита?
– Чиновничья. Я назвал бы чиновников особым классом в полном соответствии с определением Ленина. Как там у него? Большие группы людей... У нас они большие и с каждым годом будут становиться всё больше. Отличаются по месту в системе производства... Ясное дело, отличаются: мало того что от большинства нет никакой пользы, многие откровенно вредят! Отличаются способами получения и долей общественного богатства... Ещё как отличаются! Это пока мало заметно, но всё впереди. Революции делают энергичные люди, если они ещё не без способностей, то не только спихнут старых хозяев, но смогут удержаться на их месте, а не закончить свои дни на гильотине. Их дети станут образованнее, но таких чувств и качеств у них будет меньше. Но папаши сделают всё, чтобы продвинуть своих отпрысков на хорошие места. А у тех родятся детишки, воспитанные в семьях, живущих уже совсем другой жизнью, чем остальные. Так постепенно вырастут «хозяева жизни», которые будут считать, что весь мир вертится вокруг них, и желающие получить всё и сразу. Их продвинут на те же руководящие должности, не думая о том, что они уже не способны не только руководить, вообще работать! Такие перед развалом нагло брали взятки, торгуя единственным, что они умели делать, – подписями на документах. А потом им захотелось жить не хуже, чем на Западе, и не возиться с этой страной. И появился генсек-реформатор с хорошо подвешенным языком! Извини, что-то меня сегодня прорвало. Стоим с тобой и болтаем о политике.
– По-моему, это не политика, – сказала Люся, – это жизнь. Неужели с этим нельзя как-то бороться?
– На Западе с этим борется конкуренция. Будешь выдвигать никчемных руководителей – вылетишь в трубу. Если сынков вводят в правление корпорацией, то по делу, или они там ничего не решают. В политике, правда, это правило не всегда работает... А у нас боролся Сталин. Когда тебя могут в любой момент выдернуть ночью из кровати и забить сапогами, ты уже не элита и не станешь сильно наглеть. Нигде не читал, чтобы при нём брали взятки. Но у этого способа есть свои недостатки. Пинающим безразлично, кого пинать, а решающие, кого тащить в подвал, зачастую ошибаются. Это крайности, но история показала, что как только убирают контроль и ответственность, всё начинает разваливаться. Многое зависит от размеров страны, характера народа и его культуры, но общие закономерности для всех одинаковы. Это просто в природе человека. Пошли, ты уже замёрзла, да и мама начнёт волноваться.
– Пошли. Ген, а что делать, если это заложено в людях?
– Жить по возможности лучше, не портя жизнь другим, и меньше морочить голову политикой. Знаешь, что по этому поводу говорили древние? Господи, дай мне силы справиться с тем, что я могу сделать, дай мне терпение вынести то, что я сделать не в силах, и дай мне ум отличить первое от второго. Пришли. Давай я к вам зайду, чтобы меня немного поругали, тогда тебе меньше достанется.
– Тебя-то за что ругать? – спросила Люся, когда мы поднимались по лестнице. – За чужое хамство?
– Сейчас увидишь, – сказал я, проходя вслед за ней в прихожую.
– Доченька! – Надежда схватила Люсю и прижала к себе.
– Мам, отпусти, дай раздеться, жарко.
– Раздевайся, – отстранилась мать. – А ты что стоишь, изверг? Раздевайся тоже, сейчас будешь давать ответ, во что вы вляпались!
– Зря ты на него набросилась, мать, – раздался из комнаты голос Ивана Алексеевича.
– И ничего не зря! У меня из-за него чуть сердце не разорвалось, а ты заступаешься!
Я разделся и вместе с Люсей вошёл в большую комнату. Кроме отца подруги здесь же была и Ольга.
– А мама тебя ругала, – сообщила она мне. – Я тоже из-за тебя переволновалась.
– А из-за сестры? – спросил я.
– А что с ней сделается!
– Оля, не встревай в разговор взрослых! – рассердилась Надежда. – Марш в свою комнату! Ну, жених, кто был этот мужчина?
– Нам он представился как Васильев, – ответил я. – Судя по замашкам, офицер КГБ, хотя я могу ошибаться. Хамы встречаются не только у них.
Семью Люси я занёс в число родственников, поэтому не собирался им врать.
– И какие дела у вас могут быть с такой организацией, как Госбезопасность? – спросил Иван Алексеевич.
– Никаких. Им приказали нас привезти, ну они и выполнили, как привыкли.
– Кто же этот человек, который отдаёт такие приказания?
– Иван Алексеевич, – сказал я, – у меня были кое-какие дела с Машеровым, а Люсю привезли, чтобы я был сговорчивей. Вам не надо во всё это вникать, поверьте, что я не делал ничего плохого.
– Папа, что вы хотите от Гены? – вступилась за меня Люся. – Он оказал услугу стране и помог Машерову. Вам нельзя об этом знать!
– А тебе можно? – переключилась на дочь Надежда.
– Когда они разговаривали, меня выпроводили на кухню пить чай.
– Ну нельзя, так нельзя, – покладисто согласился Иван Алексеевич. – Надя, прекрати. Вы хотите есть?
– Мы пообедали у Гены.
– Пойду, – сказал я. – Мне ещё объясняться с родителями. Завтра созвонимся.
Дома были те же вопросы.
– Объясни, что всё это значит! – заявила мама. – У меня чуть не случился инфаркт! Может, хватит секретов?
– Мама, – сказал я, обнимая её за плечи. – Тебе нужны государственные тайны? Так это нужно давать подписку о неразглашении, а потом не выпустят за границу.
– При чём здесь заграница? – растерялась мама. – Какие тайны?
– Я не сделал ничего плохого, только помог. Меня не поняли и начали разбираться. Сейчас ко мне нет вопросов. Жаль, что так получилось, но я не могу отвечать за чужое хамство. Я же тебе сказал, что не нужно волноваться.
– Мало ли что ты сказал! А Люсю зачем возили?
– На всякий случай, чтобы я не сильно выпендривался. Я прошу, чтобы ты не говорила об этом со своими подругами. Тётя Нина точно всем разнесёт.
– Я не дура, – обиделась мама, – и не болтушка.
– Извини, сказал на всякий случай. Я обещал вам рассказать и расскажу, но не сейчас, а лет через пять. У вас будет больше веры моим словам.
– Я сейчас готов поверить во всё, – сказал отец. – Даже в то, что в тебя кто-то вселился, слишком уж ты изменился.
Мне надоело таиться от родителей и очень хотелось обо всём рассказать, тем более что они уже могли поверить, но не было уверенности в том, что всё закончилось. Как только Машеров оценит записи, меня не оставят в покое. Я сам ему говорил, что знаю больше того, что записано в тетрадях, да это должно быть понятно и без моих слов. Поэтому придётся давать консультации. Я не оставил бы такого человека без присмотра, даже если бы был в нём уверен. Никто не застрахован от случайностей, поэтому какую-то охрану ему обеспечил бы.
– Папа, поверь, что я твой сын и никто другой в меня не вселялся, – обратился я к отцу. – Я хоть сейчас всё рассказал бы, но потом у вас могут быть неприятности, а я этого не хочу.
– Но всё закончилось? – спросил он.
– Не знаю, – честно ответил я. – Могут обратиться за помощью, но хамства уже не должно быть.
– Можешь хоть сказать, с кем у тебя дела?
– С Первым секретарем ЦК Машеровым. А теперь я хочу отдохнуть.
Я действительно сильно устал. Я вёл себя нагло и вызывающе не только из-за злости и обиды, был ещё страх. Слишком велики были ставки, и слишком много власти в руках этих людей. И в дальнейшем нельзя было с лёгкостью поменять поведение и выполнять всё, что скажут, поэтому опять придётся с ними играть и что-то требовать для себя. Очень многие считают глупостью готовность помочь по первому требованию и ничего за это не получить. Ладно, остались два дня каникул, а потом последняя четверть. В связи с тем, что отпала надобность в писанине, у меня освободилось много времени, и его нужно было чем-то занять. И спортом уже занимался меньше, только чтобы поддерживать форму. Если привлекут к работе, нужно попросить, чтобы натаскали на бой, а ближе к лету поговорить об отпуске. Я не хотел расставаться с Люсей даже на месяц, вот пусть и устроят нам отдых в одном из санаториев на море. Им это нетрудно, а родители съездят к родственникам сами или с сестрой. И нужно подумать о том, где жить. Я не хотел переселяться на юг, вполне устроит квартира в Минске.
Утром я сделал свои упражнения, принял душ, позавтракал и позвонил Люсе. Трубку взяла Надежда.
– Приходи, – сказала она, услышав мой голос. – Дочь тебя ждёт.
Выйдя на улицу, я столкнулся с изнывающим от скуки Игорем.
– Привет, – обрадовался он. – Ты вчера опять куда-то ездил?
Было видно, что седой колеблется, но Машеров согласно кивнул.
– Распорядись, Илья, – сказал он. – И пошли с ними Семёна.
– Тебе решать, – согласился его друг, поднялся из-за стола и ушёл на кухню.
– Твою доставку организовывал не я, – сказал Машеров. – Надеюсь, что ты передумаешь. Все твои книги будут...
– Больше ни одной книги! – сказал я. – Хватит! Жаль, что недавно отдал одну в редакцию. И песни будут только для друзей!
– Тебе сколько лет?
– Четырнадцать или восемьдесят – считайте как хотите! – ответил я. – Старики и дети одинаково обидчивы! Я слишком много сделал для людей, а мне в очередной раз показали, в какой стране я живу, вместо благодарности ткнув мордой в стенку! Пропади всё пропадом, а я буду жить для себя и дорогих для меня людей.
– Не хами! – сказал появившийся с кухни седой, который слышал последние слова. – Ценность твоих записей под большим вопросом.
Следом за ним с кухни вышли Люся с Семёном.
– Во-первых, я их не продаю! – повернулся я к нему. – А важность моих записей вам ещё предстоит оценить. Сотни миллиардов долларов и миллионы человеческих жизней – этого мало? Ткнули пальчиком в семьдесят второй год, а там страшенная засуха, из-за которой мы лишились пятисот тонн золота, ушедшего на закупку хлеба. Я не знаю, сколько это по нынешнему курсу, а в то время, когда я читал, было больше двадцати миллиардов баксов! А через год, двадцать шестого апреля, из-за землетрясения от Ташкента останутся одни руины! Катастрофы космических кораблей, ненужные исследования и тупиковые технологии, на которые уйдут миллиарды! А авария атомной электростанции в Чернобыле? В общей сложности из-за ядерного взрыва реактора загадило сто пятьдесят тысяч квадратных километров, треть из которых в Белоруссии! Пятьсот тысяч человек получили разные дозы облучения, не только посёлки, города бросали! И остановили много других станций, чтобы переделать хреновые реакторы, а это опять огромные потери! В моих тетрадях этих катастроф, вызванных природой или человеческой глупостью... до фига! О трёх других тетрадях вообще не говорю – они бесценны! Ладно, Люся, пойдём одеваться, нас соизволили отпустить.
Обратно ехали на той же машине, только рядом с шофёром сидел массивный Семён. Когда приехали, я сказал ему подождать, а сам с Люсей зашёл в свою квартиру. Слава богу, сердечного приступа у мамы не случилось, но переволновалась она сильно. Дома был и отец.
– Всё в порядке, – сказал я им. – Люся, звони скорее маме, а я сейчас освобожусь и тебя провожу.
Я взял ключ от сарая, сходил в него, забрал тетради и отдал их Семёну.
– Уехали? – спросила встретившая меня в прихожей мама.
– Конечно, – ответил я. – Я же тебе говорил, что не стоит волноваться. А где Люся?
– Обедает на кухне. И ты мой руки и садись. Уже скоро четыре, неужели не проголодался?
– Я не голоден. За компанию с Люсей поем, но только первое и немного.
Мама всё приготовила и вышла с кухни.
– Почему-то не хочется есть, – пожаловался я, проталкивая в себя суп.
– Это, наверное, от злости, – сказала Люся. – Я никогда не видела тебя таким злым.
– Просто стало обидно. Я очень многое предложил и ничего не потребовал взамен, поэтому рассчитывал на другое отношение. Пусть это работа не самого Машерова, а его друга – уж не знаю, кто он там, – всё равно! И ещё сильно переволновался из-за тебя. Подло использовать тебя, чтобы управлять мной. Знал я таких, как этот седой. В личном общении неплохие и порядочные люди, но в работе считают, что для достижения цели хороши все средства. И цели у них самые благие. Пока их кто-нибудь направляет и держит в кулаке, будут очень полезными, но дай им волю – и мир умоется кровью. Доела? Давай я помою посуду.
– Оставьте посуду, я помою сама, – сказала заглянувшая на кухню мама, – Идите лучше к Люсе. Хоть она и позвонила, мама волнуется.
– И как теперь будем жить? – спросила подруга, когда мы пролезли на ту сторону забора и шли по пустырю.
– Счастливо! – ответил я. – С глаз долой – из сердца вон. Я сделал всё что можно, пускай теперь корячатся другие. А мы с тобой посмотрим со стороны на то, что у них получится. Если не сглупят, должно получиться намного лучше, чем в моё время. Даже если угробят Союз, смогут избежать многих неприятностей, да и технологии долго не удержишь в секрете. Как только узнают, что у наших уже есть, начнут копать в нужном направлении. Человечество выиграет в любом случае, лишь бы не довели до войны.
– Наши не начнут войну!
– Я имел в виду другое. Если наши начнут во многом обгонять Соединенные Штаты, те с перепугу могут попытаться убрать конкурента. Уж там никогда не было недостатка в желающих повоевать на чужой территории. Никогда не любил Америку и американцев. Они обогнали весь мир, показали всем, как нужно работать, и сделали свою страну самой сильной и богатой. Жаль, что на этом не остановились и стали учить остальной мир, как ему нужно жить, а тех, кто плохо учился, наказывали, часто бомбами. Заодно за бесценок подгребли под себя значительную часть мировых ресурсов и разорили нас гонкой вооружений. А чтобы мы быстрее разорялись, устроили падение цен на нефть, которое послужило толчком к развалу Советского Союза. Прогнившее руководство этим только воспользовалось. У них не получилось бы развалить процветающее государство, только мы тогда не процветали, а загнивали вместо капитализма. Продавали на Запад нефть, а взамен покупали хлеб и шмотки. Оборудование тоже покупали, но меньше, чем могли, да и не продавали нам многого из-за тех же американцев. А сколько валюты разбазарили на помощь вчерашним людоедам, вступившим на путь строительства социализма! А когда нефть подешевела, покупать стало не за что! И управление тогда было хуже нынешнего. Правили равнодушие и разгильдяйство, а взяточников расплодилось как тараканов. Есть такой процесс – вырождение элиты, так вот у нас он шёл со страшной силой.
– Я не всё поняла из того, что ты сказал, – призналась Люся. – Какая у нас может быть элита?
– Чиновничья. Я назвал бы чиновников особым классом в полном соответствии с определением Ленина. Как там у него? Большие группы людей... У нас они большие и с каждым годом будут становиться всё больше. Отличаются по месту в системе производства... Ясное дело, отличаются: мало того что от большинства нет никакой пользы, многие откровенно вредят! Отличаются способами получения и долей общественного богатства... Ещё как отличаются! Это пока мало заметно, но всё впереди. Революции делают энергичные люди, если они ещё не без способностей, то не только спихнут старых хозяев, но смогут удержаться на их месте, а не закончить свои дни на гильотине. Их дети станут образованнее, но таких чувств и качеств у них будет меньше. Но папаши сделают всё, чтобы продвинуть своих отпрысков на хорошие места. А у тех родятся детишки, воспитанные в семьях, живущих уже совсем другой жизнью, чем остальные. Так постепенно вырастут «хозяева жизни», которые будут считать, что весь мир вертится вокруг них, и желающие получить всё и сразу. Их продвинут на те же руководящие должности, не думая о том, что они уже не способны не только руководить, вообще работать! Такие перед развалом нагло брали взятки, торгуя единственным, что они умели делать, – подписями на документах. А потом им захотелось жить не хуже, чем на Западе, и не возиться с этой страной. И появился генсек-реформатор с хорошо подвешенным языком! Извини, что-то меня сегодня прорвало. Стоим с тобой и болтаем о политике.
– По-моему, это не политика, – сказала Люся, – это жизнь. Неужели с этим нельзя как-то бороться?
– На Западе с этим борется конкуренция. Будешь выдвигать никчемных руководителей – вылетишь в трубу. Если сынков вводят в правление корпорацией, то по делу, или они там ничего не решают. В политике, правда, это правило не всегда работает... А у нас боролся Сталин. Когда тебя могут в любой момент выдернуть ночью из кровати и забить сапогами, ты уже не элита и не станешь сильно наглеть. Нигде не читал, чтобы при нём брали взятки. Но у этого способа есть свои недостатки. Пинающим безразлично, кого пинать, а решающие, кого тащить в подвал, зачастую ошибаются. Это крайности, но история показала, что как только убирают контроль и ответственность, всё начинает разваливаться. Многое зависит от размеров страны, характера народа и его культуры, но общие закономерности для всех одинаковы. Это просто в природе человека. Пошли, ты уже замёрзла, да и мама начнёт волноваться.
– Пошли. Ген, а что делать, если это заложено в людях?
– Жить по возможности лучше, не портя жизнь другим, и меньше морочить голову политикой. Знаешь, что по этому поводу говорили древние? Господи, дай мне силы справиться с тем, что я могу сделать, дай мне терпение вынести то, что я сделать не в силах, и дай мне ум отличить первое от второго. Пришли. Давай я к вам зайду, чтобы меня немного поругали, тогда тебе меньше достанется.
– Тебя-то за что ругать? – спросила Люся, когда мы поднимались по лестнице. – За чужое хамство?
– Сейчас увидишь, – сказал я, проходя вслед за ней в прихожую.
– Доченька! – Надежда схватила Люсю и прижала к себе.
– Мам, отпусти, дай раздеться, жарко.
– Раздевайся, – отстранилась мать. – А ты что стоишь, изверг? Раздевайся тоже, сейчас будешь давать ответ, во что вы вляпались!
– Зря ты на него набросилась, мать, – раздался из комнаты голос Ивана Алексеевича.
– И ничего не зря! У меня из-за него чуть сердце не разорвалось, а ты заступаешься!
Я разделся и вместе с Люсей вошёл в большую комнату. Кроме отца подруги здесь же была и Ольга.
– А мама тебя ругала, – сообщила она мне. – Я тоже из-за тебя переволновалась.
– А из-за сестры? – спросил я.
– А что с ней сделается!
– Оля, не встревай в разговор взрослых! – рассердилась Надежда. – Марш в свою комнату! Ну, жених, кто был этот мужчина?
– Нам он представился как Васильев, – ответил я. – Судя по замашкам, офицер КГБ, хотя я могу ошибаться. Хамы встречаются не только у них.
Семью Люси я занёс в число родственников, поэтому не собирался им врать.
– И какие дела у вас могут быть с такой организацией, как Госбезопасность? – спросил Иван Алексеевич.
– Никаких. Им приказали нас привезти, ну они и выполнили, как привыкли.
– Кто же этот человек, который отдаёт такие приказания?
– Иван Алексеевич, – сказал я, – у меня были кое-какие дела с Машеровым, а Люсю привезли, чтобы я был сговорчивей. Вам не надо во всё это вникать, поверьте, что я не делал ничего плохого.
– Папа, что вы хотите от Гены? – вступилась за меня Люся. – Он оказал услугу стране и помог Машерову. Вам нельзя об этом знать!
– А тебе можно? – переключилась на дочь Надежда.
– Когда они разговаривали, меня выпроводили на кухню пить чай.
– Ну нельзя, так нельзя, – покладисто согласился Иван Алексеевич. – Надя, прекрати. Вы хотите есть?
– Мы пообедали у Гены.
– Пойду, – сказал я. – Мне ещё объясняться с родителями. Завтра созвонимся.
Дома были те же вопросы.
– Объясни, что всё это значит! – заявила мама. – У меня чуть не случился инфаркт! Может, хватит секретов?
– Мама, – сказал я, обнимая её за плечи. – Тебе нужны государственные тайны? Так это нужно давать подписку о неразглашении, а потом не выпустят за границу.
– При чём здесь заграница? – растерялась мама. – Какие тайны?
– Я не сделал ничего плохого, только помог. Меня не поняли и начали разбираться. Сейчас ко мне нет вопросов. Жаль, что так получилось, но я не могу отвечать за чужое хамство. Я же тебе сказал, что не нужно волноваться.
– Мало ли что ты сказал! А Люсю зачем возили?
– На всякий случай, чтобы я не сильно выпендривался. Я прошу, чтобы ты не говорила об этом со своими подругами. Тётя Нина точно всем разнесёт.
– Я не дура, – обиделась мама, – и не болтушка.
– Извини, сказал на всякий случай. Я обещал вам рассказать и расскажу, но не сейчас, а лет через пять. У вас будет больше веры моим словам.
– Я сейчас готов поверить во всё, – сказал отец. – Даже в то, что в тебя кто-то вселился, слишком уж ты изменился.
Мне надоело таиться от родителей и очень хотелось обо всём рассказать, тем более что они уже могли поверить, но не было уверенности в том, что всё закончилось. Как только Машеров оценит записи, меня не оставят в покое. Я сам ему говорил, что знаю больше того, что записано в тетрадях, да это должно быть понятно и без моих слов. Поэтому придётся давать консультации. Я не оставил бы такого человека без присмотра, даже если бы был в нём уверен. Никто не застрахован от случайностей, поэтому какую-то охрану ему обеспечил бы.
– Папа, поверь, что я твой сын и никто другой в меня не вселялся, – обратился я к отцу. – Я хоть сейчас всё рассказал бы, но потом у вас могут быть неприятности, а я этого не хочу.
– Но всё закончилось? – спросил он.
– Не знаю, – честно ответил я. – Могут обратиться за помощью, но хамства уже не должно быть.
– Можешь хоть сказать, с кем у тебя дела?
– С Первым секретарем ЦК Машеровым. А теперь я хочу отдохнуть.
Я действительно сильно устал. Я вёл себя нагло и вызывающе не только из-за злости и обиды, был ещё страх. Слишком велики были ставки, и слишком много власти в руках этих людей. И в дальнейшем нельзя было с лёгкостью поменять поведение и выполнять всё, что скажут, поэтому опять придётся с ними играть и что-то требовать для себя. Очень многие считают глупостью готовность помочь по первому требованию и ничего за это не получить. Ладно, остались два дня каникул, а потом последняя четверть. В связи с тем, что отпала надобность в писанине, у меня освободилось много времени, и его нужно было чем-то занять. И спортом уже занимался меньше, только чтобы поддерживать форму. Если привлекут к работе, нужно попросить, чтобы натаскали на бой, а ближе к лету поговорить об отпуске. Я не хотел расставаться с Люсей даже на месяц, вот пусть и устроят нам отдых в одном из санаториев на море. Им это нетрудно, а родители съездят к родственникам сами или с сестрой. И нужно подумать о том, где жить. Я не хотел переселяться на юг, вполне устроит квартира в Минске.
Утром я сделал свои упражнения, принял душ, позавтракал и позвонил Люсе. Трубку взяла Надежда.
– Приходи, – сказала она, услышав мой голос. – Дочь тебя ждёт.
Выйдя на улицу, я столкнулся с изнывающим от скуки Игорем.
– Привет, – обрадовался он. – Ты вчера опять куда-то ездил?
