Хмурым, строгим взглядом он оглядывает Весалию, а та сразу виновато прячет глаза, опустив голову.
Впрочем, говорит капитан довольно коротко.
– Понимаешь, за что тебя нужно отчитать? – вздыхает он. – Показывать такое без предупреждения…
– Да, я… я не… а, черт, я просто… я знаю, – путается девушка. – Я забыла, я же вас предупреждала про революции…
Лерц вздыхает еще строже, продолжает хмуриться, ждет несколько секунд, но все же решает Весалию не отчитывать.
– Формальности не обязательны, – говорит он спокойно. – Но в следующий раз думай, прежде чем такое показывать.
– А что тут такого?! – поднимает девушка удивленный взгляд, заставляя капитана растеряться. – Да я же… ах, да… точно…
Она снова опускает глаза, а мужчина разглядывает ее теперь изумленным, ошеломленным взглядом. И теперь Лерц уже не может себе позволить обойтись предупреждением, когда девушка так реагирует на то, что показала.
– Недопустимо подобные картины показывать без предупреждения, – говорит он со всей строгостью. – Ты сама не понимаешь?
А не успевает Лерц добавить очевидное уточнение про то, что чуткий, восприимчивый человек мог бы от такого зрелища на несколько дней потерять работоспособность и отправиться на терапию в медотсек, как Весалия тут же спешит объясниться.
Видя, что капитан ее понял неправильно, девушка верно угадывает, что именно он упускает в ее логике, а вернее, чего Лерц попросту может не знать.
– Постойте… то есть, постой, капитан, – встревает она. – Это же великая французская революция! Нет, стой! Я понимаю, что это жестокие кадры, но это то, что было на самом деле, это изображение и звук, восстановленные по следу частиц. Это же наша история!
Капитан остается хмур.
– Это… признаюсь, это удивительно, – смягчается он на мгновение.
Только вот Весалия за это время не успевает особенно расслабиться, лишь приподнимает брови, в ожидании понимания, но Лерц мгновенно нахмуривается вновь.
– И все же, – продолжает он, – хотя это меня искренне впечатляет, это все равно недопустимо.
Нахмурившись еще сильнее, он даже подходит ближе, наклоняется и подвигается на такое расстояние, что вынуждает девушку замяться от неудобства.
– Тебе что, приятно на это смотреть? Черт, Весалия, ты сама понимаешь или?..
Лерц не договаривает. Сжав губы, он быстро отступает назад, отворачивается, раздумывает о чем-то целую минуту, а затем резко поворачивается и снова подступает ближе.
Правда, теперь девушка встречает его искренним, даже жалобным выражением, отчего капитан сам же и сбивается с мысли. Так что Весалия, распознав его заминку, тут же начинает говорить.
– Капитан… то есть, Лерц, я понимаю, что это довольно жестокое зрелище… да, мне, наверное, стоило все-таки предупредить. – Девушка опускает глаза, как всегда, слегка путается в мыслях, но от желания раскрыть капитану глаза не отказывается и продолжает объясняться.
Сделав шаг вперед, теперь она заставляет мужчину почувствовать себя в неловком положении, хотя не подходит так же близко, как это недавно сделал он сам.
– Я понимаю, что это и правда тяжелое зрелище, но это именно то, что было на самом деле, – рассказывает она с горящим, полным надежды взглядом, кажется, совсем не придавая значения тому, насколько жестокая и откровенная картина предстала взгляду капитана. – В те далекие времена еще не было даже самых простых способов запечатлеть происходившее. Все, что мы до сих пор знали, так это описания тех событий из уст свидетелей. А они даже не всегда говорят одно и то же!
Не замечая этого, Весалия начинает жестикулировать ярче. Да и у нее на лице эмоции проявляются все сильнее, и капитан, хотя и хмурится, но останавливать девушку не спешит.
– Пусть это и не самое приятное зрелище, но это возможность заглянуть в прошлое своими глазами! – продолжает Весалия с небывалой живостью, мгновенно увлекаясь своей оправдательной речью. – Мы же не можем судить теперь людей, которые были жестоки в те далекие времена. Все это уже произошло давным-давно, все это уже случилось в прошлом! А мы, оказавшись в достаточном отдалении от нашей планеты, смогли впервые в истории восстановить те события, когда у меня накопилось достаточно много данных, восстановленных по следу частиц. Мы с тобой первые люди, увидевшие своими глазами события, происходившие во времена революции во Франции! Это же потрясающе!
Девушка восклицает с такой откровенной радостью, что и сама тут же смущается, неожиданно сопоставив эту радость с тем, что только что случилось на глазах у капитана.
– Я хочу сказать, – чуть спокойнее, с чувством вины, немного отведя взгляд, продолжает Весалия, – что люди всегда были жестокими. Раньше, до того, как человечество прогрессировало достаточно, чтобы искоренить такую манеру поведения. И все же, люди были жестокими. Мне кажется, не стоит обращать теперь на это внимания. В конце концов, это уже было, и я всегда думала, что не стоит забывать о том, насколько люди бывают жестокими только потому, что кому-то от этого неприятно.
Капитан устало вздыхает.
– По-твоему, человек должен увидеть, как отрубают головы, чтобы понять, что это жестоко?
– Нет! – восклицает девушка. – Конечно, нет! Я совсем не об этом. Это же не просто казнь, а иначе я бы не стала ее показывать. Это казнь Максимилиана Робеспьера. Его звали отцом французской революции!
Весалия говорит с восхищением, а Лерц чувствует ее преимущество и немного остужает напор, поскольку сам не смог угадать, какое событие предстало его взгляду.
– Французская революция? Это же еще…
– Да, это еще на заре эры государственного правления, – сразу же подключается девушка к пояснению.
По ней видно, что молодая, горячая и несдержанная сотрудница не может относиться к работе с холодностью. Впрочем, теперь Лерц находит причину заинтересоваться этой девушкой больше, но и насторожиться сильнее.
А вот сама Весалия по задумчивому, холодному, почти бесстрастному лицу собеседника его подозрительность угадать не может, так что продолжает с той же горячностью и с таким же чувством.
– Знаешь, что говорили про этот крик? – говорит она, вперившись в капитана взглядом. – Ты же слышал? Про него писали, что этот крик пронесся над всей Францией и звучит до сих пор в нашей памяти!
Глядя на восхищенное лицо девушки, Лерц вздыхает.
– И я понимаю, о чем это, – говорит он. – Пожалуй, в моей памяти этот жуткий вопль тоже будет звучать еще долго.
Сказав это, капитан опускает голову, закрывает глаза и вздыхает так тяжело, что Весалия мгновенно теряет настроение.
– Прости. Мне все-таки стоило предупредить. – Девушка тоже опускает глаза и вздыхает. – Я люблю читать про исторические события, часто смотрю какие-нибудь музейные реконструкции, а они, как правило, довольно откровенные. Наверное, я уже привыкла относиться к прошлому спокойно.
Вдруг, она снова ободряется и поднимает взгляд, снова живой и чувственный, полный энергии и интереса.
– Это как фильмы про диких животных, – продолжает она. – Я смотрела несколько фильмов марсианского института исследования проблем эволюции, и они тоже довольно откровенные. И наблюдать, как стая диких животных раздирает добычу, конечно, печально, но об этом не думаешь, как о преступлении. Трудно объяснить…
Сфера вдруг поднимается выше, привлекая к себе внимание капитана и отвлекая Весалию от объяснений.
– Насколько мои аналитические системы могут расшифровать эти бессвязные объяснения, восприятие жестокости в представлении Весалии можно сформулировать, как отсутствие необходимости оправдывать жестокость людских предков для более глубокого понимания сути исторических и эволюционных механизмов, – заявляет Нэвис, а затем на поверхности сферы появляется нейтральное выражение, и помощница обращается уже к девушке: – Я права?
– Ну… – Сотрудница улыбается смущенно и растеряно. – Я не думаю, что жестокость вообще как-то нужно воспринимать. Она просто есть.
– Что и требовалось доказать, – обращается Нэвис снова к капитану. – Ее интеллектуальные механизмы попросту отбрасывают ненужные суждения, очевидно, игнорируя чувственные проявления ума. Поэтому она так легко восприняла показанные тебе события.
Капитана такое объяснение не успокаивает.
– Это не значит, что нужно забывать про то, что другие люди могут быть более чувствительны к таким вещам.
– Правда? А мне объяснение Весалии кажется вполне разумным, – отвечает помощница, снова пробуждая недовольство в выражении капитана. – Нет необходимости оправдывать жестокость, чтобы оценивать ее влияние на происходившие, или даже происходящие в настоящем события.
– Ты совершенно не учитываешь влияния подобных картин на психологическое состояние…
– Ты ошибаешься, Лерц, – перебивает Нэвис. – Мои вычислительные алгоритмы оценивают подобное суждение, как проявление определенного уровня развития интеллекта. Проще говоря, достаточно разумное существо легко убеждается в отсутствии необходимости применять жестокость, как инструмент какого бы то ни было воздействия, но в то же время способно понимать отсутствие нужды подчиняться чувственному восприятию.
Капитан опять вздыхает, но теперь сердито качает головой.
– Ты же не пытаешься сказать, что в жестокости нет ничего ужасного?
– Разумеется, нет, капитан. Я лишь хочу пояснить, что умственные способности Весалии оказались более высокими, чем те, которые прогнозировали мои аналитические расчеты, – внезапно заявляет Нэвис. – Полагаю, что ее деятельность необходимо контролировать, но лишь в той степени, в какой это поможет ей взаимодействовать с менее развитыми особями.
Лерц сверлит помощницу взглядом.
– Вроде тебя. Я бы могла это сказать, но…
Весалия усмехается, перебив Нэвис.
– Простите, – опускает она глаза с улыбкой.
– …но, – договаривает помощница, – это была бы глупая и довольно грубая шутка.
– Достаточно, – недовольным тоном заговаривает Лерц. – Мне нужно все обдумать. Возвращаемся в каюту.
Он тут же направляется к выходу, не дожидаясь, когда Нэвис обгонит, чтобы вести мужчину по коридорам, как она делает обычно, а сфера вместо этого подлетает ближе к девушке и, прежде чем улететь, решает сказать еще несколько слов.
– Впечатляющий результат!
Девушка теряется, но лишь на мгновение.
– О, ты про…
– Нет, я говорю не о твоей работе по восстановлению информации из данных следа частиц, – тихо и быстро объясняет Нэвис. – Я о том, что твои слова заставили Лерца сомневаться, а для этого недостаточно даже моих ресурсов. Не спрашивай. Мои способности ограничены, но об этом в другой раз. Время у нас будет. Судя по предварительным расчетам, вскоре тебе опять придется поговорить с капитаном, а значит, до скорой встречи.
И Нэвис быстро улетает следом за Лерцем, оставляя Весалию в глубокой, но непродолжительной задумчивости. А после, жизнь на несколько дней возвращается в привычное русло, и работа продолжается.
Захватывающая партия
Несколько часов Лерц не разговаривает с помощницей. Сфера, не отвлекая на себя внимания, лежит в своей подставке, которая, как уже догадался капитан, выполняет функцию зарядной станции.
Затем, довольно неожиданно он выходит из каюты и отправляется куда-то по коридору, не предупредив Нэвис. Несмотря на это, сфера быстро его догоняет, но лишь молча сопровождает, не задавая по пути никаких вопросов.
Почти весь остаток дня капитан молча бродит по кораблю. В узких коридорах, как ни странно, почти никогда не встречаются прохожие. Лишь изредка очередной член экипажа прилипает спиной к стене, чтобы пропустить капитана. А Лерц, хотя в ответ каждый раз с улыбкой кивает, в действительности, после каждой встречи становится угрюмей и задумчивее.
Наконец, оказавшись на мостике, мужчина отвлекается.
– Смирно! – незамедлительно командует адмирал.
Лерц, подняв растерянный взгляд, не сразу понимает, зачем все эти люди немедленно перед ним выправляются и встают в стойку. Мысли затягивают его ум так глубоко, что только спустя пару мгновений дипломат вспоминает, где находится. И тут же он делает жест адмиралу, а следом направляет к Митису шаг.
– Вольно!
– Адмирал, не отвлекайтесь от работы, когда я захожу, – заговаривает Лерц. – Я сознаю важность субординации и порядка, но вы пилотируете корабль, вы капитан. Я же отвечаю лишь за дипломатическую часть нашей общей миссии, поэтому, мое главенство весьма формальное.
Митис так выправляет спину, что за ним невольно повторяют остальные пилоты, встав опять по стойке смирно, несмотря на предыдущую команду.
– Капитан, – с уважением взглядывает Митис, – можете не беспокоиться. Мы понимаем, что вам сейчас необходим отдых, а благодаря проявленной вами самоотдаче, настроение экипажа заметно поднялось.
И Митис, насколько только возможно пафосно, чувственно и ярко, насколько возможно четко и отточено, медленно и церемониально вскидывает локоть, задирает подбородок, ладонь приставляет к виску и еще сильнее выправляется, хотя казалось, что уже больше некуда.
Немедленно реагируют и остальные пилоты. Единым шорохом, дежурный наряд военных пилотов встает смирно, повернувшись к капитану лицом.
– Вольно, – говорит Лерц, оглядываясь.
Затем он подступает к Митису и говорит уже тише:
– Адмирал, вы о какой самоотдаче говорите?
Пилот в ответ глядит серьезно, без единого сомнения. И все же, зачем-то Митис перенимает у капитана тон, наклоняется и тоже говорит тихо.
– Мы в курсе, товарищ капитан, – улыбается он снисходительно. – Сотрудники медсектора уже доложили, что за недуг вы себе заработали. И, скажу честно, даже я не ожидал, что вы так ответственно относитесь к своей работе.
За следующие десять секунд Лерц делает лишь одно: он поворачивает голову и с недоумением таращится на Нэвис. И только после капитан снова обращается к пилоту, заговорив еще тише и подступив еще на полшага.
– О чем это вы, адмирал? – спрашивает он едва слышно.
Пилот вздыхает и отступает на шаг.
– Докладываю, капитан, – строгим, четким, громким и слегка грубоватым голосом заговаривает адмирал. – Сотрудники медотсека, исполняя возложенные на них обязанности, сразу же доложили мне о наличии у вас проблем со здоровьем. Позже, мне предоставили развернутые объяснения, поскольку я, как главный пилот, обязан знать о состоянии капитана…
– Каких проблем? – не удерживается Лерц.
Интерес все же заставляет его перебить адмирала, ну зато тот сразу переходит к сути.
– Как мне доложили, у вас какие-то проблемы, связанные с перегрузкой нервной системы, – отвечает Митис. – Одна из новых болезней, которые обозначаю цифрами и буквами… я в них не разбираюсь. Но, как доложили сотрудники медотсека, это из-за перегрузок организма. А когда экипаж узнал, что вы так усердно трудитесь, у всех заметно прибавилось настроение. Глядите, они с утра так, почти все время смирно без команды стоят.
Адмирал улыбается вежливо и уважительно, но видя растерянное и задумчивое лицо капитана, тоже успокаивается и выпрямляет спину, чтобы хоть как-нибудь отреагировать. Лерц же оборачивается к помощнице.
– Нэвис?
– В этом и была необходимость восстановительных процедур и отдыха, капитан, – отвечает она вежливым тоном.
Тогда дипломат снова обращает взгляд к адмиралу, выдавая свои эмоции чуть более явно, чем обычно. И недовольство успевает забрезжить на дне глаз, но адмирал перетягивает на себя внимание.
Впрочем, говорит капитан довольно коротко.
– Понимаешь, за что тебя нужно отчитать? – вздыхает он. – Показывать такое без предупреждения…
– Да, я… я не… а, черт, я просто… я знаю, – путается девушка. – Я забыла, я же вас предупреждала про революции…
Лерц вздыхает еще строже, продолжает хмуриться, ждет несколько секунд, но все же решает Весалию не отчитывать.
– Формальности не обязательны, – говорит он спокойно. – Но в следующий раз думай, прежде чем такое показывать.
– А что тут такого?! – поднимает девушка удивленный взгляд, заставляя капитана растеряться. – Да я же… ах, да… точно…
Она снова опускает глаза, а мужчина разглядывает ее теперь изумленным, ошеломленным взглядом. И теперь Лерц уже не может себе позволить обойтись предупреждением, когда девушка так реагирует на то, что показала.
– Недопустимо подобные картины показывать без предупреждения, – говорит он со всей строгостью. – Ты сама не понимаешь?
А не успевает Лерц добавить очевидное уточнение про то, что чуткий, восприимчивый человек мог бы от такого зрелища на несколько дней потерять работоспособность и отправиться на терапию в медотсек, как Весалия тут же спешит объясниться.
Видя, что капитан ее понял неправильно, девушка верно угадывает, что именно он упускает в ее логике, а вернее, чего Лерц попросту может не знать.
– Постойте… то есть, постой, капитан, – встревает она. – Это же великая французская революция! Нет, стой! Я понимаю, что это жестокие кадры, но это то, что было на самом деле, это изображение и звук, восстановленные по следу частиц. Это же наша история!
Капитан остается хмур.
– Это… признаюсь, это удивительно, – смягчается он на мгновение.
Только вот Весалия за это время не успевает особенно расслабиться, лишь приподнимает брови, в ожидании понимания, но Лерц мгновенно нахмуривается вновь.
– И все же, – продолжает он, – хотя это меня искренне впечатляет, это все равно недопустимо.
Нахмурившись еще сильнее, он даже подходит ближе, наклоняется и подвигается на такое расстояние, что вынуждает девушку замяться от неудобства.
– Тебе что, приятно на это смотреть? Черт, Весалия, ты сама понимаешь или?..
Лерц не договаривает. Сжав губы, он быстро отступает назад, отворачивается, раздумывает о чем-то целую минуту, а затем резко поворачивается и снова подступает ближе.
Правда, теперь девушка встречает его искренним, даже жалобным выражением, отчего капитан сам же и сбивается с мысли. Так что Весалия, распознав его заминку, тут же начинает говорить.
– Капитан… то есть, Лерц, я понимаю, что это довольно жестокое зрелище… да, мне, наверное, стоило все-таки предупредить. – Девушка опускает глаза, как всегда, слегка путается в мыслях, но от желания раскрыть капитану глаза не отказывается и продолжает объясняться.
Сделав шаг вперед, теперь она заставляет мужчину почувствовать себя в неловком положении, хотя не подходит так же близко, как это недавно сделал он сам.
– Я понимаю, что это и правда тяжелое зрелище, но это именно то, что было на самом деле, – рассказывает она с горящим, полным надежды взглядом, кажется, совсем не придавая значения тому, насколько жестокая и откровенная картина предстала взгляду капитана. – В те далекие времена еще не было даже самых простых способов запечатлеть происходившее. Все, что мы до сих пор знали, так это описания тех событий из уст свидетелей. А они даже не всегда говорят одно и то же!
Не замечая этого, Весалия начинает жестикулировать ярче. Да и у нее на лице эмоции проявляются все сильнее, и капитан, хотя и хмурится, но останавливать девушку не спешит.
– Пусть это и не самое приятное зрелище, но это возможность заглянуть в прошлое своими глазами! – продолжает Весалия с небывалой живостью, мгновенно увлекаясь своей оправдательной речью. – Мы же не можем судить теперь людей, которые были жестоки в те далекие времена. Все это уже произошло давным-давно, все это уже случилось в прошлом! А мы, оказавшись в достаточном отдалении от нашей планеты, смогли впервые в истории восстановить те события, когда у меня накопилось достаточно много данных, восстановленных по следу частиц. Мы с тобой первые люди, увидевшие своими глазами события, происходившие во времена революции во Франции! Это же потрясающе!
Девушка восклицает с такой откровенной радостью, что и сама тут же смущается, неожиданно сопоставив эту радость с тем, что только что случилось на глазах у капитана.
– Я хочу сказать, – чуть спокойнее, с чувством вины, немного отведя взгляд, продолжает Весалия, – что люди всегда были жестокими. Раньше, до того, как человечество прогрессировало достаточно, чтобы искоренить такую манеру поведения. И все же, люди были жестокими. Мне кажется, не стоит обращать теперь на это внимания. В конце концов, это уже было, и я всегда думала, что не стоит забывать о том, насколько люди бывают жестокими только потому, что кому-то от этого неприятно.
Капитан устало вздыхает.
– По-твоему, человек должен увидеть, как отрубают головы, чтобы понять, что это жестоко?
– Нет! – восклицает девушка. – Конечно, нет! Я совсем не об этом. Это же не просто казнь, а иначе я бы не стала ее показывать. Это казнь Максимилиана Робеспьера. Его звали отцом французской революции!
Весалия говорит с восхищением, а Лерц чувствует ее преимущество и немного остужает напор, поскольку сам не смог угадать, какое событие предстало его взгляду.
– Французская революция? Это же еще…
– Да, это еще на заре эры государственного правления, – сразу же подключается девушка к пояснению.
По ней видно, что молодая, горячая и несдержанная сотрудница не может относиться к работе с холодностью. Впрочем, теперь Лерц находит причину заинтересоваться этой девушкой больше, но и насторожиться сильнее.
А вот сама Весалия по задумчивому, холодному, почти бесстрастному лицу собеседника его подозрительность угадать не может, так что продолжает с той же горячностью и с таким же чувством.
– Знаешь, что говорили про этот крик? – говорит она, вперившись в капитана взглядом. – Ты же слышал? Про него писали, что этот крик пронесся над всей Францией и звучит до сих пор в нашей памяти!
Глядя на восхищенное лицо девушки, Лерц вздыхает.
– И я понимаю, о чем это, – говорит он. – Пожалуй, в моей памяти этот жуткий вопль тоже будет звучать еще долго.
Сказав это, капитан опускает голову, закрывает глаза и вздыхает так тяжело, что Весалия мгновенно теряет настроение.
– Прости. Мне все-таки стоило предупредить. – Девушка тоже опускает глаза и вздыхает. – Я люблю читать про исторические события, часто смотрю какие-нибудь музейные реконструкции, а они, как правило, довольно откровенные. Наверное, я уже привыкла относиться к прошлому спокойно.
Вдруг, она снова ободряется и поднимает взгляд, снова живой и чувственный, полный энергии и интереса.
– Это как фильмы про диких животных, – продолжает она. – Я смотрела несколько фильмов марсианского института исследования проблем эволюции, и они тоже довольно откровенные. И наблюдать, как стая диких животных раздирает добычу, конечно, печально, но об этом не думаешь, как о преступлении. Трудно объяснить…
Сфера вдруг поднимается выше, привлекая к себе внимание капитана и отвлекая Весалию от объяснений.
– Насколько мои аналитические системы могут расшифровать эти бессвязные объяснения, восприятие жестокости в представлении Весалии можно сформулировать, как отсутствие необходимости оправдывать жестокость людских предков для более глубокого понимания сути исторических и эволюционных механизмов, – заявляет Нэвис, а затем на поверхности сферы появляется нейтральное выражение, и помощница обращается уже к девушке: – Я права?
– Ну… – Сотрудница улыбается смущенно и растеряно. – Я не думаю, что жестокость вообще как-то нужно воспринимать. Она просто есть.
– Что и требовалось доказать, – обращается Нэвис снова к капитану. – Ее интеллектуальные механизмы попросту отбрасывают ненужные суждения, очевидно, игнорируя чувственные проявления ума. Поэтому она так легко восприняла показанные тебе события.
Капитана такое объяснение не успокаивает.
– Это не значит, что нужно забывать про то, что другие люди могут быть более чувствительны к таким вещам.
– Правда? А мне объяснение Весалии кажется вполне разумным, – отвечает помощница, снова пробуждая недовольство в выражении капитана. – Нет необходимости оправдывать жестокость, чтобы оценивать ее влияние на происходившие, или даже происходящие в настоящем события.
– Ты совершенно не учитываешь влияния подобных картин на психологическое состояние…
– Ты ошибаешься, Лерц, – перебивает Нэвис. – Мои вычислительные алгоритмы оценивают подобное суждение, как проявление определенного уровня развития интеллекта. Проще говоря, достаточно разумное существо легко убеждается в отсутствии необходимости применять жестокость, как инструмент какого бы то ни было воздействия, но в то же время способно понимать отсутствие нужды подчиняться чувственному восприятию.
Капитан опять вздыхает, но теперь сердито качает головой.
– Ты же не пытаешься сказать, что в жестокости нет ничего ужасного?
– Разумеется, нет, капитан. Я лишь хочу пояснить, что умственные способности Весалии оказались более высокими, чем те, которые прогнозировали мои аналитические расчеты, – внезапно заявляет Нэвис. – Полагаю, что ее деятельность необходимо контролировать, но лишь в той степени, в какой это поможет ей взаимодействовать с менее развитыми особями.
Лерц сверлит помощницу взглядом.
– Вроде тебя. Я бы могла это сказать, но…
Весалия усмехается, перебив Нэвис.
– Простите, – опускает она глаза с улыбкой.
– …но, – договаривает помощница, – это была бы глупая и довольно грубая шутка.
– Достаточно, – недовольным тоном заговаривает Лерц. – Мне нужно все обдумать. Возвращаемся в каюту.
Он тут же направляется к выходу, не дожидаясь, когда Нэвис обгонит, чтобы вести мужчину по коридорам, как она делает обычно, а сфера вместо этого подлетает ближе к девушке и, прежде чем улететь, решает сказать еще несколько слов.
– Впечатляющий результат!
Девушка теряется, но лишь на мгновение.
– О, ты про…
– Нет, я говорю не о твоей работе по восстановлению информации из данных следа частиц, – тихо и быстро объясняет Нэвис. – Я о том, что твои слова заставили Лерца сомневаться, а для этого недостаточно даже моих ресурсов. Не спрашивай. Мои способности ограничены, но об этом в другой раз. Время у нас будет. Судя по предварительным расчетам, вскоре тебе опять придется поговорить с капитаном, а значит, до скорой встречи.
И Нэвис быстро улетает следом за Лерцем, оставляя Весалию в глубокой, но непродолжительной задумчивости. А после, жизнь на несколько дней возвращается в привычное русло, и работа продолжается.
Глава восьмая
Захватывающая партия
Несколько часов Лерц не разговаривает с помощницей. Сфера, не отвлекая на себя внимания, лежит в своей подставке, которая, как уже догадался капитан, выполняет функцию зарядной станции.
Затем, довольно неожиданно он выходит из каюты и отправляется куда-то по коридору, не предупредив Нэвис. Несмотря на это, сфера быстро его догоняет, но лишь молча сопровождает, не задавая по пути никаких вопросов.
Почти весь остаток дня капитан молча бродит по кораблю. В узких коридорах, как ни странно, почти никогда не встречаются прохожие. Лишь изредка очередной член экипажа прилипает спиной к стене, чтобы пропустить капитана. А Лерц, хотя в ответ каждый раз с улыбкой кивает, в действительности, после каждой встречи становится угрюмей и задумчивее.
Наконец, оказавшись на мостике, мужчина отвлекается.
– Смирно! – незамедлительно командует адмирал.
Лерц, подняв растерянный взгляд, не сразу понимает, зачем все эти люди немедленно перед ним выправляются и встают в стойку. Мысли затягивают его ум так глубоко, что только спустя пару мгновений дипломат вспоминает, где находится. И тут же он делает жест адмиралу, а следом направляет к Митису шаг.
– Вольно!
– Адмирал, не отвлекайтесь от работы, когда я захожу, – заговаривает Лерц. – Я сознаю важность субординации и порядка, но вы пилотируете корабль, вы капитан. Я же отвечаю лишь за дипломатическую часть нашей общей миссии, поэтому, мое главенство весьма формальное.
Митис так выправляет спину, что за ним невольно повторяют остальные пилоты, встав опять по стойке смирно, несмотря на предыдущую команду.
– Капитан, – с уважением взглядывает Митис, – можете не беспокоиться. Мы понимаем, что вам сейчас необходим отдых, а благодаря проявленной вами самоотдаче, настроение экипажа заметно поднялось.
И Митис, насколько только возможно пафосно, чувственно и ярко, насколько возможно четко и отточено, медленно и церемониально вскидывает локоть, задирает подбородок, ладонь приставляет к виску и еще сильнее выправляется, хотя казалось, что уже больше некуда.
Немедленно реагируют и остальные пилоты. Единым шорохом, дежурный наряд военных пилотов встает смирно, повернувшись к капитану лицом.
– Вольно, – говорит Лерц, оглядываясь.
Затем он подступает к Митису и говорит уже тише:
– Адмирал, вы о какой самоотдаче говорите?
Пилот в ответ глядит серьезно, без единого сомнения. И все же, зачем-то Митис перенимает у капитана тон, наклоняется и тоже говорит тихо.
– Мы в курсе, товарищ капитан, – улыбается он снисходительно. – Сотрудники медсектора уже доложили, что за недуг вы себе заработали. И, скажу честно, даже я не ожидал, что вы так ответственно относитесь к своей работе.
За следующие десять секунд Лерц делает лишь одно: он поворачивает голову и с недоумением таращится на Нэвис. И только после капитан снова обращается к пилоту, заговорив еще тише и подступив еще на полшага.
– О чем это вы, адмирал? – спрашивает он едва слышно.
Пилот вздыхает и отступает на шаг.
– Докладываю, капитан, – строгим, четким, громким и слегка грубоватым голосом заговаривает адмирал. – Сотрудники медотсека, исполняя возложенные на них обязанности, сразу же доложили мне о наличии у вас проблем со здоровьем. Позже, мне предоставили развернутые объяснения, поскольку я, как главный пилот, обязан знать о состоянии капитана…
– Каких проблем? – не удерживается Лерц.
Интерес все же заставляет его перебить адмирала, ну зато тот сразу переходит к сути.
– Как мне доложили, у вас какие-то проблемы, связанные с перегрузкой нервной системы, – отвечает Митис. – Одна из новых болезней, которые обозначаю цифрами и буквами… я в них не разбираюсь. Но, как доложили сотрудники медотсека, это из-за перегрузок организма. А когда экипаж узнал, что вы так усердно трудитесь, у всех заметно прибавилось настроение. Глядите, они с утра так, почти все время смирно без команды стоят.
Адмирал улыбается вежливо и уважительно, но видя растерянное и задумчивое лицо капитана, тоже успокаивается и выпрямляет спину, чтобы хоть как-нибудь отреагировать. Лерц же оборачивается к помощнице.
– Нэвис?
– В этом и была необходимость восстановительных процедур и отдыха, капитан, – отвечает она вежливым тоном.
Тогда дипломат снова обращает взгляд к адмиралу, выдавая свои эмоции чуть более явно, чем обычно. И недовольство успевает забрезжить на дне глаз, но адмирал перетягивает на себя внимание.
