Всю зиму к ней Огневичок приходил.
Сядет неподалеку. О своем расскажет. Чаще – помолчит. На лес притихший, замерзший, смотрит. Прислушивается. В том, что Дева за ним наблюдает, не сомневался, но выйти к нему не желала.
Время шло, все ближе к Весне подбиралось. Скоро солнечные лучи колючие, ветры теплые начнут ледяную статую обнимать. Представил Огневичок, как она тает, и тяжело на душе стало. Не лучше ли самому ее растопить? На холодную грудь кровью капнуть? Может, заодно сердце от Морозной девы освободится? Отзовется оно тогда другой, обычной девушке. Найдет Кир себе счастье. Обычное, людское.
Как задумал, так и хотел сделать.
– Знаю, что близко ты, покажись! – в раннюю темноту крикнул.
Уханьем сов отозвался суровый лес.
– Навсегда уйду в этот раз. Не вернусь больше, – пригрозил Огневичок. Провел ножичком по ладони, руку к статуе приблизил, да почти сразу же отвел. Посмотрел в последний раз на прекрасное равнодушное лицо и прочь пошел. Из пореза кровь под ноги капала, вспыхивал в снегу огонь яхонтовый, след оставляя.
–Упрямец, – прозвучало вдруг за спиной.
Кир поначалу испугался, что ему показалось. Обернулся – на поляне две Девы стоят. Ледяная и Морозная, вторая – что статуя ожившая, только во много раз прекрасней. Дух от ее красоты, как в детстве, захватило.
– Никак свою затею глупую не бросишь?
– Да разве глупую, если ты здесь?
От такого дерзкого ответа Дева осерчала, головой дернула, стайку новорожденных снежинок распугав. Закружили они в воздухе, свободу обретая.
Залюбовался Кир.
– Что ты от меня хочешь? – спросила Дева строго.
– Возьми меня с собой.
– Зачем это?
– Будет тебе не так одиноко.
– С чего ты взял, что меня одиночество тяготит? Привыкла я к нему. По-другому жить не умею.
– В глазах твоих я иное вижу. Сверкают они, как далекие звезды, которым не коснуться земли.
– Темно уже, тебе показалось, – ответила Дева резко. Потом спросила насмешливо: – И что ты в моем ледяном дворце делать будешь? Заскучаешь от его непривычных красот, домой, к людям, захочешь, только поздно будет, не вернешься.
– Не заскучаю. Я много чего умею. – Кир улыбнулся, показав на фигуру ледяную.
– Дочка княгини тебе благоволит. И не говори, что ее взглядов зовущих не заметил. Смелая она, за мастерового пойдет, если замуж позовешь.
– Не слепой, – признался Кир. Нечего ему было от Морозной Девы таить.
– Она девушка добрая, красивая. Тебе хорошей супругой станет.
– Красивая, добрая. Не моя…
– Надеешься, что сможешь меня изменить?
– Ничего в тебе не хочу менять.
Усмехнулась недоверчиво.
– Даже мое сердце ледяное растопить?
Кир вздохнул глубоко, волнение сильное скрывая.
– Хочу, чтобы ты меня своим, ледяным, полюбила.
– Так холодное оно.
– Холодное не значит равнодушное. А тепла в моем на двоих хватит.
Морозная дева свела тонкие брови. Помолчала. Киру на миг показалось, что она сомневается. Но нет, качнула неверяще головой, полоснула строгим взглядом.
– Ничего не выйдет. Мэй Весной ранней была наполнена, не смогла без тепла, а ты вовсе – огонь знойного лета…
– Не опалит тебя мой огонь! – выкрикнул Кир, перебивая. – Вот, смотри.
Приблизился к ледяной деве и ладонь свою, из которой кровь еще капала, на плечо ей положил. Не отводя глаз от Девы Морозной, скользнул рукой чуть ниже – туда, где сердце бы в груди пряталось.
Не жгло лед огнем. И ранка на руке тут же затянулась.
– Возьми меня с собой, – повторил Огневичок.
Над поляной снежинки легкокрылыми мотыльками кружили, на лицо парня и на голые плечи Девы садились.
– Разве смогут Лед и Пламя ужиться вместе?
– Пока не попробуем, не узнаем.
Запрокинула Морозная дева лицо к небу и остророгий месяц резким смехом напугала.
– А оно мне нужно, что-то в своей жизни менять?
– Нужно. – Кир сжал до боли кулаки, а взглядом своим ласкал – осторожно, и в тоже время настойчиво. – Иначе бы не пожалела меня.
– Мальчонкой ты забавным был.
– Дважды.
– Пареньком ершистым.
– Не подсматривала бы за мной.
– Любопытная я.
– На поляну бы не вышла.
– Скучно стало.
– Не спорила бы, разговор затягивая.
Морозная дева застыла, что ледяная статуя. Ни звука в лесу не раздавалось. Ни движения не было, краем глаз заметного. Даже звезды над головой затаились, лучи прибрав. Только месяц звенел серебряным осколком в пустой кастрюле неба.
Замер вместе с Девой весь мир, решения ее ожидая. Будто от слов ее не счастье Кира зависело, но благое состояние всего сразу – вековых деревьев и молодой поросли, небесных светил смущенных, городка вдали, где дома пыхтели печными трубами, прислушиваясь.
Давно это было…
С тех пор, как Кир исчез в лесу, зима в тех местах стала снежной, ласковой.
Перестала в другие времена года заглядывать и не портила больше урожаи.
Красивая какая! Узоры на окнах день ото дня изысканней рисовала. Для детворы забавные фигуры изо льда делала. И так до самых оттепелей.
А когда небеса раскрывались на рассвете горстями алой рябины, морозом тронутой, или плескались на закате ярким пламенем, говорили люди:
– Опять Морозная дева со своим Огневичком спорит.
Другие улыбались, хитро подмигивая, мол – милуются…
Кто прав? Каждый свое думает, пока в небе пылает морозный огонь.
Сядет неподалеку. О своем расскажет. Чаще – помолчит. На лес притихший, замерзший, смотрит. Прислушивается. В том, что Дева за ним наблюдает, не сомневался, но выйти к нему не желала.
Время шло, все ближе к Весне подбиралось. Скоро солнечные лучи колючие, ветры теплые начнут ледяную статую обнимать. Представил Огневичок, как она тает, и тяжело на душе стало. Не лучше ли самому ее растопить? На холодную грудь кровью капнуть? Может, заодно сердце от Морозной девы освободится? Отзовется оно тогда другой, обычной девушке. Найдет Кир себе счастье. Обычное, людское.
Как задумал, так и хотел сделать.
– Знаю, что близко ты, покажись! – в раннюю темноту крикнул.
Уханьем сов отозвался суровый лес.
– Навсегда уйду в этот раз. Не вернусь больше, – пригрозил Огневичок. Провел ножичком по ладони, руку к статуе приблизил, да почти сразу же отвел. Посмотрел в последний раз на прекрасное равнодушное лицо и прочь пошел. Из пореза кровь под ноги капала, вспыхивал в снегу огонь яхонтовый, след оставляя.
–Упрямец, – прозвучало вдруг за спиной.
Кир поначалу испугался, что ему показалось. Обернулся – на поляне две Девы стоят. Ледяная и Морозная, вторая – что статуя ожившая, только во много раз прекрасней. Дух от ее красоты, как в детстве, захватило.
– Никак свою затею глупую не бросишь?
– Да разве глупую, если ты здесь?
От такого дерзкого ответа Дева осерчала, головой дернула, стайку новорожденных снежинок распугав. Закружили они в воздухе, свободу обретая.
Залюбовался Кир.
– Что ты от меня хочешь? – спросила Дева строго.
– Возьми меня с собой.
– Зачем это?
– Будет тебе не так одиноко.
– С чего ты взял, что меня одиночество тяготит? Привыкла я к нему. По-другому жить не умею.
– В глазах твоих я иное вижу. Сверкают они, как далекие звезды, которым не коснуться земли.
– Темно уже, тебе показалось, – ответила Дева резко. Потом спросила насмешливо: – И что ты в моем ледяном дворце делать будешь? Заскучаешь от его непривычных красот, домой, к людям, захочешь, только поздно будет, не вернешься.
– Не заскучаю. Я много чего умею. – Кир улыбнулся, показав на фигуру ледяную.
– Дочка княгини тебе благоволит. И не говори, что ее взглядов зовущих не заметил. Смелая она, за мастерового пойдет, если замуж позовешь.
– Не слепой, – признался Кир. Нечего ему было от Морозной Девы таить.
– Она девушка добрая, красивая. Тебе хорошей супругой станет.
– Красивая, добрая. Не моя…
– Надеешься, что сможешь меня изменить?
– Ничего в тебе не хочу менять.
Усмехнулась недоверчиво.
– Даже мое сердце ледяное растопить?
Кир вздохнул глубоко, волнение сильное скрывая.
– Хочу, чтобы ты меня своим, ледяным, полюбила.
– Так холодное оно.
– Холодное не значит равнодушное. А тепла в моем на двоих хватит.
Морозная дева свела тонкие брови. Помолчала. Киру на миг показалось, что она сомневается. Но нет, качнула неверяще головой, полоснула строгим взглядом.
– Ничего не выйдет. Мэй Весной ранней была наполнена, не смогла без тепла, а ты вовсе – огонь знойного лета…
– Не опалит тебя мой огонь! – выкрикнул Кир, перебивая. – Вот, смотри.
Приблизился к ледяной деве и ладонь свою, из которой кровь еще капала, на плечо ей положил. Не отводя глаз от Девы Морозной, скользнул рукой чуть ниже – туда, где сердце бы в груди пряталось.
Не жгло лед огнем. И ранка на руке тут же затянулась.
– Возьми меня с собой, – повторил Огневичок.
Над поляной снежинки легкокрылыми мотыльками кружили, на лицо парня и на голые плечи Девы садились.
– Разве смогут Лед и Пламя ужиться вместе?
– Пока не попробуем, не узнаем.
Запрокинула Морозная дева лицо к небу и остророгий месяц резким смехом напугала.
– А оно мне нужно, что-то в своей жизни менять?
– Нужно. – Кир сжал до боли кулаки, а взглядом своим ласкал – осторожно, и в тоже время настойчиво. – Иначе бы не пожалела меня.
– Мальчонкой ты забавным был.
– Дважды.
– Пареньком ершистым.
– Не подсматривала бы за мной.
– Любопытная я.
– На поляну бы не вышла.
– Скучно стало.
– Не спорила бы, разговор затягивая.
Морозная дева застыла, что ледяная статуя. Ни звука в лесу не раздавалось. Ни движения не было, краем глаз заметного. Даже звезды над головой затаились, лучи прибрав. Только месяц звенел серебряным осколком в пустой кастрюле неба.
Замер вместе с Девой весь мир, решения ее ожидая. Будто от слов ее не счастье Кира зависело, но благое состояние всего сразу – вековых деревьев и молодой поросли, небесных светил смущенных, городка вдали, где дома пыхтели печными трубами, прислушиваясь.
Давно это было…
С тех пор, как Кир исчез в лесу, зима в тех местах стала снежной, ласковой.
Перестала в другие времена года заглядывать и не портила больше урожаи.
Красивая какая! Узоры на окнах день ото дня изысканней рисовала. Для детворы забавные фигуры изо льда делала. И так до самых оттепелей.
А когда небеса раскрывались на рассвете горстями алой рябины, морозом тронутой, или плескались на закате ярким пламенем, говорили люди:
– Опять Морозная дева со своим Огневичком спорит.
Другие улыбались, хитро подмигивая, мол – милуются…
Кто прав? Каждый свое думает, пока в небе пылает морозный огонь.
