Слова его песен обретали крылья?
Птицами становился его смех?
Такого повелителя будут искать и примут даже слепым.
– Почему мне до сих пор не хочется его съесть? – пожаловалась Лала черепахе. – Он перевернул мое логово с ног на голову, но не успел вывести меня из себя настолько, чтобы я разорвала его на мелкие куски. – Помолчала и добавила: – На крупные тоже.
Нга рисовала на песке хвостом-морковкой, Лала вспенивала драконьим хвостом морскую воду, сидя на пляже.
– Причина в том, что он не боится. – Со своей стороны она делала все, чтобы не напугать Элая, но зачем об этом знать черепахе? – Ты права. Я чересчур увлеклась этой игрой, – согласилась Лала с молчаливой собеседницей. – Но у меня не выходит разозлиться... Что ты говоришь? Хвост? Подсунуть ему один из драконьих хвостов? Пусть еще раз до него дотронется? И не винить больше псов? Хорошо. Пусть будет хвост.
Она еще не придумала, как это должно произойти, когда все случилось само собой. Раньше, чем Лала задумала подстроить. Случайно. Она отвлеклась или задумалась, или наоборот, ни о чем ни думала, и уж точно не сразу поняла, что к чему, когда испытала острую боль в хвосте. Зашипела яростно, забывая обо всем на свете, и стремительно развернулась, готовая поразить обидчика.
Драконий хвост коснулся Элая? Сам Элай наткнулся на него, потому что не сидел на месте – но вместо того чтобы испугаться, мужчина воткнул в хвост свою дудку – когда только успел разломить надвое? Кровь хлестала из раны, и свет перед глазами Лалы стремительно заволокло синевой, зудели ладони, вытягиваясь в когтистые лапы.
– Змея! Здесь огромная змея! – Элай по-своему растолковал ее злобное шипение. – Осторожней! – И вдруг бросился не от чудища, а к нему, еще и развернулся к заострившимся клыкам.
Не сразу, но Лала поняла, что вот так, заслоняя собой, он защищает ее! Решил, что она находится на другой стороне, и защищал Лалу от Лалы!
Ярость вытекла по гладкой чешуе вместе с кровью.
Было больно. Не только в хвосте, но и в груди.
Лала вышла к морю. Бурлившему, как беспокойные эмоции внутри нее. Она давно привыкла к тому, что прибрежные воды отражают ее настроение. Вот и сейчас они бесновались короткими волнами, которые никак не складывались в более ленивые, длинные из-за переменчивого, порывистого ветра. Рябь была не черной и не белесой от пены, она вдруг окрасилась лиловым. Такое иногда случалось вокруг острова. Когда-то давно его называли Радужным.
Лала взмахнула руками, чувствуя, как они превращаются в плавники, и нырнула на глубину, вода приняла ее, снимая тяжесть с тела, хвосты слились в один, помогая, а не мешая. Хотелось чувствовать себя легкой и изящной. При этом напомнить себе, что она – чудище.
Боязливые рыбы рассыпались в разные стороны и прятались в глубине, завидев ее.
У границ своих владений Лала нашла корабли. Длинноногими гусеницами они ползали вдоль невидимого заграждения. Много кораблей.
Пятиконтера, несколько триер. Между ними сновали легкие, подвижные лодки.
Отсюда остров не был виден, но что-то заставляло людей искать пути к нему. Им казалось, они борются с ветром и течениями. На самом деле, поверив Элаю и увидев его невесту, Лала поставила защиту от непрошеных гостей. Она многому научилась за долгие столетия. И накопила немерено сил, поглощая свои жертвы. Теперь было к чему применить.
Опустившись поглубже, чудище поплавало под черными от смолы днищами триер. Вода хорошо проводила звуки. Элай снова не соврал.
Его искали - наследника великого царя и наделенного богами редким даром...
Лала могла бы разнести если не весь флот, то часть его, чтобы остальные убрались прочь, гонимые страхом. Она бы вдоволь накормила псов, сдерживать которых с каждым днем становилось сложнее. Но не решилась.
Кроме настороженности и здравых опасений, от людей на кораблях не исходило страха. Те, кто искали Элая, сумели привлечь на свою сторону сильных духов, которые слепили Лале глаза тоже и под водой, вынуждая жмуриться. Наверняка, заручились поддержкой Лирны.
Быть может, даже самого Владыки морей…
Но как только солнце коснулось нижней трети неба, корабли устремились прочь, к ближайшим островам. Ведь даже самые умелые и отчаянные моряки предпочитали вытащить свои суда на берег и спать на твердой земле.
Корабли будут возвращаться каждый день. Люди, ими управляющие, продолжат приносить все новые жертвы, подкупая богов.
Ничего, щиты Лалы пока еще выдержат!
– Расскажи мне о своем женихе. Какой он? – Элай огорошил Лалу своим вопросом.
Она хотела описать Кеба, но вовремя остановилась. Что, если слова оживят давно забытый образ? Как она тогда отреагирует?
– Высокий, – начала Лала. – У него фигура атлета. Но без тяжести борцов и размаха плеч силачей, способных взвалить на себя бычка. – Вышло вполне себе неплохое начало. – У него волосы, цвета созревших полей, когда колосья начинают золотиться, и ветер играючи превращает степь в сухое море.
Элай смотрел на Лалу не мигая и не отводил взгляд. Сквозь нее. Как делают слепцы. Щетина на щеках и подбородке успела превратиться в короткую бороду. Такая растительность на лице всегда считалась модной, но ему не шла, делая старше.
– У него глаза – словно густой гречишный мед, посмотришь и увязнешь, не в силах отвести взгляд. Брови... прямые и чуть опускаются на концах. Ровный нос с чувствительными крыльями. Будто Кеб все время к чему-то принюхивается.
– Твой жених, кажется, немного похож на меня, – рассмеялся Элай.
– Все красивые мужчины похожи, – поправила Лала.
– Значит, ты считаешь меня красивым мужчиной?
«Обедом, – напомнило себе чудовище. – Я считаю тебя прекрасным обедом».
Вслух сказало:
– А ты разве нет?
Этот разговор Лала запомнила.
И вернула.
Тем же вечером. Попросив Элая описать чувства к своей невесте. Той самой, что на заре слышит мелодии его флейты, как бы далеко он ни находился.
– Только не используй слово «любовь».
Подобные правила часто придумывали для состязаний поэтов и уличных певцов.
– Хорошо, - оживился Элай, принимая условие. - Как крылья птицу, мои чувства способны поднять к небесам.
Лала посмотрела наверх. За тонкой сетью носилось немало душ.
Ею убиенных.
– Мысли о ней наполняют красками даже жаркий полдень, – вещал слепец. – Надежнее путеводной звезды наши чувства указывают дорогу друг к другу. – Звучало из уст пленника.
– Красиво, – отозвалась тюремщица.
Элай вошел во вкус, потому что добавлял и добавлял велеречивые обороты и сравнения, растягивая слова, будто пел неторопливую песню.
– … превратят песчинку в жемчужину, …очистят вино, …наполнят живительной водой пересохший колодец. Вернут улыбку устам, забывшим смех.
– С «люблю» было бы все-таки лучше, – оборвала Лала, – И понятнее.
Чистый, как родник, смех Элая проводил еще один день.
Гимантий – верхняя одежда в виде куска полотна
Пентаконтера – военное судно с пятьюдесятью гребцами
Настало время Нга забрать в дальнее плавание малышей, что сумели выбраться из кожистой скорлупы, достичь моря и запрятаться в водорослях, но сначала их мать собиралась попрощается с Лалой.
Черепаха вдруг поползла к валунам невдалеке, будто хотела что-то показать.
Так и было. На песке виднелись следы, ведущие из моря и обратно. Они напоминали бы человеческие, если бы большой палец не оттопыривался в сторону, и между ним и стопой не тянулась перепонка. Старец Протей, один из сыновей Океана, решил задержаться у острова на ночь. Или ждал, когда объявится его друг – южный ветер.
– Спасибо! – Лала проводила взглядом хвост-морковку, исчезающий в волнах. – Я задержусь здесь до утра. Старец наверняка еще выйдет на берег, чтобы размять ноги. Спрячусь вон за теми камнями.
Так она и сделала. А подкараулив Протея, перегородила ему дорогу обратно к воде.
Героям из людей с крохами божественных сил, для того чтобы заставить старца говорить правду, требовалось удержать его в объятиях, пока он меняет облики, пытаясь отпугнуть. Лале следовало вызвать Протея на поединок и впечатлить.
Внимательные глаза старца лукаво сощурились, дрогнула копна зеленых волос, и худое тело в складках мокрого хитона вдруг само пошло складками – на песок упала толстая змея. Засвистела, открывая плоскую пасть и показывая ядовитые клыки.
Лала стукнула о землю одним из хвостов и обернулась птицей на высоких ногах, обтянутых грубой кожей, голову венчала корона из ярких перьев, а острый клюв готов был нанести удар прямо промеж глаз змеи.
Только гада у ее ног уже не было.
Рядом рычал могучий лев. Он припал на передние лапы. В черной гриве заметались оранжевые всполохи.
Лала обернулась густым туманом, сплелась тугой шалью и накрыла собой морду зверя, усмиряя его злость. Тут же почувствовала, как густая шерсть уплотняется, и острые иглы протыкают туман. Пришлось стечь с громадной ехидны сотней ручейков и отплыть подальше, собравшись тонкой лужицей.
Прежде чем нос колючей твари вытянулся в слоновий хобот, Лала поднялась в воздух орлом.
Старец закружился смерчем, разбрасывая песок, Лала – затанцевала по пляжу степным огнем. Старец стал серебристым волком, Лала – вепрем. Протей – осьминогом с сотней щупалец, она – густой сетью. Пока оба, утомленные слишком быстрыми и частыми превращениями, не повалились на песок.
Море, что отступало назад, высвобождая место для состязания, подползло поближе мягкой волной и оставило у босых ног старца и хвостов Лалы мелкие ракушки и пузатые звезды.
– Славная вышла битва, – довольно крякнул Протей. Подцепил пальцами ноги жемчужину, он отбросил обратно в воду. – Спрашивай, чего хотела узнать.
Лала все рассказала. О том, как нашла, выходила, приручилась…
– Ты сделала ошибку, сохранив ему жизнь, – проворчал старец. Будто она сама этого уже не поняла! – Вот, смотри… – Протей покопался в складках хитона и вытащил на свет небольшой ключ. – Нашел на дне... Кажется, он тебе пригодится.
Лала спрятала неожиданный подарок на груди, прикрепив бечёвкой кожаного жилета.
– Повелитель не пожалел для тебя проклятий, – продолжил Протей, – и теперь любой твой выбор станет разрушением. Зато появится шанс все изменить.
Ответ старца не обнадежил, зато освободил Лалу от последних сомнений. Если потерь не избежать, зачем таиться и сдерживаться? Пора прислушаться к своим собственным желаниям.
А Лале хотелось испечь с Элаем хлеб.
Мальчишкой он прибегал на царские кухни, привлеченный запахом сдобы, и видел, как рабы месили тесто, и повара выпекали хлеб. Белый – для хозяйского стола. Серый – для воинов, черный – чтобы раздать бедноте в первый день новой луны.
– Сейчас я бы порадовался самой простой лепешке. Темной, как грозовое небо, – усмехался Элай.
На окраине города стояла мельница, ее жернова оказались еще целыми.
В полях как раз созрели мелкие зерна одичавших пшеницы и ячменя. Мука вышла грубого помола, с частичками шелухи, но Элай настаивал, что из нее можно сделать лепешки. Лала приготовила большую бадью, чтобы месить тесто.
И задумала для себя особое превращение.
Еще до расцвета она забралась в гору к тому месту, где тоже стоял храм Лирне – богине утра. Жрицы высаживали у входа особое растение – застенчивую фиалку, цветки которой открывались на заре, и нежные лепестки опадали уже к полудню. Фиалку считали растением Лирны и вплетали в венки невесты в день свадьбы.
Храм избежал ярости чудовища, потому что находился на высоком склоне, и фиалка разрослась, заняв почти всю лужайку.
Лале нужны были еще нераспустившиеся бутоны. Много. Две полные горсти.
Она едва успела наполнить мешочек из плотной ткани, как утро уже расстелило по морю глянцевую скатерть, приглашая к первому завтраку облака.
До жары еще долго, а с висков Лалы, по шее и ложбинке меж грудей текли ручьи пота. Подъем вышел сложным – по каменистому пути не пройдешь на трех хвостах, если только вскарабкаешься почти ползком. Не отдохнув, она осталась на коленях и задыхаясь от усталости, собирала нежные бутоны. В какой-то миг боль во всем теле переросла в раздражение, совсем чуть-чуть – и вспыхнет злоба. В зелени травы уже заметались голубые огоньки. Высыпать бы весь сбор на землю, растоптать! А лучше оставить солнечным лучам – цветки пожухнут, не раскрывшись. Спуститься вниз и найти человека, пока внутри пылает холодный огонь…
Над горизонтом поднимался тонкий диск солнца. Приветствуя светило, запели птицы. Летучие рыбы выпрыгивали из волн в безмолвном танце. Умиротворяющая красота утра усмирила злобу Лалы, возвращая надежду, что задуманное получится.
К ночи особый напиток был готов, Лала выпила его и проснулась на следующий день в своем прежнем теле. Ненадолго. До тех пор, пока солнце достигнет зенита – сколько времени отведено цветению застенчивой фиалки.
Целых полдня Лала могла провести с человеком, не таясь и не думая постоянно о своих хвостах. Чувствуя себя изящной и с легкой поступью. Прекрасной. Какой однажды была.
Слепой мужчина прислушался к ее движениям:
– Сегодня ты одета иначе. В одежду без тяжелых складок и не такую длинную.
Элай поворачивал к Лале лицо и смотрел своими незрячими глазами, не мигая. Молчал больше обычного. А Лала терялась от пристального взгляда, представляя, что мужчина ее видит и наслаждается ее красотой.
Лохань была узкой и длинной, но руки Лалы и Элая часто соприкасались, пока они вдвоем месили тесто. И каждый раз Лала едва сдерживалась, чтобы не задрожать всем телом.
Они были болезненно приятными – эти легкие прикосновения. На миг. Как бы невзначай.
Один раз Элай задержал ее ладонь в своей, пальцы скользили и переплетались. Вода, клейкое месиво, огрубевшая обветренная кожа, легкое пожатие и драгоценное тепло крекой руки. Столько разных прикосновений…
Лала потом прислоняла ладони к щекам и груди, пытаясь сохранить, что чувствовала, в своем теле.
После того утра она держалась от Элая подальше. Слишком сильным было искушение снова обратиться к заклинанию. А у Лалы все меньше оставалось сил, все больше их требовалось на возведение щитов от кораблей и сдерживание псов.
К тому же застенчивая фиалка отцветала быстро. Одни листья не давали стойкого эффекта. Что, если выпив отвара, вместо ног Лала получит рыбий хвост? Будет тогда беспомощно извиваться на земле...
Элай, конечно же, все заметил и пристал с расспросами.
– Ты избегаешь меня? Почему?
– Девушке нельзя притрагиваться к чужому мужчине. Только к жениху. И то до свадьбы не позволяется ничего больше, кроме пожатия рук или поцелуя в щеку. А ты мне не жених.
– Не жених, – отозвался Элай. Помолчал. – Лала, ты не откажешься погостить в моем дворце?
Она не спешила с ответом.
– Тогда в полисе. Он очень красивый. Его жители довольны жизнью, поэтому щедры и гостеприимны. Поедем со мной? Я назначу твоему жениху хорошее жалование. Вам понравится жить на нашем острове.
Слушая мужской голос, Лала перекатывала в голове каждый звук перламутровыми жемчужинами и прятала в заветные уголки памяти.
Пообещала переехать жить в незнакомое царство.
Попросила спеть для нее.
Время, которое раньше неуклюже ползло, теперь летело. День сменялся ночью, один пурпурный закат – другим, восторженно-розовым восходом.
Откуда-то взялось множество забот.
Птицами становился его смех?
Такого повелителя будут искать и примут даже слепым.
***
– Почему мне до сих пор не хочется его съесть? – пожаловалась Лала черепахе. – Он перевернул мое логово с ног на голову, но не успел вывести меня из себя настолько, чтобы я разорвала его на мелкие куски. – Помолчала и добавила: – На крупные тоже.
Нга рисовала на песке хвостом-морковкой, Лала вспенивала драконьим хвостом морскую воду, сидя на пляже.
– Причина в том, что он не боится. – Со своей стороны она делала все, чтобы не напугать Элая, но зачем об этом знать черепахе? – Ты права. Я чересчур увлеклась этой игрой, – согласилась Лала с молчаливой собеседницей. – Но у меня не выходит разозлиться... Что ты говоришь? Хвост? Подсунуть ему один из драконьих хвостов? Пусть еще раз до него дотронется? И не винить больше псов? Хорошо. Пусть будет хвост.
Она еще не придумала, как это должно произойти, когда все случилось само собой. Раньше, чем Лала задумала подстроить. Случайно. Она отвлеклась или задумалась, или наоборот, ни о чем ни думала, и уж точно не сразу поняла, что к чему, когда испытала острую боль в хвосте. Зашипела яростно, забывая обо всем на свете, и стремительно развернулась, готовая поразить обидчика.
Драконий хвост коснулся Элая? Сам Элай наткнулся на него, потому что не сидел на месте – но вместо того чтобы испугаться, мужчина воткнул в хвост свою дудку – когда только успел разломить надвое? Кровь хлестала из раны, и свет перед глазами Лалы стремительно заволокло синевой, зудели ладони, вытягиваясь в когтистые лапы.
– Змея! Здесь огромная змея! – Элай по-своему растолковал ее злобное шипение. – Осторожней! – И вдруг бросился не от чудища, а к нему, еще и развернулся к заострившимся клыкам.
Не сразу, но Лала поняла, что вот так, заслоняя собой, он защищает ее! Решил, что она находится на другой стороне, и защищал Лалу от Лалы!
Ярость вытекла по гладкой чешуе вместе с кровью.
Было больно. Не только в хвосте, но и в груди.
***
Лала вышла к морю. Бурлившему, как беспокойные эмоции внутри нее. Она давно привыкла к тому, что прибрежные воды отражают ее настроение. Вот и сейчас они бесновались короткими волнами, которые никак не складывались в более ленивые, длинные из-за переменчивого, порывистого ветра. Рябь была не черной и не белесой от пены, она вдруг окрасилась лиловым. Такое иногда случалось вокруг острова. Когда-то давно его называли Радужным.
Лала взмахнула руками, чувствуя, как они превращаются в плавники, и нырнула на глубину, вода приняла ее, снимая тяжесть с тела, хвосты слились в один, помогая, а не мешая. Хотелось чувствовать себя легкой и изящной. При этом напомнить себе, что она – чудище.
Боязливые рыбы рассыпались в разные стороны и прятались в глубине, завидев ее.
У границ своих владений Лала нашла корабли. Длинноногими гусеницами они ползали вдоль невидимого заграждения. Много кораблей.
Пятиконтера, несколько триер. Между ними сновали легкие, подвижные лодки.
Отсюда остров не был виден, но что-то заставляло людей искать пути к нему. Им казалось, они борются с ветром и течениями. На самом деле, поверив Элаю и увидев его невесту, Лала поставила защиту от непрошеных гостей. Она многому научилась за долгие столетия. И накопила немерено сил, поглощая свои жертвы. Теперь было к чему применить.
Опустившись поглубже, чудище поплавало под черными от смолы днищами триер. Вода хорошо проводила звуки. Элай снова не соврал.
Его искали - наследника великого царя и наделенного богами редким даром...
Лала могла бы разнести если не весь флот, то часть его, чтобы остальные убрались прочь, гонимые страхом. Она бы вдоволь накормила псов, сдерживать которых с каждым днем становилось сложнее. Но не решилась.
Кроме настороженности и здравых опасений, от людей на кораблях не исходило страха. Те, кто искали Элая, сумели привлечь на свою сторону сильных духов, которые слепили Лале глаза тоже и под водой, вынуждая жмуриться. Наверняка, заручились поддержкой Лирны.
Быть может, даже самого Владыки морей…
Но как только солнце коснулось нижней трети неба, корабли устремились прочь, к ближайшим островам. Ведь даже самые умелые и отчаянные моряки предпочитали вытащить свои суда на берег и спать на твердой земле.
Корабли будут возвращаться каждый день. Люди, ими управляющие, продолжат приносить все новые жертвы, подкупая богов.
Ничего, щиты Лалы пока еще выдержат!
***
– Расскажи мне о своем женихе. Какой он? – Элай огорошил Лалу своим вопросом.
Она хотела описать Кеба, но вовремя остановилась. Что, если слова оживят давно забытый образ? Как она тогда отреагирует?
– Высокий, – начала Лала. – У него фигура атлета. Но без тяжести борцов и размаха плеч силачей, способных взвалить на себя бычка. – Вышло вполне себе неплохое начало. – У него волосы, цвета созревших полей, когда колосья начинают золотиться, и ветер играючи превращает степь в сухое море.
Элай смотрел на Лалу не мигая и не отводил взгляд. Сквозь нее. Как делают слепцы. Щетина на щеках и подбородке успела превратиться в короткую бороду. Такая растительность на лице всегда считалась модной, но ему не шла, делая старше.
– У него глаза – словно густой гречишный мед, посмотришь и увязнешь, не в силах отвести взгляд. Брови... прямые и чуть опускаются на концах. Ровный нос с чувствительными крыльями. Будто Кеб все время к чему-то принюхивается.
– Твой жених, кажется, немного похож на меня, – рассмеялся Элай.
– Все красивые мужчины похожи, – поправила Лала.
– Значит, ты считаешь меня красивым мужчиной?
«Обедом, – напомнило себе чудовище. – Я считаю тебя прекрасным обедом».
Вслух сказало:
– А ты разве нет?
Этот разговор Лала запомнила.
И вернула.
Тем же вечером. Попросив Элая описать чувства к своей невесте. Той самой, что на заре слышит мелодии его флейты, как бы далеко он ни находился.
– Только не используй слово «любовь».
Подобные правила часто придумывали для состязаний поэтов и уличных певцов.
– Хорошо, - оживился Элай, принимая условие. - Как крылья птицу, мои чувства способны поднять к небесам.
Лала посмотрела наверх. За тонкой сетью носилось немало душ.
Ею убиенных.
– Мысли о ней наполняют красками даже жаркий полдень, – вещал слепец. – Надежнее путеводной звезды наши чувства указывают дорогу друг к другу. – Звучало из уст пленника.
– Красиво, – отозвалась тюремщица.
Элай вошел во вкус, потому что добавлял и добавлял велеречивые обороты и сравнения, растягивая слова, будто пел неторопливую песню.
– … превратят песчинку в жемчужину, …очистят вино, …наполнят живительной водой пересохший колодец. Вернут улыбку устам, забывшим смех.
– С «люблю» было бы все-таки лучше, – оборвала Лала, – И понятнее.
Чистый, как родник, смех Элая проводил еще один день.
Гимантий – верхняя одежда в виде куска полотна
Пентаконтера – военное судно с пятьюдесятью гребцами
Глава 5
Настало время Нга забрать в дальнее плавание малышей, что сумели выбраться из кожистой скорлупы, достичь моря и запрятаться в водорослях, но сначала их мать собиралась попрощается с Лалой.
Черепаха вдруг поползла к валунам невдалеке, будто хотела что-то показать.
Так и было. На песке виднелись следы, ведущие из моря и обратно. Они напоминали бы человеческие, если бы большой палец не оттопыривался в сторону, и между ним и стопой не тянулась перепонка. Старец Протей, один из сыновей Океана, решил задержаться у острова на ночь. Или ждал, когда объявится его друг – южный ветер.
– Спасибо! – Лала проводила взглядом хвост-морковку, исчезающий в волнах. – Я задержусь здесь до утра. Старец наверняка еще выйдет на берег, чтобы размять ноги. Спрячусь вон за теми камнями.
Так она и сделала. А подкараулив Протея, перегородила ему дорогу обратно к воде.
Героям из людей с крохами божественных сил, для того чтобы заставить старца говорить правду, требовалось удержать его в объятиях, пока он меняет облики, пытаясь отпугнуть. Лале следовало вызвать Протея на поединок и впечатлить.
Внимательные глаза старца лукаво сощурились, дрогнула копна зеленых волос, и худое тело в складках мокрого хитона вдруг само пошло складками – на песок упала толстая змея. Засвистела, открывая плоскую пасть и показывая ядовитые клыки.
Лала стукнула о землю одним из хвостов и обернулась птицей на высоких ногах, обтянутых грубой кожей, голову венчала корона из ярких перьев, а острый клюв готов был нанести удар прямо промеж глаз змеи.
Только гада у ее ног уже не было.
Рядом рычал могучий лев. Он припал на передние лапы. В черной гриве заметались оранжевые всполохи.
Лала обернулась густым туманом, сплелась тугой шалью и накрыла собой морду зверя, усмиряя его злость. Тут же почувствовала, как густая шерсть уплотняется, и острые иглы протыкают туман. Пришлось стечь с громадной ехидны сотней ручейков и отплыть подальше, собравшись тонкой лужицей.
Прежде чем нос колючей твари вытянулся в слоновий хобот, Лала поднялась в воздух орлом.
Старец закружился смерчем, разбрасывая песок, Лала – затанцевала по пляжу степным огнем. Старец стал серебристым волком, Лала – вепрем. Протей – осьминогом с сотней щупалец, она – густой сетью. Пока оба, утомленные слишком быстрыми и частыми превращениями, не повалились на песок.
Море, что отступало назад, высвобождая место для состязания, подползло поближе мягкой волной и оставило у босых ног старца и хвостов Лалы мелкие ракушки и пузатые звезды.
– Славная вышла битва, – довольно крякнул Протей. Подцепил пальцами ноги жемчужину, он отбросил обратно в воду. – Спрашивай, чего хотела узнать.
Лала все рассказала. О том, как нашла, выходила, приручилась…
– Ты сделала ошибку, сохранив ему жизнь, – проворчал старец. Будто она сама этого уже не поняла! – Вот, смотри… – Протей покопался в складках хитона и вытащил на свет небольшой ключ. – Нашел на дне... Кажется, он тебе пригодится.
Лала спрятала неожиданный подарок на груди, прикрепив бечёвкой кожаного жилета.
– Повелитель не пожалел для тебя проклятий, – продолжил Протей, – и теперь любой твой выбор станет разрушением. Зато появится шанс все изменить.
Ответ старца не обнадежил, зато освободил Лалу от последних сомнений. Если потерь не избежать, зачем таиться и сдерживаться? Пора прислушаться к своим собственным желаниям.
А Лале хотелось испечь с Элаем хлеб.
Мальчишкой он прибегал на царские кухни, привлеченный запахом сдобы, и видел, как рабы месили тесто, и повара выпекали хлеб. Белый – для хозяйского стола. Серый – для воинов, черный – чтобы раздать бедноте в первый день новой луны.
– Сейчас я бы порадовался самой простой лепешке. Темной, как грозовое небо, – усмехался Элай.
На окраине города стояла мельница, ее жернова оказались еще целыми.
В полях как раз созрели мелкие зерна одичавших пшеницы и ячменя. Мука вышла грубого помола, с частичками шелухи, но Элай настаивал, что из нее можно сделать лепешки. Лала приготовила большую бадью, чтобы месить тесто.
И задумала для себя особое превращение.
Еще до расцвета она забралась в гору к тому месту, где тоже стоял храм Лирне – богине утра. Жрицы высаживали у входа особое растение – застенчивую фиалку, цветки которой открывались на заре, и нежные лепестки опадали уже к полудню. Фиалку считали растением Лирны и вплетали в венки невесты в день свадьбы.
Храм избежал ярости чудовища, потому что находился на высоком склоне, и фиалка разрослась, заняв почти всю лужайку.
Лале нужны были еще нераспустившиеся бутоны. Много. Две полные горсти.
Она едва успела наполнить мешочек из плотной ткани, как утро уже расстелило по морю глянцевую скатерть, приглашая к первому завтраку облака.
До жары еще долго, а с висков Лалы, по шее и ложбинке меж грудей текли ручьи пота. Подъем вышел сложным – по каменистому пути не пройдешь на трех хвостах, если только вскарабкаешься почти ползком. Не отдохнув, она осталась на коленях и задыхаясь от усталости, собирала нежные бутоны. В какой-то миг боль во всем теле переросла в раздражение, совсем чуть-чуть – и вспыхнет злоба. В зелени травы уже заметались голубые огоньки. Высыпать бы весь сбор на землю, растоптать! А лучше оставить солнечным лучам – цветки пожухнут, не раскрывшись. Спуститься вниз и найти человека, пока внутри пылает холодный огонь…
Над горизонтом поднимался тонкий диск солнца. Приветствуя светило, запели птицы. Летучие рыбы выпрыгивали из волн в безмолвном танце. Умиротворяющая красота утра усмирила злобу Лалы, возвращая надежду, что задуманное получится.
К ночи особый напиток был готов, Лала выпила его и проснулась на следующий день в своем прежнем теле. Ненадолго. До тех пор, пока солнце достигнет зенита – сколько времени отведено цветению застенчивой фиалки.
Целых полдня Лала могла провести с человеком, не таясь и не думая постоянно о своих хвостах. Чувствуя себя изящной и с легкой поступью. Прекрасной. Какой однажды была.
Слепой мужчина прислушался к ее движениям:
– Сегодня ты одета иначе. В одежду без тяжелых складок и не такую длинную.
Элай поворачивал к Лале лицо и смотрел своими незрячими глазами, не мигая. Молчал больше обычного. А Лала терялась от пристального взгляда, представляя, что мужчина ее видит и наслаждается ее красотой.
Лохань была узкой и длинной, но руки Лалы и Элая часто соприкасались, пока они вдвоем месили тесто. И каждый раз Лала едва сдерживалась, чтобы не задрожать всем телом.
Они были болезненно приятными – эти легкие прикосновения. На миг. Как бы невзначай.
Один раз Элай задержал ее ладонь в своей, пальцы скользили и переплетались. Вода, клейкое месиво, огрубевшая обветренная кожа, легкое пожатие и драгоценное тепло крекой руки. Столько разных прикосновений…
Лала потом прислоняла ладони к щекам и груди, пытаясь сохранить, что чувствовала, в своем теле.
***
После того утра она держалась от Элая подальше. Слишком сильным было искушение снова обратиться к заклинанию. А у Лалы все меньше оставалось сил, все больше их требовалось на возведение щитов от кораблей и сдерживание псов.
К тому же застенчивая фиалка отцветала быстро. Одни листья не давали стойкого эффекта. Что, если выпив отвара, вместо ног Лала получит рыбий хвост? Будет тогда беспомощно извиваться на земле...
Элай, конечно же, все заметил и пристал с расспросами.
– Ты избегаешь меня? Почему?
– Девушке нельзя притрагиваться к чужому мужчине. Только к жениху. И то до свадьбы не позволяется ничего больше, кроме пожатия рук или поцелуя в щеку. А ты мне не жених.
– Не жених, – отозвался Элай. Помолчал. – Лала, ты не откажешься погостить в моем дворце?
Она не спешила с ответом.
– Тогда в полисе. Он очень красивый. Его жители довольны жизнью, поэтому щедры и гостеприимны. Поедем со мной? Я назначу твоему жениху хорошее жалование. Вам понравится жить на нашем острове.
Слушая мужской голос, Лала перекатывала в голове каждый звук перламутровыми жемчужинами и прятала в заветные уголки памяти.
Пообещала переехать жить в незнакомое царство.
Попросила спеть для нее.
***
Время, которое раньше неуклюже ползло, теперь летело. День сменялся ночью, один пурпурный закат – другим, восторженно-розовым восходом.
Откуда-то взялось множество забот.
