Если для занятия своей профессией они проходят специальное обучение, (существует много столетий и это действительно наука!), получают лицензию и допуск для работы на определённой территории – всё становится на свои места. Ими не брезгуют, их ни откуда не выгоняют, не оскорбляют и даже наоборот – ими восхищаются поэты, художники приглашают их в качестве моделей для произведений искусства, а люди знатные обращаются с ними, как с дамами и не стесняются появиться в обществе с такой спутницей. Неужели это плохо? Чем это плохо и кому от этого плохо? По-моему, плохо, это когда государство, призванное защищать граждан, отбирает у них средства к пропитанию. Плохо, когда девчонки, которых выгнали из публичного дома, идут на обочину дороги, где любой мерзавец может их оскорбить, обидеть, ограбить и даже убить, а полицейский, поставленный обществом для того, чтобы защищать беззащитных от бессовестных, собирает с них дань под угрозой того, что может прогнать с места и не дать заработать на жизнь. Плохо, когда их берёт под своё крыло преступность, которой безразлично здоровы они или нет и каково их душевное состояние. Плохо, когда каждая швабра плюёт им вслед и безнаказанно хамит, кичась собственными «добродетелями», в то время как у неё самой в душе настоящая помойка...
- Интересно, а что бы ты сказал, если бы узнал, что я занимаюсь проституцией? – Спросила Анджелика, сузив глаза.
Огнеплюй посмотрел на неё долгим взглядом, в котором сочетались нежность, сочувствие и насмешка.
- Не знаю. – Честно ответил он. – Не знаю, только потому, что мне известно, что это не так. Никто из нас не представляет достаточно точно, как он поведёт себя, что скажет и что сделает в той или иной ситуации, пока действительно в ней не окажется. Можно лишь предполагать. Так вот – я предполагаю, что был бы удивлён, но это не вызвало бы у меня мыслей, вроде – «Как низко пали потомки Самбульо!» Я принял бы тебя такой, какая ты есть и радовался бы тому, что имел счастье встретиться с тобой в этих мирах.
Это было сказано с такой искренностью, что у Анджелики слёзы навернулись на глаза. Но ей хотелось выяснить всё до конца, и потому она спросила:
- Так ты думаешь, нам стоило принять предложение того фермера? Ведь он предлагал неплохо заработать!
- Ни в коем случае! Я ни за что не допустил бы этого.
- Но почему же? Ты же ведь сам только что говорил...
- Ты видимо не слишком внимательно меня слушала, внучка! Я говорил о женщинах избравших плотскую любовь своей профессией, об особенностях которой я только что рассказывал, как в положительном, так и в отрицательном смысле. Конечно, я не считаю за великий грех разовый заработок непрофессионалок, попавших в безвыходное положение. Но ты сейчас не находишься в безвыходном положении, ведь у тебя есть мы. Я же со своей стороны перестал бы считать себя драконом, если бы отдал тебя и Мег этому хряку, чтобы потом воспользоваться заработанными вами деньгами. Поэтому я сказал ему, чтобы он убирался подобру-поздорову, пока я не заставил его подавиться этими самыми деньгами. Вот что! Хватит рассуждать о сложностях человеческого бытия, а давайте зажарим вот эту красотку!
С этими словами он извлёк из своего объёмистого мешка упитанную индейку и принялся её ощипывать.
- Слушай, дедуля! – Со смехом спросила Анджелика. – А что твоя философия говорит по поводу воровства?
- Что касается этого, столь осуждаемого людьми явления, - не моргнув глазом и не прекращая работы, ответил Огнеплюй, - я могу рассказать тебе следующее...
* * *
Злося (входит): Здравствуйте, падре Микаэль!
Злорд (из-под одеяла): Здравствуй, дитя моё! Проходи, садись вот здесь,
на стульчик.
Злося: Что с вами, падре Микаэль? Я совсем не узнаю ваш голос!
Злорд: Ничего страшного, дитя моё! Просто я что-то неважно себя
чувствую.
Злося: Ой! Давайте я сбегаю за доктором!
Злорд: Нет, нет! Не надо доктора. Лучше скажи, что ты принесла мне
сегодня?
Злося: Немного яблок, пирог, испеченный Злушей, баночку сметаны и
горшочек масла. А вы уверены, что не надо позвать доктора, падре
Микаэль?
Злорд: Конечно, я уверен, добрая девушка! Доктор нам только помешает.
То есть, я хотел сказать, что мне уже гораздо лучше. Ну, прям
почти совсем хорошо! Когда ты рядом, мне всегда хорошо,
э-э, почти совсем! Сделай милость, подойди поближе, а то я плохо
вижу тебя!
Злося (приближается к кровати с балдахином): Немудрено, что вы меня
не видите – здесь так темно, и шторы закрыты, а ещё этот балдахин.
Злорд: Очень хорошо, что темно! То-есть, я хочу сказать, что свет
мне не нравится, потому и темно. Подойди ещё поближе!
Злося (подходит): Странно, раньше вы говорили, что любите солнце... А
зачем вам такие большие очки, падре Микаэль?
Злорд: Это чтобы лучше видеть тебя, дитя моё! Ещё ближе!
Злося: А зачем вы натянули ночной колпак на самые уши, падре Микаэль?
Злорд: Это чтобы лучше слышать тебя, дитя моё! Разве ты не знаешь, что
звуки усиливаются, когда проходят через шерсть? Дай мне свою
руку!
Злося (ставит корзинку на стульчик и протягивает ему руку): А почему
у вас такая жилистая костлявая рука, пад...
Злорд (хватает её за руку и утаскивает под балдахин): А это, чтобы ты
не слишком брыкалась, дитя моё!
...............................................................
Боль была тупой, тяжёлой и такой сильной, что грозила снова отключить сознание. Некоторое время он боялся пошевелиться, потому что от каждого незначительного движения боль начинала пульсировать, а это было намного мучительнее.
Но не лежать же вот так, без движения, в полной темноте и неизвестности! Надо что-то делать и прежде всего, выяснить, где он и... кто он...
Прежде всего – он лежит на чём-то твёрдом и холодном, но ему самому не холодно. Воздух неподвижный, ни единого ветерка. Пахнет пылью, темно...
Ясно! Он в закрытом помещении без окон, потому что если бы были окна, то даже сквозь плотные шторы самой глухой ночью проникло бы хоть немного света.
Так что же, он в тюрьме? Очень даже может быть. Но тогда почему он на полу, а не на нарах? Нет, это не тюрьма.
А почему собственно - тюрьма? Он что, преступник?
Как раз этого он вспомнить не мог. Хотя ощущения, что он преступник не было, но почему-то тюрьма была ему хорошо знакома. И ассоциации с ней были вовсе не такие уж скверные. Тепло, кормят, есть, где спать. Не так уж плохо, если надзиратель попадётся не слишком сволочной. Выпить не дают, зато всегда есть с кем поговорить по душам, и никто при этом не отскакивает от тебя в ужасе, как это бывает на... улице.
Улица? А что, улица? С ней тоже что-то связано, точнее, очень много связано, почти всё... Но почему?
Он попробовал сесть и это у него получилось. Боль полыхнула ещё разок и стала угасать. Немного кружилась голова, но мозги, как будто встали на место. (А что, они не на месте были?)
Ощупал голову – вроде цела, но на затылке изрядная шишка. Крепко приложился, значит. Или приложили...
Так что там с улицей? Воспоминания о ней самые разные. Тёплое солнышко и мягкая травка летом. Стужа зимой, но в то же время именно зимой происходит вся красота и сказочность Рождества. А ещё в рождественские дни чаще удаётся вкусно пожрать, потому что во время праздников люди добрее...
Люди. Они такие разные. Большинство равнодушных, но есть и откровенные сволочи. Причём те, кто гонит от себя словами или даже пинками, ещё ничего. Такие, сегодня ругаются, а завтра могут дать на выпивку. Хуже всего те, которые, едва завидев тебя издалека, начинают звать полицию и радуются, глядя, как копы охаживают беззащитного дубинками и волокут в участок.
А ведь он таким ничего не сделал! Он был невиновен даже в краже пирожков с лотка у торговки, в чём она его не раз обвиняла. Подбирал упавшие, да, было, но чтобы взять с лотка и сунуть в карман – никогда!
Копы. Разные, как и все люди. Иным разве что крыльев не хватало, чтобы называться ангелами. Помнится, один всё здоровался с ним, когда заступал на пост. Поболтать останавливался, мог и пару центов подкинуть, хоть у самого карманы были пустые. Но случались и такие, которым не в копы следовало поступать, а сразу в цепные псы!
Он никогда не забудет слова одного копа, подкреплённые ударом дубинки по почкам:
- Если ты, Мик, ещё раз здесь появишься...
Он хлопнул себя ладонью по лбу. Мик! Ну, конечно же! Его зовут – Мик, и он... бомж...
Сразу всё вспомнилось. Точнее не всё. Он не помнил того, что было раньше «улицы», и того, что было позже. (А что, «улица» кончилась?) Зато саму улицу он помнил хорошо – огромные дома, киоск на углу и газетная будка за которыми был его уголок. Городской парк рядом. А ещё, там был славный малый – дворник по фамилии Быкович. Такой здоровенный, что и впрямь на быка был похож, но добрый, как трёхмесячный телёнок. Что-то с ним такое случилось...
Нет, вспомнил он явно не всё. Что-то случилось. Произошли какие-то перемены, события, которые перевернули жизнь Быковича, бомжа Мика и даже зловредного полицейского, гонявшего его с излюбленного места. Но здесь память обрывалась, несмотря на то, что он чувствовал – вспомнить всё просто необходимо. От этого зависит многое. Например, его жизнь, а также жизни и судьбы нескольких людей. Хороших людей!
Внезапно в двух шагах от сидящего на полу Мика открылась настежь дверь, сквозь которую хлынул поток яркого света. Впрочем, этот свет показался ему ярким после пребывания в кромешной темноте. На самом деле он был совсем не ярким, а даже весьма тусклым и поэтому глаза привыкли к нему за пару секунд. А ещё через пару секунд Мик понял, что находится в каком-то чулане с вёдрами, мётлами и прочим инвентарём для уборки и наведения порядка, а в дверном проёме стоит человек, представляющийся ему сейчас тёмным силуэтом.
..............................................................
Злоримор (подслеповато сощурясь): Та-ак, где тут была хозяйская
заначка? Ему-то, хозяину то-есть, она теперь ни к чему.
Что-нибудь уж одно – либо любовь, либо выпивка. Хозяин у
меня молодой, грех ему себя на выпивку изводить. Молодое
дело – любовь! Эх, хе-хе, а наше стариковское...
(замечает Мика, сидящего на полу)
Ай! Кто это здесь?
Мик: Извините, любезный! Не могли бы вы мне помочь?
Злоримор: Падре Микаэль? Что вы здесь делаете?
Мик (удивлённо): Как вы меня назвали?
(вдруг хватается за голову, как будто что-то вспомнил)
Ах, да!.. Но ведь вы же – сэр Злоскервиль, хозяин поместья!
Злоримор: Какой я вам хозяин? Я – Злоримор, дворецкий. Хозяин велел
мне его именем назваться, а сам назвался моим, чтобы к
злыревой племяннице – Злосе, подкатить. Он думает, что если
она узнает кто он такой на самом деле, то будет его чураться,
потому что она ему не ровня. Может и правильно думает, а
может... Но вы мне не ответили, падре Микаэль, чего это вы в
чулан залезли-то?
Мик (делая над собой усилие): Я не... Кажется, я догадываюсь. Ко мне
сегодня в комнату вошёл какой-то странно одетый человек, и
сказал, что он псарь в поместье сэра Злоскервиля.
Злоримор: Ишь чего удумал? Псарь! У нас и псарни-то нет. Злоскервили
уж триста лет собак не держат, с тех пор, как... Но я перебил
вас, падре Микаэль, продолжайте, пожалуйста!
Мик: Так вот, этот человек сказал мне, что Злося умоляет помочь ей в
одном деликатном деле, а в каком именно, она расскажет сама,
потому что может сообщить это только мне лично. А ещё он сказал,
что сюда она прийти не может, и ждёт меня в одном уединённом
покое, в который он немедля меня проводит, если я согласен
помочь. Конечно, я немедленно подхватился и пошёл с ним!
Помню, что он открыл эту дверь и велел мне идти вперёд. Я сделал
шаг в темноту... и больше я ничего не помню.
Злоримор: А как он выглядел?
Мик: Высокий, худой, с резкими чертами лица и длинным носом. Из
одежды я запомнил меховую куртку и сапоги со шпорами.
Злоримор: Так это ж Злорд! Я видел, как он с заднего двора в дом входит.
Тогда ещё подумал – а что это такой важный гость чёрным
ходом идёт, может дело у него, какое секретное? А он, видать,
решил здесь Злосю перехватить. Вот каналья! Злырь, его
дворецкий, рассказывал, что он давно уже вокруг неё
увивается...
Мик: Боже мой! Ведь девушка может быть в опасности!
Злоримор: Точно, может! Злорд известный охотник до горничных, ни
одну не пропускает. Надо бы сказать хозяину...
Мик: Некогда искать вашего хозяина! Бежим скорее на выручку
бедняжке, только возьмём вот эти мётлы!
Злоримор: Это дело! А мётлы нам зачем?
Мик: Я – старик, вы – старик, а противник наш ещё не стар, достаточно
силён, может быть вооружён и конечно беспощаден. Голову мне
едва не проломил...
Злоримор: Так мы что, будем лупить Злорда мётлами? Вот это да! Такого
я ни за что не пропущу!
(хватают каждый по метле и убегают)
.....................................................................
Злоскервиль (один): Ну, где же Злося? Куда запропастилась эта глупая
девчонка? Нет! Эта... самая чудесная, самая лучшая
девушка на свете! Ах, о чём это я? Она ведь мне не ровня...
И что с того? Я люблю её, и какая разница, ровня она мне
или не ровня? Что это вообще за глупости – «ровня – не
ровня»? Была бы ровня, лучше бы не стала, наоборот...
Стоп! Что это я несу? Вроде не пил уже несколько дней, а
на ум идут всякие бредни. Кому вообще нужен коньяк,
если на свете существуют девушки? Э-э, поправочка –
если на свете существует Злося! Господи, я же готов
бросить к её ногам всё! Поместье, состояние, древнее имя
Злоскервилей! Кому нужна эта знатность, если ты один?
Это же просто пыль!.. Но, где же моя любимая, в самом
деле? Может быть, её что-то задержало? Или она пошла
другой дорогой? Но тогда она должна была пройти через
северную калитку и мы, наверное, разминулись. В таком
случае она уже у нашего больного. Жаль, я ведь так
- Интересно, а что бы ты сказал, если бы узнал, что я занимаюсь проституцией? – Спросила Анджелика, сузив глаза.
Огнеплюй посмотрел на неё долгим взглядом, в котором сочетались нежность, сочувствие и насмешка.
- Не знаю. – Честно ответил он. – Не знаю, только потому, что мне известно, что это не так. Никто из нас не представляет достаточно точно, как он поведёт себя, что скажет и что сделает в той или иной ситуации, пока действительно в ней не окажется. Можно лишь предполагать. Так вот – я предполагаю, что был бы удивлён, но это не вызвало бы у меня мыслей, вроде – «Как низко пали потомки Самбульо!» Я принял бы тебя такой, какая ты есть и радовался бы тому, что имел счастье встретиться с тобой в этих мирах.
Это было сказано с такой искренностью, что у Анджелики слёзы навернулись на глаза. Но ей хотелось выяснить всё до конца, и потому она спросила:
- Так ты думаешь, нам стоило принять предложение того фермера? Ведь он предлагал неплохо заработать!
- Ни в коем случае! Я ни за что не допустил бы этого.
- Но почему же? Ты же ведь сам только что говорил...
- Ты видимо не слишком внимательно меня слушала, внучка! Я говорил о женщинах избравших плотскую любовь своей профессией, об особенностях которой я только что рассказывал, как в положительном, так и в отрицательном смысле. Конечно, я не считаю за великий грех разовый заработок непрофессионалок, попавших в безвыходное положение. Но ты сейчас не находишься в безвыходном положении, ведь у тебя есть мы. Я же со своей стороны перестал бы считать себя драконом, если бы отдал тебя и Мег этому хряку, чтобы потом воспользоваться заработанными вами деньгами. Поэтому я сказал ему, чтобы он убирался подобру-поздорову, пока я не заставил его подавиться этими самыми деньгами. Вот что! Хватит рассуждать о сложностях человеческого бытия, а давайте зажарим вот эту красотку!
С этими словами он извлёк из своего объёмистого мешка упитанную индейку и принялся её ощипывать.
- Слушай, дедуля! – Со смехом спросила Анджелика. – А что твоя философия говорит по поводу воровства?
- Что касается этого, столь осуждаемого людьми явления, - не моргнув глазом и не прекращая работы, ответил Огнеплюй, - я могу рассказать тебе следующее...
* * *
Глава 32. «А зачем тебе, бабушка, такие большие...»
Злося (входит): Здравствуйте, падре Микаэль!
Злорд (из-под одеяла): Здравствуй, дитя моё! Проходи, садись вот здесь,
на стульчик.
Злося: Что с вами, падре Микаэль? Я совсем не узнаю ваш голос!
Злорд: Ничего страшного, дитя моё! Просто я что-то неважно себя
чувствую.
Злося: Ой! Давайте я сбегаю за доктором!
Злорд: Нет, нет! Не надо доктора. Лучше скажи, что ты принесла мне
сегодня?
Злося: Немного яблок, пирог, испеченный Злушей, баночку сметаны и
горшочек масла. А вы уверены, что не надо позвать доктора, падре
Микаэль?
Злорд: Конечно, я уверен, добрая девушка! Доктор нам только помешает.
То есть, я хотел сказать, что мне уже гораздо лучше. Ну, прям
почти совсем хорошо! Когда ты рядом, мне всегда хорошо,
э-э, почти совсем! Сделай милость, подойди поближе, а то я плохо
вижу тебя!
Злося (приближается к кровати с балдахином): Немудрено, что вы меня
не видите – здесь так темно, и шторы закрыты, а ещё этот балдахин.
Злорд: Очень хорошо, что темно! То-есть, я хочу сказать, что свет
мне не нравится, потому и темно. Подойди ещё поближе!
Злося (подходит): Странно, раньше вы говорили, что любите солнце... А
зачем вам такие большие очки, падре Микаэль?
Злорд: Это чтобы лучше видеть тебя, дитя моё! Ещё ближе!
Злося: А зачем вы натянули ночной колпак на самые уши, падре Микаэль?
Злорд: Это чтобы лучше слышать тебя, дитя моё! Разве ты не знаешь, что
звуки усиливаются, когда проходят через шерсть? Дай мне свою
руку!
Злося (ставит корзинку на стульчик и протягивает ему руку): А почему
у вас такая жилистая костлявая рука, пад...
Злорд (хватает её за руку и утаскивает под балдахин): А это, чтобы ты
не слишком брыкалась, дитя моё!
...............................................................
Боль была тупой, тяжёлой и такой сильной, что грозила снова отключить сознание. Некоторое время он боялся пошевелиться, потому что от каждого незначительного движения боль начинала пульсировать, а это было намного мучительнее.
Но не лежать же вот так, без движения, в полной темноте и неизвестности! Надо что-то делать и прежде всего, выяснить, где он и... кто он...
Прежде всего – он лежит на чём-то твёрдом и холодном, но ему самому не холодно. Воздух неподвижный, ни единого ветерка. Пахнет пылью, темно...
Ясно! Он в закрытом помещении без окон, потому что если бы были окна, то даже сквозь плотные шторы самой глухой ночью проникло бы хоть немного света.
Так что же, он в тюрьме? Очень даже может быть. Но тогда почему он на полу, а не на нарах? Нет, это не тюрьма.
А почему собственно - тюрьма? Он что, преступник?
Как раз этого он вспомнить не мог. Хотя ощущения, что он преступник не было, но почему-то тюрьма была ему хорошо знакома. И ассоциации с ней были вовсе не такие уж скверные. Тепло, кормят, есть, где спать. Не так уж плохо, если надзиратель попадётся не слишком сволочной. Выпить не дают, зато всегда есть с кем поговорить по душам, и никто при этом не отскакивает от тебя в ужасе, как это бывает на... улице.
Улица? А что, улица? С ней тоже что-то связано, точнее, очень много связано, почти всё... Но почему?
Он попробовал сесть и это у него получилось. Боль полыхнула ещё разок и стала угасать. Немного кружилась голова, но мозги, как будто встали на место. (А что, они не на месте были?)
Ощупал голову – вроде цела, но на затылке изрядная шишка. Крепко приложился, значит. Или приложили...
Так что там с улицей? Воспоминания о ней самые разные. Тёплое солнышко и мягкая травка летом. Стужа зимой, но в то же время именно зимой происходит вся красота и сказочность Рождества. А ещё в рождественские дни чаще удаётся вкусно пожрать, потому что во время праздников люди добрее...
Люди. Они такие разные. Большинство равнодушных, но есть и откровенные сволочи. Причём те, кто гонит от себя словами или даже пинками, ещё ничего. Такие, сегодня ругаются, а завтра могут дать на выпивку. Хуже всего те, которые, едва завидев тебя издалека, начинают звать полицию и радуются, глядя, как копы охаживают беззащитного дубинками и волокут в участок.
А ведь он таким ничего не сделал! Он был невиновен даже в краже пирожков с лотка у торговки, в чём она его не раз обвиняла. Подбирал упавшие, да, было, но чтобы взять с лотка и сунуть в карман – никогда!
Копы. Разные, как и все люди. Иным разве что крыльев не хватало, чтобы называться ангелами. Помнится, один всё здоровался с ним, когда заступал на пост. Поболтать останавливался, мог и пару центов подкинуть, хоть у самого карманы были пустые. Но случались и такие, которым не в копы следовало поступать, а сразу в цепные псы!
Он никогда не забудет слова одного копа, подкреплённые ударом дубинки по почкам:
- Если ты, Мик, ещё раз здесь появишься...
Он хлопнул себя ладонью по лбу. Мик! Ну, конечно же! Его зовут – Мик, и он... бомж...
Сразу всё вспомнилось. Точнее не всё. Он не помнил того, что было раньше «улицы», и того, что было позже. (А что, «улица» кончилась?) Зато саму улицу он помнил хорошо – огромные дома, киоск на углу и газетная будка за которыми был его уголок. Городской парк рядом. А ещё, там был славный малый – дворник по фамилии Быкович. Такой здоровенный, что и впрямь на быка был похож, но добрый, как трёхмесячный телёнок. Что-то с ним такое случилось...
Нет, вспомнил он явно не всё. Что-то случилось. Произошли какие-то перемены, события, которые перевернули жизнь Быковича, бомжа Мика и даже зловредного полицейского, гонявшего его с излюбленного места. Но здесь память обрывалась, несмотря на то, что он чувствовал – вспомнить всё просто необходимо. От этого зависит многое. Например, его жизнь, а также жизни и судьбы нескольких людей. Хороших людей!
Внезапно в двух шагах от сидящего на полу Мика открылась настежь дверь, сквозь которую хлынул поток яркого света. Впрочем, этот свет показался ему ярким после пребывания в кромешной темноте. На самом деле он был совсем не ярким, а даже весьма тусклым и поэтому глаза привыкли к нему за пару секунд. А ещё через пару секунд Мик понял, что находится в каком-то чулане с вёдрами, мётлами и прочим инвентарём для уборки и наведения порядка, а в дверном проёме стоит человек, представляющийся ему сейчас тёмным силуэтом.
..............................................................
Злоримор (подслеповато сощурясь): Та-ак, где тут была хозяйская
заначка? Ему-то, хозяину то-есть, она теперь ни к чему.
Что-нибудь уж одно – либо любовь, либо выпивка. Хозяин у
меня молодой, грех ему себя на выпивку изводить. Молодое
дело – любовь! Эх, хе-хе, а наше стариковское...
(замечает Мика, сидящего на полу)
Ай! Кто это здесь?
Мик: Извините, любезный! Не могли бы вы мне помочь?
Злоримор: Падре Микаэль? Что вы здесь делаете?
Мик (удивлённо): Как вы меня назвали?
(вдруг хватается за голову, как будто что-то вспомнил)
Ах, да!.. Но ведь вы же – сэр Злоскервиль, хозяин поместья!
Злоримор: Какой я вам хозяин? Я – Злоримор, дворецкий. Хозяин велел
мне его именем назваться, а сам назвался моим, чтобы к
злыревой племяннице – Злосе, подкатить. Он думает, что если
она узнает кто он такой на самом деле, то будет его чураться,
потому что она ему не ровня. Может и правильно думает, а
может... Но вы мне не ответили, падре Микаэль, чего это вы в
чулан залезли-то?
Мик (делая над собой усилие): Я не... Кажется, я догадываюсь. Ко мне
сегодня в комнату вошёл какой-то странно одетый человек, и
сказал, что он псарь в поместье сэра Злоскервиля.
Злоримор: Ишь чего удумал? Псарь! У нас и псарни-то нет. Злоскервили
уж триста лет собак не держат, с тех пор, как... Но я перебил
вас, падре Микаэль, продолжайте, пожалуйста!
Мик: Так вот, этот человек сказал мне, что Злося умоляет помочь ей в
одном деликатном деле, а в каком именно, она расскажет сама,
потому что может сообщить это только мне лично. А ещё он сказал,
что сюда она прийти не может, и ждёт меня в одном уединённом
покое, в который он немедля меня проводит, если я согласен
помочь. Конечно, я немедленно подхватился и пошёл с ним!
Помню, что он открыл эту дверь и велел мне идти вперёд. Я сделал
шаг в темноту... и больше я ничего не помню.
Злоримор: А как он выглядел?
Мик: Высокий, худой, с резкими чертами лица и длинным носом. Из
одежды я запомнил меховую куртку и сапоги со шпорами.
Злоримор: Так это ж Злорд! Я видел, как он с заднего двора в дом входит.
Тогда ещё подумал – а что это такой важный гость чёрным
ходом идёт, может дело у него, какое секретное? А он, видать,
решил здесь Злосю перехватить. Вот каналья! Злырь, его
дворецкий, рассказывал, что он давно уже вокруг неё
увивается...
Мик: Боже мой! Ведь девушка может быть в опасности!
Злоримор: Точно, может! Злорд известный охотник до горничных, ни
одну не пропускает. Надо бы сказать хозяину...
Мик: Некогда искать вашего хозяина! Бежим скорее на выручку
бедняжке, только возьмём вот эти мётлы!
Злоримор: Это дело! А мётлы нам зачем?
Мик: Я – старик, вы – старик, а противник наш ещё не стар, достаточно
силён, может быть вооружён и конечно беспощаден. Голову мне
едва не проломил...
Злоримор: Так мы что, будем лупить Злорда мётлами? Вот это да! Такого
я ни за что не пропущу!
(хватают каждый по метле и убегают)
.....................................................................
Злоскервиль (один): Ну, где же Злося? Куда запропастилась эта глупая
девчонка? Нет! Эта... самая чудесная, самая лучшая
девушка на свете! Ах, о чём это я? Она ведь мне не ровня...
И что с того? Я люблю её, и какая разница, ровня она мне
или не ровня? Что это вообще за глупости – «ровня – не
ровня»? Была бы ровня, лучше бы не стала, наоборот...
Стоп! Что это я несу? Вроде не пил уже несколько дней, а
на ум идут всякие бредни. Кому вообще нужен коньяк,
если на свете существуют девушки? Э-э, поправочка –
если на свете существует Злося! Господи, я же готов
бросить к её ногам всё! Поместье, состояние, древнее имя
Злоскервилей! Кому нужна эта знатность, если ты один?
Это же просто пыль!.. Но, где же моя любимая, в самом
деле? Может быть, её что-то задержало? Или она пошла
другой дорогой? Но тогда она должна была пройти через
северную калитку и мы, наверное, разминулись. В таком
случае она уже у нашего больного. Жаль, я ведь так
