— Да. Они чудесные и невероятно одинаковые. Я никогда не видела близнецов или близняшек и не думаю, что не смогу их различать. И ещё я никогда не работала с детьми или вообще где-то ещё. Боюсь, что Эрик возложил на меня слишком большую ответственность. — Я начинала паниковать и уже готова была сбежать отсюда.
— Прекратить, — слегка воскликнула она. — Не паникуй. Ребята, идите сюда. — Мальчишки тут же подошли к нам. — Вот смотри. У Тима над бровью есть шрам, это он очень неудачно упал с велосипеда. У Конора такого нет. Хотя бы по этому признаку ты сможешь их различать. А вообще, они абсолютно разные. Ты привыкнешь.
Я смотрела на них всех и чувствовала себя не в своей тарелке. Они семья. Они счастливы. А я одна. У меня больше не было семьи. И будто прочитав мои мысли, Ханна взяла мою руку в свою и крепко сжала.
— Я соболезную тебе. Знаю, что это тяжело. Но поверь, они хотели бы, чтобы ты двигалась дальше, — она сочувствующе улыбнулась. — Всё на этом свете проходит. И даже самая невыносимая боль, которая пожирает тебя сейчас, пройдёт. Даже та, от которой ты думаешь, что не оправишься никогда, и которая изуродовала твоё сердце, наградив его кучей шрамов разного размера. Она, поверь мне, милая, уйдет сама в тот момент, когда что-то внутри тебя её отпустит, не в силах больше с ней справляться, или, как знать, быть может, кто-то там наверху решает, что хватит с тебя, довольно, намучилась. В любом случае, как бы ни была сейчас сильна твоя боль, помни, что однажды она уйдёт, чтобы освободить место для радости. И ты должна будешь её принять. Не сопротивлялся и никогда не позволяй себе думать, что ты этого не достойна.
— Спасибо вам. — На мои глаза навернулись слёзы, и я едва удержала себя в руках, чтобы не разревется тут, у всех на глазах.
— Давай я расскажу тебе, чем ты сможешь заниматься. Чем сможешь помогать мне и Эрику. — При упоминании о нем, у меня в груди все стянулось в один тугой узел. Я не смогу, наверное, с ним жить, работать. Это будет пытка. Я не понимала что, но к нему у меня есть какие-то необъяснимые чувства, которые пока я сама не могла понять.
— Простите, но я, наверно, не смогу работать и жить здесь. Не смогу быть вам полезной или удобной для Эрика. Это была ошибка.
— Нет, нет и нет, моя дорогая. Даже думать забудь о том, что ты уйдёшь. По крайней мере, пока вы с Эриком не пришли к этому вместе. И ещё позволь мне дать тебе совет, как женщине, прожившей в браке скоро сорок три года. — Она все также держала меня за руку и отвела в сторонку, видимо, чтобы её муж не слышал наш разговор, но толку нет, она говорила недостаточно тихо, чтобы он не мог нас слышать. — Милая моя девочка, ты можешь пойти на компромисс с мужчиной, где-то уступить, где-то промолчать. Можешь быть ласковой, отзывчивой, можешь быть доброй или до безумия понимающей женщиной. Можешь выбрать любой путь, куда поведёт сердце. Но! Никогда, запомни мои слова, даже во имя сердца, или во имя сохранения отношений, не становись удобной! Понимаешь? — Я отрицательно покачала головой, на самом деле не понимая, что это значило в этом контексте. И видя этот жирный знак вопроса на моём лице, Ханна начала мне разжёвывать: — Удобная женщина, милая моя, — как удобная вещь, которой пользуются по мере необходимости. У вещи нет характера, желаний, стремления. У вещи есть только один жирный плюс — удобство. Когда вещь нужна — она выполняет прихоть хозяина, а когда не нужна — отшвыривается в дальний угол. Удобная женщина в своей жизни боится лишь одного — стать неудобной. Она готова сложить лапки и быть смирной, готова засунуть поглубже своё мнение, готова терпеть любые издевательства и унижения, лишь бы «милый» был рядом... Ужасное зрелище наблюдать, как удобная женщина превращается в бесхребетную курицу, которую в любой момент пустят в расход. А поверь мне, это так и будет. Такая женщина всегда звонит первой. Решает проблемы, пробивая толстый лёд в одиночку, лишь бы не тревожить вконец охеревшего мужика, которому и дела до неё нет. Готова ждать годами предложения руки и сердца, тешась надеждой, что это произойдёт, а пока, находясь в режиме ожидания, ей не сложно в качестве сожительницы обстирывать и кормить свою звезду пленительного счастья. А этой «звезде» за радость держать в доме бесплатную прислугу, вешать лапшу своими обещаниями, а при подходе срока «гарантийного обслуживания» — заменить на более «свежую прислугу». — Она так говорила об этом, как будто была в такой ситуации и теперь хотела просто предостеречь меня. — Так что, милая моя девочка, уверена, что у тебя есть чувство собственного достоинства, и таких мужчин ты с пинка будешь отправлять в утиль. Любящий мужчина или хотя бы тот, кто будет дорожить тобой, уважать тебя, сам будет вкладывать в тебя эмоциональные и финансовые ресурсы. А когда мужчине удобно с тобой — вкладываешься только ты. Никогда не позволяй обращаться с собой, как с вещью, и помни, — ты рождена на эту землю для гораздо большего, нежели для обслуживания того, кто даже не достоин тебя. И если ты считаешь, что он достоин, то будь здесь и сражайся. Он сдастся, если все искренне и взаимно. Поверь, уж я-то его знаю. — Она мило улыбнулась и, отпустив мою руку, пошла накрывать на стол. Неужели на моём лице жирным шрифтом написанно, что мне нравился Эрик? Или с чего она это взяла вообще? Ведь даже я ещё не разобралась в том, что происходит, и что я испытываю к нему...
Ева
Все оставшееся время мы провели, разговаривая обо всем и ни о чем одновременно. И судя по тому, что Эрик так и не спустился к нам, то дома его не было. А спрашивать я не хотела. Сама не знала, как себя вести и что говорить после того, что произошло вчера. Ханна рассказывала мне о том, как росли мальчики, кто из них что любит. И они на самом деле очень разные. Один спокойный, другой — сломи голову. Я поверить не могла, что им в таком раннем возрасте пришлось остаться без мамы, это ужасно страшно и несправедливо. Дети должны расти в полной семье, где есть отец и мать, которые любят и оберегают.
— Так, почему ты не пошла по стопам своих родителей? — спросила Ханна, пока мы убирали посуду со стола, тем временем Билл играл с мальчишками в какую-то замысловатую логическую игру. Я в этом была не сильна абсолютно и надеялась, мне этого делать не придется. Уж очень не хотелось выглядеть идиоткой в глазах шестилетних парней.
— Если честно, то юриспруденция — это не моё вообще. Я не могу быть жёсткой в работе и идти по головам, как, например, делал это мой отец. Я не могу быть настойчивой, резкой и местами наглой, какой была моя мать. Иногда я вообще думала, что я не их дочь, — я говорила это в шутку, с улыбкой. — Я совершенно на них не похожа. Или возможно все их мягкие черты характера я забрала себе при рождении. Но будь они другими, уверена, что не добились бы тех успехов, которые были у них. Не стали бы лучшими в своём деле, по крайней мере, в нашем городе. А что касается меня, то мы с отцом очень много времени проводили за спорами, касаемо моей будущей профессии. И наконец он сдался, но с тем учётом, что хочет увидеть, насколько хорошо меня будет кормить она. И смогу ли я вообще существовать на заработную плату от работы дизайнером, если вообще её найду, как он говорил. — Когда я вспоминала все наши с отцом споры, это казалось мне таким глупым и мелочным. Я так много не сказала им обоим. Так многого не сделала. Они не увидят мою свадьбу, и отец не будет придирчиво осматривать моего парня, не будет нянчить внуков, а я знаю, как безумно он любил маленьких детей. Это несправедливо. Чертовски несправедливо, что жизнь уносит с собой лучших.
— Ну, в любом случае, ты идёшь за своей мечтой, милая. Следуешь зову своего сердца. И если оно говорит тебе, что именно это правильно, то абсолютно не имеет значения, наперекор чьим желаниям ты идёшь. Я уверена, что если ты не бросишь свою мечту, то все обязательно получится. — Ханна хотела сказать что-то ещё, но внезапно открылась входная дверь и на пороге возник Эрик. У меня моментально выбило воздух из легких, мне было нечем дышать, и я хотела спрятаться от него. Я не знала, что сказать и как вообще нужно себя вести. И судя по его взгляду, увидела, что он, как и я, напряжен. На нем тёмные джинсы, светлая футболка и кожаная куртка в сочетании с белыми кроссовками. Весь этот вид убавлял ему возраст. Его волосы были собраны в хвост, и мне безумно сильно хотелось их распустить и запутаться в них пальцами. Я так мало знала его, но Эрик вызывал во мне те чувства и эмоции, о которых я ранее никогда не задумывалась о существовании. И все же глядя на него сейчас, я понимала — есть «породистые» люди. И отличает их — не качество брендовой шмотки, наличие банковских карт и прочее. Это — особый взгляд, внутренняя стать и гордость, а не гордыня. Отсутствие бесхребетности и внутренняя нравственная сила, которую чуешь, как зверя, который вышел на охоту...
— Привет, дорогой. — Ханна подошла к нему и поцеловала в щеку, в ответ он обнял её, но не отрывал от меня своего взгляда. — Мы только закончили завтрак, хочешь чего-нибудь?
— Нет, мам. Мне нужно поговорить с Евой. — Он продолжал сверлить дыру в моей голове своим взглядом, обошел Ханну и направился в сторону какой-то двери. — Наедине, — строго добавил, и я почувствовала себя маленьким ребёнком, которого сейчас ожидает хорошая взбучка от взрослого. Ханна подошла ко мне и очень тихо сказала:
— Дорогая, некоторые события не стоит предотвращать. Иногда предстоит почувствовать себя дурой. Иногда предстоит испытать боль на глазах у всех. Иногда это необходимо, чтобы повзрослеть, чтобы перейти в другой день. Чтобы преодолеть, в первую очередь, себя и свои страхи. — Она улыбнулась и подтолкнула меня в направлении за Эриком. — Иди, не заставляй его ждать.
Я на дрожащих, ватных ногах пошла за ним. Странно, что дети не прибежали, услышав дома своего отца. Помню, как любила в детстве, когда папа приходил с работы, и я бежала со всех ног. И весь остаток вечера сидеть возле него и неважно, чем он был занят. Но, наверное, здесь все по-другому. Войдя в двери следом за Эриком, я попала в тёмный, обставленный шкафами с книгами, кабинет. Все здесь было вроде бы банально: стол посередине комнаты, много полок с книгами, и кресло с диваном недалеко от стола, думаю, это не подделка, а настоящая кожа. Эрик прошёл и сел в массивное кресло, расположенное за столом, и жестом указал мне садиться напротив.
— Сегодня я был на встрече со следователем. — Я замерла, ожидая продолжения. — Ева, ваш дом сгорел не случайно. Это был поджёг. Уголовное дело заведено, и я приложу все связи и усилия к тому, чтобы эту суку из-под земли достали. — Он замолчал, ожидая, что я какое-то время дам выйти эмоциям наружу или скажу хотя бы что-то, но я не могла. Меня как будто заморозили. В голове был вихрь мыслей о том, кто и за что мог пожелать уничтожить мою семью. Да, мои родители были своего рода акулами в сфере своей деятельности, но не думала, что были те, кто желал бы нам смерти. Ведь я выжила только благодаря Эрику. Но сейчас я не понимала, что даст то, что они ищут преступника? Да, возможно его или её найдут и упекут за решётку. Но что дальше? Моих родных это не вернёт. Не вернет мою прежнюю жизнь. Нужно жить здесь и сейчас. Любить так сильно, как можешь. Жить так насыщенно, как позволяет тебе объём твоих легких и диапазон твоих чувств. Не пасовать ни перед чем. И помнить, что самое главное, самое лучшее — этo быть, а не казаться. Быть счастливым, а не казаться правильным.
Позволить себе такую важную роскошь, как умение любить себя и наслаждаться жизнью. Даже если вокруг все рушится, нужно уметь найти лучик надежды и ухватиться за него. Отодвинуть свои комплексы в самый дальний угол сознания. Улыбаться и радоваться тому, что у тебя есть. Избавляться от людей-паразитов, тех, которые, кроме выгоды, ничего от тебя не хотят, а сами в ответ и мизинцем не шевельнут. Не бояться говорить правду и жить, следуя ей. Спокойно и хорошо, когда не нужно придумывать нелепые отмазки, чтоб вызывать интерес и восхищение в окружении. Хочешь сладкого? Съешь. Хочешь танцевать до утра под любимые ритмы? Так нужно сделать это и плевать, что скажут другие. Поверьте, кроме вас никто так четко и точно не воплотит самые сокровенные желания вашего сердца.
Мы все вечно нагружены долгом. А по факту, просто следуем чужим указаниям, которые нужны им, но не нам. Мы вечно стремимся быть хорошими для всех. Что скажут? Что подумают? Вот клетка, в которой запрятана наша любовь к себе. Перешагивая свои желания и интересы ради комфорта других, мы теряем себя. Идем часто чужой дорогой, сбивая ноги в кровь. А время летит подобно штормовому ветру. Всё уходит. Время возможностей тоже. И что самое страшное, абсолютно безвозвратно. Даже вчерашний утренний кофе уже никогда не повторится. Он будет, но уже другой, с иными нотками, с разными людьми, с другими эмоциями и ощущениями.
— Мне все равно. Все равно, Эрик, поймают этого человека или нет. Это ничего не изменит для меня, прости. Мне это не нужно. — Он видимо не мог поверить, что я это сказала. На его лице был шок и злость. Да, он был зол на меня. И это полный бред, я не хотела переживать сейчас за эмоции человека, которого практически не знала. Не хотела думать, что и как мне делать дальше и как поговорить с ним о том, что было вчера. Сейчас я хотела тишины и одиночества. И плевать, что от меня ждали абсолютно другого. Развернулась и молча вышла из кабинета прямиком в свою временную комнату. Дети все также играли со своим дедушкой, Ханна занималась чем-то на кухне. После того как я попала в свою спальню, я закрыла двери изнутри — не хотела чтобы кто-то пришёл и потревожил меня сейчас. Мне необходимо было немного уединения. Мне нечем было дышать. Нужно пространство и воздух. Подошла к окну и открыла его настежь. Прохладный воздух моментально ворвался в помещение порывом ветра, я съежилась, но не закрыла окно. Мне нужно было почувствовать сейчас хоть что-то, иначе я потерялась бы в себе, в своих мыслях и переживаниях. Я знала, чего ждал от меня Эрик. Он думал, я захочу мести, захочу найти и усадить в тюрьму этого человека за то, что он уничтожил все, что мне было дорого. Но нет. Эрик ошибся, я не хотела. Единственное, чего я желала, так это проснуться в холодном поту в своей кровати и понять, что все это было ужасным кошмарным сном, в котором ко мне приходил ангел с такой дьявольски сексуальной внешностью.
Эрик
Поговаривают, что любовь в жизни даётся человеку только раз, но я не согласен. Это утверждение либо не правильно сказано, либо неверно понято. Я придерживался теории: «первой, зрелой и, наконец, истинной любви». Все мы помним свои первые отношения: совершенно наивные, детские, нелепые, чистые, на грани волшебной сказки об единорогах. Если у вас не было такой сказочной романтичной любви, то чем вы там травмированы меня вообще не интересует, мы с вами разные люди. А те, у кого она была, помнят, что мы тогда совершенно не разбирались в чувствах, которые испытывали. Мы и в себе-то не разбирались. Для нас важным было то, как это выглядит, то, как мы воспроизводим образы, вложенные в нас примером родителей, фильмов и общей картины мира.
— Прекратить, — слегка воскликнула она. — Не паникуй. Ребята, идите сюда. — Мальчишки тут же подошли к нам. — Вот смотри. У Тима над бровью есть шрам, это он очень неудачно упал с велосипеда. У Конора такого нет. Хотя бы по этому признаку ты сможешь их различать. А вообще, они абсолютно разные. Ты привыкнешь.
Я смотрела на них всех и чувствовала себя не в своей тарелке. Они семья. Они счастливы. А я одна. У меня больше не было семьи. И будто прочитав мои мысли, Ханна взяла мою руку в свою и крепко сжала.
— Я соболезную тебе. Знаю, что это тяжело. Но поверь, они хотели бы, чтобы ты двигалась дальше, — она сочувствующе улыбнулась. — Всё на этом свете проходит. И даже самая невыносимая боль, которая пожирает тебя сейчас, пройдёт. Даже та, от которой ты думаешь, что не оправишься никогда, и которая изуродовала твоё сердце, наградив его кучей шрамов разного размера. Она, поверь мне, милая, уйдет сама в тот момент, когда что-то внутри тебя её отпустит, не в силах больше с ней справляться, или, как знать, быть может, кто-то там наверху решает, что хватит с тебя, довольно, намучилась. В любом случае, как бы ни была сейчас сильна твоя боль, помни, что однажды она уйдёт, чтобы освободить место для радости. И ты должна будешь её принять. Не сопротивлялся и никогда не позволяй себе думать, что ты этого не достойна.
— Спасибо вам. — На мои глаза навернулись слёзы, и я едва удержала себя в руках, чтобы не разревется тут, у всех на глазах.
— Давай я расскажу тебе, чем ты сможешь заниматься. Чем сможешь помогать мне и Эрику. — При упоминании о нем, у меня в груди все стянулось в один тугой узел. Я не смогу, наверное, с ним жить, работать. Это будет пытка. Я не понимала что, но к нему у меня есть какие-то необъяснимые чувства, которые пока я сама не могла понять.
— Простите, но я, наверно, не смогу работать и жить здесь. Не смогу быть вам полезной или удобной для Эрика. Это была ошибка.
— Нет, нет и нет, моя дорогая. Даже думать забудь о том, что ты уйдёшь. По крайней мере, пока вы с Эриком не пришли к этому вместе. И ещё позволь мне дать тебе совет, как женщине, прожившей в браке скоро сорок три года. — Она все также держала меня за руку и отвела в сторонку, видимо, чтобы её муж не слышал наш разговор, но толку нет, она говорила недостаточно тихо, чтобы он не мог нас слышать. — Милая моя девочка, ты можешь пойти на компромисс с мужчиной, где-то уступить, где-то промолчать. Можешь быть ласковой, отзывчивой, можешь быть доброй или до безумия понимающей женщиной. Можешь выбрать любой путь, куда поведёт сердце. Но! Никогда, запомни мои слова, даже во имя сердца, или во имя сохранения отношений, не становись удобной! Понимаешь? — Я отрицательно покачала головой, на самом деле не понимая, что это значило в этом контексте. И видя этот жирный знак вопроса на моём лице, Ханна начала мне разжёвывать: — Удобная женщина, милая моя, — как удобная вещь, которой пользуются по мере необходимости. У вещи нет характера, желаний, стремления. У вещи есть только один жирный плюс — удобство. Когда вещь нужна — она выполняет прихоть хозяина, а когда не нужна — отшвыривается в дальний угол. Удобная женщина в своей жизни боится лишь одного — стать неудобной. Она готова сложить лапки и быть смирной, готова засунуть поглубже своё мнение, готова терпеть любые издевательства и унижения, лишь бы «милый» был рядом... Ужасное зрелище наблюдать, как удобная женщина превращается в бесхребетную курицу, которую в любой момент пустят в расход. А поверь мне, это так и будет. Такая женщина всегда звонит первой. Решает проблемы, пробивая толстый лёд в одиночку, лишь бы не тревожить вконец охеревшего мужика, которому и дела до неё нет. Готова ждать годами предложения руки и сердца, тешась надеждой, что это произойдёт, а пока, находясь в режиме ожидания, ей не сложно в качестве сожительницы обстирывать и кормить свою звезду пленительного счастья. А этой «звезде» за радость держать в доме бесплатную прислугу, вешать лапшу своими обещаниями, а при подходе срока «гарантийного обслуживания» — заменить на более «свежую прислугу». — Она так говорила об этом, как будто была в такой ситуации и теперь хотела просто предостеречь меня. — Так что, милая моя девочка, уверена, что у тебя есть чувство собственного достоинства, и таких мужчин ты с пинка будешь отправлять в утиль. Любящий мужчина или хотя бы тот, кто будет дорожить тобой, уважать тебя, сам будет вкладывать в тебя эмоциональные и финансовые ресурсы. А когда мужчине удобно с тобой — вкладываешься только ты. Никогда не позволяй обращаться с собой, как с вещью, и помни, — ты рождена на эту землю для гораздо большего, нежели для обслуживания того, кто даже не достоин тебя. И если ты считаешь, что он достоин, то будь здесь и сражайся. Он сдастся, если все искренне и взаимно. Поверь, уж я-то его знаю. — Она мило улыбнулась и, отпустив мою руку, пошла накрывать на стол. Неужели на моём лице жирным шрифтом написанно, что мне нравился Эрик? Или с чего она это взяла вообще? Ведь даже я ещё не разобралась в том, что происходит, и что я испытываю к нему...
ГЛАВА 17
Ева
Все оставшееся время мы провели, разговаривая обо всем и ни о чем одновременно. И судя по тому, что Эрик так и не спустился к нам, то дома его не было. А спрашивать я не хотела. Сама не знала, как себя вести и что говорить после того, что произошло вчера. Ханна рассказывала мне о том, как росли мальчики, кто из них что любит. И они на самом деле очень разные. Один спокойный, другой — сломи голову. Я поверить не могла, что им в таком раннем возрасте пришлось остаться без мамы, это ужасно страшно и несправедливо. Дети должны расти в полной семье, где есть отец и мать, которые любят и оберегают.
— Так, почему ты не пошла по стопам своих родителей? — спросила Ханна, пока мы убирали посуду со стола, тем временем Билл играл с мальчишками в какую-то замысловатую логическую игру. Я в этом была не сильна абсолютно и надеялась, мне этого делать не придется. Уж очень не хотелось выглядеть идиоткой в глазах шестилетних парней.
— Если честно, то юриспруденция — это не моё вообще. Я не могу быть жёсткой в работе и идти по головам, как, например, делал это мой отец. Я не могу быть настойчивой, резкой и местами наглой, какой была моя мать. Иногда я вообще думала, что я не их дочь, — я говорила это в шутку, с улыбкой. — Я совершенно на них не похожа. Или возможно все их мягкие черты характера я забрала себе при рождении. Но будь они другими, уверена, что не добились бы тех успехов, которые были у них. Не стали бы лучшими в своём деле, по крайней мере, в нашем городе. А что касается меня, то мы с отцом очень много времени проводили за спорами, касаемо моей будущей профессии. И наконец он сдался, но с тем учётом, что хочет увидеть, насколько хорошо меня будет кормить она. И смогу ли я вообще существовать на заработную плату от работы дизайнером, если вообще её найду, как он говорил. — Когда я вспоминала все наши с отцом споры, это казалось мне таким глупым и мелочным. Я так много не сказала им обоим. Так многого не сделала. Они не увидят мою свадьбу, и отец не будет придирчиво осматривать моего парня, не будет нянчить внуков, а я знаю, как безумно он любил маленьких детей. Это несправедливо. Чертовски несправедливо, что жизнь уносит с собой лучших.
— Ну, в любом случае, ты идёшь за своей мечтой, милая. Следуешь зову своего сердца. И если оно говорит тебе, что именно это правильно, то абсолютно не имеет значения, наперекор чьим желаниям ты идёшь. Я уверена, что если ты не бросишь свою мечту, то все обязательно получится. — Ханна хотела сказать что-то ещё, но внезапно открылась входная дверь и на пороге возник Эрик. У меня моментально выбило воздух из легких, мне было нечем дышать, и я хотела спрятаться от него. Я не знала, что сказать и как вообще нужно себя вести. И судя по его взгляду, увидела, что он, как и я, напряжен. На нем тёмные джинсы, светлая футболка и кожаная куртка в сочетании с белыми кроссовками. Весь этот вид убавлял ему возраст. Его волосы были собраны в хвост, и мне безумно сильно хотелось их распустить и запутаться в них пальцами. Я так мало знала его, но Эрик вызывал во мне те чувства и эмоции, о которых я ранее никогда не задумывалась о существовании. И все же глядя на него сейчас, я понимала — есть «породистые» люди. И отличает их — не качество брендовой шмотки, наличие банковских карт и прочее. Это — особый взгляд, внутренняя стать и гордость, а не гордыня. Отсутствие бесхребетности и внутренняя нравственная сила, которую чуешь, как зверя, который вышел на охоту...
— Привет, дорогой. — Ханна подошла к нему и поцеловала в щеку, в ответ он обнял её, но не отрывал от меня своего взгляда. — Мы только закончили завтрак, хочешь чего-нибудь?
— Нет, мам. Мне нужно поговорить с Евой. — Он продолжал сверлить дыру в моей голове своим взглядом, обошел Ханну и направился в сторону какой-то двери. — Наедине, — строго добавил, и я почувствовала себя маленьким ребёнком, которого сейчас ожидает хорошая взбучка от взрослого. Ханна подошла ко мне и очень тихо сказала:
— Дорогая, некоторые события не стоит предотвращать. Иногда предстоит почувствовать себя дурой. Иногда предстоит испытать боль на глазах у всех. Иногда это необходимо, чтобы повзрослеть, чтобы перейти в другой день. Чтобы преодолеть, в первую очередь, себя и свои страхи. — Она улыбнулась и подтолкнула меня в направлении за Эриком. — Иди, не заставляй его ждать.
Я на дрожащих, ватных ногах пошла за ним. Странно, что дети не прибежали, услышав дома своего отца. Помню, как любила в детстве, когда папа приходил с работы, и я бежала со всех ног. И весь остаток вечера сидеть возле него и неважно, чем он был занят. Но, наверное, здесь все по-другому. Войдя в двери следом за Эриком, я попала в тёмный, обставленный шкафами с книгами, кабинет. Все здесь было вроде бы банально: стол посередине комнаты, много полок с книгами, и кресло с диваном недалеко от стола, думаю, это не подделка, а настоящая кожа. Эрик прошёл и сел в массивное кресло, расположенное за столом, и жестом указал мне садиться напротив.
— Сегодня я был на встрече со следователем. — Я замерла, ожидая продолжения. — Ева, ваш дом сгорел не случайно. Это был поджёг. Уголовное дело заведено, и я приложу все связи и усилия к тому, чтобы эту суку из-под земли достали. — Он замолчал, ожидая, что я какое-то время дам выйти эмоциям наружу или скажу хотя бы что-то, но я не могла. Меня как будто заморозили. В голове был вихрь мыслей о том, кто и за что мог пожелать уничтожить мою семью. Да, мои родители были своего рода акулами в сфере своей деятельности, но не думала, что были те, кто желал бы нам смерти. Ведь я выжила только благодаря Эрику. Но сейчас я не понимала, что даст то, что они ищут преступника? Да, возможно его или её найдут и упекут за решётку. Но что дальше? Моих родных это не вернёт. Не вернет мою прежнюю жизнь. Нужно жить здесь и сейчас. Любить так сильно, как можешь. Жить так насыщенно, как позволяет тебе объём твоих легких и диапазон твоих чувств. Не пасовать ни перед чем. И помнить, что самое главное, самое лучшее — этo быть, а не казаться. Быть счастливым, а не казаться правильным.
Позволить себе такую важную роскошь, как умение любить себя и наслаждаться жизнью. Даже если вокруг все рушится, нужно уметь найти лучик надежды и ухватиться за него. Отодвинуть свои комплексы в самый дальний угол сознания. Улыбаться и радоваться тому, что у тебя есть. Избавляться от людей-паразитов, тех, которые, кроме выгоды, ничего от тебя не хотят, а сами в ответ и мизинцем не шевельнут. Не бояться говорить правду и жить, следуя ей. Спокойно и хорошо, когда не нужно придумывать нелепые отмазки, чтоб вызывать интерес и восхищение в окружении. Хочешь сладкого? Съешь. Хочешь танцевать до утра под любимые ритмы? Так нужно сделать это и плевать, что скажут другие. Поверьте, кроме вас никто так четко и точно не воплотит самые сокровенные желания вашего сердца.
Мы все вечно нагружены долгом. А по факту, просто следуем чужим указаниям, которые нужны им, но не нам. Мы вечно стремимся быть хорошими для всех. Что скажут? Что подумают? Вот клетка, в которой запрятана наша любовь к себе. Перешагивая свои желания и интересы ради комфорта других, мы теряем себя. Идем часто чужой дорогой, сбивая ноги в кровь. А время летит подобно штормовому ветру. Всё уходит. Время возможностей тоже. И что самое страшное, абсолютно безвозвратно. Даже вчерашний утренний кофе уже никогда не повторится. Он будет, но уже другой, с иными нотками, с разными людьми, с другими эмоциями и ощущениями.
— Мне все равно. Все равно, Эрик, поймают этого человека или нет. Это ничего не изменит для меня, прости. Мне это не нужно. — Он видимо не мог поверить, что я это сказала. На его лице был шок и злость. Да, он был зол на меня. И это полный бред, я не хотела переживать сейчас за эмоции человека, которого практически не знала. Не хотела думать, что и как мне делать дальше и как поговорить с ним о том, что было вчера. Сейчас я хотела тишины и одиночества. И плевать, что от меня ждали абсолютно другого. Развернулась и молча вышла из кабинета прямиком в свою временную комнату. Дети все также играли со своим дедушкой, Ханна занималась чем-то на кухне. После того как я попала в свою спальню, я закрыла двери изнутри — не хотела чтобы кто-то пришёл и потревожил меня сейчас. Мне необходимо было немного уединения. Мне нечем было дышать. Нужно пространство и воздух. Подошла к окну и открыла его настежь. Прохладный воздух моментально ворвался в помещение порывом ветра, я съежилась, но не закрыла окно. Мне нужно было почувствовать сейчас хоть что-то, иначе я потерялась бы в себе, в своих мыслях и переживаниях. Я знала, чего ждал от меня Эрик. Он думал, я захочу мести, захочу найти и усадить в тюрьму этого человека за то, что он уничтожил все, что мне было дорого. Но нет. Эрик ошибся, я не хотела. Единственное, чего я желала, так это проснуться в холодном поту в своей кровати и понять, что все это было ужасным кошмарным сном, в котором ко мне приходил ангел с такой дьявольски сексуальной внешностью.
ГЛАВА 18
Эрик
Поговаривают, что любовь в жизни даётся человеку только раз, но я не согласен. Это утверждение либо не правильно сказано, либо неверно понято. Я придерживался теории: «первой, зрелой и, наконец, истинной любви». Все мы помним свои первые отношения: совершенно наивные, детские, нелепые, чистые, на грани волшебной сказки об единорогах. Если у вас не было такой сказочной романтичной любви, то чем вы там травмированы меня вообще не интересует, мы с вами разные люди. А те, у кого она была, помнят, что мы тогда совершенно не разбирались в чувствах, которые испытывали. Мы и в себе-то не разбирались. Для нас важным было то, как это выглядит, то, как мы воспроизводим образы, вложенные в нас примером родителей, фильмов и общей картины мира.
