- Так что решай сама. Либо ты поможешь мне. Либо я запру тебя, как в прошлый раз, чтобы не мешала!
- Вы не посмеете! – чуть ли не выкрикнула служанка, но тут же осеклась, запоздало вспомнив, с кем разговаривает.
- Еще как посмею. А вздумаешь говорить со мной в таком тоне, простым запиранием в купальне я не ограничусь! Поняла?
- Да, прошу прощения, рани, - повинно склонила голову рабыня.
- Так что? Помогаешь или…
- Что нужно делать? – аккуратно поинтересовалась помощница, подняв на меня карие до черноты глаза.
- Ничего особенного. Ты просто одолжишь мне свою одежду!
Спустя полчаса я стояла в неприглядном коричнево-сером хитоне, какие носит только прислуга, и тщательно наматывала на голову такой же неприглядный палантин. Мне, во что бы то ни стало, нужно было закрыть брачную метку на лбу, иначе от всей этой маскировки не будет никакого толка.
Как ни странно, на выручку пришла Ашта. С широким платком она управлялась куда ловчее меня, и вскоре мы обе вышли из покоев и низко склонили головы, стараясь не показывать лица прохожим. Впрочем, оных почти не встретилось. Да и вышли мы, как и положено прислуге, со стороны кухни, непривычно пустынной и тихой.
Во время проводов и последующих за ними двенадцати дней скорби не принято вкушать богатую еду, так что у дворцовых кухарок ближайшие дни вряд ли будет много работы.
Меж тем в саду начинало ощутимо холодать и смеркаться. На деревьях зажигались первые бледные фонарики. А в сторону прудика и вовсе спешили лакеи с факелами.
Мы последовали за ними и вскоре оказались в самом центре готовящегося ритуала. Здесь, вокруг овального чуть вытянутого пруда, собрались уже все дворцовые обитатели. Мы с Аштой тихонько пристроились в ряды прислуги и стали аккуратно наблюдать за приготовлениями, стараясь не пересекаться ни с кем взглядом.
Из-за спин стоящих впереди слуг самого пруда было почти не видать, зато я хорошо видела расположившихся на той стороне жен раан-хара. Да это были именно они, вряд ли их можно спутать с кем-то иным. Почти все женщины были облачены в серую траурную паранджу, лишь только трое носили скромное сареи, подобающее случаю. Среди них в неясном вечернем свете я узнала и Мелиру. Лицо ее, как и лица остальных девушек, застыло в оцепенении, печальный взгляд был устремлен куда-то вниз, а руки крепко стискивали ткань сареи.
Время от времени с того берега долетали надрывные всхлипы и протяжный плач, походящий на скулеж. На фоне общей тишины и безветрия, плач этот казался особенно жалобным, пробирал до самой глубины души, рождая внутри глухую тоску и уныние.
А потом я все-таки умудрилась выглянуть из-за плеча крупного парня, что стоял впереди, и увидела ту, ради которой мы собрались в этот час на ритуальной церемонии.
Кьяра.
Она лежала в узкой ладье, усыпанная белыми цветами, с ног до головы замотанная в паранджу. Белое одеяние ее светилось на фоне черной воды и утопающего в вечерних сумерках сада. Темная ладья чуть покачивалась на исходящей паром воде, навевая мысли о чем-то зловещем и потустороннем.
А почувствовала, как по позвоночнику побежала мурашки, а внутрь ледяными щупальцами скользнул холод.
Крупно вздрогнула и сцепила кисти рук в интуитивном желании согреться.
Я уже знала, что это за чувство. Дыхание смерти. То, самое, которое я ощущала рядом с Кьярой в нашу первую и последнюю встречу. Сейчас оно витало повсюду. Щекотало висок, пробиралось под тонкую ткань хитона, касалось обнажённой кожи, заставляя дрожать ни то от холода, ни то от страха. От какой-то странной безысходности. Ведь всех нас в конечном итоге, ждет та же ритуальная ладья. Кого-то раньше, кого-то позже.
Кажется, я впервые задумалась о том, как хрупка человеческая жизнь. Может оборваться в один лишь миг, а может утекать медленно и мучительно, как покидает влага цветок, обречённый на смерть от страшной засухи.
Кто-то сунул мне в руки горящую свечу, и я выплыла из оцепенения. Сжала в ладонях теплый воск и, кажется, начала немного согреваться. Огонь отгонял страхи и не подпускал к кольцу света духов тьмы. Дышать стало легче.
Я вновь перевела взгляд на других жен. Те тоже держали в руках поминальные свечи. Лица их в свете огня заострились, казались красно-черными масками, застывшими в скорби и отчаянии.
А потом вдруг что-то изменилось. Взгляды собравшихся оторвались от ладьи и устремились куда-то вдаль. Я обернулась и узрела идущего по мощеной дорожке Лаара.
Он двигался, быстрым уверенным шагом: руки заложены за спину, каменное лицо, кажется, не выражает вообще ни единой эмоции. Но и равнодушным его вряд ли можно назвать.
Кажется, муж снова закрылся. Снова заперся где-то глубоко внутри себя, представ перед всеми в образе хладнокровного, сдержанного раан-хара.
А, возможно, он и был таковым на самом деле. И лишь только мое желание увидеть нечто большее, заставляло строить все эти иллюзии. День ото дня заниматься самообманом, разрываясь между чувством долга и уважения к человеку, спасшему меня и мой родной край, и глубокой неприязни к тому, кто смел обходиться со мной так жестоко.
Приблизившись, Лаар натянул на лицо платок, плотно закрывающий рот и нос. Видимо, даже с такого расстояния он ощущал неприятный запах, исходящий от тела. Вслед за раан-харом шел Ведающий. В руках у него был тяжелый талмуд Писания – выходит, и теперь тар Сириш будет проводить церемонию прощания.
Мужчины подошли к воде, и теперь я почти не видела их – толпа прислуги сильно загораживала обзор. Зато мне было хорошо видно лица жен, не спускающих глаз с Лаара.
Большинство смотрело на него с явной злобой и укором. Особенно, те девушки, что носили сареи. На лице Мелиры читалась такая неприязнь, что казалось, если бы не пространство пруда, разделяющее жен и раан-хара, она бы бросилась на него с кулаками.
Некоторые же глядели совершенно иначе. С глухой тоской и сожалением. И, как бы странно это ни звучало, но в их глазах читалось понимание… Понимание с легким налётом упрека.
Что-то подобное я уже видела. Так глядела Кьяра, когда говорила о Лааре. И, наверное, эти девушки, как и старшая жена когда-то любили его. И меня не покидало ощущение, что отголоски этого чувства не угасли и по сей день.
Немыслимо…
Разве можно относиться тепло к человеку, который сотворил подобное? После того как он бросил. Предал. Унизил. Кажется, мне никогда не этого понять.
Меж тем Ведающий принялся нараспев читать длинную прощальную речь. Голос его был спокойным и уверенным, обволакивал, словно вода. И я невольно заслушалась, погрузившись в мелодичный ритм его речи. Пропуская через себя каждое слово.
Тар Сириш сравнивал человеческую жизнь с ходом солнца. Начало ее, словно рассвет на востоке, сначала совсем робкий, но постепенно наливающийся красками и окрашивающий все вокруг игривым румянцем. Расцвет, словно зенит в ясном небе, жаркий, искрящий. И завершение пути, как закат. Неизбежный, и в то же время приносящий покой. Забвение. Сон. И лишь вечерние сумерки служат коротким напоминанием о минувшем солнечном дне.
В руках дрожал огонек свечи. Воск крупными каплями стекал вниз, в крохотную плоскую чашу, что была призвана защитить пальцы от ожогов. Свеча таяла в руках, становясь все короче, неизменно приближаясь к моменту угасания.
Еще один символ, напоминающий о быстротечности жизни.
И так странно, Ведающий закончил речь как раз к моменту, когда от яркой свечи в моих руках осталась лишь восковая лужица, еще теплая, но уже погасшая, окончательно и бесповоротно.
Я бросила взгляд в толпу. Одна за одной свечи в руках собравшихся затухали. И когда погас последний огонек, старец подошел ближе к воде. Один из лакеев подал ему горящий факел, другой уже подтянул к берегу ладью.
- Да примет великий Хонту душу дочери своей верной. Воздаст ей миром и покоем на том Берегу.
Одно мимолетное движение и факел коснулся ладьи. Устилавший дно хворост вспыхнул ослепительно ярким светом, окрасил воду огненными бликами. От неожиданности я выронила свечу, забрызгав воском подол хитона. Пришлось нагнуться за ней, шаря рукой в невысокой траве и одновременно придерживая головной платок, чтобы не съехал от неловкого движения. А когда я вновь выпрямилась, ладья уже вновь покачивалась по центру пруда. Огонь жадно пожирал древесину, тонкие белые цветы и тело усопшей. Ветер доносил сладковато-горький запах горения.
Я чуть отступила назад – никогда прежде мне не доводилось наблюдать за ритуалом упокоения со столь близкого расстояния. Обычно тела усопших у нас сплавляют вниз по реке, в таких же вот ладьях, да только бурные потоки уносят их далеко-далеко за горизонт. И огонек костра виден лишь издали – сначала ярким пятном, а затем и вовсе крохотной точкой, пока не исчезнет совсем.
А здесь, вместо реки лишь крохотный пруд, из которого загодя убрали всю рыбу. А ведь рядом течет великий Хонту, широкий и полноводный. Почему было не совершить проводы так, как того требует традиция?
Хотя, понятное дело, почему. Вряд ли раан-хару нужны лишние вопросы. Все, что происходит во дворце, не должно выходить за пределы этих стен. И даже достойно уйти в мир иной нет ни единого шанса.
Горько. И печально, до подступивший к глазам слез. Или это режет глаза пропахший гарью воздух?
Я обернулась, пытаясь разглядеть за толпой слуг Лаара, и вовремя – как раз поймала взглядом напряженную спину спешно удаляющегося мужа. Даже до конца церемонии не остался…
Вслед за Лааром прудик стали покидать и остальные. Сначала приближённые и жёны, в рядах которых вновь раздавались надрывные всхлипы. Потом и прислуга. Ашта потянула меня за руку, призывая не отставать от толпы.
Я же в последний раз глянула на пылающую на фоне тёмного сада ладью и, уже отводя взгляд, встретилась глазами с тар Сиришем. Совсем мимолетно, но, кажется, Ведающий меня узнал. Тем не менее, останавливать не стал. Так и остался стоять у кромки воды, погруженный в свои думы.
Я же вдруг поняла, что не смогу уснуть этой ночью. На душе было тяжко. И отступивший на время холод вновь пробрался внутрь, заставляя раз за разом переживать увиденное. В голове крутились совсем не радужные мысли и предположения, одно невероятнее другого.
Что же это за болезнь такая, что унесла жизнь, по сути, совсем ещё молодой женщины? И если она связана с раан-харом, то как скоро настигнет меня? А может, уже настигла, только я сама пока о том не знаю?
Полночная Звезда, неужели же и меня в ближайшем времени ждёт участь Кьяры?
Я почувствовала, как дрожат пальцы рук. Ноги в один миг стали ватными, и я чуть пошатнулась на одной из дорожек. Ухватилась за ближайший тонкий ствол.
- Рани, вам плохо? – тут же обеспокоенно подскочила Ашта.
- Нет, всё хорошо. Просто споткнулась, - соврала я, полной грудью вдыхая стылый ночной воздух. Всеми силами призывая себя не паниковать.
Остальной путь до покоев прошёл словно в тумане. Я уже даже не особо волновалась по поводу собственной маскировки. Узнают – так тому и быть.
Надоело таиться, надоело это глухое неведение и постоянное чувство опасности.
В покоях я быстро переоделась. Нацепила удобные шаровары и глухую тунику с длинным рукавом – так я хоть немного чувствовала себя защищенной. И сразу же, не тратя времени на пустые сомнения, шагнула к дверям.
- Куда вы? – Ашта, разумеется, кинулась следом. И даже попыталась перегородить мне выход.
- К раан-хару! – без запинки ответила я и оттолкнула служанку, освобождая путь.
- Но рани, он ведь не звал! Хозяин не любит, когда...
- Меня не волнует, что он любит, а что нет! – огрызнулась я, уверено переступая порог. – И можешь не провожать. Сама найду дорогу.
Ашта, конечно, не послушалась. Бежала следом до самых покоев Лара, словно собачка на привязи.
И хоть у меня самой сердце грохотало у горла, настроена я была весьма решительно. Правда, решимость эта чуть пошатнулась, когда вход перегородили двое стражей.
- Хозяин велел никого не пускать! – строгим тоном сообщил один из них, пресекая мне дорогу коротким древком бхуджа. Странно, а я раньше и не замечала, чтобы во дворце открыто носили оружие. То ли была невнимательна, то ли сегодня особый случай.
Буквально секунду я колебалась, с опаской косясь на острозаточенное лезвие, но всё же взяла себя в руки – поздно отступать, да и вряд ли в следующий раз я наберусь решимости, чтобы самолично сюда прийти.
- У меня срочное дело к раан-хару! – произнесла как можно жёстче и прямо посмотрела в тёмные глаза стража.
- Что за дело? – не постеснялся уточнить тот.
- Вопрос слишком деликатный, чтобы я могла озвучивать его в присутствии чужих мужчин! – не растерялась я. – Мне нужно увидеть мужа! – сделала особое ударение на последнем слое.
Стражи растеряно переглянулись. Было видно, что нарушать приказа они не хотят, но и что делать со мной – не знают. Мало ли какие деликатные трудности могут быть у молодой женщины в такое время суток...
Спустя несколько секунд страж всё же убрал бхудж с моего пути, и я ступила в распахнутые двери.
- Не ходи за мной! – кинула порывающейся пойти следом рабыне, и та покорно осталась ждать с той стороны.
Я же быстро пересекла гостевую и коротко постучала в хозяйскую спальню. Не дожидаясь разрешения, толкнула тяжёлую створку и ступила в комнату, горячо натопленную и ощутимо пропахшую хмелем.
Лаар стоял у окна. В одних шароварах и короткой распахнутой жилетке на голое тело. В правой руке его был зажат глиняный кувшин с вином и, судя по отсутствию чаши, пил раан-хар прямо оттуда. Ещё один такой кувшин притулился у ножки кровати. Явно пустой – откупоренная ёмкость преспокойно лежала на боку.
- Я же просил никого… - гневно начал Лаар и осёкся, увидев на пороге меня.
Развернулся, смерил недобрым взглядом. Кажется, моего появления он совсем не ждал. И уж точно не обрадовался оному.
- Не помню, что бы я тебя звал, - едко бросил мужчина и, отвернувшись, сделал крупный глоток из горловины.
- Разве я не могу прийти сама? Или это тоже запрещено? – не удержалась от ответной колкости.
- Что тебе надо? – спросил Лаар, проигнорировав мой выпад. Яда в его голосе как не бывало, вместо этого я почувствовала в нём небывалую усталость.
- Нам надо поговорить!
- Увы, но я не настроен сейчас разговаривать. Приходи в другой раз.
- Нет, Лаар. Мы поговорим прямо сейчас! Точнее, ты ответишь на один мой вопрос.
Муж медленно повернулся. Глаза его опасно сузились, а губы изогнулись в нехорошей усмешке.
- Ты смеешь мне указывать? – вопросил угрожающе, и от тона его голоса у меня мурашки побежали по спине.
Впрочем, я почти мгновенно отогнала страх. Набрала в грудь побольше воздуха и на одном дыхании выпалила:
- Я хочу знать, отчего умерла Кьяра!
Кувшин треснул в сжавшейся руке Лаара. Красное вино, словно кровь, брызнуло на светлые шаровары, багряными каплями окропило ковёр.
- Откуда ты знаешь? – сквозь стиснутые зубы просвистел он и, отшвырнув в сторону остатки кувшина, медленно двинулся на меня.
- А ты думал, я слепая и глухая и не увижу приготовлений в саду?!
- Откуда ты знаешь, кто она? – гаркнул Лаар, заставив меня попятиться.
Серые глаза метали молнии. Взгляд впивался в меня тысячей острых кинжалов, грозя пригвоздить прямо к дверному полотну за спиной. Я буквально кожей ощущала исходящую от него угрозу, но на сей раз не собиралась трусливой мышью забиваться в угол.
- Вы не посмеете! – чуть ли не выкрикнула служанка, но тут же осеклась, запоздало вспомнив, с кем разговаривает.
- Еще как посмею. А вздумаешь говорить со мной в таком тоне, простым запиранием в купальне я не ограничусь! Поняла?
- Да, прошу прощения, рани, - повинно склонила голову рабыня.
- Так что? Помогаешь или…
- Что нужно делать? – аккуратно поинтересовалась помощница, подняв на меня карие до черноты глаза.
- Ничего особенного. Ты просто одолжишь мне свою одежду!
Спустя полчаса я стояла в неприглядном коричнево-сером хитоне, какие носит только прислуга, и тщательно наматывала на голову такой же неприглядный палантин. Мне, во что бы то ни стало, нужно было закрыть брачную метку на лбу, иначе от всей этой маскировки не будет никакого толка.
Как ни странно, на выручку пришла Ашта. С широким платком она управлялась куда ловчее меня, и вскоре мы обе вышли из покоев и низко склонили головы, стараясь не показывать лица прохожим. Впрочем, оных почти не встретилось. Да и вышли мы, как и положено прислуге, со стороны кухни, непривычно пустынной и тихой.
Во время проводов и последующих за ними двенадцати дней скорби не принято вкушать богатую еду, так что у дворцовых кухарок ближайшие дни вряд ли будет много работы.
Меж тем в саду начинало ощутимо холодать и смеркаться. На деревьях зажигались первые бледные фонарики. А в сторону прудика и вовсе спешили лакеи с факелами.
Мы последовали за ними и вскоре оказались в самом центре готовящегося ритуала. Здесь, вокруг овального чуть вытянутого пруда, собрались уже все дворцовые обитатели. Мы с Аштой тихонько пристроились в ряды прислуги и стали аккуратно наблюдать за приготовлениями, стараясь не пересекаться ни с кем взглядом.
Из-за спин стоящих впереди слуг самого пруда было почти не видать, зато я хорошо видела расположившихся на той стороне жен раан-хара. Да это были именно они, вряд ли их можно спутать с кем-то иным. Почти все женщины были облачены в серую траурную паранджу, лишь только трое носили скромное сареи, подобающее случаю. Среди них в неясном вечернем свете я узнала и Мелиру. Лицо ее, как и лица остальных девушек, застыло в оцепенении, печальный взгляд был устремлен куда-то вниз, а руки крепко стискивали ткань сареи.
Время от времени с того берега долетали надрывные всхлипы и протяжный плач, походящий на скулеж. На фоне общей тишины и безветрия, плач этот казался особенно жалобным, пробирал до самой глубины души, рождая внутри глухую тоску и уныние.
А потом я все-таки умудрилась выглянуть из-за плеча крупного парня, что стоял впереди, и увидела ту, ради которой мы собрались в этот час на ритуальной церемонии.
Кьяра.
Она лежала в узкой ладье, усыпанная белыми цветами, с ног до головы замотанная в паранджу. Белое одеяние ее светилось на фоне черной воды и утопающего в вечерних сумерках сада. Темная ладья чуть покачивалась на исходящей паром воде, навевая мысли о чем-то зловещем и потустороннем.
А почувствовала, как по позвоночнику побежала мурашки, а внутрь ледяными щупальцами скользнул холод.
Крупно вздрогнула и сцепила кисти рук в интуитивном желании согреться.
Я уже знала, что это за чувство. Дыхание смерти. То, самое, которое я ощущала рядом с Кьярой в нашу первую и последнюю встречу. Сейчас оно витало повсюду. Щекотало висок, пробиралось под тонкую ткань хитона, касалось обнажённой кожи, заставляя дрожать ни то от холода, ни то от страха. От какой-то странной безысходности. Ведь всех нас в конечном итоге, ждет та же ритуальная ладья. Кого-то раньше, кого-то позже.
Кажется, я впервые задумалась о том, как хрупка человеческая жизнь. Может оборваться в один лишь миг, а может утекать медленно и мучительно, как покидает влага цветок, обречённый на смерть от страшной засухи.
Кто-то сунул мне в руки горящую свечу, и я выплыла из оцепенения. Сжала в ладонях теплый воск и, кажется, начала немного согреваться. Огонь отгонял страхи и не подпускал к кольцу света духов тьмы. Дышать стало легче.
Я вновь перевела взгляд на других жен. Те тоже держали в руках поминальные свечи. Лица их в свете огня заострились, казались красно-черными масками, застывшими в скорби и отчаянии.
А потом вдруг что-то изменилось. Взгляды собравшихся оторвались от ладьи и устремились куда-то вдаль. Я обернулась и узрела идущего по мощеной дорожке Лаара.
Он двигался, быстрым уверенным шагом: руки заложены за спину, каменное лицо, кажется, не выражает вообще ни единой эмоции. Но и равнодушным его вряд ли можно назвать.
Кажется, муж снова закрылся. Снова заперся где-то глубоко внутри себя, представ перед всеми в образе хладнокровного, сдержанного раан-хара.
А, возможно, он и был таковым на самом деле. И лишь только мое желание увидеть нечто большее, заставляло строить все эти иллюзии. День ото дня заниматься самообманом, разрываясь между чувством долга и уважения к человеку, спасшему меня и мой родной край, и глубокой неприязни к тому, кто смел обходиться со мной так жестоко.
Приблизившись, Лаар натянул на лицо платок, плотно закрывающий рот и нос. Видимо, даже с такого расстояния он ощущал неприятный запах, исходящий от тела. Вслед за раан-харом шел Ведающий. В руках у него был тяжелый талмуд Писания – выходит, и теперь тар Сириш будет проводить церемонию прощания.
Мужчины подошли к воде, и теперь я почти не видела их – толпа прислуги сильно загораживала обзор. Зато мне было хорошо видно лица жен, не спускающих глаз с Лаара.
Большинство смотрело на него с явной злобой и укором. Особенно, те девушки, что носили сареи. На лице Мелиры читалась такая неприязнь, что казалось, если бы не пространство пруда, разделяющее жен и раан-хара, она бы бросилась на него с кулаками.
Некоторые же глядели совершенно иначе. С глухой тоской и сожалением. И, как бы странно это ни звучало, но в их глазах читалось понимание… Понимание с легким налётом упрека.
Что-то подобное я уже видела. Так глядела Кьяра, когда говорила о Лааре. И, наверное, эти девушки, как и старшая жена когда-то любили его. И меня не покидало ощущение, что отголоски этого чувства не угасли и по сей день.
Немыслимо…
Разве можно относиться тепло к человеку, который сотворил подобное? После того как он бросил. Предал. Унизил. Кажется, мне никогда не этого понять.
Меж тем Ведающий принялся нараспев читать длинную прощальную речь. Голос его был спокойным и уверенным, обволакивал, словно вода. И я невольно заслушалась, погрузившись в мелодичный ритм его речи. Пропуская через себя каждое слово.
Тар Сириш сравнивал человеческую жизнь с ходом солнца. Начало ее, словно рассвет на востоке, сначала совсем робкий, но постепенно наливающийся красками и окрашивающий все вокруг игривым румянцем. Расцвет, словно зенит в ясном небе, жаркий, искрящий. И завершение пути, как закат. Неизбежный, и в то же время приносящий покой. Забвение. Сон. И лишь вечерние сумерки служат коротким напоминанием о минувшем солнечном дне.
В руках дрожал огонек свечи. Воск крупными каплями стекал вниз, в крохотную плоскую чашу, что была призвана защитить пальцы от ожогов. Свеча таяла в руках, становясь все короче, неизменно приближаясь к моменту угасания.
Еще один символ, напоминающий о быстротечности жизни.
И так странно, Ведающий закончил речь как раз к моменту, когда от яркой свечи в моих руках осталась лишь восковая лужица, еще теплая, но уже погасшая, окончательно и бесповоротно.
Я бросила взгляд в толпу. Одна за одной свечи в руках собравшихся затухали. И когда погас последний огонек, старец подошел ближе к воде. Один из лакеев подал ему горящий факел, другой уже подтянул к берегу ладью.
- Да примет великий Хонту душу дочери своей верной. Воздаст ей миром и покоем на том Берегу.
Одно мимолетное движение и факел коснулся ладьи. Устилавший дно хворост вспыхнул ослепительно ярким светом, окрасил воду огненными бликами. От неожиданности я выронила свечу, забрызгав воском подол хитона. Пришлось нагнуться за ней, шаря рукой в невысокой траве и одновременно придерживая головной платок, чтобы не съехал от неловкого движения. А когда я вновь выпрямилась, ладья уже вновь покачивалась по центру пруда. Огонь жадно пожирал древесину, тонкие белые цветы и тело усопшей. Ветер доносил сладковато-горький запах горения.
Я чуть отступила назад – никогда прежде мне не доводилось наблюдать за ритуалом упокоения со столь близкого расстояния. Обычно тела усопших у нас сплавляют вниз по реке, в таких же вот ладьях, да только бурные потоки уносят их далеко-далеко за горизонт. И огонек костра виден лишь издали – сначала ярким пятном, а затем и вовсе крохотной точкой, пока не исчезнет совсем.
А здесь, вместо реки лишь крохотный пруд, из которого загодя убрали всю рыбу. А ведь рядом течет великий Хонту, широкий и полноводный. Почему было не совершить проводы так, как того требует традиция?
Хотя, понятное дело, почему. Вряд ли раан-хару нужны лишние вопросы. Все, что происходит во дворце, не должно выходить за пределы этих стен. И даже достойно уйти в мир иной нет ни единого шанса.
Горько. И печально, до подступивший к глазам слез. Или это режет глаза пропахший гарью воздух?
Я обернулась, пытаясь разглядеть за толпой слуг Лаара, и вовремя – как раз поймала взглядом напряженную спину спешно удаляющегося мужа. Даже до конца церемонии не остался…
Вслед за Лааром прудик стали покидать и остальные. Сначала приближённые и жёны, в рядах которых вновь раздавались надрывные всхлипы. Потом и прислуга. Ашта потянула меня за руку, призывая не отставать от толпы.
Я же в последний раз глянула на пылающую на фоне тёмного сада ладью и, уже отводя взгляд, встретилась глазами с тар Сиришем. Совсем мимолетно, но, кажется, Ведающий меня узнал. Тем не менее, останавливать не стал. Так и остался стоять у кромки воды, погруженный в свои думы.
Я же вдруг поняла, что не смогу уснуть этой ночью. На душе было тяжко. И отступивший на время холод вновь пробрался внутрь, заставляя раз за разом переживать увиденное. В голове крутились совсем не радужные мысли и предположения, одно невероятнее другого.
Что же это за болезнь такая, что унесла жизнь, по сути, совсем ещё молодой женщины? И если она связана с раан-харом, то как скоро настигнет меня? А может, уже настигла, только я сама пока о том не знаю?
Полночная Звезда, неужели же и меня в ближайшем времени ждёт участь Кьяры?
Я почувствовала, как дрожат пальцы рук. Ноги в один миг стали ватными, и я чуть пошатнулась на одной из дорожек. Ухватилась за ближайший тонкий ствол.
- Рани, вам плохо? – тут же обеспокоенно подскочила Ашта.
- Нет, всё хорошо. Просто споткнулась, - соврала я, полной грудью вдыхая стылый ночной воздух. Всеми силами призывая себя не паниковать.
Остальной путь до покоев прошёл словно в тумане. Я уже даже не особо волновалась по поводу собственной маскировки. Узнают – так тому и быть.
Надоело таиться, надоело это глухое неведение и постоянное чувство опасности.
В покоях я быстро переоделась. Нацепила удобные шаровары и глухую тунику с длинным рукавом – так я хоть немного чувствовала себя защищенной. И сразу же, не тратя времени на пустые сомнения, шагнула к дверям.
- Куда вы? – Ашта, разумеется, кинулась следом. И даже попыталась перегородить мне выход.
- К раан-хару! – без запинки ответила я и оттолкнула служанку, освобождая путь.
- Но рани, он ведь не звал! Хозяин не любит, когда...
- Меня не волнует, что он любит, а что нет! – огрызнулась я, уверено переступая порог. – И можешь не провожать. Сама найду дорогу.
Ашта, конечно, не послушалась. Бежала следом до самых покоев Лара, словно собачка на привязи.
И хоть у меня самой сердце грохотало у горла, настроена я была весьма решительно. Правда, решимость эта чуть пошатнулась, когда вход перегородили двое стражей.
- Хозяин велел никого не пускать! – строгим тоном сообщил один из них, пресекая мне дорогу коротким древком бхуджа. Странно, а я раньше и не замечала, чтобы во дворце открыто носили оружие. То ли была невнимательна, то ли сегодня особый случай.
Буквально секунду я колебалась, с опаской косясь на острозаточенное лезвие, но всё же взяла себя в руки – поздно отступать, да и вряд ли в следующий раз я наберусь решимости, чтобы самолично сюда прийти.
- У меня срочное дело к раан-хару! – произнесла как можно жёстче и прямо посмотрела в тёмные глаза стража.
- Что за дело? – не постеснялся уточнить тот.
- Вопрос слишком деликатный, чтобы я могла озвучивать его в присутствии чужих мужчин! – не растерялась я. – Мне нужно увидеть мужа! – сделала особое ударение на последнем слое.
Стражи растеряно переглянулись. Было видно, что нарушать приказа они не хотят, но и что делать со мной – не знают. Мало ли какие деликатные трудности могут быть у молодой женщины в такое время суток...
Спустя несколько секунд страж всё же убрал бхудж с моего пути, и я ступила в распахнутые двери.
- Не ходи за мной! – кинула порывающейся пойти следом рабыне, и та покорно осталась ждать с той стороны.
Я же быстро пересекла гостевую и коротко постучала в хозяйскую спальню. Не дожидаясь разрешения, толкнула тяжёлую створку и ступила в комнату, горячо натопленную и ощутимо пропахшую хмелем.
Лаар стоял у окна. В одних шароварах и короткой распахнутой жилетке на голое тело. В правой руке его был зажат глиняный кувшин с вином и, судя по отсутствию чаши, пил раан-хар прямо оттуда. Ещё один такой кувшин притулился у ножки кровати. Явно пустой – откупоренная ёмкость преспокойно лежала на боку.
- Я же просил никого… - гневно начал Лаар и осёкся, увидев на пороге меня.
Развернулся, смерил недобрым взглядом. Кажется, моего появления он совсем не ждал. И уж точно не обрадовался оному.
- Не помню, что бы я тебя звал, - едко бросил мужчина и, отвернувшись, сделал крупный глоток из горловины.
- Разве я не могу прийти сама? Или это тоже запрещено? – не удержалась от ответной колкости.
- Что тебе надо? – спросил Лаар, проигнорировав мой выпад. Яда в его голосе как не бывало, вместо этого я почувствовала в нём небывалую усталость.
- Нам надо поговорить!
- Увы, но я не настроен сейчас разговаривать. Приходи в другой раз.
- Нет, Лаар. Мы поговорим прямо сейчас! Точнее, ты ответишь на один мой вопрос.
Муж медленно повернулся. Глаза его опасно сузились, а губы изогнулись в нехорошей усмешке.
- Ты смеешь мне указывать? – вопросил угрожающе, и от тона его голоса у меня мурашки побежали по спине.
Впрочем, я почти мгновенно отогнала страх. Набрала в грудь побольше воздуха и на одном дыхании выпалила:
- Я хочу знать, отчего умерла Кьяра!
Кувшин треснул в сжавшейся руке Лаара. Красное вино, словно кровь, брызнуло на светлые шаровары, багряными каплями окропило ковёр.
- Откуда ты знаешь? – сквозь стиснутые зубы просвистел он и, отшвырнув в сторону остатки кувшина, медленно двинулся на меня.
- А ты думал, я слепая и глухая и не увижу приготовлений в саду?!
- Откуда ты знаешь, кто она? – гаркнул Лаар, заставив меня попятиться.
Серые глаза метали молнии. Взгляд впивался в меня тысячей острых кинжалов, грозя пригвоздить прямо к дверному полотну за спиной. Я буквально кожей ощущала исходящую от него угрозу, но на сей раз не собиралась трусливой мышью забиваться в угол.
