— Костя, — я даже приподнялась на локтях. Конечно, уже давно пора начинать, а не задавать дурацких вопросов. Но я очень хотела спросить. — А при нашей первой встрече ты спросил меня про сны и про друга… Ты почему-то уверен был, что по этой части у меня все плохо… Почему?
— Про сны, чтобы убедиться, что ты — Марина, — терпеливо растолковывал мне все Константин. — Через сны в наше сознание прорываются воспоминания из прошлого. Я уже рассказывал тебе об этом. Обычно при перерождении пробуждение спейшера начинается со снов, — да, я помнила разговор о снах. И соглашалась, у меня все происходило именно так. А Константин продолжил. — А на счет друга… Ты собиралась замуж, а вместо этого умерла. Мне показалось это подозрительным. Сначала я не переживал. Ты знаешь, спейшеры вообще по поводу смерти не переживают, потому что она, в общем-то, не имеет значения. Может быть, первый раз умирать страшно, может быть, больно, и все. А когда ты в очередной раз пробуждаешься, осознаешь себя, вспоминаешь, смерть сама по себе, как факт, она перестает быть страшной, скорее неприятной, дискомфортной. Даже люди боятся, в общем-то, не смерти как таковой, а неизвестности. Они не уверенны в том, что их ждет после нее, есть ли что-то дальше или это конец. Для нас эти вопросы определены. В общем-то, это только потеря нескольких десятков лет, которые уходят на взросление тела, да и только. Конечно, это вызывает ряд трудностей. Но что значат десятки лет для тех, у кого за плечами тысячелетия… А потом шло время, а ты не проявлялась. Ты словно исчезла. Я не мог тебя найти, не мог вычислить. Вот тогда я и заволновался. Понял, что случилось что-то странное. И это связанно с этой не состоявшейся свадьбой и тем мужчиной. А раз произошло что-то такое, из-за чего моя Маринетт умерла, пожелала скрыться, чтобы ее никто не нашел, вряд ли это прошло бесследно. Я просто в очередной раз убедился в правильности своих выводов.
Кати уже давно бросала на нас нетерпеливые взгляды, а после этого откровения Константина так и вообще сникла. Определенно, она к нему неравнодушна. А он даже не замечает этого. Но, действительно, достаточно разговоров. Я сама уже была готова начинать. Хватит задавать вопросы, ответов на которые ни у кого нет, кроме меня. Эти ответы хранятся в моей памяти. Я могу найти их сама, главное, нужно вспомнить. Я попыталась удобнее устроиться на кушетке, немного поерзав, собравшись и запасаясь твердой решимостью непременно все вспомнить. Я не отступлю. Закрыла глаза и начала ждать.
— Готовы? Пульс — в норме, давление — в норме, частота сердечных сокращений — в норме, — монотонным голосом начала отчитываться Кати, а Костя снова вернул свои ладони мне на лоб, и я начала проваливаться в небытие. И тут раздался тревожный звук телефонного звонка. Я почувствовала, как руки у меня на лбу напряглись, затем Константин резко убрал их у меня со лба, а я перестала уплывать.
— Простите, должен взять. Это главный, — объяснил Константин скорее мне одной, так как остальные, похоже, данный факт уже поняли. Потому что даже Кати не возмущалась и не поджимала нервно свои губы как обычно, а терпеливо ждала и даже бросала на Костю волнительные взгляды. Все телефонные звонки на наших встречах отключались. Но этот, видно, мог звонить в любое время. И ему обязательно Константин должен был ответить. Все понимающе махнули головой и стоически ждали. Костя говорил отрывисто:
— Да, нашли … Я хотел сначала убедиться… Но… Но… Я понял.
Он все время морщился, было ясно, что ему неприятен разговор. Он положил трубку, обращаясь к ребятам мрачным тоном.
— Главный приказал все отменить, — все молчали. Константин тоже молчал какое-то время, а я нетерпеливо шевелилась на кушетке. Я не понимала, в чем сложность, что такое случилось, чего все ждут. Но чувствовала, что это касается меня, и как-то не по себе стало от неопределенности. А затем Костя, приняв какое-то решение, обратился к остальным:
— Мы так долго искали Марину, мы не можем отступить на полпути. Кто за то, чтобы завершить начатое, — и смотрел он больше на Кати, потому что у той весь вид выражал сопротивление, губы были снова поджаты, глаза недовольно сужены. Повисла пауза, а Костя продолжил убеждение:
— Главный сказал, что это дело больше не в нашей компетенции. Но Марина — это не просто дело, это наш друг, член нашей команды. Я не могу оставить все как есть. Мы уже здесь, собрались, давайте попробуем еще раз. Всего один только раз. Если не получится — тогда отстранимся.
Петр и Макс подняли руки, голосуя за решение Кости. Жек бросил:
— Я что, зря оторвался от нежной крошки и приехал сюда? Давайте сделаем это.
А я ужаснулась от мысли, что то, о чем он сказал, правда. Меня просто передернуло от этой картинки.
— Кати, я никогда тебя ни о чем не просил. Сделай это для меня… Пожалуйста… — обратил свое внимание Константин на девушку, которая на этих словах задумалась, а потом медленно все же кивнула головой. И все вновь пришло в движение. Все началось.
Я чувствовала теплые ладони в районе глаз все слабее, мое сознание уплывало. Вскоре все телесные ощущения и вовсе исчезли. Я медленно растворялась, теряя ощущение своего тела, теряя ощущения пространства и времени. Я словно находилась в пустоте, не понимая, где верх, где низ. Моя сущность вновь переместилась в какое-то небытие, где я была и в прошлую попытку восстановления памяти. Я оглядывалась, ища хоть что-то, за что можно зацепиться взглядом. Пустота.
Где-то далеко слышался монотонный голос Кати:
— Пульс … Давление … Показатели…
Я сделала шаг, потом еще один. И наткнулась на нее, стену. Звенит как стекло. И холодная как лед. Я ладонями ощупывала ее, ища хоть какое-то менее плотное место. Я помнила с того раза, что в стене есть где-то более вязкие области. Я перемещалась по ней выше, ниже, влево, вправо.
И тут за стеной я увидела в тумане силуэт, еще пока не четкий размытый. И пошла, перемещаясь вдоль стены, по направлению к этому силуэту. Там стоял мужчина, невысокий, крупный, с выступающим животиком и короткими волосатыми руками. Жек. Почему-то в таком виде он выглядел привычнее. Более знакомым, что ли. «Жек!» — хотелось крикнуть мне, но сквозь стену не было слышно моего голоса. Я замолотила по ней, привлекая к себе внимание. Но Жек не реагировал на меня, он что-то рассматривал перед собой, оглядывался, ощупывал. Таким образом он вел себя некоторое время, потом поднял голову и посмотрел прямо на меня, поманил пальцем. Я попробовала шагнуть к нему, но уперлась в стену, которая не пускала меня. Я еще раз ломанулась, но результат был тот же. Жек отошел немного в сторону и снова поманил меня. Я шла к нему, но каждый раз меня не пускала стена. Тогда Жек подошел к вязкому месту, моя рука погрузилась в туман, вскоре и я сама уже была поглощена вязким туманом. Где-то отдаленно слышала голос:
— Жек, ты сейчас наступишь на те же грабли, не ломись через прорехи.
Жек протягивал мне руку с другой стороны, я тянулась к нему своей. В какой-то момент на меня обрушился поток образов. Стало сначала так шумно, голова загудела от переполняющих ее голосов, закружилась. Я вжала плечи, чтобы продолжать руками решительно тянуться к Жеку. Начали перед глазами мелькать картинки, лица. И вдруг одна картинка стала ярче, чем другие. Я видела бегущую по полю девушку, кружащего ее мужчину с сережкой в ухе, смех, радость счастье. Жек уже коснулся кончиком пальца моего. И сразу же картинка сменилась на другую, полил дождь, хмурое небо и ветер, который пробирал до дрожи, тело трясло, по лицу ударяли капли воды, волосы свисали как сосульки, с них капало, и мне вдруг резко расхотелось продолжать свое движение. Жек схватил меня за руку, а я начала вырываться, я передумала. Это нежелание вспоминать было сильнее меня, сильнее моей решимости. Оно было как инстинкт самосохранения, я билась, как могла, давай отпор мужчине, крепко держащему меня за руку. Откуда только у меня взялось столько сил. Но Жек был очень крепким, его хват был железный и доставлял болезненные ощущения. Я попыталась упасть на пол, но пола не было, а Жек настойчиво тянул меня к себе, вот уже и второй рукой хватаясь за первую. Я сопротивлялась. Видение рисовало меня на смотровой площадке замка. Вокруг серые стены башен, я подхожу к краю и смотрю вниз — высоко. Мне страшно, очень страшно. Жек держит за руки и резко дергает меня сквозь вязкость тумана. И я как в замедленной съемке медленно приближаюсь к нему, вот уже его руки охватывают мою талию, он делает последний рывок, и мы вместе оказываемся по другую сторону от стены. Девушка из видения кричит, ее тело падает вниз на камни. Ее крик соединяется с моим, жутким, душераздирающим. Она летит вниз, испытывая боль и отчаяние. Ужас, страх — все сливается в одно невыносимое чувство — необходимо это забыть. И она быстро выстраивает на себе печать, выстраивает стену, сквозь которую даже она не сможет вспомнить того, что сейчас случилось. Умирать всегда страшно, а так особенно. Не мгновенно, есть несколько секунд до ее неминуемой смерти. За эти мгновения она испытала столько эмоций, приняла решение и запечатала ужас этой жизни. Она знает, что сейчас умрет, но родится вновь. И только печать поможет ей забыть. Я говорю о девушке, но я понимаю, что она — это я, я из прошлой такой счастливой, но с таким ужасным концом жизни. Неужели меня убили? Поэтому я так боюсь это вспоминать?
Меня приводили в чувство. По лицу текли слезы, тело била мелкая дрожь. Константин обнимал, поздравляя с тем, что все прошло успешно. Я чувствовала себя словно опьяненной. Перед глазами мелькала куча образов, сменяя одни другими. Окружающий мир плыл, вспоминались какие-то события, голоса, лица. Мне было плохо, все кружилось, звуки были неестественными — громкими, и отдавались словно эхом. Зрение подводило, силуэты ребят троились, и словно отдалялись от меня. Даже запахи и те, казались слишком сильными. Мне становилось то душно, то холодно. Бросало то в жар, то в холод. Я никак не могла понять, кто я, где я, кто рядом. Я находилась словно в лихорадке.
Мне помогли перебраться на диван. Под голову положили подушку и укрыли одеялом. Что-то влили в рот. Сложно было разобрать слова, что мне говорили, но я поняла, что мне нужно полежать, чтобы воспоминания улеглись. Нужно время. Звуки голоса, словно эхом, отдавались у меня в голове, и я желала лишь одного — чтобы они замолчали, и не произносили больше ни слова, чтобы не причинять мне этой жуткой головной боли. Для моего сознания — это стресс, долгое время у него не было всех воспоминаний, а теперь они вернулись, и ему нужно разложить все по полочкам, упорядочить. Оно сейчас взволновано, но вскоре успокоится. На это нужно время. Мне нужен отдых, сон. Мое состояние было похоже на бред. Не удивлюсь, если у меня подскочила температура. Иногда меня трясло. Я чувствовала, что кто-то сидит рядом и заботливо укутывает меня одеялом, меняет мокрую тряпку на моем лбу и ободряюще поглаживает по спине. Костя это был или все по очереди — я не знаю, мне сейчас было не до них.
Кто мог дать ответ на то, почему мы, спейшеры, существуем, я не знаю. Но мы есть. Кто мы такие? Практически, те же люди, только обладающие чуть большими возможностями по сравнению с остальными. Возможно, спейшеры — это сущности, пришедшие из других миров, а, может быть, некий верх эволюции для обычной души. Я не знаю. Обычные люди проживают свой жизненный цикл, умирают, рождаются вновь. И никогда не помнят о предыдущих воплощениях. И у каждого человека стоит печать, как некая программа ограничений. Она находится в районе лба между бровями, но люди не ощущают ее присутствия, не видят причудливых силовых линий, которые сворачиваются в индивидуальный узор. Они живут так, как привыкли, как получается, не помня о том, что было раньше. Печать перекрывает им память, лимитирует жизнь.
У спейшеров все не так. Каждый спейшер обладает тремя врожденными особенностями — половой принадлежностью, неизменным именем и памятью своих прошлых воплощений. При перерождении эти три составляющих обычно сохраняются. Я говорю обычно, так как бывают редкие сбои, такие как у Жека, но их вероятность настолько маловероятна, что данные особенности считаются константами, а отклонения от них — сбоями. Печать у спейшеров отсутствует.
Я мысленно потянулась к участку в районе лба, ощущая свободу и льющийся свет. Я больше не запечатанная. Еще какие-то осколки печати оставались, как некие затемненные области, перекрывающие поток света, но теперь это лишь вопрос времени. Восстановительный процесс запущен, и он необратим. Я не знаю как скоро, но память вернется, темных мест не останется.
Рождаясь, памяти спейшеров ничего не препятствует, они помнят все свои предыдущие воплощения. К тому же у них значительно удлинен жизненный цикл. Возможно, именно из-за печати люди и живут так мало. Она как ограничитель во всем. Не мы придумали такие правила, не мы придумали печати. Но очевидно, что они нужны. Дай всему человечеству доступ к памяти, и на земле начался бы хаос. У людей своя игра, свои задачи, у спейшеров — свои. Печать у людей обладает индивидуальностью, это как личный код, личный знак, паспорт сущности, то есть именно по ней можно вычислить и найти нужного человека в случае необходимости. За особо значимыми, выдающимися, опасными людьми всегда наблюдали из жизни в жизнь. Некоторые люди, даже не помня ничего из своего прошлого, из раза в раз пытались создавать гениальные открытия, совершать великие завоевания и злодеяния. Некоторые из благих намерений стремились разрушить этот мир. Задача спейшеров — сохранить равновесие, предотвратить разрушение. Наш мир должен жить, он нужен как нам, так и всем людям. А потому особо гениальные личности отслеживались в любой из их жизней, ставились на учет и строго оценивались масштабы их деяний. Среди спейшеров существуют целые аналитические отделы, просчитывающие вероятности катастроф, возможные результаты. Нет, войны, открытия, борьба за власть вполне допускалась до определенного уровня. Люди могли сколько угодно играть в свои кровавые игры, доказывать всему миру, кто сильнее и значимее. До тех пор, пока это не угрожало существованию этого мира, спейшеры не вмешивались. Наблюдали, оценивали, но ничего не предпринимали. Как только граница дозволенного нарушалась, вот тогда появлялись мы.
Спейшеры помнят, а потому постоянные перерождения для них бессмысленны. Хотя они не бессмертны, то есть их можно убить, может унести болезнь, голод, холод, ранение. То есть смерть у спейшера могла произойти точно так же, как и у любого из людей. Только от старости они не умирают. Но какова бы ни была причина перерождения спейшера, он всегда перерождался с абсолютной памятью о своем прошлом. Вот только место появления в новом воплощении спейшер не мог выбрать. Провидение, Бог, высшая сущность — можно называть как угодно — определяло все это за него. А потому перерождение — это всегда риск, особенно первые годы жизни, пока спейшер еще ребенок, самые опасные для его жизни. Он живет как обычный человек, как и другие люди, в мире людей, среди людей, а воспоминания возвращаются чуть позже, когда организм уже окреп и выжил, обычно это происходит лет в двенадцать — четырнадцать.
— Про сны, чтобы убедиться, что ты — Марина, — терпеливо растолковывал мне все Константин. — Через сны в наше сознание прорываются воспоминания из прошлого. Я уже рассказывал тебе об этом. Обычно при перерождении пробуждение спейшера начинается со снов, — да, я помнила разговор о снах. И соглашалась, у меня все происходило именно так. А Константин продолжил. — А на счет друга… Ты собиралась замуж, а вместо этого умерла. Мне показалось это подозрительным. Сначала я не переживал. Ты знаешь, спейшеры вообще по поводу смерти не переживают, потому что она, в общем-то, не имеет значения. Может быть, первый раз умирать страшно, может быть, больно, и все. А когда ты в очередной раз пробуждаешься, осознаешь себя, вспоминаешь, смерть сама по себе, как факт, она перестает быть страшной, скорее неприятной, дискомфортной. Даже люди боятся, в общем-то, не смерти как таковой, а неизвестности. Они не уверенны в том, что их ждет после нее, есть ли что-то дальше или это конец. Для нас эти вопросы определены. В общем-то, это только потеря нескольких десятков лет, которые уходят на взросление тела, да и только. Конечно, это вызывает ряд трудностей. Но что значат десятки лет для тех, у кого за плечами тысячелетия… А потом шло время, а ты не проявлялась. Ты словно исчезла. Я не мог тебя найти, не мог вычислить. Вот тогда я и заволновался. Понял, что случилось что-то странное. И это связанно с этой не состоявшейся свадьбой и тем мужчиной. А раз произошло что-то такое, из-за чего моя Маринетт умерла, пожелала скрыться, чтобы ее никто не нашел, вряд ли это прошло бесследно. Я просто в очередной раз убедился в правильности своих выводов.
Кати уже давно бросала на нас нетерпеливые взгляды, а после этого откровения Константина так и вообще сникла. Определенно, она к нему неравнодушна. А он даже не замечает этого. Но, действительно, достаточно разговоров. Я сама уже была готова начинать. Хватит задавать вопросы, ответов на которые ни у кого нет, кроме меня. Эти ответы хранятся в моей памяти. Я могу найти их сама, главное, нужно вспомнить. Я попыталась удобнее устроиться на кушетке, немного поерзав, собравшись и запасаясь твердой решимостью непременно все вспомнить. Я не отступлю. Закрыла глаза и начала ждать.
— Готовы? Пульс — в норме, давление — в норме, частота сердечных сокращений — в норме, — монотонным голосом начала отчитываться Кати, а Костя снова вернул свои ладони мне на лоб, и я начала проваливаться в небытие. И тут раздался тревожный звук телефонного звонка. Я почувствовала, как руки у меня на лбу напряглись, затем Константин резко убрал их у меня со лба, а я перестала уплывать.
— Простите, должен взять. Это главный, — объяснил Константин скорее мне одной, так как остальные, похоже, данный факт уже поняли. Потому что даже Кати не возмущалась и не поджимала нервно свои губы как обычно, а терпеливо ждала и даже бросала на Костю волнительные взгляды. Все телефонные звонки на наших встречах отключались. Но этот, видно, мог звонить в любое время. И ему обязательно Константин должен был ответить. Все понимающе махнули головой и стоически ждали. Костя говорил отрывисто:
— Да, нашли … Я хотел сначала убедиться… Но… Но… Я понял.
Он все время морщился, было ясно, что ему неприятен разговор. Он положил трубку, обращаясь к ребятам мрачным тоном.
— Главный приказал все отменить, — все молчали. Константин тоже молчал какое-то время, а я нетерпеливо шевелилась на кушетке. Я не понимала, в чем сложность, что такое случилось, чего все ждут. Но чувствовала, что это касается меня, и как-то не по себе стало от неопределенности. А затем Костя, приняв какое-то решение, обратился к остальным:
— Мы так долго искали Марину, мы не можем отступить на полпути. Кто за то, чтобы завершить начатое, — и смотрел он больше на Кати, потому что у той весь вид выражал сопротивление, губы были снова поджаты, глаза недовольно сужены. Повисла пауза, а Костя продолжил убеждение:
— Главный сказал, что это дело больше не в нашей компетенции. Но Марина — это не просто дело, это наш друг, член нашей команды. Я не могу оставить все как есть. Мы уже здесь, собрались, давайте попробуем еще раз. Всего один только раз. Если не получится — тогда отстранимся.
Петр и Макс подняли руки, голосуя за решение Кости. Жек бросил:
— Я что, зря оторвался от нежной крошки и приехал сюда? Давайте сделаем это.
А я ужаснулась от мысли, что то, о чем он сказал, правда. Меня просто передернуло от этой картинки.
— Кати, я никогда тебя ни о чем не просил. Сделай это для меня… Пожалуйста… — обратил свое внимание Константин на девушку, которая на этих словах задумалась, а потом медленно все же кивнула головой. И все вновь пришло в движение. Все началось.
***
Я чувствовала теплые ладони в районе глаз все слабее, мое сознание уплывало. Вскоре все телесные ощущения и вовсе исчезли. Я медленно растворялась, теряя ощущение своего тела, теряя ощущения пространства и времени. Я словно находилась в пустоте, не понимая, где верх, где низ. Моя сущность вновь переместилась в какое-то небытие, где я была и в прошлую попытку восстановления памяти. Я оглядывалась, ища хоть что-то, за что можно зацепиться взглядом. Пустота.
Где-то далеко слышался монотонный голос Кати:
— Пульс … Давление … Показатели…
Я сделала шаг, потом еще один. И наткнулась на нее, стену. Звенит как стекло. И холодная как лед. Я ладонями ощупывала ее, ища хоть какое-то менее плотное место. Я помнила с того раза, что в стене есть где-то более вязкие области. Я перемещалась по ней выше, ниже, влево, вправо.
И тут за стеной я увидела в тумане силуэт, еще пока не четкий размытый. И пошла, перемещаясь вдоль стены, по направлению к этому силуэту. Там стоял мужчина, невысокий, крупный, с выступающим животиком и короткими волосатыми руками. Жек. Почему-то в таком виде он выглядел привычнее. Более знакомым, что ли. «Жек!» — хотелось крикнуть мне, но сквозь стену не было слышно моего голоса. Я замолотила по ней, привлекая к себе внимание. Но Жек не реагировал на меня, он что-то рассматривал перед собой, оглядывался, ощупывал. Таким образом он вел себя некоторое время, потом поднял голову и посмотрел прямо на меня, поманил пальцем. Я попробовала шагнуть к нему, но уперлась в стену, которая не пускала меня. Я еще раз ломанулась, но результат был тот же. Жек отошел немного в сторону и снова поманил меня. Я шла к нему, но каждый раз меня не пускала стена. Тогда Жек подошел к вязкому месту, моя рука погрузилась в туман, вскоре и я сама уже была поглощена вязким туманом. Где-то отдаленно слышала голос:
— Жек, ты сейчас наступишь на те же грабли, не ломись через прорехи.
Жек протягивал мне руку с другой стороны, я тянулась к нему своей. В какой-то момент на меня обрушился поток образов. Стало сначала так шумно, голова загудела от переполняющих ее голосов, закружилась. Я вжала плечи, чтобы продолжать руками решительно тянуться к Жеку. Начали перед глазами мелькать картинки, лица. И вдруг одна картинка стала ярче, чем другие. Я видела бегущую по полю девушку, кружащего ее мужчину с сережкой в ухе, смех, радость счастье. Жек уже коснулся кончиком пальца моего. И сразу же картинка сменилась на другую, полил дождь, хмурое небо и ветер, который пробирал до дрожи, тело трясло, по лицу ударяли капли воды, волосы свисали как сосульки, с них капало, и мне вдруг резко расхотелось продолжать свое движение. Жек схватил меня за руку, а я начала вырываться, я передумала. Это нежелание вспоминать было сильнее меня, сильнее моей решимости. Оно было как инстинкт самосохранения, я билась, как могла, давай отпор мужчине, крепко держащему меня за руку. Откуда только у меня взялось столько сил. Но Жек был очень крепким, его хват был железный и доставлял болезненные ощущения. Я попыталась упасть на пол, но пола не было, а Жек настойчиво тянул меня к себе, вот уже и второй рукой хватаясь за первую. Я сопротивлялась. Видение рисовало меня на смотровой площадке замка. Вокруг серые стены башен, я подхожу к краю и смотрю вниз — высоко. Мне страшно, очень страшно. Жек держит за руки и резко дергает меня сквозь вязкость тумана. И я как в замедленной съемке медленно приближаюсь к нему, вот уже его руки охватывают мою талию, он делает последний рывок, и мы вместе оказываемся по другую сторону от стены. Девушка из видения кричит, ее тело падает вниз на камни. Ее крик соединяется с моим, жутким, душераздирающим. Она летит вниз, испытывая боль и отчаяние. Ужас, страх — все сливается в одно невыносимое чувство — необходимо это забыть. И она быстро выстраивает на себе печать, выстраивает стену, сквозь которую даже она не сможет вспомнить того, что сейчас случилось. Умирать всегда страшно, а так особенно. Не мгновенно, есть несколько секунд до ее неминуемой смерти. За эти мгновения она испытала столько эмоций, приняла решение и запечатала ужас этой жизни. Она знает, что сейчас умрет, но родится вновь. И только печать поможет ей забыть. Я говорю о девушке, но я понимаю, что она — это я, я из прошлой такой счастливой, но с таким ужасным концом жизни. Неужели меня убили? Поэтому я так боюсь это вспоминать?
Меня приводили в чувство. По лицу текли слезы, тело била мелкая дрожь. Константин обнимал, поздравляя с тем, что все прошло успешно. Я чувствовала себя словно опьяненной. Перед глазами мелькала куча образов, сменяя одни другими. Окружающий мир плыл, вспоминались какие-то события, голоса, лица. Мне было плохо, все кружилось, звуки были неестественными — громкими, и отдавались словно эхом. Зрение подводило, силуэты ребят троились, и словно отдалялись от меня. Даже запахи и те, казались слишком сильными. Мне становилось то душно, то холодно. Бросало то в жар, то в холод. Я никак не могла понять, кто я, где я, кто рядом. Я находилась словно в лихорадке.
Мне помогли перебраться на диван. Под голову положили подушку и укрыли одеялом. Что-то влили в рот. Сложно было разобрать слова, что мне говорили, но я поняла, что мне нужно полежать, чтобы воспоминания улеглись. Нужно время. Звуки голоса, словно эхом, отдавались у меня в голове, и я желала лишь одного — чтобы они замолчали, и не произносили больше ни слова, чтобы не причинять мне этой жуткой головной боли. Для моего сознания — это стресс, долгое время у него не было всех воспоминаний, а теперь они вернулись, и ему нужно разложить все по полочкам, упорядочить. Оно сейчас взволновано, но вскоре успокоится. На это нужно время. Мне нужен отдых, сон. Мое состояние было похоже на бред. Не удивлюсь, если у меня подскочила температура. Иногда меня трясло. Я чувствовала, что кто-то сидит рядом и заботливо укутывает меня одеялом, меняет мокрую тряпку на моем лбу и ободряюще поглаживает по спине. Костя это был или все по очереди — я не знаю, мне сейчас было не до них.
ГЛАВА 11
Кто мог дать ответ на то, почему мы, спейшеры, существуем, я не знаю. Но мы есть. Кто мы такие? Практически, те же люди, только обладающие чуть большими возможностями по сравнению с остальными. Возможно, спейшеры — это сущности, пришедшие из других миров, а, может быть, некий верх эволюции для обычной души. Я не знаю. Обычные люди проживают свой жизненный цикл, умирают, рождаются вновь. И никогда не помнят о предыдущих воплощениях. И у каждого человека стоит печать, как некая программа ограничений. Она находится в районе лба между бровями, но люди не ощущают ее присутствия, не видят причудливых силовых линий, которые сворачиваются в индивидуальный узор. Они живут так, как привыкли, как получается, не помня о том, что было раньше. Печать перекрывает им память, лимитирует жизнь.
У спейшеров все не так. Каждый спейшер обладает тремя врожденными особенностями — половой принадлежностью, неизменным именем и памятью своих прошлых воплощений. При перерождении эти три составляющих обычно сохраняются. Я говорю обычно, так как бывают редкие сбои, такие как у Жека, но их вероятность настолько маловероятна, что данные особенности считаются константами, а отклонения от них — сбоями. Печать у спейшеров отсутствует.
Я мысленно потянулась к участку в районе лба, ощущая свободу и льющийся свет. Я больше не запечатанная. Еще какие-то осколки печати оставались, как некие затемненные области, перекрывающие поток света, но теперь это лишь вопрос времени. Восстановительный процесс запущен, и он необратим. Я не знаю как скоро, но память вернется, темных мест не останется.
Рождаясь, памяти спейшеров ничего не препятствует, они помнят все свои предыдущие воплощения. К тому же у них значительно удлинен жизненный цикл. Возможно, именно из-за печати люди и живут так мало. Она как ограничитель во всем. Не мы придумали такие правила, не мы придумали печати. Но очевидно, что они нужны. Дай всему человечеству доступ к памяти, и на земле начался бы хаос. У людей своя игра, свои задачи, у спейшеров — свои. Печать у людей обладает индивидуальностью, это как личный код, личный знак, паспорт сущности, то есть именно по ней можно вычислить и найти нужного человека в случае необходимости. За особо значимыми, выдающимися, опасными людьми всегда наблюдали из жизни в жизнь. Некоторые люди, даже не помня ничего из своего прошлого, из раза в раз пытались создавать гениальные открытия, совершать великие завоевания и злодеяния. Некоторые из благих намерений стремились разрушить этот мир. Задача спейшеров — сохранить равновесие, предотвратить разрушение. Наш мир должен жить, он нужен как нам, так и всем людям. А потому особо гениальные личности отслеживались в любой из их жизней, ставились на учет и строго оценивались масштабы их деяний. Среди спейшеров существуют целые аналитические отделы, просчитывающие вероятности катастроф, возможные результаты. Нет, войны, открытия, борьба за власть вполне допускалась до определенного уровня. Люди могли сколько угодно играть в свои кровавые игры, доказывать всему миру, кто сильнее и значимее. До тех пор, пока это не угрожало существованию этого мира, спейшеры не вмешивались. Наблюдали, оценивали, но ничего не предпринимали. Как только граница дозволенного нарушалась, вот тогда появлялись мы.
Спейшеры помнят, а потому постоянные перерождения для них бессмысленны. Хотя они не бессмертны, то есть их можно убить, может унести болезнь, голод, холод, ранение. То есть смерть у спейшера могла произойти точно так же, как и у любого из людей. Только от старости они не умирают. Но какова бы ни была причина перерождения спейшера, он всегда перерождался с абсолютной памятью о своем прошлом. Вот только место появления в новом воплощении спейшер не мог выбрать. Провидение, Бог, высшая сущность — можно называть как угодно — определяло все это за него. А потому перерождение — это всегда риск, особенно первые годы жизни, пока спейшер еще ребенок, самые опасные для его жизни. Он живет как обычный человек, как и другие люди, в мире людей, среди людей, а воспоминания возвращаются чуть позже, когда организм уже окреп и выжил, обычно это происходит лет в двенадцать — четырнадцать.
