Я собралась незаметно уйти, но запуталась в нелепых штанинах чужой пижамы и упала. Досада на себя: надо же так некстати плюхнуться на пол! Будто специально! Ты выбежал, подхватил меня, комично болтающую в воздухе ногами, на руки, и я судорожно вцепилась в тебя и, знаешь, что я сделала? Незаметно лизнула твою кожу, чтобы почувствовать вкус твоего потного тела. Точно, «с ума схожу иль восхожу к высокой степени безумства». В школе это называлось «втюриться», а я ведь была далеко не школьного пубертатного возраста.
Ты избавил меня от наваждения, излечил от моей фантомной любви. Я, вернувшись от тебя в свою квартирку, достала пачку писем Кирилла, которые я любовно собирала четыре года и хранила в потайном отсеке, принесла медный таз для варенья, поставила на стол, пристроила в нём зажженную свечу и стала перечитывать письма, одно за другим. Письма любви, написанные характерным для него мелким почерком с сильным левым наклоном. А потом сжигала их, эти письма, и смотрела, как они ярко горят.
Ты меня застал за этим занятием: горело последнее письмо любви.
– Что это? – спросил ты.
– Половецкий ритуал, – ответила я.
– Я догадывался, что ты ведьма, – сказал ты.
Я была готова к новому отрезку жизни.
В самом начале нашего романа ты был не мужчиной, а облаком в штанах. Позже стало ясно, что и настырный ты, и самодовольный, и сверхсамодостаточный, и временами вредный – адаец, одним словом. Если нас сравнивать с музыкальными инструментами, то ты – это барабан или рояль, а я – виолончель или флейта. Ты, появившись в новом месте, сразу с шумом занимаешь собой всё пространство, я же стараюсь незаметно влиться в него и не спеша обустроить по своему вкусу.
Однажды, когда Данулю спросили, кто у нас в семье главный, она ответила, что главных в доме нет, у нас всегда идет борьба за власть. Хотя я никогда за абсолютную власть не боролась, я была только за равноправие. Удивляюсь, как нам удалось приспособиться друг к другу! Но как-то притерлись, видно, всё-таки была и помогала любовь. Была, конечно, ты же всегда знал или угадывал, что мне нужно, старался всегда доставить мне удовольствие, радость, был счастлив, когда это удавалось.
Знакомы ли тебе стихи Вероники Тушновой?
Сто часов счастья... Разве этого мало?
Я его, как песок золотой, намывала,
собирала любовно, неутомимо,
по крупице, по капле, по искре, по блестке,
создавала его из тумана и дыма,
принимала в подарок от каждой звезды и березки...?
Спасибо тебе, родной, ты был и не в меру щедрым! Ты меня этим золотым песком просто засыпал!
А я что? Я была очень плохой матерью! Я любила сына сильнее, потому что он был от любимого мужчины. Дануле не говори это! Хорошо, что она внешне переняла красоту моей мамы. А вот характером она иногда мне напоминала мою стервозную экс-свекровь, что мне очень не нравилось!
И как жена, наверно, я была не очень хорошей. Помнишь, я, заподозрив тебя в измене, удрала в Москву, облив нашу квартиру хлоркой? Мне показалось, что вдали от тебя я смогу привести мысли и чувства в норму. Оказалось, что я неизлечимо больна тобой. Без тебя я не могу, без тебя я не я, кроме тебя, никто мне не нужен! Это же какое-то проклятие небес или всё же великий дар?
Прости меня, я часто вредничала. А ты, ты ведь стал моей дочери настоящим отцом. Ты подарил мне Рыжика! Если я его не увижу, ты ведь скажешь ему, как я его люблю, то есть любила? Пусть поцелует Чернулю и Рыжулю от моего имени. Анютке и Дане язаказала в подарок к Новому Году серебряные браслеты и перстни у ювелира, они мечтали о таких гарнитурах. Лежат в коробочках на книжной полке. Отдашь, когда Жаник с ней приедет на похороны. И пусть поделят все мои ювелирные украшения!
– Хватит соплей! Ты сама ему всё скажешь, сама Аннетке и Данке подаришь!
– Я самое важное не сказала! Я хочу, чтобы меня сожгли! Меня пугает мысль, что я буду лежать в темноте, гнить, и меня будут объедать могильные черви! Хочу легким дымком взлететь к облакам! Обещаешь?
– Не обещаю! Я старше тебя, поэтому должен уйти раньше. Ты будешь меня оплакивать и приносить цветы на могилу.
– А не вышло! Я тебя опередила! И не жди целый год, можешь сразу после сорока дней завести пассию или даже жениться. Я рекомендую тебе свою подругу, она недавно овдовела, удобно: живет в соседнем дворе, тоже зануда – как ты, и правильная – вроде меня. – Я всхлипнула, слезы полились ручьем. Помнишь стихи одного очень неплохого поэта, кажется, Шкляровского?
Я ливень пролью над твоею могилой…
А ты над моей не прольёшь.
Ты первой иссякнешь в пылающем небе,
Рванусь за тобою, звеня!
Но в клевере, в глине, в полыни и в хлебе
Ты разве дождёшься меня?
Два облака белых плывут по лазури.
Стоит ослепительный зной.
А может, и не было вовсе разлуки,
Невечной разлуки земной?
– Что это тебя на могильные темы потянуло? Ты всё успела сказать? Ты не пожалеешь, что сказала всё это? Берегись, если что-то утаила в глубинах своего сердца! Завтра ведь я доберусь до всех твоих секретных тайников!
Мысленно я подготовилась к смерти. Даже радовалась, что умру легко во время наркоза, без всякой боли и страданий. И как-то даже удивилась, когда очнулась после наркоза и увидела родное лицо.
– Я еще здесь?
– Куда же ты, дорогая, собиралась? В Москву или в Париж? Я тебя никуда не отпускал. Нам совсем немного осталось до золотой свадьбы! Хочешь ее зажилить, экономная моя?
– Так я не умерла? Неужели я доживу до глубокой старости?!
– Нам до нее ещё далеко!
– Что интересного на этом свете произошло?
– Докторантка твоя с блеском защитилась. Рвалась рьяно к тебе. Я её слегка притушил. Едем сегодня с Данулей встречать почти всё святое французское семейство. Родительница Аннет тоже решила тебя навестить. Отец остался отрабатывать последние дни, хочет передать фирму зятю, то бишь нашему сыну, а сам уже пойдет на покой.
– Ой, я же как распластанный цыпленок-табака в коматозном состоянии! Даже на бок повернуться не могу! Наркоз из моих мозговых извилин все французские слова вышиб! Я табула раса! Жестами буду объясняться.
– Цыплёночек мой, мне придётся тебя оставить. Побудешь для надёжности в реанимации. Ночевать буду с тобой, приеду после того, как встретим и устроим французскую гвардию. Отправлю помощницу Дане, чтобы приготовили комнаты для гостей. Продукты закуплю. Поздний ужин приготовлю собственноручно. Завтра заберу тебя домой.
– Но ме кита па, Марлен!
– Мне надо! Жизнь продолжается. Ещё не финита, до неё ещё далеко!
Боже мой, я в своей девичьей квартире! Как я её люблю! Днём в отцовской квартире, в которой сейчас живёт семья Даны, настоящий цыганский табор: шум, гам, болтавня на четырёх языках. Я уже могу самостоятельно вставать, перемещаться. Стараюсь быть подольше с Аннет, Жаннет и со всем молодняком. Жанику приходится исполнять функции переводчика, когда мы начинаем обсуждать серьёзные темы: работа, политика, ковид, бизнес, здоровье. Когда я устаю, царственно удаляюсь в свою квартирку напротив.
Сегоодня Марлен пригласил своих именитых однокурсников, чтобы они оценили моё физическое состояние.
– Марлен, тебе надо было нас в клинику пригласить, там ведь аппаратура под рукой, - говорит Вячеслав Игоревич, которого я знаю почти 50 лет, но никак не могу запомнить, он Пак, Ким или Ли. Почти все корейцы, с которыми я знакома, только с такими фамилиями. Хорошо, что мне не нужно к нему официально обращаться!
Я лежу на спине. Пальпация, перкуссия, проверка всевозможных рефлексов, прослушивание фонендоскопом и стетоскопом. Дышу, задерживаю дыхание, открываю рот, показываю язык…
– Марлен, какая удивительная сохранённость! – с восторгом обращается к мужу Мария Николаевна.
Мне прямо не по себе становится! Будто я кусок говядины, который забыли сунуть в морозильник и оставили на ночь на окне. А утром нашли – мухами не обсиженную, дурные запахи не издающую.
– Хватит обо мне в моём присутствии говорить как о куске сырого мяса, который забыли положить в морозильник! – Не выдерживаю я. – Мне ещё до ста далеко!
– Я не хотела Вас обидеть, Арман Алтаевна!
– Мария Николаевна, неужели Вам трудно было сказать: «Твоя жена ещё вполне достойно выглядит, Марлен!» Очень неприятно звучит! Я себя прямо-таки пациенткой из рассказа Зощенко почувствовала. Это официальный медицинский термин или Ваша находка, Мария Николаевна? Никогда раньше не приходилось слышать.
– Не всем везёт в Вашем возрасте на 15 лет моложе выглядеть, поэтому редко кому это говорим!
Марлен уводит своих однокурсников в гостиную, я остаюсь лежать в кровати. Пьют, едят, гогочут. Пусть поговорят, им весело, есть что вспомнить. А мне что делать? Приказано жить! И я сейчас живо встану и пойду в цыганский табор в квартире напратив!
Жить – так жить на всю катушку! Ай, нанэ, нанэ, нанэ, нанэээ!
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
Ты избавил меня от наваждения, излечил от моей фантомной любви. Я, вернувшись от тебя в свою квартирку, достала пачку писем Кирилла, которые я любовно собирала четыре года и хранила в потайном отсеке, принесла медный таз для варенья, поставила на стол, пристроила в нём зажженную свечу и стала перечитывать письма, одно за другим. Письма любви, написанные характерным для него мелким почерком с сильным левым наклоном. А потом сжигала их, эти письма, и смотрела, как они ярко горят.
Ты меня застал за этим занятием: горело последнее письмо любви.
– Что это? – спросил ты.
– Половецкий ритуал, – ответила я.
– Я догадывался, что ты ведьма, – сказал ты.
Я была готова к новому отрезку жизни.
В самом начале нашего романа ты был не мужчиной, а облаком в штанах. Позже стало ясно, что и настырный ты, и самодовольный, и сверхсамодостаточный, и временами вредный – адаец, одним словом. Если нас сравнивать с музыкальными инструментами, то ты – это барабан или рояль, а я – виолончель или флейта. Ты, появившись в новом месте, сразу с шумом занимаешь собой всё пространство, я же стараюсь незаметно влиться в него и не спеша обустроить по своему вкусу.
Однажды, когда Данулю спросили, кто у нас в семье главный, она ответила, что главных в доме нет, у нас всегда идет борьба за власть. Хотя я никогда за абсолютную власть не боролась, я была только за равноправие. Удивляюсь, как нам удалось приспособиться друг к другу! Но как-то притерлись, видно, всё-таки была и помогала любовь. Была, конечно, ты же всегда знал или угадывал, что мне нужно, старался всегда доставить мне удовольствие, радость, был счастлив, когда это удавалось.
Знакомы ли тебе стихи Вероники Тушновой?
Сто часов счастья... Разве этого мало?
Я его, как песок золотой, намывала,
собирала любовно, неутомимо,
по крупице, по капле, по искре, по блестке,
создавала его из тумана и дыма,
принимала в подарок от каждой звезды и березки...?
Спасибо тебе, родной, ты был и не в меру щедрым! Ты меня этим золотым песком просто засыпал!
А я что? Я была очень плохой матерью! Я любила сына сильнее, потому что он был от любимого мужчины. Дануле не говори это! Хорошо, что она внешне переняла красоту моей мамы. А вот характером она иногда мне напоминала мою стервозную экс-свекровь, что мне очень не нравилось!
И как жена, наверно, я была не очень хорошей. Помнишь, я, заподозрив тебя в измене, удрала в Москву, облив нашу квартиру хлоркой? Мне показалось, что вдали от тебя я смогу привести мысли и чувства в норму. Оказалось, что я неизлечимо больна тобой. Без тебя я не могу, без тебя я не я, кроме тебя, никто мне не нужен! Это же какое-то проклятие небес или всё же великий дар?
Прости меня, я часто вредничала. А ты, ты ведь стал моей дочери настоящим отцом. Ты подарил мне Рыжика! Если я его не увижу, ты ведь скажешь ему, как я его люблю, то есть любила? Пусть поцелует Чернулю и Рыжулю от моего имени. Анютке и Дане язаказала в подарок к Новому Году серебряные браслеты и перстни у ювелира, они мечтали о таких гарнитурах. Лежат в коробочках на книжной полке. Отдашь, когда Жаник с ней приедет на похороны. И пусть поделят все мои ювелирные украшения!
– Хватит соплей! Ты сама ему всё скажешь, сама Аннетке и Данке подаришь!
– Я самое важное не сказала! Я хочу, чтобы меня сожгли! Меня пугает мысль, что я буду лежать в темноте, гнить, и меня будут объедать могильные черви! Хочу легким дымком взлететь к облакам! Обещаешь?
– Не обещаю! Я старше тебя, поэтому должен уйти раньше. Ты будешь меня оплакивать и приносить цветы на могилу.
– А не вышло! Я тебя опередила! И не жди целый год, можешь сразу после сорока дней завести пассию или даже жениться. Я рекомендую тебе свою подругу, она недавно овдовела, удобно: живет в соседнем дворе, тоже зануда – как ты, и правильная – вроде меня. – Я всхлипнула, слезы полились ручьем. Помнишь стихи одного очень неплохого поэта, кажется, Шкляровского?
Я ливень пролью над твоею могилой…
А ты над моей не прольёшь.
Ты первой иссякнешь в пылающем небе,
Рванусь за тобою, звеня!
Но в клевере, в глине, в полыни и в хлебе
Ты разве дождёшься меня?
Два облака белых плывут по лазури.
Стоит ослепительный зной.
А может, и не было вовсе разлуки,
Невечной разлуки земной?
– Что это тебя на могильные темы потянуло? Ты всё успела сказать? Ты не пожалеешь, что сказала всё это? Берегись, если что-то утаила в глубинах своего сердца! Завтра ведь я доберусь до всех твоих секретных тайников!
Мысленно я подготовилась к смерти. Даже радовалась, что умру легко во время наркоза, без всякой боли и страданий. И как-то даже удивилась, когда очнулась после наркоза и увидела родное лицо.
– Я еще здесь?
– Куда же ты, дорогая, собиралась? В Москву или в Париж? Я тебя никуда не отпускал. Нам совсем немного осталось до золотой свадьбы! Хочешь ее зажилить, экономная моя?
– Так я не умерла? Неужели я доживу до глубокой старости?!
– Нам до нее ещё далеко!
– Что интересного на этом свете произошло?
– Докторантка твоя с блеском защитилась. Рвалась рьяно к тебе. Я её слегка притушил. Едем сегодня с Данулей встречать почти всё святое французское семейство. Родительница Аннет тоже решила тебя навестить. Отец остался отрабатывать последние дни, хочет передать фирму зятю, то бишь нашему сыну, а сам уже пойдет на покой.
– Ой, я же как распластанный цыпленок-табака в коматозном состоянии! Даже на бок повернуться не могу! Наркоз из моих мозговых извилин все французские слова вышиб! Я табула раса! Жестами буду объясняться.
– Цыплёночек мой, мне придётся тебя оставить. Побудешь для надёжности в реанимации. Ночевать буду с тобой, приеду после того, как встретим и устроим французскую гвардию. Отправлю помощницу Дане, чтобы приготовили комнаты для гостей. Продукты закуплю. Поздний ужин приготовлю собственноручно. Завтра заберу тебя домой.
– Но ме кита па, Марлен!
– Мне надо! Жизнь продолжается. Ещё не финита, до неё ещё далеко!
Боже мой, я в своей девичьей квартире! Как я её люблю! Днём в отцовской квартире, в которой сейчас живёт семья Даны, настоящий цыганский табор: шум, гам, болтавня на четырёх языках. Я уже могу самостоятельно вставать, перемещаться. Стараюсь быть подольше с Аннет, Жаннет и со всем молодняком. Жанику приходится исполнять функции переводчика, когда мы начинаем обсуждать серьёзные темы: работа, политика, ковид, бизнес, здоровье. Когда я устаю, царственно удаляюсь в свою квартирку напротив.
Сегоодня Марлен пригласил своих именитых однокурсников, чтобы они оценили моё физическое состояние.
– Марлен, тебе надо было нас в клинику пригласить, там ведь аппаратура под рукой, - говорит Вячеслав Игоревич, которого я знаю почти 50 лет, но никак не могу запомнить, он Пак, Ким или Ли. Почти все корейцы, с которыми я знакома, только с такими фамилиями. Хорошо, что мне не нужно к нему официально обращаться!
Я лежу на спине. Пальпация, перкуссия, проверка всевозможных рефлексов, прослушивание фонендоскопом и стетоскопом. Дышу, задерживаю дыхание, открываю рот, показываю язык…
– Марлен, какая удивительная сохранённость! – с восторгом обращается к мужу Мария Николаевна.
Мне прямо не по себе становится! Будто я кусок говядины, который забыли сунуть в морозильник и оставили на ночь на окне. А утром нашли – мухами не обсиженную, дурные запахи не издающую.
– Хватит обо мне в моём присутствии говорить как о куске сырого мяса, который забыли положить в морозильник! – Не выдерживаю я. – Мне ещё до ста далеко!
– Я не хотела Вас обидеть, Арман Алтаевна!
– Мария Николаевна, неужели Вам трудно было сказать: «Твоя жена ещё вполне достойно выглядит, Марлен!» Очень неприятно звучит! Я себя прямо-таки пациенткой из рассказа Зощенко почувствовала. Это официальный медицинский термин или Ваша находка, Мария Николаевна? Никогда раньше не приходилось слышать.
– Не всем везёт в Вашем возрасте на 15 лет моложе выглядеть, поэтому редко кому это говорим!
Марлен уводит своих однокурсников в гостиную, я остаюсь лежать в кровати. Пьют, едят, гогочут. Пусть поговорят, им весело, есть что вспомнить. А мне что делать? Приказано жить! И я сейчас живо встану и пойду в цыганский табор в квартире напратив!
Жить – так жить на всю катушку! Ай, нанэ, нанэ, нанэ, нанэээ!
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
