— Спасибо, князь, — она прижала коробку к груди. — Поверьте, я о вас не забуду…
Он сопровождал нас еще с час, а потом все же попрощался и отправился обратно. Я не удержалась и отправила-таки ему вслед небольшую огненную искорку. Чтобы каждый раз, когда присаживался, не забывал, что никакие неотложные дела не стоят слез одной замечательной во всех отношениях девушки. И не подумайте, я не злая! Просто нужно же было и ему оставить какой-нибудь подарочек. Вот я и решила, что ему не помешает такой вот небольшой стимулятор памяти.
Время летело незаметно. Кажется, еще вчера мы выезжали из дворца, а уже сегодня шли на утреннее торжественное богослужение в небольшой храм в честь Рождества Христова. Сегодня старый граф Бехтеев решил устроить для нас настоящие гуляния. Мы попали к нему в поместье сразу после посещения монастыря, в котором с Ее Высочеством целых три дня молились о здоровье царя. Еще задолго до нашего приезда здесь было решено разместить нашу экспериментальную школу, и сюда заранее были отправлены наши учителя и челядь с вещами.
Перекрестившись перед входом в церковь, мы, наконец, ее покинули и расселись в сани, которые покатили за околицу деревни, что находилась близ поместья графа.
Нас встретили с песнями и плясками, веселым задором, который присущ русскому народу. И было что-то во всем этом такое заразительное, что мы буквально сразу прониклись неповторимой атмосферой народных гуляний. А уж когда граф объявил, что распорядился выдать каждому селянину по рождественскому подарку, в который входит сладкий пряник и денежка, праздник и вовсе завертелся с новой силой.
Вчера часть деревенских приходили в поместье графа и веселили нас колядными песнями и прибаутками, которые нет-нет да звучали еще и сегодня.
Потом было катание с горок, горячий чай со сладостями на свежем воздухе, какие-то скоморохи с милым медвежонком, к которому мы все же подойти так и не решились, и много мелочей, которые делают праздник праздником. Особенно мне понравился бродячий кукольный театр, в котором звездой был бессменный Петрушка.
Конечно, нам всем не хватало родных и близких, и мы успели сильно по ним соскучиться, но в этот светлый день не хотелось грустить, а потому старались гнать от себя хандру и просто веселиться.
— Дуся! Пошли еще раз на горку! — потянула меня за руку раскрасневшаяся Наташа.
Я хотела было уже последовать за ней, как увидела, что в нашу сторону едут чьи-то сани. Мне стало любопытно, кто же это к нам заявился, и я указала на них подруге.
Сани были уже совсем близко, но лицо приказчика графа Бехтеева, который лично правил лошадью, было далеко не радостным. Я забеспокоилась и пошла к графу, возле которого сани как раз остановились, и услышала обрывок фразы.
— …Да, совсем плох. Васька думал, не довезет хозяина! — губы его задрожали. — Поехали, барин, Бог даст, еще успеете попрощаться…
На Вениамина Никифоровича в этот момент было жалко смотреть. Краска схлынула с его лица, он пошатнулся.
— Что случилось? — спросила его.
— Сын… Ванечка… — наконец, ответил граф и потер грудь напротив сердца.
Я специалист в медицине неважнецкий, но магия жизни мне подвластна, да и научилась кое-чему за полтора месяца, а потому тут же пропустила через старика немного живительной энергии. Что-то большее нужно было делать уже в других условиях. Но и этого хватило, чтобы его щеки чуть порозовели, и граф обрел возможность снова твердо стоять на ногах.
— Домой! — тут же взревел он и полез в сани к приказчику.
— Я с вами! — безапелляционно заявила.
— Дуся, что происходит? — подошла к нам царевна.
— Что-то с сыном графа, нужно срочно ехать в поместье!
— С сыном? — удивилась она. — Он же на границе служит?
— Отслужил уж… — смахивая украдкой слезу, проговорил приказчик, усаживая хозяина поудобней и беря в руки вожжи.
— Стой! Я с вами! — великая княжна забралась к нам.
Никто ей перечить не стал. И стоило той забраться, как сани дернулись и понеслись в сторону поместья. Больше никто напроситься с нами просто не успел.
В доме стояла тишина, лишь где-то в глубине слышались сдавленные причитания. Стаскивая на ходу верхнюю одежду, мы с Царевной поспешили вперед. Но как бы мы ни торопились, граф оказался у постели сына первым.
— Как же так, а? Ванечка, как же так?! — шептали его побелевшие губы, а глаза лихорадочно шарили по телу сына в поисках страшной раны, что сейчас его убивала.
— Отец… — сухие растрескавшиеся губы юноши дрогнули в слабой улыбке. — Удалось свидеться… Уж и не чаял.
Граф взвыл, ухватился за безвольную руку сына и прижал ее к груди. Потом, будто опомнившись, завертел головой:
— Васька! Васька, стервец ты этакий! Рассказывай, что с Ванечкой случилось! — в отчаянии позвал он слугу сына.
Тут же в углу комнаты и правда нашелся уже немолодой бородатый мужик в простой одежде. Глаза его были полны слез, и он их не прятал.
— Ох, барин! Уж как следил-то я за ним! Как следил! А не уберег! — мужик утер изрядно замызганным рукавом глаза. — Что-то там опять на границе не поделили! Битву, тьфу на них окаянных, устроили! А потом дипломаты встретились и порешили, что, мол, погорячились обе стороны. На том и разошлися. Только осколок ядра хозяину, значится, в той битве, в ногу угодил. Дохтур, значится, сказал, что кость ему задело. Сказал, что осколка в ране не нашел и все, значится, сделал, чтобы дальше само заживало. Мы поначалу то не переживали, да и само ранение казалось тьфу, ерунда! А через два денька-то у барина жар и поднялся, а потом и вовсе гноиться она, окаянная, рана ентая, начала. Дохтура, что у нас в полку были, целый, как его… консилиюм собрали, — мужик даже палец вверх поднял для значимости. — Только толку с того консилиюма? Порешили, что осколок у него в ране остался, значится. А через день ему этот консилиюм ногу отрезать предложил. Нет, говорят, другого выхода. Ну, барин, значится, и послал их с этим предложением куда подальше. Лучше, говорит, помереть, чем безногим калекой остаться. — И, достав, к моему удивлению, большой платок, высморкался. — Ну, тут мы всех, кого можно, на ноги подняли и нашли, значится, светилу одного, мага жизни, тут, недалеко, в трех днях пути отседава. Неделю, значится, к нему добирались. А тот рану посмотрел, и тут же на операцию нашего горемыку определил. Сколько там гною вышло… Жуть! Но я все видел! Специально подглядывал! Дохтур магический тот, наконец, осколок-то из раны-то достал, а там оказалось, что осколок ентот кость ему раздробил. Поглядел этот дохтур, поглядел и сказал, что помочь уже не сможет и его магических сил, чтобы оставить ногу не хватит. Да и вообще у барина гангрена, но ничего уже сделать нельзя, поздно, и он скоро, того… помрет. — И, не скрываясь, разрыдался, но рассказ все же закончил: — Вот мы с барином домой-то и отправились. Дохтур только и сказал, что поделился с ним жизненной силой, чтобы, значится, смог я довести его к родне. Но я все рано думал, не довезу…
— Что ж ты так, Ванечка? Почему мне не сообщил? — отчего-то прошептал граф и дрожащей рукой убрал со лба сына прилипшую прядь.
— Зачем? Остался бы жив, рассказал, а так… все равно ведь помирать… — Волевое лицо парня уже успело заостриться и побледнеть настолько, что походило на восковую маску. Но глаза все еще лихорадочно блестели. Мы с царевной подошли ближе. Его взгляд скользнул по нам, остановился на Лизавете и застыл, а глаза раскрылись в удивлении. — Отец, кто бы мог подумать, что именно дома я встречу ангелов, — тихо проговорил он, не отрывая взгляда от царевны. И внезапно улыбнулся. Так светло, задорно и в тоже время грустно, что у нас с ней сердце защемило. — Всегда знал, что ангелы прекрасны. Теперь и умирать можно.
В горле образовался ком, и не у меня одной. Потому что, прежде чем сказать следующие слова, царевне пришлось с силой сглотнуть.
— Ангелы приходят к живым, чтобы спасать, а не провожать в последний путь! — ее голос дрогнул. Но эта слабость длилась недолго, потому что уже в следующее мгновение она уверенно начала давать распоряжения: — Граф, освободите мне место и найдите Петра Львовича, нашего доктора. Евдокия, становись рядом, мне понадобится твоя помощь. — И, деловито откинув одеяло и осмотрев рану, потребовала воды, бинтов и докторский чемоданчик, что находится в специально оборудованном классе.
Все поначалу опешили от такого напора, да и не ожидал никто ничего подобного после того, как было сказано, что молодой граф умирает и ему уже не помочь. Но надежда, вспыхнувшая при виде уверенности царевны, заставила всех собраться.
На самом деле для меня в действиях Лизаветы не было ничего удивительного. С первого дня нашего знакомства я чувствовала, что она по жизни боец, а такие бьются, не жалея сил. Она — сильнейший маг государства, который, правда, до недавнего времени себя не развивал, но окунулся в изучение нового с большим энтузиазмом, и она обладала магией жизни, которой и занималась с особым тщанием с тем самым Петром Львовичем, да и работать с ранеными без магии для нее было не в первой. Уже с четырнадцати лет она вместе с гофмейстриной и несколькими подругами-фрейлинами посещала госпиталь, который находился под ее патронажем и лично помогала докторам ухаживать за больными. Я как об этом узнала, чуть не упала со стула! Надо же, вот это самоотверженность! А потом вспомнила, что ее поведение вовсе не исключение, потому что и в нашем мире и царица, и дочери Николая второго не чурались помогать докторам в госпитале и выполняли любую, даже самую неприглядную работу наравне с остальными медсестрами. Они даже окончили сестринские курсы! К сожалению, здесь пока таких не было, но, кажется, что это ненадолго.
Все требуемое принесли очень быстро, но сдвинуть старого графа с места оказалось не так просто. Это удалось только его старому верному камердинеру. Однако в то, что парня удастся вытянуть с того света, несмотря на вспыхнувшую надежду, никто все равно по-настоящему не верил, кроме самой царевны. Лизавета тут же начала делиться силой с больным. Но я видела, как она будто сквозь сито проходит и почти не задерживается в организме молодого человека.
— Не так… — на грани слышимости проговорила она, — нужно что-то делать с раной.
— У него уже заражение крови пошло, — тихо сказала я ей. — Кровь нужно чистить.
На саму ногу я старалась не смотреть. Бедро несчастного распухло и приобрело сине-фиолетовый цвет. Запах от раны тоже исходил специфический и очень неприятный.
— Доктор не появился? — напряженно спросила царевна.
— Нет, он сейчас со всеми на гуляниях. Но за ним уже послали, — ответила служанка, которая принесла воду и бинты.
— Что ж, тогда сами, — твердо сказала Лизавета.
Тянуть и правда было нельзя: у молодого графа оставалось слишком мало времени.
Мы тщательно помыли руки, облачились в чистые халаты поверх платьев, и она взялась за скальпель.
— Нужно почистить рану. Но для начала… — царевна положила свою ладошку на лоб раненого. Он следил за каждым ее движением с каким-то странным выражением лица, которое и описать было сложно. Будто любовался, но не просто глядел, а прощался и запечатлевал ее образ прямо в душу. Лизавета ласково ему улыбнулась: — Все будет хорошо… — и усыпила.
А дальше было несколько сложнейших часов в моей жизни. Когда мы с царевной боролись за буквально ускользавшую сквозь пальцы жизнь парня. Несколько раз меня чуть натурально не вывернуло от того количества гадости, которая выходила из раны, царевне еще пришлось срезать отмершую кожу, потому что так мы могли скорее запустить процесс роста новых тканей. Делала все это она сама. Я больше следила за работой сердца и общим состоянием раненого и была на подхвате. Мы на пару вбухали в парня столько энергии, что, наверное, смогли бы поднять и мертвого! Но ничего бы все равно не вышло, если бы не проведенная царевной хирургическая операция. Уж слишком запущенным оказался случай. Я радовалась тому, что специальное заклинание вполне успешно справилось с обеззараживанием раны.
Пожалуй, парень был редким везунчиком, потому что царевна смогла сделать то, чего не смог врач-маг с большой практикой и именем. Позже я узнала, что это была первая самостоятельная операция в ее жизни. Но хирургия и магия сотворили чудо, и нам удалось вытянуть выцарапать раненого из-за грани.
А еще позже царевна получила форменную выволочку от нашего преподавателя магии смерти. Потому что, обладая магией жизни и смерти, можно было провести операцию гораздо быстрее и легче! Учитель заметил, что если она будет больше внимания уделять экспериментам и сочетанию этих двух энергий, то в будущем сможет обойтись и вовсе без скальпеля.
Пришедший же уже в самом конце операции хорошо подвыпивший в честь праздника дородный доктор лишь постановил, что мы молодцы, и у молодого графа впереди несколько недель восстановления, после которых он будет в состоянии вернуться к нормальной жизни. Потом икнул, умилился тому, какая талантливая нынче молодежь, и пошел дальше праздновать, оставив нас заканчивать перевязку. Старый граф, который все это время сидел за дверью, был им тут же подхвачен под руку и препровожден в гостиную, чтобы выпить за выздоровление сына. Мы же еще довольно долго без каких-либо усилий слышали его громогласный голос. Он заверял старого графа, что, будучи дипломированным доктором-магом, после проведенного осмотра может с уверенностью сказать, что у молодого человека все будет хорошо! А вот самому Вениамину Никифоровичу нужно за собой последить, а сейчас просто необходимо немного выпить и расслабиться.
Я подумала, что тоже не отказалась бы немного выпить и расслабиться после такого напряжения. Да что там! Я готова была напиться! Но, глянув на царевну, поняла, что ей сейчас это нужно больше.
— Ну что, закончили? — спросила ее, подставляя руки под воду, которую услужливо поливала на них все та же служанка, что помогала нам с самого начала.
— Кажется, закончили, — устало присела царевна. Она уже успела умыться. — Глаша, убери все, пожалуйста, и позаботься о том, чтобы графу перестелили постель. Только с ногой аккуратнее. Он должен проспать еще часов восемь-десять. Как очнется, сразу зовите меня, но я все равно приду его проверить среди ночи. На всякий случай…
— Если что — и доктора будите, — добавила я.
— Нашего доктора после сегодняшних возлияний до завтрашнего обеда не добудишься, — устало возразила Глаша.
Глядя на парня, на его ровное дыхание и спокойное выражение лица, даже не верилось, что мы причастны к его исцелению. А еще невольно брала гордость, что мы пободались с костлявой и сумели отобрать у нее добычу в самый последний момент.
Стоило выйти из комнаты, нас тут же окружили девчонки. Оказывается, они прибыли в поместье вместе с доктором и не заходили к нам, так как он запретил.
— Представляете, нашего эскулапа искали всей деревней несколько часов! Все окрестности облазили! Уже чего только не надумали! Под конец решили, что его по пьяной лавочке волки в лес утащили! — рассказывала Лида с возмущением. — Собрались уже всем народом его там искать, как он сам обнаружился выходящим из избы одной вдовы!
— И знаете, что самое возмутительное? — вклинилась в рассказа Наташа.
— Что?
— Что он ничуточки не смутился! Посмотрел на нас эдак с прищуром, довольно подкручивая усы, и ответил, что выйти раньше никак не мог.
Он сопровождал нас еще с час, а потом все же попрощался и отправился обратно. Я не удержалась и отправила-таки ему вслед небольшую огненную искорку. Чтобы каждый раз, когда присаживался, не забывал, что никакие неотложные дела не стоят слез одной замечательной во всех отношениях девушки. И не подумайте, я не злая! Просто нужно же было и ему оставить какой-нибудь подарочек. Вот я и решила, что ему не помешает такой вот небольшой стимулятор памяти.
ГЛАВА 5
Время летело незаметно. Кажется, еще вчера мы выезжали из дворца, а уже сегодня шли на утреннее торжественное богослужение в небольшой храм в честь Рождества Христова. Сегодня старый граф Бехтеев решил устроить для нас настоящие гуляния. Мы попали к нему в поместье сразу после посещения монастыря, в котором с Ее Высочеством целых три дня молились о здоровье царя. Еще задолго до нашего приезда здесь было решено разместить нашу экспериментальную школу, и сюда заранее были отправлены наши учителя и челядь с вещами.
Перекрестившись перед входом в церковь, мы, наконец, ее покинули и расселись в сани, которые покатили за околицу деревни, что находилась близ поместья графа.
Нас встретили с песнями и плясками, веселым задором, который присущ русскому народу. И было что-то во всем этом такое заразительное, что мы буквально сразу прониклись неповторимой атмосферой народных гуляний. А уж когда граф объявил, что распорядился выдать каждому селянину по рождественскому подарку, в который входит сладкий пряник и денежка, праздник и вовсе завертелся с новой силой.
Вчера часть деревенских приходили в поместье графа и веселили нас колядными песнями и прибаутками, которые нет-нет да звучали еще и сегодня.
Потом было катание с горок, горячий чай со сладостями на свежем воздухе, какие-то скоморохи с милым медвежонком, к которому мы все же подойти так и не решились, и много мелочей, которые делают праздник праздником. Особенно мне понравился бродячий кукольный театр, в котором звездой был бессменный Петрушка.
Конечно, нам всем не хватало родных и близких, и мы успели сильно по ним соскучиться, но в этот светлый день не хотелось грустить, а потому старались гнать от себя хандру и просто веселиться.
— Дуся! Пошли еще раз на горку! — потянула меня за руку раскрасневшаяся Наташа.
Я хотела было уже последовать за ней, как увидела, что в нашу сторону едут чьи-то сани. Мне стало любопытно, кто же это к нам заявился, и я указала на них подруге.
Сани были уже совсем близко, но лицо приказчика графа Бехтеева, который лично правил лошадью, было далеко не радостным. Я забеспокоилась и пошла к графу, возле которого сани как раз остановились, и услышала обрывок фразы.
— …Да, совсем плох. Васька думал, не довезет хозяина! — губы его задрожали. — Поехали, барин, Бог даст, еще успеете попрощаться…
На Вениамина Никифоровича в этот момент было жалко смотреть. Краска схлынула с его лица, он пошатнулся.
— Что случилось? — спросила его.
— Сын… Ванечка… — наконец, ответил граф и потер грудь напротив сердца.
Я специалист в медицине неважнецкий, но магия жизни мне подвластна, да и научилась кое-чему за полтора месяца, а потому тут же пропустила через старика немного живительной энергии. Что-то большее нужно было делать уже в других условиях. Но и этого хватило, чтобы его щеки чуть порозовели, и граф обрел возможность снова твердо стоять на ногах.
— Домой! — тут же взревел он и полез в сани к приказчику.
— Я с вами! — безапелляционно заявила.
— Дуся, что происходит? — подошла к нам царевна.
— Что-то с сыном графа, нужно срочно ехать в поместье!
— С сыном? — удивилась она. — Он же на границе служит?
— Отслужил уж… — смахивая украдкой слезу, проговорил приказчик, усаживая хозяина поудобней и беря в руки вожжи.
— Стой! Я с вами! — великая княжна забралась к нам.
Никто ей перечить не стал. И стоило той забраться, как сани дернулись и понеслись в сторону поместья. Больше никто напроситься с нами просто не успел.
***
В доме стояла тишина, лишь где-то в глубине слышались сдавленные причитания. Стаскивая на ходу верхнюю одежду, мы с Царевной поспешили вперед. Но как бы мы ни торопились, граф оказался у постели сына первым.
— Как же так, а? Ванечка, как же так?! — шептали его побелевшие губы, а глаза лихорадочно шарили по телу сына в поисках страшной раны, что сейчас его убивала.
— Отец… — сухие растрескавшиеся губы юноши дрогнули в слабой улыбке. — Удалось свидеться… Уж и не чаял.
Граф взвыл, ухватился за безвольную руку сына и прижал ее к груди. Потом, будто опомнившись, завертел головой:
— Васька! Васька, стервец ты этакий! Рассказывай, что с Ванечкой случилось! — в отчаянии позвал он слугу сына.
Тут же в углу комнаты и правда нашелся уже немолодой бородатый мужик в простой одежде. Глаза его были полны слез, и он их не прятал.
— Ох, барин! Уж как следил-то я за ним! Как следил! А не уберег! — мужик утер изрядно замызганным рукавом глаза. — Что-то там опять на границе не поделили! Битву, тьфу на них окаянных, устроили! А потом дипломаты встретились и порешили, что, мол, погорячились обе стороны. На том и разошлися. Только осколок ядра хозяину, значится, в той битве, в ногу угодил. Дохтур, значится, сказал, что кость ему задело. Сказал, что осколка в ране не нашел и все, значится, сделал, чтобы дальше само заживало. Мы поначалу то не переживали, да и само ранение казалось тьфу, ерунда! А через два денька-то у барина жар и поднялся, а потом и вовсе гноиться она, окаянная, рана ентая, начала. Дохтура, что у нас в полку были, целый, как его… консилиюм собрали, — мужик даже палец вверх поднял для значимости. — Только толку с того консилиюма? Порешили, что осколок у него в ране остался, значится. А через день ему этот консилиюм ногу отрезать предложил. Нет, говорят, другого выхода. Ну, барин, значится, и послал их с этим предложением куда подальше. Лучше, говорит, помереть, чем безногим калекой остаться. — И, достав, к моему удивлению, большой платок, высморкался. — Ну, тут мы всех, кого можно, на ноги подняли и нашли, значится, светилу одного, мага жизни, тут, недалеко, в трех днях пути отседава. Неделю, значится, к нему добирались. А тот рану посмотрел, и тут же на операцию нашего горемыку определил. Сколько там гною вышло… Жуть! Но я все видел! Специально подглядывал! Дохтур магический тот, наконец, осколок-то из раны-то достал, а там оказалось, что осколок ентот кость ему раздробил. Поглядел этот дохтур, поглядел и сказал, что помочь уже не сможет и его магических сил, чтобы оставить ногу не хватит. Да и вообще у барина гангрена, но ничего уже сделать нельзя, поздно, и он скоро, того… помрет. — И, не скрываясь, разрыдался, но рассказ все же закончил: — Вот мы с барином домой-то и отправились. Дохтур только и сказал, что поделился с ним жизненной силой, чтобы, значится, смог я довести его к родне. Но я все рано думал, не довезу…
— Что ж ты так, Ванечка? Почему мне не сообщил? — отчего-то прошептал граф и дрожащей рукой убрал со лба сына прилипшую прядь.
— Зачем? Остался бы жив, рассказал, а так… все равно ведь помирать… — Волевое лицо парня уже успело заостриться и побледнеть настолько, что походило на восковую маску. Но глаза все еще лихорадочно блестели. Мы с царевной подошли ближе. Его взгляд скользнул по нам, остановился на Лизавете и застыл, а глаза раскрылись в удивлении. — Отец, кто бы мог подумать, что именно дома я встречу ангелов, — тихо проговорил он, не отрывая взгляда от царевны. И внезапно улыбнулся. Так светло, задорно и в тоже время грустно, что у нас с ней сердце защемило. — Всегда знал, что ангелы прекрасны. Теперь и умирать можно.
В горле образовался ком, и не у меня одной. Потому что, прежде чем сказать следующие слова, царевне пришлось с силой сглотнуть.
— Ангелы приходят к живым, чтобы спасать, а не провожать в последний путь! — ее голос дрогнул. Но эта слабость длилась недолго, потому что уже в следующее мгновение она уверенно начала давать распоряжения: — Граф, освободите мне место и найдите Петра Львовича, нашего доктора. Евдокия, становись рядом, мне понадобится твоя помощь. — И, деловито откинув одеяло и осмотрев рану, потребовала воды, бинтов и докторский чемоданчик, что находится в специально оборудованном классе.
Все поначалу опешили от такого напора, да и не ожидал никто ничего подобного после того, как было сказано, что молодой граф умирает и ему уже не помочь. Но надежда, вспыхнувшая при виде уверенности царевны, заставила всех собраться.
На самом деле для меня в действиях Лизаветы не было ничего удивительного. С первого дня нашего знакомства я чувствовала, что она по жизни боец, а такие бьются, не жалея сил. Она — сильнейший маг государства, который, правда, до недавнего времени себя не развивал, но окунулся в изучение нового с большим энтузиазмом, и она обладала магией жизни, которой и занималась с особым тщанием с тем самым Петром Львовичем, да и работать с ранеными без магии для нее было не в первой. Уже с четырнадцати лет она вместе с гофмейстриной и несколькими подругами-фрейлинами посещала госпиталь, который находился под ее патронажем и лично помогала докторам ухаживать за больными. Я как об этом узнала, чуть не упала со стула! Надо же, вот это самоотверженность! А потом вспомнила, что ее поведение вовсе не исключение, потому что и в нашем мире и царица, и дочери Николая второго не чурались помогать докторам в госпитале и выполняли любую, даже самую неприглядную работу наравне с остальными медсестрами. Они даже окончили сестринские курсы! К сожалению, здесь пока таких не было, но, кажется, что это ненадолго.
Все требуемое принесли очень быстро, но сдвинуть старого графа с места оказалось не так просто. Это удалось только его старому верному камердинеру. Однако в то, что парня удастся вытянуть с того света, несмотря на вспыхнувшую надежду, никто все равно по-настоящему не верил, кроме самой царевны. Лизавета тут же начала делиться силой с больным. Но я видела, как она будто сквозь сито проходит и почти не задерживается в организме молодого человека.
— Не так… — на грани слышимости проговорила она, — нужно что-то делать с раной.
— У него уже заражение крови пошло, — тихо сказала я ей. — Кровь нужно чистить.
На саму ногу я старалась не смотреть. Бедро несчастного распухло и приобрело сине-фиолетовый цвет. Запах от раны тоже исходил специфический и очень неприятный.
— Доктор не появился? — напряженно спросила царевна.
— Нет, он сейчас со всеми на гуляниях. Но за ним уже послали, — ответила служанка, которая принесла воду и бинты.
— Что ж, тогда сами, — твердо сказала Лизавета.
Тянуть и правда было нельзя: у молодого графа оставалось слишком мало времени.
Мы тщательно помыли руки, облачились в чистые халаты поверх платьев, и она взялась за скальпель.
— Нужно почистить рану. Но для начала… — царевна положила свою ладошку на лоб раненого. Он следил за каждым ее движением с каким-то странным выражением лица, которое и описать было сложно. Будто любовался, но не просто глядел, а прощался и запечатлевал ее образ прямо в душу. Лизавета ласково ему улыбнулась: — Все будет хорошо… — и усыпила.
А дальше было несколько сложнейших часов в моей жизни. Когда мы с царевной боролись за буквально ускользавшую сквозь пальцы жизнь парня. Несколько раз меня чуть натурально не вывернуло от того количества гадости, которая выходила из раны, царевне еще пришлось срезать отмершую кожу, потому что так мы могли скорее запустить процесс роста новых тканей. Делала все это она сама. Я больше следила за работой сердца и общим состоянием раненого и была на подхвате. Мы на пару вбухали в парня столько энергии, что, наверное, смогли бы поднять и мертвого! Но ничего бы все равно не вышло, если бы не проведенная царевной хирургическая операция. Уж слишком запущенным оказался случай. Я радовалась тому, что специальное заклинание вполне успешно справилось с обеззараживанием раны.
Пожалуй, парень был редким везунчиком, потому что царевна смогла сделать то, чего не смог врач-маг с большой практикой и именем. Позже я узнала, что это была первая самостоятельная операция в ее жизни. Но хирургия и магия сотворили чудо, и нам удалось вытянуть выцарапать раненого из-за грани.
А еще позже царевна получила форменную выволочку от нашего преподавателя магии смерти. Потому что, обладая магией жизни и смерти, можно было провести операцию гораздо быстрее и легче! Учитель заметил, что если она будет больше внимания уделять экспериментам и сочетанию этих двух энергий, то в будущем сможет обойтись и вовсе без скальпеля.
Пришедший же уже в самом конце операции хорошо подвыпивший в честь праздника дородный доктор лишь постановил, что мы молодцы, и у молодого графа впереди несколько недель восстановления, после которых он будет в состоянии вернуться к нормальной жизни. Потом икнул, умилился тому, какая талантливая нынче молодежь, и пошел дальше праздновать, оставив нас заканчивать перевязку. Старый граф, который все это время сидел за дверью, был им тут же подхвачен под руку и препровожден в гостиную, чтобы выпить за выздоровление сына. Мы же еще довольно долго без каких-либо усилий слышали его громогласный голос. Он заверял старого графа, что, будучи дипломированным доктором-магом, после проведенного осмотра может с уверенностью сказать, что у молодого человека все будет хорошо! А вот самому Вениамину Никифоровичу нужно за собой последить, а сейчас просто необходимо немного выпить и расслабиться.
Я подумала, что тоже не отказалась бы немного выпить и расслабиться после такого напряжения. Да что там! Я готова была напиться! Но, глянув на царевну, поняла, что ей сейчас это нужно больше.
— Ну что, закончили? — спросила ее, подставляя руки под воду, которую услужливо поливала на них все та же служанка, что помогала нам с самого начала.
— Кажется, закончили, — устало присела царевна. Она уже успела умыться. — Глаша, убери все, пожалуйста, и позаботься о том, чтобы графу перестелили постель. Только с ногой аккуратнее. Он должен проспать еще часов восемь-десять. Как очнется, сразу зовите меня, но я все равно приду его проверить среди ночи. На всякий случай…
— Если что — и доктора будите, — добавила я.
— Нашего доктора после сегодняшних возлияний до завтрашнего обеда не добудишься, — устало возразила Глаша.
Глядя на парня, на его ровное дыхание и спокойное выражение лица, даже не верилось, что мы причастны к его исцелению. А еще невольно брала гордость, что мы пободались с костлявой и сумели отобрать у нее добычу в самый последний момент.
Стоило выйти из комнаты, нас тут же окружили девчонки. Оказывается, они прибыли в поместье вместе с доктором и не заходили к нам, так как он запретил.
— Представляете, нашего эскулапа искали всей деревней несколько часов! Все окрестности облазили! Уже чего только не надумали! Под конец решили, что его по пьяной лавочке волки в лес утащили! — рассказывала Лида с возмущением. — Собрались уже всем народом его там искать, как он сам обнаружился выходящим из избы одной вдовы!
— И знаете, что самое возмутительное? — вклинилась в рассказа Наташа.
— Что?
— Что он ничуточки не смутился! Посмотрел на нас эдак с прищуром, довольно подкручивая усы, и ответил, что выйти раньше никак не мог.
