И пытались убить меня отнюдь не из-за дара, а в силу зависти и злобы, что сжигала одну черную душу. И сейчас, чтобы сделать хотя бы первый шаг на пути к своей цели, мне нужна лишь вера… Твоя вера в меня.
Несколько минут отец смотрел на меня, а потом тяжело вздохнул и притянул к своей груди:
— Конечно, я верю в тебя, сердечко мое. Верю… Но так боюсь потерять… Ты ведь еще такая маленькая, а мы все часто забываем об этом. — Он положил мне на голову свой подбородок и снова вздохнул. — Я постараюсь смириться с теми планами, что вы придумали с профессором, по крайней мере, нам будет о чем вечером поговорить с этим старым интриганом, а сейчас лучше расскажи, как ты себя чувствуешь?
— Да все уже совсем хорошо! Мне гораздо интересней, где ты пропадал полтора месяца?
Как выяснилось, он, движимый неясными предчувствиями, решил как можно скорее добраться до Турании, не заходя по дороге в порты Эльмирантии, и, распродав товар и закупив побыстрее новый, вернуться домой. Весть о захвате Шалема достигла бы его уже на другом материке, не встреть он по дороге один скоростной кораблик, шедший туда же с вестью о нападении и развязавшейся войне между Фаргоцией и Эльмирантией. Услышав об этом, отец тут же отправился обратно, но шторм замедлил движение.
— …Поверь, сердечко, я прибыл так быстро, как только мог! И теперь никому не дам вас в обиду… — сказал, совсем уж посмурнев.
А я вдруг поняла своим обострившимся даром, что сейчас он переживает не только о том, что случилось со мной, но и том, что успел узнать о маме и коменданте.
— Папа, людская молва ведь не пожалела не меня одну! Не нужно верить чужим завистливым словам, лучше поговори с той, кто все это время искренне тебя ждал. — Я посмотрела на папу, в его какие-то больные глаза, и добавила. — Поверь, Малика стоит того, чтобы перешагнуть через надуманные обиды и выслушать! — тяжело вздохнула и решилась. — Смотри! Только больше я такого делать не буду. Вы взрослые люди и должны уметь разговаривать друг с другом.
И я показала ему все, что знала о встречах мамы и коменданта: и то, что видела сама, и то, о чем слышала от других. Все это время отец сидел с широко распахнутыми глазами, а потом снова покрепче обнял и тихо произнес:
— Спасибо…
После чего встал и, поцеловав меня в макушку, сказал, что скоро снова ко мне зайдет, а потом вышел из комнаты. Видимо, пошел мириться.
Тем же вечером у меня в комнате собралась вся мужская часть, населявшая наш дом, кроме детей, конечно. Маму на это импровизированное собрание дружно не пустили, мотивируя тем, что со столь эмоциональной женщиной они ни до чего не договорятся даже за целую ночь. Мама обиделась, но осталась с мальчиками — все-таки воспитание не давало ослушаться воли мужа. Я на это лишь покачала головой, но спорить не стала.
На этом семейном собрании и было решено… отправлять меня учиться в Тализию!
— …Я уже решил, куда нам стоит наведаться в первую очередь и кому написать. С моим опытом преподаванию, думаю, мне не составит труда устроиться поближе к Лейле. Ромича назову своим ассистентом. Думаю, он без труда справится с сопутствующей нагрузкой. Разумеется, на первое время нам понадобятся средства… — рассуждал профессор.
— Тимуран-аха, мы же уже решили этот вопрос… — укорил его мой родитель.
— Конечно-конечно! Я всего лишь собираю все свои мысли в общий расклад.
— Тимуран-аха, по вашим подсчетам как скоро нам нужно отправляться в путь? — поинтересовался отец.
Профессор ненадолго задумался:
— Чем быстрее, тем лучше.
— Хорошо! — решительно ответил папа. — Думаю, недели команде корабля хватит отдохнуть и разобраться с последствиями всего, что обрушилось на их семьи после захвата Шалема. А я уже с завтрашнего дня займусь необходимыми в дорогу закупками.
— Папа, а нас выпустят из порта? — Отец недоуменно на меня посмотрел. — Я имею в виду, нет ли каких-то ограничений в связи с тем, что город захватили фаргоциане?
— А… Как мне заявили по прибытии в порт, Фаргоция рассчитывает сделать Шалем одним из лучших торговых городов, а потому всегда будет рада помочь жителям города. А если опустить всю эту пафосную шелуху, то «платите, господа купцы, пошлины на товар, приносите в казну Фаргоции как можно больше денег, и никто не будет вам чинить никаких препятствий».
Мне оставалось только удивляться такому подходу. Почему-то казалось, что дальнейшее взаимодействие с властями будет для шалемцев не таким радужным.
— Что ж, это просто замечательно.
— Это разумно, — поправил меня отец.
— У-угу-у… — протянула я, уже представляя очередную неделю в заточении. Комната мне уже так опостылела, что я предвидела, что скоро начну самым натуральным образом выть от скуки и однообразия.
— В чем дело, Лейла? Что-то не так? — обеспокоился моим погрустневшим видом отец.
— Да нет, все хорошо, просто я опасаюсь, что, просидев в четырех стенах еще целую неделю, начну сходить с ума и бросаться на людей, — попыталась я неловко пошутить.
Мужчины ненадолго задумались, а потом Кирим предложил план, от которого я бы ни за что не пожелала отказаться.
И уже на следующий день меня, закупоренную в небольшую бочку, доставили на корабль отца. Мама тем же вечером, не стесняясь слез, обстригла мои длинные светлые локоны, как принято среди дворянский детей Тализии, а всю последующую ночь мы с ней на пару шили для меня костюм тализийского мальчика-дворянина: довольно узкие штанишки на завязочках, рубахи со стоячим воротничком и курточки с различными украшательствами из яркой тесьмы. К данному костюму еще прилагался берет такого же темного-зеленого цвета из материала, похожего на бархат, из какого был пошит и костюм. Ботиночки вполне подошли мои, хотя профессор и сказал, что обязательно закажет мне в Тализии другие, более соответствующие образу.
На корабле я с помощью амулета изменила цвет волос, бровей и форму носа и отправилась домой как гость отца, которого по просьбе друга он вез из Турании в Тализию, чтобы передать на обучение в университетскую школу.
Вот так благодаря маленькой хитрости я снова могла находиться дома и открыто гулять по городу на вполне законных основаниях. А довольно правдоподобные документы тем же вечером мы сделали вдвоем с профессором, который, на удивление, оказался сведущ в подделке печатей. Разумеется, своими талантами он до этого не пользовался и пользоваться не собирался, но ради меня решил поступиться своими принципами.
Документы детям в этом мире вовсе не нужны, но так как я собиралась выдавать себя за представителя дворянского рода, который покинул своих родителей, документы и соответствующие верительные грамоты стали необходимы. Дворянское происхождение выбрали, потому что представить меня рабом или юнгой неудобно — рабовладение уже не простили бы и меня отобрали, как чуть не произошло с Ромичем и Киримом, а юнгу вести к себе домой купцу не пристало и вызвало бы ненужное внимание и подозрения. К тому же, мне стоило привыкать вести себя как мальчику из дворянского семейства, которым я и буду представляться в Тализии. Там меня собирались представить дальним родственником профессора, который в своих странствиях попал в гости к троюродной тетке, у которой как раз гостила с сыном внучатая племянница ее мужа — проследить хитросплетения этих родственных связей практически невозможно, потому и выбрали такую версию. Эта троюродная тетка и попросила профессора присмотреть за недорослем и отвезти его в Тализийский университет. И так как профессор не скрывал цели вернуться к преподаванию в Тализии, то и отказаться уже не смог. Вполне правдоподобно.
Больше меня беспокоило, как изменять внешность в Тализии. Все-таки, браслет может изменить лишь три параметра, а если сейчас, надев мужское платье и подстригшись, отличить меня от мальчика практически невозможно, некую миловидность в расчет не берем, так как и мальчики в этом возрасте вполне могут ею отличаться, то года через два-три различия должны появиться. Так, во время полового созревания, нужно будет приделать себе кадык, увеличить нос, так как я уже давно заметила, что эта часть мальчишеской физиономии почему-то практически всегда меняется в большую сторону, да и вполне может придать мне брутальности. Дальше грудь. Иллюзия не повлияет на тактильные ощущения, поэтому придется ее постоянно перевязывать, но по первости все же можно будет сглаживать впечатление и без тугих перевязок. Все таки я девочка и не хочу по итогам таких перетягиваний остаться плоской, как доска. А если так над собой издеваться, то грудь может и не вырасти. И бедра — нужно будет перекинуть один параметр на них, чтобы скрыть округлости, хотя опять же это не спасет от прикосновений. От идеи приделать себе иллюзорное мужское достоинство я отказалась — в штанах иллюзию никто не рассмотрит, а на тактильные ощущения она все равно не повлияет. В общем, нужно еще думать как быть.
— Малика-ханан, а давайте сегодня сделаем вареники! — сидя с утра в кухне вместе с мамой, выдвинула я предложение.
— А что это, господин Лей? — заинтересовалась мама.
Конечно, она прекрасно знала, кто прячется за внешностью чернобрового мальчугана, но по обоюдной договоренности мы старались вести себя в рамках выбранной мной роли.
— О! Это вкуснятина! А если кратко, то так называется вишня в тесте.
По эмоциональному маминому лицо проскользнула гримаса, больше похожая на отвращение, но я не дала ей заподозрить меня в том, что я над ней потешаюсь, а потому спрыгнула с лавки и направилась за продуктами.
— Поверьте, на вкус это гораздо лучше, чем звучит!
— Лей-аха, может, вы лучше пойдете и погуляете с мальчиками во дворе? — попыталась откреститься от моих кулинарных экспериментов мама.
— К ним я обязательно присоединюсь после вкусного полдника! —парировала я.
Смирившись, мама спросила:
— Чем я могу помочь?
— Достать из вишен косточки. А я пока займусь тестом. Где там наш кефирчик?
Я знала, что большинство предпочитают готовить вареники на воде и ничего против этого не имела, но вот вареники с ягодами, все-таки предпочитала заворачивать в тесто из кефира.
Итак, возьмем пол литра этого продукта, туда сольки, сахара, два яичка, хорошенько перемешаем и добавим муки. Теперь остается только хорошенько вымесить тесто и, накрыв полотенчиком, дать постоять около получаса. Я похлопала получившийся колобок и решила помочь маме с очисткой вишни.
Надо сказать, что добывать косточки без специального небольшого устройства, что было у меня на Земле, оказалось не так аккуратно. Брызги разлетались в самые непредсказуемые стороны и, если бы не предусмотрительно надетые фартуки, мы с мамой оказались бы знатно перемазаны вишневым соком. Наконец, когда я пересыпала вишню сахаром и посчитала задачу выполненной, пришло время раскатывать тесто и лепить долгожданные вареники. Кружком, который послужил для вырезания из теста основы для вареников, стала большая любимая кружка профессора. Знал бы он, как я использую его любимицу… Однако, ничего более удобного на кухне я просто не нашла.
Поначалу мама, вымазанная соком вишни, просто смотрела, как я беру кружок теста, накладываю на него вишню и заворачиваю, аккуратно сплющивая концы, а потом и сама присоединилась и совсем скоро лепила вареники ловчее меня.
— Ладно, мам, пойду ставить кастрюлю с водой и созывать всех на полдник.
Поставив воду и растопив печь, я пошла созывать всех пробовать заморскую вкусность, рецепт которой якобы привезла из Турании. Понятно, что мальчикам никаких рецептов знать не полагалось, но ничем другим, кроме как большой любовью к вареникам, которая заставила меня выучить рецепт их приготовления, подобные знания я объяснить просто не смогла. Я немного задержалась в комнате, чтобы переодеться — капли сока попали на рукава моей белой рубашки. Решив застирать их после полдника, надела другую рубашку — мама уже успела пошить мне несколько сменных. Подходя к дверям кухни в приподнятом настроении, я неожиданно насторожилась — за дверью стояла полная тишина.
Стараясь двигаться как можно тише, я заглянула в небольшую щелку и увидела Сольгера. Он стоял в тех дверях кухни, что выходили в сени. Его лицо было немного виноватым, однако чем дальше, тем больше в нем проступало недоумение и даже возмущение.
— Послушайте, — говорил он, — если вы не хотите, чтобы я общался с Лейлой, не надо. Просто скажите: все ли с ней хорошо? Когда я уезжал почти месяц тому назад, она была без сознания!
Отец прокашлялся и спросил:
— Молодой человек, простите, не имел чести быть с вами знаком…
— Сольгер ар-Наринал, капитан фаргоцианской армии.
— Очень приятно, а меня зовут Ратмир сын Харуфа, я отец Лейлы. Скажите, как давно вы прибыли в город? — голос отца был тихим, но напряжение в нем я почувствовала отчетливо.
— Только что. Сделал крюк специально, чтобы заглянуть к вам и справиться о здоровье Лейлы прежде, чем ехать в крепость.
Напряжение, витавшее в кухне, тут же сбавило накал, видимо, все были сбиты с толку уверенностью парня в том, что я жива, и боялись, что он каким-то образом узнал, что я тогда не сгорела, а услышав, что он ничего об этом не знает, немного расслабились. Прикрыв глаза, отец ответил Сольгеру:
— Ее больше нет. Ее убили почти три недели назад. — С лица Сольгера разом сошла вся краска, а судя по сдавленному «Как?», горло сдавил спазм. — Ее сожгли.
Осознав то, что он только что услышал, парень провел по лицу ладонью, резко скользнул пальцами в волосы на макушке и сильно их сжал.
— Но почему? Как комендант мог допустить такое? Подобное попирает все законы королевства! Не понимаю… — распалялся он.
Мамин голос просто сочился злостью и сарказмом:
— Просто ваш комендант, узнав о готовящемся бесчинстве, вместо того чтобы все это прекратить, искал меня, чтобы вытребовать за спасение дочери… — она запнулась и буквально выплюнула следующие слова: — Мою благосклонность!
Казалось, эти слова заставили Сольгера дышать с трудом. Заметив это, и что парень по-настоящему переживал мою гибель, отец смягчился:
— Присядьте, Сольгер-аха.
Внезапно вода, что я поставила на печь, закипела начала выплескиваться на печь и зашипела, привлекая внимание.
— Это вода под вареники, — тут же отозвалась мама, — сейчас сниму.
— Какие вареники? — раздался сдавленный вопрос Саргайла.
— С вишней, — ответила мама.
— Она… Она звала… меня… на вареники… с вишней … Звала… — слова Саргайла прозвучали глухо, он рванул у горла сорочку, так что пуговицы разлетелись по разным углам, и, просипев «Простите», чуть не ударившись о косяк, вышел прочь.
Мое сердце сдавила такая жалость к этому парню, что лишь большим усилием воли я заставила себя остаться на месте и не кинуться следом, чтобы рассказать, что со мной все в порядке, что я жива. Вместо этого я оперлась лбом о косяк и попыталась успокоить полившиеся из глаз слезы.
«Если я хочу начать новую жизнь, то все, кто знал обо мне и моем даре, должны верить, что меня больше нет. Иначе все пойдет прахом. Иначе весь этот маскарад не имеет смысла».
Несмотря на эти мысли, на душе было тяжело и маетно и успокоиться удалось далеко не сразу.
На следующий день мы узнали, что злополучного коменданта сняли с должности и отослали на передовую, а вечером перед этим кто-то сильно его избил, когда он возвращался из городского кабака.
Несколько минут отец смотрел на меня, а потом тяжело вздохнул и притянул к своей груди:
— Конечно, я верю в тебя, сердечко мое. Верю… Но так боюсь потерять… Ты ведь еще такая маленькая, а мы все часто забываем об этом. — Он положил мне на голову свой подбородок и снова вздохнул. — Я постараюсь смириться с теми планами, что вы придумали с профессором, по крайней мере, нам будет о чем вечером поговорить с этим старым интриганом, а сейчас лучше расскажи, как ты себя чувствуешь?
— Да все уже совсем хорошо! Мне гораздо интересней, где ты пропадал полтора месяца?
Как выяснилось, он, движимый неясными предчувствиями, решил как можно скорее добраться до Турании, не заходя по дороге в порты Эльмирантии, и, распродав товар и закупив побыстрее новый, вернуться домой. Весть о захвате Шалема достигла бы его уже на другом материке, не встреть он по дороге один скоростной кораблик, шедший туда же с вестью о нападении и развязавшейся войне между Фаргоцией и Эльмирантией. Услышав об этом, отец тут же отправился обратно, но шторм замедлил движение.
— …Поверь, сердечко, я прибыл так быстро, как только мог! И теперь никому не дам вас в обиду… — сказал, совсем уж посмурнев.
А я вдруг поняла своим обострившимся даром, что сейчас он переживает не только о том, что случилось со мной, но и том, что успел узнать о маме и коменданте.
— Папа, людская молва ведь не пожалела не меня одну! Не нужно верить чужим завистливым словам, лучше поговори с той, кто все это время искренне тебя ждал. — Я посмотрела на папу, в его какие-то больные глаза, и добавила. — Поверь, Малика стоит того, чтобы перешагнуть через надуманные обиды и выслушать! — тяжело вздохнула и решилась. — Смотри! Только больше я такого делать не буду. Вы взрослые люди и должны уметь разговаривать друг с другом.
И я показала ему все, что знала о встречах мамы и коменданта: и то, что видела сама, и то, о чем слышала от других. Все это время отец сидел с широко распахнутыми глазами, а потом снова покрепче обнял и тихо произнес:
— Спасибо…
После чего встал и, поцеловав меня в макушку, сказал, что скоро снова ко мне зайдет, а потом вышел из комнаты. Видимо, пошел мириться.
***
Тем же вечером у меня в комнате собралась вся мужская часть, населявшая наш дом, кроме детей, конечно. Маму на это импровизированное собрание дружно не пустили, мотивируя тем, что со столь эмоциональной женщиной они ни до чего не договорятся даже за целую ночь. Мама обиделась, но осталась с мальчиками — все-таки воспитание не давало ослушаться воли мужа. Я на это лишь покачала головой, но спорить не стала.
На этом семейном собрании и было решено… отправлять меня учиться в Тализию!
— …Я уже решил, куда нам стоит наведаться в первую очередь и кому написать. С моим опытом преподаванию, думаю, мне не составит труда устроиться поближе к Лейле. Ромича назову своим ассистентом. Думаю, он без труда справится с сопутствующей нагрузкой. Разумеется, на первое время нам понадобятся средства… — рассуждал профессор.
— Тимуран-аха, мы же уже решили этот вопрос… — укорил его мой родитель.
— Конечно-конечно! Я всего лишь собираю все свои мысли в общий расклад.
— Тимуран-аха, по вашим подсчетам как скоро нам нужно отправляться в путь? — поинтересовался отец.
Профессор ненадолго задумался:
— Чем быстрее, тем лучше.
— Хорошо! — решительно ответил папа. — Думаю, недели команде корабля хватит отдохнуть и разобраться с последствиями всего, что обрушилось на их семьи после захвата Шалема. А я уже с завтрашнего дня займусь необходимыми в дорогу закупками.
— Папа, а нас выпустят из порта? — Отец недоуменно на меня посмотрел. — Я имею в виду, нет ли каких-то ограничений в связи с тем, что город захватили фаргоциане?
— А… Как мне заявили по прибытии в порт, Фаргоция рассчитывает сделать Шалем одним из лучших торговых городов, а потому всегда будет рада помочь жителям города. А если опустить всю эту пафосную шелуху, то «платите, господа купцы, пошлины на товар, приносите в казну Фаргоции как можно больше денег, и никто не будет вам чинить никаких препятствий».
Мне оставалось только удивляться такому подходу. Почему-то казалось, что дальнейшее взаимодействие с властями будет для шалемцев не таким радужным.
— Что ж, это просто замечательно.
— Это разумно, — поправил меня отец.
— У-угу-у… — протянула я, уже представляя очередную неделю в заточении. Комната мне уже так опостылела, что я предвидела, что скоро начну самым натуральным образом выть от скуки и однообразия.
— В чем дело, Лейла? Что-то не так? — обеспокоился моим погрустневшим видом отец.
— Да нет, все хорошо, просто я опасаюсь, что, просидев в четырех стенах еще целую неделю, начну сходить с ума и бросаться на людей, — попыталась я неловко пошутить.
Мужчины ненадолго задумались, а потом Кирим предложил план, от которого я бы ни за что не пожелала отказаться.
***
И уже на следующий день меня, закупоренную в небольшую бочку, доставили на корабль отца. Мама тем же вечером, не стесняясь слез, обстригла мои длинные светлые локоны, как принято среди дворянский детей Тализии, а всю последующую ночь мы с ней на пару шили для меня костюм тализийского мальчика-дворянина: довольно узкие штанишки на завязочках, рубахи со стоячим воротничком и курточки с различными украшательствами из яркой тесьмы. К данному костюму еще прилагался берет такого же темного-зеленого цвета из материала, похожего на бархат, из какого был пошит и костюм. Ботиночки вполне подошли мои, хотя профессор и сказал, что обязательно закажет мне в Тализии другие, более соответствующие образу.
На корабле я с помощью амулета изменила цвет волос, бровей и форму носа и отправилась домой как гость отца, которого по просьбе друга он вез из Турании в Тализию, чтобы передать на обучение в университетскую школу.
Вот так благодаря маленькой хитрости я снова могла находиться дома и открыто гулять по городу на вполне законных основаниях. А довольно правдоподобные документы тем же вечером мы сделали вдвоем с профессором, который, на удивление, оказался сведущ в подделке печатей. Разумеется, своими талантами он до этого не пользовался и пользоваться не собирался, но ради меня решил поступиться своими принципами.
Документы детям в этом мире вовсе не нужны, но так как я собиралась выдавать себя за представителя дворянского рода, который покинул своих родителей, документы и соответствующие верительные грамоты стали необходимы. Дворянское происхождение выбрали, потому что представить меня рабом или юнгой неудобно — рабовладение уже не простили бы и меня отобрали, как чуть не произошло с Ромичем и Киримом, а юнгу вести к себе домой купцу не пристало и вызвало бы ненужное внимание и подозрения. К тому же, мне стоило привыкать вести себя как мальчику из дворянского семейства, которым я и буду представляться в Тализии. Там меня собирались представить дальним родственником профессора, который в своих странствиях попал в гости к троюродной тетке, у которой как раз гостила с сыном внучатая племянница ее мужа — проследить хитросплетения этих родственных связей практически невозможно, потому и выбрали такую версию. Эта троюродная тетка и попросила профессора присмотреть за недорослем и отвезти его в Тализийский университет. И так как профессор не скрывал цели вернуться к преподаванию в Тализии, то и отказаться уже не смог. Вполне правдоподобно.
Больше меня беспокоило, как изменять внешность в Тализии. Все-таки, браслет может изменить лишь три параметра, а если сейчас, надев мужское платье и подстригшись, отличить меня от мальчика практически невозможно, некую миловидность в расчет не берем, так как и мальчики в этом возрасте вполне могут ею отличаться, то года через два-три различия должны появиться. Так, во время полового созревания, нужно будет приделать себе кадык, увеличить нос, так как я уже давно заметила, что эта часть мальчишеской физиономии почему-то практически всегда меняется в большую сторону, да и вполне может придать мне брутальности. Дальше грудь. Иллюзия не повлияет на тактильные ощущения, поэтому придется ее постоянно перевязывать, но по первости все же можно будет сглаживать впечатление и без тугих перевязок. Все таки я девочка и не хочу по итогам таких перетягиваний остаться плоской, как доска. А если так над собой издеваться, то грудь может и не вырасти. И бедра — нужно будет перекинуть один параметр на них, чтобы скрыть округлости, хотя опять же это не спасет от прикосновений. От идеи приделать себе иллюзорное мужское достоинство я отказалась — в штанах иллюзию никто не рассмотрит, а на тактильные ощущения она все равно не повлияет. В общем, нужно еще думать как быть.
— Малика-ханан, а давайте сегодня сделаем вареники! — сидя с утра в кухне вместе с мамой, выдвинула я предложение.
— А что это, господин Лей? — заинтересовалась мама.
Конечно, она прекрасно знала, кто прячется за внешностью чернобрового мальчугана, но по обоюдной договоренности мы старались вести себя в рамках выбранной мной роли.
— О! Это вкуснятина! А если кратко, то так называется вишня в тесте.
По эмоциональному маминому лицо проскользнула гримаса, больше похожая на отвращение, но я не дала ей заподозрить меня в том, что я над ней потешаюсь, а потому спрыгнула с лавки и направилась за продуктами.
— Поверьте, на вкус это гораздо лучше, чем звучит!
— Лей-аха, может, вы лучше пойдете и погуляете с мальчиками во дворе? — попыталась откреститься от моих кулинарных экспериментов мама.
— К ним я обязательно присоединюсь после вкусного полдника! —парировала я.
Смирившись, мама спросила:
— Чем я могу помочь?
— Достать из вишен косточки. А я пока займусь тестом. Где там наш кефирчик?
Я знала, что большинство предпочитают готовить вареники на воде и ничего против этого не имела, но вот вареники с ягодами, все-таки предпочитала заворачивать в тесто из кефира.
Итак, возьмем пол литра этого продукта, туда сольки, сахара, два яичка, хорошенько перемешаем и добавим муки. Теперь остается только хорошенько вымесить тесто и, накрыв полотенчиком, дать постоять около получаса. Я похлопала получившийся колобок и решила помочь маме с очисткой вишни.
Надо сказать, что добывать косточки без специального небольшого устройства, что было у меня на Земле, оказалось не так аккуратно. Брызги разлетались в самые непредсказуемые стороны и, если бы не предусмотрительно надетые фартуки, мы с мамой оказались бы знатно перемазаны вишневым соком. Наконец, когда я пересыпала вишню сахаром и посчитала задачу выполненной, пришло время раскатывать тесто и лепить долгожданные вареники. Кружком, который послужил для вырезания из теста основы для вареников, стала большая любимая кружка профессора. Знал бы он, как я использую его любимицу… Однако, ничего более удобного на кухне я просто не нашла.
Поначалу мама, вымазанная соком вишни, просто смотрела, как я беру кружок теста, накладываю на него вишню и заворачиваю, аккуратно сплющивая концы, а потом и сама присоединилась и совсем скоро лепила вареники ловчее меня.
— Ладно, мам, пойду ставить кастрюлю с водой и созывать всех на полдник.
Поставив воду и растопив печь, я пошла созывать всех пробовать заморскую вкусность, рецепт которой якобы привезла из Турании. Понятно, что мальчикам никаких рецептов знать не полагалось, но ничем другим, кроме как большой любовью к вареникам, которая заставила меня выучить рецепт их приготовления, подобные знания я объяснить просто не смогла. Я немного задержалась в комнате, чтобы переодеться — капли сока попали на рукава моей белой рубашки. Решив застирать их после полдника, надела другую рубашку — мама уже успела пошить мне несколько сменных. Подходя к дверям кухни в приподнятом настроении, я неожиданно насторожилась — за дверью стояла полная тишина.
Стараясь двигаться как можно тише, я заглянула в небольшую щелку и увидела Сольгера. Он стоял в тех дверях кухни, что выходили в сени. Его лицо было немного виноватым, однако чем дальше, тем больше в нем проступало недоумение и даже возмущение.
— Послушайте, — говорил он, — если вы не хотите, чтобы я общался с Лейлой, не надо. Просто скажите: все ли с ней хорошо? Когда я уезжал почти месяц тому назад, она была без сознания!
Отец прокашлялся и спросил:
— Молодой человек, простите, не имел чести быть с вами знаком…
— Сольгер ар-Наринал, капитан фаргоцианской армии.
— Очень приятно, а меня зовут Ратмир сын Харуфа, я отец Лейлы. Скажите, как давно вы прибыли в город? — голос отца был тихим, но напряжение в нем я почувствовала отчетливо.
— Только что. Сделал крюк специально, чтобы заглянуть к вам и справиться о здоровье Лейлы прежде, чем ехать в крепость.
Напряжение, витавшее в кухне, тут же сбавило накал, видимо, все были сбиты с толку уверенностью парня в том, что я жива, и боялись, что он каким-то образом узнал, что я тогда не сгорела, а услышав, что он ничего об этом не знает, немного расслабились. Прикрыв глаза, отец ответил Сольгеру:
— Ее больше нет. Ее убили почти три недели назад. — С лица Сольгера разом сошла вся краска, а судя по сдавленному «Как?», горло сдавил спазм. — Ее сожгли.
Осознав то, что он только что услышал, парень провел по лицу ладонью, резко скользнул пальцами в волосы на макушке и сильно их сжал.
— Но почему? Как комендант мог допустить такое? Подобное попирает все законы королевства! Не понимаю… — распалялся он.
Мамин голос просто сочился злостью и сарказмом:
— Просто ваш комендант, узнав о готовящемся бесчинстве, вместо того чтобы все это прекратить, искал меня, чтобы вытребовать за спасение дочери… — она запнулась и буквально выплюнула следующие слова: — Мою благосклонность!
Казалось, эти слова заставили Сольгера дышать с трудом. Заметив это, и что парень по-настоящему переживал мою гибель, отец смягчился:
— Присядьте, Сольгер-аха.
Внезапно вода, что я поставила на печь, закипела начала выплескиваться на печь и зашипела, привлекая внимание.
— Это вода под вареники, — тут же отозвалась мама, — сейчас сниму.
— Какие вареники? — раздался сдавленный вопрос Саргайла.
— С вишней, — ответила мама.
— Она… Она звала… меня… на вареники… с вишней … Звала… — слова Саргайла прозвучали глухо, он рванул у горла сорочку, так что пуговицы разлетелись по разным углам, и, просипев «Простите», чуть не ударившись о косяк, вышел прочь.
Мое сердце сдавила такая жалость к этому парню, что лишь большим усилием воли я заставила себя остаться на месте и не кинуться следом, чтобы рассказать, что со мной все в порядке, что я жива. Вместо этого я оперлась лбом о косяк и попыталась успокоить полившиеся из глаз слезы.
«Если я хочу начать новую жизнь, то все, кто знал обо мне и моем даре, должны верить, что меня больше нет. Иначе все пойдет прахом. Иначе весь этот маскарад не имеет смысла».
Несмотря на эти мысли, на душе было тяжело и маетно и успокоиться удалось далеко не сразу.
***
На следующий день мы узнали, что злополучного коменданта сняли с должности и отослали на передовую, а вечером перед этим кто-то сильно его избил, когда он возвращался из городского кабака.
