– Ты хочешь, чтобы гость спал на полу? – Мальчишка приоткрыл один глаз.
– Да, именно этого я и хочу. – Она дернула за край одеяла, стягивая его с Якова.
– Но ты сказала устраиваться, как мне будет удобно.
– На полу, я имела в виду, на полу. Там вполне мягкие подушки. Поверь, твоему обласканному заду ничего не грозит.
– Ты отвратная хозяйка. – Яков передвинулся поближе к стене и настороженно уставился на нее с видом кота, несправедливо загнанного под кушетку пылесосом.
– У отвратных хозяек отвратные гости, – парировала Даня, с ногами влезая на собственный диван. – Дуй на пол!
Она не особо задумывалась, почему так настаивает на своем. Ей ничего не мешало самой поспать на полу, а с утра устроить гостю на прощание взбучку. Тем более что они оба устали. Однако что-то внутри нее клокотало и бесилось. Возможно, ее угнетала мысль о том, что Яков – первый парень, которого она пустила в святая святых – ее и братьев квартиру – и, фактически, в свою постель. Ухажеров Даня домой никогда не приводила, предпочитая встречаться на их территории. А еще она никогда не оставалась у них ночевать и не показывалась перед ними без косметики. Всегда настороже и в напряжении, всегда собранная и недоверчивая.
А теперь ради Якова пришлось изменить привычным установкам, и это выбивало Даню из колеи. Согнать обнаглевшую Принцессу, отвоевав территорию, – было уже делом принципа.
– Мне и так хорошо. – Яков с остервенеем потянул одеяло на себя.
– Еще бы тебе было нехорошо!
Даня принялась перелезать через Якова к стене, чтобы потом вытолкать мальчишку с пригретого места – пусть даже пинками. Цель была ясна, и методы разработаны. Однако что-то пошло не так…
Диван не был предназначен для разворачивания масштабных боевых действий. Перекинув одну ногу через мальчишку, Даня застыла, ловя равновесие. Места было мало, и перспектива кувыркнуться с дивана была близка как никогда. Вяло ругнувшись на свое ненужное упрямство, она отпихнула мешающее одеяло подальше и уместила левое колено на твердую поверхность. А вот и равновесие.
Порадовавшись этой маленькой победе, Даня, удерживаясь на коленях, выпрямилась и торжествующе глянула на лежащего под ней мальчишку. В таком положении он оказался прямо между ее бедрами: левое колено прижималось к его пояснице, правое касалось живота. Яков лежал на боку, свернувшись калачиком. Светлые локоны в свете ночника походили на рассыпанные по подушке ледяные нити. В них утопал его бледный лоб. Тонкие мягкие прядки покрывали его щеки, переносицу, обвивали выставленное напоказ ушко и украшали шею. Темно-фиолетовая футболка с длинными рукавами, принадлежащая старшему из братьев, все же оказалась велика Якову. Краешек футболки кокетливо сполз с плеча, обнажив изящную линию шеи, плавно перетекающую в покатость плеч, и выпирающие ключицы. Сложенные вместе руки мальчишка притянул к щеке, прижатой к подушке. Тонкие бледные пальцы выглядывали из рукавов, а мизинчики цеплялись друг за друга с трогательной беззащитностью. От кожи Якова исходил едва ощутимый терпкий аромат граната – воспользовался Даниным гелем для душа, – и грейпфрута – ее шампунь.
Взгляд из-под приоткрытых век был затуманен. Его клонило в сон, ресницы трепетали, дыхание выровнялось. Но он продолжал следить за ней.
Беззащитный. Уязвимый. Как котенок.
Желание распустить руки было крайне велико. Наклоняясь к нему, Даня затаила дыхание, будто боясь, что Якова унесет вдаль как невесомую пушинку. Ей необходимо было убедиться, что перед ней не наваждение. Жизненно важно. Хотя бы для того, чтобы снова начать дышать.
Она коснулась его скулы – мягко и бережно. Подушечкой пальца, самым краешком – пока не ощутила соприкосновение.
Прохладная кожа. И очень нежная.
Не иллюзия.
Вдохнув воздух с хрипловатым шуршанием, Даня провела по этой нежнейшей коже выше до самого виска – осторожно, едва касаясь.
«Ум-м».
Яков издал звук, напоминающий одновременно и хныканье, и стон.
Даня отдернула руку и поспешно слезла с мальчишки, неуклюже перевалившись обратно на край дивана. Приютившись на коленях на самом краешке, она укрыла Якова одеялом, натянув едва ли не до самого носа. Это несложное движение забрало остатки сил. Даня, собираясь уже рухнуть вниз, на импровизированную постель из диванных подушек, в последний раз оглянулась на мальчишку.
Зеленые глаза глядели на нее сквозь поволоку сновидения. Дрожащие веки предприняли последнюю попытку остаться открытыми, а потом сомкнулись. Заметив, что губы мальчишки шевелятся, Даня наклонилась к его лицу.
– Что? – шепотом спросила она.
– Ты красивая.
Даня позволила своей щеке прижаться к подушке. Сонно щурясь, она вглядывалась в спящее лицо Якова. Безмятежное и нежное. Так близко.
Он, верно, пошутил. Красивая здесь вовсе не она…
А, может, ей послышалось? Может, Принцесса и во сне умеет издеваться?
Нужно узнать. Ради любопытства. И Даня обязательно узнает. Но сначала прикроет глаза. Всего на секундочку…
* * *
Необычное ощущение.
Проснувшись, Даня не спешила открывать глаза. Просто лежала и анализировала свое состояние. Каждое утро она просыпалась со стойким желанием прокатить кого-нибудь мордой по асфальту, и это было вовсе не из-за недосыпания – она легко вставала по утрам. Причина заключалась в самом пробуждении. Оно словно служило напоминанием о том, что некто, носящая имя Даниэла Шацкая, владелица диплома с отличием о получении высшего образования и двух дипломов с отличием о дополнительном образовании к высшему, могла бы встречать новый день не здесь, в тесной квартирке с тремя братьями за стеной.
А далеко. Очень далеко отсюда.
Когда-то у нее была такая возможность. Встречать иной рассвет. Жить другим днем.
Каждое утро прогнать мрачность из мыслей стоило ей неимоверных усилий. Она бросалась в новый день с головой, надеясь, что скорость выбранного ею образа жизни сотрет воспоминания – размажет по гладким стенкам напускных повседневных проблем и будничного фарса. Сдерживалась и уговаривала себя сдерживаться. Злилась, если на краткое мгновение возникала жалость к себе, и крепко сжимала зубы, если свербило в носу и болели глаза от подступающих слез. В одном Даня делала себе послабление. Она позволяла себе не улыбаться братьям – по крайней мере, так, как они, может быть, хотели. И ждали от нее. И надеялись.
Вполне возможно, что Даня ненавидела утро. Человек нуждается в ненависти, и Даня тоже в ней нуждалась. И безопаснее всего было ненавидеть утро.
Однако это пробуждение было иным. Особенным. Другим.
Даню окружало тепло. Ей было уютно. Спокойствие обволакивало ее, создавая ранее незнакомое ощущение безопасности. Впервые не хотелось куда-то бежать. Впервые хотелось понежиться в постельке, отчего-то вдруг ставшей умиротворяюще уютной.
Нехотя, но все же пришлось открыть глаза. Все хорошо, но нельзя было не заметить одну деталь: сегодня она расположилась на диване менее вольготно чем обычно. Повернув голову, Даня немедленно нырнула носом в какой-то мягкий пух. Путем нехитрых изысканий, в ходе которых она просто-напросто пару раз фыркнула, чтобы сдуть загадочный пух с лица, выяснилось, что это чья-то светлая распушившаяся шевелюра.
В ворохе разлохматившихся прядок обнаружилось бледное лицо. Яков спал, тихонечко посапывая. Сжатая в кулачок рука была подложена под левую щеку, а сам мальчишка прижимался к плечу Дани, уткнувшись в него носом и приникнув полуоткрытыми губами к девичьей коже.
«Тихо, Шацкая, тихо. Валидол, валерьянка, один хрясь по затылку. Ты взрослый разумный человек. И уж точно не стала бы заваливать какого-то там мальчишку. Тем более на своей постели».
Кусочки воспоминаний постепенно собрались в единую и вполне безопасную для совести картину.
«Чудесно, Шацкая, браво! До запасной постели на полу всего один кувырок и бесславное падение, а ты взяла и вырубилась рядом с Принцессой!»
Пошевелившись, Даня почувствовала на себе нечто, распространяющее по коже обжигающее тепло. Подцепив край одеяла (неужто во сне умудрилась по собственной воле нырнуть под одеялко в тепленькую норку, где обосновалась Принцесса?), она опасливо оглядела себя. Правая рука Якова бесцеремонно возлеживала на ее животе. На оголенной коже. Под маечкой то бишь.
Даже жаль, что Даня уже переросла период, когда все можно было решить простецким девчачьим визгом. Теперь разум брал верх.
От щелчка пальцами у самого лица Яков вздрогнул и приоткрыл глаза. Длинные ресницы затрепетали.
– Лапонька, убери свои лапоньки, – вкрадчиво попросила Даня.
Яков сонно сощурился и передвинулся. Его рука скользнула дальше по животу Дани, и пальцы подцепили край ее штанов.
Все это, конечно, получилось случайно. Однако разум больше не желал брать верх.
– М?
– Грабли, говорю, убрал!!
Яков подскочил так, будто его разом ужалило с десяток пчел. Мальчишке очень повезло, что окно в комнате располагалось высоко, а иначе угол подоконника не упустил бы возможность поприветствовать его затылок. Но все закончилось вполне невинно. Яков вжался спиной в стену, мимоходом задев макушкой край свисающей с подоконника папки. Папка, в свою очередь, слегка подвинула ночник.
Оценив ошалелый и встопорщенный после сна вид Принцессы, Даня философски рассудила, что во всем нужно находить хоть капельку хорошего. К примеру, несмотря на бурные телодвижения Якова, ночник все-таки не рухнул на его белобрысую головенку. А ведь мог. У него, кстати, керамический корпус. Так что блондинистому кумполу пришлось бы несладко.
– Что ты делаешь в моей постели?! – После сна голос Якова отдавал хрипотцой. А еще он, видимо, подзабыл, как надо дышать, потому что вдыхал воздух ртом резко и рвано, будто его выделяли ограниченно и неравномерными порциями.
Вот это ж надо так мастерски провернуть! Вроде как и в своем доме, а все равно заработала клеймо «покусителя на честь невинных мальчиков-зайчиков». Было бы у Дани настроение получше, непременно бы одарила гостя овациями.
– Если не вдаваться в детали, то это, – Даня с каменным лицом похлопала ладонью по простыне рядом с собой, – и это, – указала на ту часть простыни, которую занимало седалище Якова, – моя постель. И что я в ней делаю, это глубоко мое дело. Очень-очень глубоко.
Яков сильнее прижался к стене. Прямо-таки распластался, как камбала на дне, и, судя по нарастающей панике во взгляде, очень жалел, что не владеет навыками мимикрии.
– Ты что-то сделала со мной?
«Обалдеть». – Даня попридержала язык, хотя очень хотелось поведать пацанчику красочную историю их веселенького ночного времяпровождения, в ходе которого она его… кхе-кхе… «сделала» и так, и эдак, и сразу пять заходов без перерывов. А что, пусть попсихует. Не одной же ей гробить нервные клетки.
Похоже, отголоски этих приятных мыслей отразились на лице Дани – возможно, она улыбнулась как-то по-особому маньячно или руками неосторожно дернула. Потому что Якову вдруг приспичило уносить ноги. Ну или что он там пытался сделать, рванув из своего сидячего положения прямо вверх?
И, конечно же, он снова зацепил макушкой злосчастную папку. Та пихнула в бок ночник, и тот закачался на самом краю.
Даня, путаясь в одеяле, качнулась вперед. Запястья врезались в стену по обе стороны от головы Якова, а пальцы соорудили над его макушкой «домик», чтобы укрыть от удара. Ночник, царапнув кожу, прокатился по ее руке и бесшумно рухнул на постель.
– Фух… было близко.
Точно, близко. И особенно эти глазищи. Может, виноват был свет, проникающий сквозь мутное оконное стекло, или захлестнувшие его эмоции, но глаза Якова утратили оттенок зелени и теперь были полупрозрачными с мелкими расплывающимися по радужке голубоватыми пятнышками.
Даня практически прижала Якова к стенке. Как бесхитростный коллекционер пришпиливает к картонке радужную бабочку. Или как бугай зажимает в уголке приглянувшуюся ему симпатюлю. Ей стоило преодолеть всего пару сантиметров, и губы могли бы коснуться бледной впалой щеки. И может даже добраться до уголка нежных бледно-розовых губ. И было бы приятно пройтись пальцами по снежно-белому выпирающему плечу, с которого вновь сползла футболка…
«Ё-моё, да он феромонами фонит на километр вокруг», – ужаснулась Даня, но пялиться не прекращала. Если гаденыш даже после сна казался образчиком наивысшего эстетического любования, то страшно подумать, как он выглядел в обычном состоянии.
– Надо пришпилить тебя к стенке ниндзюцу и шарахнуть банкаем, – выдавила Даня, с трудом заставляя ладони отлипнуть от обоев и освобождая Якова из кольца своих рук.
Напряженное выражение на лице Якова сменилось любопытством.
– Ты мне угрожаешь? – неуверенно спросил он.
– Да ни в жизнь. Всякими напрягами не занимаюсь. – Не объяснять же Принцессе, что она понахваталась таких словесных конструкций с подачи Лёли и его ежедневной порции японских мультяшек.
На заверения Яков никак не отреагировал. Хотя его взгляд выдавал крайнюю заинтересованность. Даня проследила за возможной траекторией его проникновенных зырканий. Ее майка задралась, обнажив живот. А этот мелкий упырь беззастенчиво пялился на ее оголившийся живот.
Возмущенно засопев, Даня быстро оправила майку, потянув края ближе к поясу. Взгляд Якова немедленно переместился в район ее груди. Из-за смещения ткани декольте перестало быть скромным и стало демонстрировать больше плавных линий, а еще выпуклостей и углубление ложбинки.
Если ранее Даня не находила в своем теле ничего выдающегося – ни сексуальных изгибов, ни грации, ни женственности, а грудь воспринимала по типу «один мешочек на пенечек – вот и вышел бугорочек», – то сейчас полюса ее восприятия резво подпрыгнули и сменили местоположение. То, что раньше казалось несущественным, внезапно прорвалось на первый план. Ощутимой затрещиной по затылку пришло осознание того, что кто-то здесь девушка, а кто-то парень. Неважно, что границы половой принадлежности безбожно затерты. Они вместе. В одной постели. И еще ни один из ее бывших не пялился на нее с таким цепким вниманием, даже когда она была обнажена по пояс. А этот изучал ее, словно картинку эротического содержания.
Ну хорошо, возможно, или даже на сто процентов точно, что в мыслях мальчишки не было и намека на что-либо эротическое. Но Дане все равно было жарко.
«Он же мальчишка. – Даня скомкала перед собой одеяло в попытке укрыться от пытливого взгляда. – В нем, блин, женственности в сотню раз больше, чем во мне. Она у меня вообще нулевая. Чего я разнервничалась? У нас тут девчачья вечеринка. Веселье в самом разгаре. Еще чуть-чуть и будем друг другу ногти малевать».
– Собираться надо. – Она огляделась, не зная, за что браться в первую очередь. Предстоящие утренние сборы еще никогда не казались настолько тяжелыми.
– Я хочу какао.
Из уборщицы в служанку. Как славно, что всего через пару часиков этот упыреныш исчезнет с ее горизонта.
Даня, следя за тем, чтобы не мелькнуть ненароком какой-нибудь обнаженной частью тела, принялась спасать ноги от пут одеяла.
– Дань, – донесся из коридора приглушенный голос Киры. – У Геры с Лёлей классные часы. Я их отведу пораньше.
Шуршащие шаги, – братец любил по утрам напяливать шлепки, – приблизились к двери.
Дверь. С замком. Но у Дани не было привычки запирать ее, делала она это крайне редко.
– Да, именно этого я и хочу. – Она дернула за край одеяла, стягивая его с Якова.
– Но ты сказала устраиваться, как мне будет удобно.
– На полу, я имела в виду, на полу. Там вполне мягкие подушки. Поверь, твоему обласканному заду ничего не грозит.
– Ты отвратная хозяйка. – Яков передвинулся поближе к стене и настороженно уставился на нее с видом кота, несправедливо загнанного под кушетку пылесосом.
– У отвратных хозяек отвратные гости, – парировала Даня, с ногами влезая на собственный диван. – Дуй на пол!
Она не особо задумывалась, почему так настаивает на своем. Ей ничего не мешало самой поспать на полу, а с утра устроить гостю на прощание взбучку. Тем более что они оба устали. Однако что-то внутри нее клокотало и бесилось. Возможно, ее угнетала мысль о том, что Яков – первый парень, которого она пустила в святая святых – ее и братьев квартиру – и, фактически, в свою постель. Ухажеров Даня домой никогда не приводила, предпочитая встречаться на их территории. А еще она никогда не оставалась у них ночевать и не показывалась перед ними без косметики. Всегда настороже и в напряжении, всегда собранная и недоверчивая.
А теперь ради Якова пришлось изменить привычным установкам, и это выбивало Даню из колеи. Согнать обнаглевшую Принцессу, отвоевав территорию, – было уже делом принципа.
– Мне и так хорошо. – Яков с остервенеем потянул одеяло на себя.
– Еще бы тебе было нехорошо!
Даня принялась перелезать через Якова к стене, чтобы потом вытолкать мальчишку с пригретого места – пусть даже пинками. Цель была ясна, и методы разработаны. Однако что-то пошло не так…
Диван не был предназначен для разворачивания масштабных боевых действий. Перекинув одну ногу через мальчишку, Даня застыла, ловя равновесие. Места было мало, и перспектива кувыркнуться с дивана была близка как никогда. Вяло ругнувшись на свое ненужное упрямство, она отпихнула мешающее одеяло подальше и уместила левое колено на твердую поверхность. А вот и равновесие.
Порадовавшись этой маленькой победе, Даня, удерживаясь на коленях, выпрямилась и торжествующе глянула на лежащего под ней мальчишку. В таком положении он оказался прямо между ее бедрами: левое колено прижималось к его пояснице, правое касалось живота. Яков лежал на боку, свернувшись калачиком. Светлые локоны в свете ночника походили на рассыпанные по подушке ледяные нити. В них утопал его бледный лоб. Тонкие мягкие прядки покрывали его щеки, переносицу, обвивали выставленное напоказ ушко и украшали шею. Темно-фиолетовая футболка с длинными рукавами, принадлежащая старшему из братьев, все же оказалась велика Якову. Краешек футболки кокетливо сполз с плеча, обнажив изящную линию шеи, плавно перетекающую в покатость плеч, и выпирающие ключицы. Сложенные вместе руки мальчишка притянул к щеке, прижатой к подушке. Тонкие бледные пальцы выглядывали из рукавов, а мизинчики цеплялись друг за друга с трогательной беззащитностью. От кожи Якова исходил едва ощутимый терпкий аромат граната – воспользовался Даниным гелем для душа, – и грейпфрута – ее шампунь.
Взгляд из-под приоткрытых век был затуманен. Его клонило в сон, ресницы трепетали, дыхание выровнялось. Но он продолжал следить за ней.
Беззащитный. Уязвимый. Как котенок.
Желание распустить руки было крайне велико. Наклоняясь к нему, Даня затаила дыхание, будто боясь, что Якова унесет вдаль как невесомую пушинку. Ей необходимо было убедиться, что перед ней не наваждение. Жизненно важно. Хотя бы для того, чтобы снова начать дышать.
Она коснулась его скулы – мягко и бережно. Подушечкой пальца, самым краешком – пока не ощутила соприкосновение.
Прохладная кожа. И очень нежная.
Не иллюзия.
Вдохнув воздух с хрипловатым шуршанием, Даня провела по этой нежнейшей коже выше до самого виска – осторожно, едва касаясь.
«Ум-м».
Яков издал звук, напоминающий одновременно и хныканье, и стон.
Даня отдернула руку и поспешно слезла с мальчишки, неуклюже перевалившись обратно на край дивана. Приютившись на коленях на самом краешке, она укрыла Якова одеялом, натянув едва ли не до самого носа. Это несложное движение забрало остатки сил. Даня, собираясь уже рухнуть вниз, на импровизированную постель из диванных подушек, в последний раз оглянулась на мальчишку.
Зеленые глаза глядели на нее сквозь поволоку сновидения. Дрожащие веки предприняли последнюю попытку остаться открытыми, а потом сомкнулись. Заметив, что губы мальчишки шевелятся, Даня наклонилась к его лицу.
– Что? – шепотом спросила она.
– Ты красивая.
Даня позволила своей щеке прижаться к подушке. Сонно щурясь, она вглядывалась в спящее лицо Якова. Безмятежное и нежное. Так близко.
Он, верно, пошутил. Красивая здесь вовсе не она…
А, может, ей послышалось? Может, Принцесса и во сне умеет издеваться?
Нужно узнать. Ради любопытства. И Даня обязательно узнает. Но сначала прикроет глаза. Всего на секундочку…
* * *
Необычное ощущение.
Проснувшись, Даня не спешила открывать глаза. Просто лежала и анализировала свое состояние. Каждое утро она просыпалась со стойким желанием прокатить кого-нибудь мордой по асфальту, и это было вовсе не из-за недосыпания – она легко вставала по утрам. Причина заключалась в самом пробуждении. Оно словно служило напоминанием о том, что некто, носящая имя Даниэла Шацкая, владелица диплома с отличием о получении высшего образования и двух дипломов с отличием о дополнительном образовании к высшему, могла бы встречать новый день не здесь, в тесной квартирке с тремя братьями за стеной.
А далеко. Очень далеко отсюда.
Когда-то у нее была такая возможность. Встречать иной рассвет. Жить другим днем.
Каждое утро прогнать мрачность из мыслей стоило ей неимоверных усилий. Она бросалась в новый день с головой, надеясь, что скорость выбранного ею образа жизни сотрет воспоминания – размажет по гладким стенкам напускных повседневных проблем и будничного фарса. Сдерживалась и уговаривала себя сдерживаться. Злилась, если на краткое мгновение возникала жалость к себе, и крепко сжимала зубы, если свербило в носу и болели глаза от подступающих слез. В одном Даня делала себе послабление. Она позволяла себе не улыбаться братьям – по крайней мере, так, как они, может быть, хотели. И ждали от нее. И надеялись.
Вполне возможно, что Даня ненавидела утро. Человек нуждается в ненависти, и Даня тоже в ней нуждалась. И безопаснее всего было ненавидеть утро.
Однако это пробуждение было иным. Особенным. Другим.
Даню окружало тепло. Ей было уютно. Спокойствие обволакивало ее, создавая ранее незнакомое ощущение безопасности. Впервые не хотелось куда-то бежать. Впервые хотелось понежиться в постельке, отчего-то вдруг ставшей умиротворяюще уютной.
Нехотя, но все же пришлось открыть глаза. Все хорошо, но нельзя было не заметить одну деталь: сегодня она расположилась на диване менее вольготно чем обычно. Повернув голову, Даня немедленно нырнула носом в какой-то мягкий пух. Путем нехитрых изысканий, в ходе которых она просто-напросто пару раз фыркнула, чтобы сдуть загадочный пух с лица, выяснилось, что это чья-то светлая распушившаяся шевелюра.
В ворохе разлохматившихся прядок обнаружилось бледное лицо. Яков спал, тихонечко посапывая. Сжатая в кулачок рука была подложена под левую щеку, а сам мальчишка прижимался к плечу Дани, уткнувшись в него носом и приникнув полуоткрытыми губами к девичьей коже.
«Тихо, Шацкая, тихо. Валидол, валерьянка, один хрясь по затылку. Ты взрослый разумный человек. И уж точно не стала бы заваливать какого-то там мальчишку. Тем более на своей постели».
Кусочки воспоминаний постепенно собрались в единую и вполне безопасную для совести картину.
«Чудесно, Шацкая, браво! До запасной постели на полу всего один кувырок и бесславное падение, а ты взяла и вырубилась рядом с Принцессой!»
Пошевелившись, Даня почувствовала на себе нечто, распространяющее по коже обжигающее тепло. Подцепив край одеяла (неужто во сне умудрилась по собственной воле нырнуть под одеялко в тепленькую норку, где обосновалась Принцесса?), она опасливо оглядела себя. Правая рука Якова бесцеремонно возлеживала на ее животе. На оголенной коже. Под маечкой то бишь.
Даже жаль, что Даня уже переросла период, когда все можно было решить простецким девчачьим визгом. Теперь разум брал верх.
От щелчка пальцами у самого лица Яков вздрогнул и приоткрыл глаза. Длинные ресницы затрепетали.
– Лапонька, убери свои лапоньки, – вкрадчиво попросила Даня.
Яков сонно сощурился и передвинулся. Его рука скользнула дальше по животу Дани, и пальцы подцепили край ее штанов.
Все это, конечно, получилось случайно. Однако разум больше не желал брать верх.
– М?
– Грабли, говорю, убрал!!
Яков подскочил так, будто его разом ужалило с десяток пчел. Мальчишке очень повезло, что окно в комнате располагалось высоко, а иначе угол подоконника не упустил бы возможность поприветствовать его затылок. Но все закончилось вполне невинно. Яков вжался спиной в стену, мимоходом задев макушкой край свисающей с подоконника папки. Папка, в свою очередь, слегка подвинула ночник.
Оценив ошалелый и встопорщенный после сна вид Принцессы, Даня философски рассудила, что во всем нужно находить хоть капельку хорошего. К примеру, несмотря на бурные телодвижения Якова, ночник все-таки не рухнул на его белобрысую головенку. А ведь мог. У него, кстати, керамический корпус. Так что блондинистому кумполу пришлось бы несладко.
– Что ты делаешь в моей постели?! – После сна голос Якова отдавал хрипотцой. А еще он, видимо, подзабыл, как надо дышать, потому что вдыхал воздух ртом резко и рвано, будто его выделяли ограниченно и неравномерными порциями.
Вот это ж надо так мастерски провернуть! Вроде как и в своем доме, а все равно заработала клеймо «покусителя на честь невинных мальчиков-зайчиков». Было бы у Дани настроение получше, непременно бы одарила гостя овациями.
– Если не вдаваться в детали, то это, – Даня с каменным лицом похлопала ладонью по простыне рядом с собой, – и это, – указала на ту часть простыни, которую занимало седалище Якова, – моя постель. И что я в ней делаю, это глубоко мое дело. Очень-очень глубоко.
Яков сильнее прижался к стене. Прямо-таки распластался, как камбала на дне, и, судя по нарастающей панике во взгляде, очень жалел, что не владеет навыками мимикрии.
– Ты что-то сделала со мной?
«Обалдеть». – Даня попридержала язык, хотя очень хотелось поведать пацанчику красочную историю их веселенького ночного времяпровождения, в ходе которого она его… кхе-кхе… «сделала» и так, и эдак, и сразу пять заходов без перерывов. А что, пусть попсихует. Не одной же ей гробить нервные клетки.
Похоже, отголоски этих приятных мыслей отразились на лице Дани – возможно, она улыбнулась как-то по-особому маньячно или руками неосторожно дернула. Потому что Якову вдруг приспичило уносить ноги. Ну или что он там пытался сделать, рванув из своего сидячего положения прямо вверх?
И, конечно же, он снова зацепил макушкой злосчастную папку. Та пихнула в бок ночник, и тот закачался на самом краю.
Даня, путаясь в одеяле, качнулась вперед. Запястья врезались в стену по обе стороны от головы Якова, а пальцы соорудили над его макушкой «домик», чтобы укрыть от удара. Ночник, царапнув кожу, прокатился по ее руке и бесшумно рухнул на постель.
– Фух… было близко.
Точно, близко. И особенно эти глазищи. Может, виноват был свет, проникающий сквозь мутное оконное стекло, или захлестнувшие его эмоции, но глаза Якова утратили оттенок зелени и теперь были полупрозрачными с мелкими расплывающимися по радужке голубоватыми пятнышками.
Даня практически прижала Якова к стенке. Как бесхитростный коллекционер пришпиливает к картонке радужную бабочку. Или как бугай зажимает в уголке приглянувшуюся ему симпатюлю. Ей стоило преодолеть всего пару сантиметров, и губы могли бы коснуться бледной впалой щеки. И может даже добраться до уголка нежных бледно-розовых губ. И было бы приятно пройтись пальцами по снежно-белому выпирающему плечу, с которого вновь сползла футболка…
«Ё-моё, да он феромонами фонит на километр вокруг», – ужаснулась Даня, но пялиться не прекращала. Если гаденыш даже после сна казался образчиком наивысшего эстетического любования, то страшно подумать, как он выглядел в обычном состоянии.
– Надо пришпилить тебя к стенке ниндзюцу и шарахнуть банкаем, – выдавила Даня, с трудом заставляя ладони отлипнуть от обоев и освобождая Якова из кольца своих рук.
Напряженное выражение на лице Якова сменилось любопытством.
– Ты мне угрожаешь? – неуверенно спросил он.
– Да ни в жизнь. Всякими напрягами не занимаюсь. – Не объяснять же Принцессе, что она понахваталась таких словесных конструкций с подачи Лёли и его ежедневной порции японских мультяшек.
На заверения Яков никак не отреагировал. Хотя его взгляд выдавал крайнюю заинтересованность. Даня проследила за возможной траекторией его проникновенных зырканий. Ее майка задралась, обнажив живот. А этот мелкий упырь беззастенчиво пялился на ее оголившийся живот.
Возмущенно засопев, Даня быстро оправила майку, потянув края ближе к поясу. Взгляд Якова немедленно переместился в район ее груди. Из-за смещения ткани декольте перестало быть скромным и стало демонстрировать больше плавных линий, а еще выпуклостей и углубление ложбинки.
Если ранее Даня не находила в своем теле ничего выдающегося – ни сексуальных изгибов, ни грации, ни женственности, а грудь воспринимала по типу «один мешочек на пенечек – вот и вышел бугорочек», – то сейчас полюса ее восприятия резво подпрыгнули и сменили местоположение. То, что раньше казалось несущественным, внезапно прорвалось на первый план. Ощутимой затрещиной по затылку пришло осознание того, что кто-то здесь девушка, а кто-то парень. Неважно, что границы половой принадлежности безбожно затерты. Они вместе. В одной постели. И еще ни один из ее бывших не пялился на нее с таким цепким вниманием, даже когда она была обнажена по пояс. А этот изучал ее, словно картинку эротического содержания.
Ну хорошо, возможно, или даже на сто процентов точно, что в мыслях мальчишки не было и намека на что-либо эротическое. Но Дане все равно было жарко.
«Он же мальчишка. – Даня скомкала перед собой одеяло в попытке укрыться от пытливого взгляда. – В нем, блин, женственности в сотню раз больше, чем во мне. Она у меня вообще нулевая. Чего я разнервничалась? У нас тут девчачья вечеринка. Веселье в самом разгаре. Еще чуть-чуть и будем друг другу ногти малевать».
– Собираться надо. – Она огляделась, не зная, за что браться в первую очередь. Предстоящие утренние сборы еще никогда не казались настолько тяжелыми.
– Я хочу какао.
Из уборщицы в служанку. Как славно, что всего через пару часиков этот упыреныш исчезнет с ее горизонта.
Даня, следя за тем, чтобы не мелькнуть ненароком какой-нибудь обнаженной частью тела, принялась спасать ноги от пут одеяла.
– Дань, – донесся из коридора приглушенный голос Киры. – У Геры с Лёлей классные часы. Я их отведу пораньше.
Шуршащие шаги, – братец любил по утрам напяливать шлепки, – приблизились к двери.
Дверь. С замком. Но у Дани не было привычки запирать ее, делала она это крайне редко.
