Кедров Савелий
S.T.A.L.K.E.R.
''Чернобыльская Эпопея 2013 – 2015 годы.''
Книга 1.
«Аномальные вихри»
От автора:
Я не писатель и возможно даже не имею к тому ни малейшей предрасположенности, да и история, о которой речь пойдет ниже известна каждому уважающему себя сталкеру, однако все же, я берусь записать ее. Записать максимально правдоподобно и полно. Для чего, в таком случае, я это делаю? Возможно – для будущих чернобыльских поколений, ведь любому бродяге известно, что не проходит и пары дней, как подобные истории в зоне в одночасье становятся легендами, шепотом передающимися у костра и обрастающими при этом небывалыми подробностями и подробными небылицами. Полагаю, также, что те из читателей, кто пока еще только замышляет свое проникновение за Периметр, узнают отсюда немного больше о ЧЗО. Да и к тому же прямо сейчас мне все равно нечем заняться – я только освободился после смены и сижу под покореженным потолком с щелью, в которую время от времени заглядывает ветер, умывающий щеки мои дождевыми каплями.
Перед началом также стоит отметить, что повествование, приведенное на этих страницах столь обширно, красочно и подробно и при этом так отличается от быта сталкеров, который многие по незнанию считают традиционным, что у людей, слабо знакомых с историей зоны вполне могут возникнуть вопросы разного рода и содержания. За утолением их любопытства, а также за подтверждением всех моих слов я отсылаю каждого из читателей непосредственно в зону, по адресу, ставшему ныне известным каждому: развилка реки Припять, дальше моста с балками, поросшими у основания мхом, близ сожженного леса (ориентируйтесь по обугленным остаткам стволов). Там, в землянке, которую издали можно принять за массивный холм, расположен бар «Хозяин тайги». Предупреждаю заранее, увеселительное и питейное сие заведение способно, как пылесос, подчистую вымести последние деньги из ваших карманов, так что будьте бдительны и благоразумны. Не буйствуйте!
Но вот вы внутри. Вас интересует барная стойка (как по мне, лучшее место в левом углу, что напротив двери). За ней без устали хлопочет Лесник, этот старый, седой затейник. Спросите его об истории Кайфа и, если на вашу удачу старый балагур сегодня в духе, то в ближайшие пару часов вас ожидает необычайное повествование...
Посвящаю сей текст памяти всех сгинувших на новооткрытых, а также всех наших убереженных от военных просторах. Собственно говоря, посвящаю всем сталкерам.
С приветом с крыши одного незаметного дома из одного затерянного города,
Лапа.
Чтобы начать данное повествование, полнящееся упоением природой, исторической драмы, лирических и около философских отступлений, которые не ведут почти ни к чему и которые из всей массы читателей почтет лишь десятый, нам вместе с вами придется отправиться в недалекое прошлое, в те милые сердцу и уже так бессердечно-далекие времена, когда за доллар давали тридцать, когда в русский язык еще не успели проникнуть и пустить свои корни слова «хайп» и «кринж», а слово «ИМХО» уже не прошло испытание временем (ИМХО), когда зима еще походила на зиму, а не на насморк, наскоро вытертый о спину подранной собаки и можно было с одинаковым румянцем на щеках играть в снежки и кататься на санках в одной и той же дедовской куртке в двенадцать, тринадцать и четырнадцать лет, когда, я так думаю, вы точно также как я были согласны с Барбоссой, что мир был больше, а до его содержимого никому из нас не было дела. В сей исторический вояж мы с вами вынуждены пуститься по двум причинам. Первая: затрагиваемые нами события происходили совсем недавно. Вторая же из причин связана со знаменитым мораторием, наложенным на путешествия во времени Железным Димоном, звучащем, как известно читателю, следующим образом: «Никто никогда не вернется в 2007 год!». Возможно, во второй части настоящей работы мы все же преступим этот запрет, но пока что, пожалуй, не будем загадывать.
Конечно, для каждого из нас описываемый период в большей или меньшей степени окажется различным, непохожим ни на чей другой и будет иметь разные переживания, впечатления и ощущения, а потому я берусь при его описании использовать лишь свои собственные наблюдения. Что же, приступим.
То были дни, когда телеканал, носящий в названии предпоследнюю букву русского алфавита, своими программами еще не успел наводнить провинциальные города ордами безграмотных шлюх, вещающих о тяжелой материнской доли, отношениях (точнее о том, как они их понимают), о плюсах родов и минусах абортариев, когда часть населения нашей страны еще не измеряла длительность фильмов и роликов в «сурено-секундах», «Азбука» еще не успела издать так много Кронина, что глядя на очередной корешок его книги невольно подумаешь: «Что это – корешок, или ребро упаковки «Майского» чая?», известный в интернете политический деятель еще не успел приобрести титул «creature recrutee» и тихо трудился учителем в двадцать третей школе города Дзержинска, у ютуберов еще оставались крупицы совести и до реакции на реакцию еще не доходило, а города еще не успели наводнить новомодные BMW X6-ые, которые, к слову, уже также успели состариться на фоне новомодных китайских «Москвичей». То было время, когда до релиза на ютубе лучшей, на мой скромный взгляд, песни RADIO TAPKA оставалось ровно восемь лет, четыре месяца и шесть дней, когда круторогое стадо горячечных инфантилов еще не успело оформиться в бренд «навальнята», но первые их табуны уже собирались под сенью канала «Mr. Freeman» и там, в тени вольнодумства и интернет-вседозволенности они слабо блеяли свое «ме-э-э-есендж!», «систе-э-э-ема!», а автор сей эпопеи еще не воровал так открыто и нагло начало произведения у Льва Николаевича, которого, к слову, в те времена вообще не читал.
Да, вы все верно подсчитали и правильно поняли – мы вернулись назад, в 13-ое ноября 2013 года. На наших часах ровно 17:48 по белокаменной и, соответственно, 16:48 по матери наших же городов. Мы стоим в двадцати километрах от одной из российских областных столиц, на контрольно-пропускном пункте, у границы тогда еще, как казалось, двух независимых государств и именно здесь, так многословно для вас и так многообещающе для него, от части начиналась эта история.
От делать нечего бунтарь.
В тот вечер, затесавшись в нестройные ряды пересекавших границу, третьим с конца в очереди стоял Гашеткин Тимур Андреевич, уроженец толи Ставрополя, толи Йошкар-Олы, сейчас уже неизвестно (признаюсь – запамятовал). Это был бакалавр гуманитарных наук и права, обладатель зеленых глаз и взятого из дому василькового свитера. За его спиной болтался, не доходя до задних карманов известкового цвета штанов, черный ранец той фирмы, название которой очень похоже на слово «снегирь». Внутри его ранца лежали пластмассовая бутыль питьевой воды, трое трусов, трое пар черных носков, два бутерброда, самый дешевый бич пакет, початая пачка «Лейса» и туалетная бумага той степени мягкости, которая скоропостижно стремится к отрицательной. Функции поводка же для одной из собачек его портфеля вместо потерявшегося когда-то брелка выполняла скрепка.
Поочередно постукивая то правым, то левым носком, ожидавший нетерпеливо всматривался в конец медленно двигавшейся людской колонны. Поскольку в ближайшие минут двадцать заняться ему все равно было нечем, он стал развлекать себя тем, что начал засматриваться на тех из девушек, что посимпатичней, в частности на стоявшую пятой в правом ряду. Она была молода, в черной кожаной куртке, по временам искрилась улыбкой и очень походила на ту ведущую ютуб-канала «Из метро», что красивее второй. Здесь стоит ненадолго остановиться и сразу расставить все точки над i. Несмотря на набравший в наше время в среде писателей тренд бояться таких жупелов, как «сексизм», «лукизм», «мизогиния» и прочие замечательные штуки, автор все еще считает себя вполне способным отличать горячее от холодного, а яхту от бухты и потому он не намерен обходить все эти «острые» углы и прятаться за словами «вы не так поняли». Конечно, подчеркнутая может не соглашаться с моими словами в силу, к примеру, де?вичей солидарности, однако это уже не касается нас. Напоследок скажем лишь, что под "красивой" автор подразумевает Аню. Теперь идем дальше.
Уже по одному списку вещей, которые Тимур нес в рюкзаке, читатель может составить себе некоторое представление о его личности, наметить первые силуэты его портрета, однако поскольку в тот день время на КПП текло достаточно медленно, а продвижение в очереди – и того медленнее, то мы беремся нарисовать читателю этот портрет за него. Взглянем на Тимура в профиль. Первое, что сразу бросается в глаза, это красивое римское лицо с, как мы уже говорили, зелеными глазами, а также прямым носом, небольшими губами, щеками без веснушек и полноты, увенчанное коротко остриженными, острыми пепельными волосами. Уши его прижаты к голове без изъянов, он гладко выбрит, напыжен одеколоном и дышит здоровьем за четверых. За плечами Тимура профессия, невостребованная в стране и гибель матери. По своему внутреннему ощущению мира Тимур был классическим бумером в теле зумера – тем редким подвидом человеческого существа, который едва успев зародиться, уже успел встать на грань вымирания. Он находился в том возрасте, когда опыт первой любви отражается на городском жителе отпечатком, довлеющим надо всей его жизнью, а на деревенском не оставляет и следа, в том возрасте, когда организм еще справляется со скопившейся за день усталостью при помощи одного только сна, в возрасте, когда почти все мы еще имеем стопроцентное зрение, а слово «протрузия» кажется нам кличкой какой ни будь зловредной старухи из романов Грина, в возрасте, когда ты, вроде бы взрослый серьезный парень садишься за умную книгу, читаешь «Отверженных» и иногда, якобы с сознанием дела киваешь происходящему, но тут вдруг, дойдя до 577 страницы, скользишь взглядом по четвертому предложению и не можешь сдержать улыбки от несуразно промелькнувшего в голове слова «Сайтама!». Да, ему было ровно двадцать один. И сюда, на границу, его вела та свобода, которая некоторым из людей достается помимо и даже против их воли.
С самого детства вся жизнь Тимура походила на четко описанный коридор, конца которому не было видно. Практически всюду, где бы он ни был неподалеку была его мать. Сперва, когда он еще не умел ползать, она сама таскала его с собой на руках, однако вскоре Тимурка выучился и ползать, и осознанно пускать слюни и даже ходить, однако от этого мать в его жизни не рассосалась. Наоборот, контроль с ее стороны только усиливался. Повзрослевшим ребенком он беспрекословно ходил всюду, куда бы она его не тащила и делал все, что она требовала. Отца же у Тимура не водилось совсем. Сейчас я уже не помню, что с ним случилось. Толи вышел на войну, толи сгинул за хлебом. Короче – типичная безотцовщина.
Как только голова мальчика начала усваивать первые мысли, ему под завязку стали забивать ее следующим: «Ты – инвестиция, с тобой я буду доживать свои дни. Ты должен учиться, потом работать, а потом мать досматривать». Естественно, при подобном построении жизненного сценария, многие радости обычной жизни искусственно обходили его стороной. Друзья? Там во дворе лишь придурки соседские. Поиграть хочешь? Сначала балет, танцы и пение, а потом на, играй в кубики, если тебе так не имется. Все мальчики в классе пошли на карате? А что, если все они пойдут с крыши прыгать, ты пойдешь тоже? Сиди дома и учи уроки. Толик из пятого стукнул в нос? Собирайся давай, сейчас пойдем к его матери. И запомни, сынок, все в этом мире можно решить словами. На все же плюс минус мальчишеские увлечения ложилась неизменная фраза: «Вот сначала меня схорони, а потом делай, что хочешь». Как не странно, первая часть закавыченного предложения наступила гораздо раньше, чем произнесшая его ожидала.
Ей стало хуже зимой, когда он учился на третьем курсе. Три года назад Тимур закончил школу и поступал в институт не столько по баллам или желанию, сколько по принципу «чем дальше – тем лучше». В результате, он очутился в Рязани, где стал учиться профессии, название которой примерно созвучно с не пришей известно к чему рукав. Получив от матери тревожный звонок, он вернулся домой, как только был сдан последний зачет. Произошедшее в следующие два дня в его голове почти не отпечаталось. Он помнил только, как стоял возле покосившейся под ней кроватью и как мать заклинала его исполнить ее последнюю волю. Сперва Тимур испугался, так как подумал, что сейчас ему прикажут посветить какой ни будь изощренной выдумке всю свою жизнь, однако последняя просьба прозвучала вполне выполнимо:
–– Пообещай мне, что ты закончишь институт.
–– Обещаю.
На утро его мать тихо скончалась. Вот уже второй день находясь словно в тумане, он не запомнил, как позвонил туда, куда следует обращаться в подобных случаях, как через час ее у него забрали, а еще через день она лежала в гробу. В тот день стоял трескучий мороз – был конец декабря. Снега выпало по колено, и земля так промерзла, что последние комья из могилы доставали за минуту до погребения. Когда гроб опускали, снег снова пошел крупными хлопьями. Поддатый поп грел руки о благовония, дымящиеся в кадиле и все время тер раскрасневшийся нос. Тимур так и не понял, кто его сюда позвал и сколько в итоге он взял за посещение. Видя, что остальные, подходя к могиле, бросают внутрь горсти земли, Тимур шагнул к краю, нагнулся, взял немного в ладонь и тоже кинул. Как оказалось, он схватил камень – крышка гроба зловеще гаркнула, тем самым на пару минут выведя парня из и без того мнимого состояния равновесия.
По окончании похорон, Тимур расплатился с носильщиками, служившими в этот день также копателями, и остался один, в глубокой задумчивости у могилы – на похороны к его матери пришла всего пара теток, поспешившая скрыться до темноты. Так он и стоял, один на постепенно пожираемом тьмой кладбище, с неясным чувством, давящем на сердце. Еще через полчаса он побрел прочь от могил, однако домой вернулся только под утро. Это был первый раз в его жизни, когда он пошел гулять ночью по родному городу. Первый раз за все двадцать лет. «Двадцать два ноль-ноль, детям пора домой» – правило, действующее в некоторых регионах России и бывшее одной из мантр его матери, в этот вечер отпало таким неожиданным и тяжелым для него образом, что он бродил среди улиц, точно бы ушибленный бетонной плитой. Не сказать, чтобы Йошкар-Ола или Ставрополь особо цвел(-а) зимой двенадцатого, однако ему, с одной стороны впервые здесь оказавшемуся, а с другой, двигающемуся, словно волчок, стремившемуся затеряться на переулках, было в ту ночь на что посмотреть. Он обошел весь город вдоль и поперек, не чувствуя холода и не замечая усталости. Он оглядел все улицы, осмотрел все фонари, граффити, заборы, какие попадались на пути, а в его голове звучало одно лишь: «Не так... Не так это должно было быть. Все это как-то неправильно».
Вернувшись домой под утро, Тимур ненадолго уснул, не раздеваясь, а потом, встав. перекрыл газ и воду, выкрутил на кухне пробку из счетчика и, собрав чего в помещении было съестного, уехал обратно в Рязань, доучиваться. Со смертью матери он ближе, чем
S.T.A.L.K.E.R.
''Чернобыльская Эпопея 2013 – 2015 годы.''
Книга 1.
«Аномальные вихри»
От автора:
Я не писатель и возможно даже не имею к тому ни малейшей предрасположенности, да и история, о которой речь пойдет ниже известна каждому уважающему себя сталкеру, однако все же, я берусь записать ее. Записать максимально правдоподобно и полно. Для чего, в таком случае, я это делаю? Возможно – для будущих чернобыльских поколений, ведь любому бродяге известно, что не проходит и пары дней, как подобные истории в зоне в одночасье становятся легендами, шепотом передающимися у костра и обрастающими при этом небывалыми подробностями и подробными небылицами. Полагаю, также, что те из читателей, кто пока еще только замышляет свое проникновение за Периметр, узнают отсюда немного больше о ЧЗО. Да и к тому же прямо сейчас мне все равно нечем заняться – я только освободился после смены и сижу под покореженным потолком с щелью, в которую время от времени заглядывает ветер, умывающий щеки мои дождевыми каплями.
Перед началом также стоит отметить, что повествование, приведенное на этих страницах столь обширно, красочно и подробно и при этом так отличается от быта сталкеров, который многие по незнанию считают традиционным, что у людей, слабо знакомых с историей зоны вполне могут возникнуть вопросы разного рода и содержания. За утолением их любопытства, а также за подтверждением всех моих слов я отсылаю каждого из читателей непосредственно в зону, по адресу, ставшему ныне известным каждому: развилка реки Припять, дальше моста с балками, поросшими у основания мхом, близ сожженного леса (ориентируйтесь по обугленным остаткам стволов). Там, в землянке, которую издали можно принять за массивный холм, расположен бар «Хозяин тайги». Предупреждаю заранее, увеселительное и питейное сие заведение способно, как пылесос, подчистую вымести последние деньги из ваших карманов, так что будьте бдительны и благоразумны. Не буйствуйте!
Но вот вы внутри. Вас интересует барная стойка (как по мне, лучшее место в левом углу, что напротив двери). За ней без устали хлопочет Лесник, этот старый, седой затейник. Спросите его об истории Кайфа и, если на вашу удачу старый балагур сегодня в духе, то в ближайшие пару часов вас ожидает необычайное повествование...
Посвящаю сей текст памяти всех сгинувших на новооткрытых, а также всех наших убереженных от военных просторах. Собственно говоря, посвящаю всем сталкерам.
С приветом с крыши одного незаметного дома из одного затерянного города,
Лапа.
***
Чтобы начать данное повествование, полнящееся упоением природой, исторической драмы, лирических и около философских отступлений, которые не ведут почти ни к чему и которые из всей массы читателей почтет лишь десятый, нам вместе с вами придется отправиться в недалекое прошлое, в те милые сердцу и уже так бессердечно-далекие времена, когда за доллар давали тридцать, когда в русский язык еще не успели проникнуть и пустить свои корни слова «хайп» и «кринж», а слово «ИМХО» уже не прошло испытание временем (ИМХО), когда зима еще походила на зиму, а не на насморк, наскоро вытертый о спину подранной собаки и можно было с одинаковым румянцем на щеках играть в снежки и кататься на санках в одной и той же дедовской куртке в двенадцать, тринадцать и четырнадцать лет, когда, я так думаю, вы точно также как я были согласны с Барбоссой, что мир был больше, а до его содержимого никому из нас не было дела. В сей исторический вояж мы с вами вынуждены пуститься по двум причинам. Первая: затрагиваемые нами события происходили совсем недавно. Вторая же из причин связана со знаменитым мораторием, наложенным на путешествия во времени Железным Димоном, звучащем, как известно читателю, следующим образом: «Никто никогда не вернется в 2007 год!». Возможно, во второй части настоящей работы мы все же преступим этот запрет, но пока что, пожалуй, не будем загадывать.
Конечно, для каждого из нас описываемый период в большей или меньшей степени окажется различным, непохожим ни на чей другой и будет иметь разные переживания, впечатления и ощущения, а потому я берусь при его описании использовать лишь свои собственные наблюдения. Что же, приступим.
То были дни, когда телеканал, носящий в названии предпоследнюю букву русского алфавита, своими программами еще не успел наводнить провинциальные города ордами безграмотных шлюх, вещающих о тяжелой материнской доли, отношениях (точнее о том, как они их понимают), о плюсах родов и минусах абортариев, когда часть населения нашей страны еще не измеряла длительность фильмов и роликов в «сурено-секундах», «Азбука» еще не успела издать так много Кронина, что глядя на очередной корешок его книги невольно подумаешь: «Что это – корешок, или ребро упаковки «Майского» чая?», известный в интернете политический деятель еще не успел приобрести титул «creature recrutee» и тихо трудился учителем в двадцать третей школе города Дзержинска, у ютуберов еще оставались крупицы совести и до реакции на реакцию еще не доходило, а города еще не успели наводнить новомодные BMW X6-ые, которые, к слову, уже также успели состариться на фоне новомодных китайских «Москвичей». То было время, когда до релиза на ютубе лучшей, на мой скромный взгляд, песни RADIO TAPKA оставалось ровно восемь лет, четыре месяца и шесть дней, когда круторогое стадо горячечных инфантилов еще не успело оформиться в бренд «навальнята», но первые их табуны уже собирались под сенью канала «Mr. Freeman» и там, в тени вольнодумства и интернет-вседозволенности они слабо блеяли свое «ме-э-э-есендж!», «систе-э-э-ема!», а автор сей эпопеи еще не воровал так открыто и нагло начало произведения у Льва Николаевича, которого, к слову, в те времена вообще не читал.
Да, вы все верно подсчитали и правильно поняли – мы вернулись назад, в 13-ое ноября 2013 года. На наших часах ровно 17:48 по белокаменной и, соответственно, 16:48 по матери наших же городов. Мы стоим в двадцати километрах от одной из российских областных столиц, на контрольно-пропускном пункте, у границы тогда еще, как казалось, двух независимых государств и именно здесь, так многословно для вас и так многообещающе для него, от части начиналась эта история.
***
Глава 1.
От делать нечего бунтарь.
В тот вечер, затесавшись в нестройные ряды пересекавших границу, третьим с конца в очереди стоял Гашеткин Тимур Андреевич, уроженец толи Ставрополя, толи Йошкар-Олы, сейчас уже неизвестно (признаюсь – запамятовал). Это был бакалавр гуманитарных наук и права, обладатель зеленых глаз и взятого из дому василькового свитера. За его спиной болтался, не доходя до задних карманов известкового цвета штанов, черный ранец той фирмы, название которой очень похоже на слово «снегирь». Внутри его ранца лежали пластмассовая бутыль питьевой воды, трое трусов, трое пар черных носков, два бутерброда, самый дешевый бич пакет, початая пачка «Лейса» и туалетная бумага той степени мягкости, которая скоропостижно стремится к отрицательной. Функции поводка же для одной из собачек его портфеля вместо потерявшегося когда-то брелка выполняла скрепка.
Поочередно постукивая то правым, то левым носком, ожидавший нетерпеливо всматривался в конец медленно двигавшейся людской колонны. Поскольку в ближайшие минут двадцать заняться ему все равно было нечем, он стал развлекать себя тем, что начал засматриваться на тех из девушек, что посимпатичней, в частности на стоявшую пятой в правом ряду. Она была молода, в черной кожаной куртке, по временам искрилась улыбкой и очень походила на ту ведущую ютуб-канала «Из метро», что красивее второй. Здесь стоит ненадолго остановиться и сразу расставить все точки над i. Несмотря на набравший в наше время в среде писателей тренд бояться таких жупелов, как «сексизм», «лукизм», «мизогиния» и прочие замечательные штуки, автор все еще считает себя вполне способным отличать горячее от холодного, а яхту от бухты и потому он не намерен обходить все эти «острые» углы и прятаться за словами «вы не так поняли». Конечно, подчеркнутая может не соглашаться с моими словами в силу, к примеру, де?вичей солидарности, однако это уже не касается нас. Напоследок скажем лишь, что под "красивой" автор подразумевает Аню. Теперь идем дальше.
Уже по одному списку вещей, которые Тимур нес в рюкзаке, читатель может составить себе некоторое представление о его личности, наметить первые силуэты его портрета, однако поскольку в тот день время на КПП текло достаточно медленно, а продвижение в очереди – и того медленнее, то мы беремся нарисовать читателю этот портрет за него. Взглянем на Тимура в профиль. Первое, что сразу бросается в глаза, это красивое римское лицо с, как мы уже говорили, зелеными глазами, а также прямым носом, небольшими губами, щеками без веснушек и полноты, увенчанное коротко остриженными, острыми пепельными волосами. Уши его прижаты к голове без изъянов, он гладко выбрит, напыжен одеколоном и дышит здоровьем за четверых. За плечами Тимура профессия, невостребованная в стране и гибель матери. По своему внутреннему ощущению мира Тимур был классическим бумером в теле зумера – тем редким подвидом человеческого существа, который едва успев зародиться, уже успел встать на грань вымирания. Он находился в том возрасте, когда опыт первой любви отражается на городском жителе отпечатком, довлеющим надо всей его жизнью, а на деревенском не оставляет и следа, в том возрасте, когда организм еще справляется со скопившейся за день усталостью при помощи одного только сна, в возрасте, когда почти все мы еще имеем стопроцентное зрение, а слово «протрузия» кажется нам кличкой какой ни будь зловредной старухи из романов Грина, в возрасте, когда ты, вроде бы взрослый серьезный парень садишься за умную книгу, читаешь «Отверженных» и иногда, якобы с сознанием дела киваешь происходящему, но тут вдруг, дойдя до 577 страницы, скользишь взглядом по четвертому предложению и не можешь сдержать улыбки от несуразно промелькнувшего в голове слова «Сайтама!». Да, ему было ровно двадцать один. И сюда, на границу, его вела та свобода, которая некоторым из людей достается помимо и даже против их воли.
С самого детства вся жизнь Тимура походила на четко описанный коридор, конца которому не было видно. Практически всюду, где бы он ни был неподалеку была его мать. Сперва, когда он еще не умел ползать, она сама таскала его с собой на руках, однако вскоре Тимурка выучился и ползать, и осознанно пускать слюни и даже ходить, однако от этого мать в его жизни не рассосалась. Наоборот, контроль с ее стороны только усиливался. Повзрослевшим ребенком он беспрекословно ходил всюду, куда бы она его не тащила и делал все, что она требовала. Отца же у Тимура не водилось совсем. Сейчас я уже не помню, что с ним случилось. Толи вышел на войну, толи сгинул за хлебом. Короче – типичная безотцовщина.
Как только голова мальчика начала усваивать первые мысли, ему под завязку стали забивать ее следующим: «Ты – инвестиция, с тобой я буду доживать свои дни. Ты должен учиться, потом работать, а потом мать досматривать». Естественно, при подобном построении жизненного сценария, многие радости обычной жизни искусственно обходили его стороной. Друзья? Там во дворе лишь придурки соседские. Поиграть хочешь? Сначала балет, танцы и пение, а потом на, играй в кубики, если тебе так не имется. Все мальчики в классе пошли на карате? А что, если все они пойдут с крыши прыгать, ты пойдешь тоже? Сиди дома и учи уроки. Толик из пятого стукнул в нос? Собирайся давай, сейчас пойдем к его матери. И запомни, сынок, все в этом мире можно решить словами. На все же плюс минус мальчишеские увлечения ложилась неизменная фраза: «Вот сначала меня схорони, а потом делай, что хочешь». Как не странно, первая часть закавыченного предложения наступила гораздо раньше, чем произнесшая его ожидала.
Ей стало хуже зимой, когда он учился на третьем курсе. Три года назад Тимур закончил школу и поступал в институт не столько по баллам или желанию, сколько по принципу «чем дальше – тем лучше». В результате, он очутился в Рязани, где стал учиться профессии, название которой примерно созвучно с не пришей известно к чему рукав. Получив от матери тревожный звонок, он вернулся домой, как только был сдан последний зачет. Произошедшее в следующие два дня в его голове почти не отпечаталось. Он помнил только, как стоял возле покосившейся под ней кроватью и как мать заклинала его исполнить ее последнюю волю. Сперва Тимур испугался, так как подумал, что сейчас ему прикажут посветить какой ни будь изощренной выдумке всю свою жизнь, однако последняя просьба прозвучала вполне выполнимо:
–– Пообещай мне, что ты закончишь институт.
–– Обещаю.
На утро его мать тихо скончалась. Вот уже второй день находясь словно в тумане, он не запомнил, как позвонил туда, куда следует обращаться в подобных случаях, как через час ее у него забрали, а еще через день она лежала в гробу. В тот день стоял трескучий мороз – был конец декабря. Снега выпало по колено, и земля так промерзла, что последние комья из могилы доставали за минуту до погребения. Когда гроб опускали, снег снова пошел крупными хлопьями. Поддатый поп грел руки о благовония, дымящиеся в кадиле и все время тер раскрасневшийся нос. Тимур так и не понял, кто его сюда позвал и сколько в итоге он взял за посещение. Видя, что остальные, подходя к могиле, бросают внутрь горсти земли, Тимур шагнул к краю, нагнулся, взял немного в ладонь и тоже кинул. Как оказалось, он схватил камень – крышка гроба зловеще гаркнула, тем самым на пару минут выведя парня из и без того мнимого состояния равновесия.
По окончании похорон, Тимур расплатился с носильщиками, служившими в этот день также копателями, и остался один, в глубокой задумчивости у могилы – на похороны к его матери пришла всего пара теток, поспешившая скрыться до темноты. Так он и стоял, один на постепенно пожираемом тьмой кладбище, с неясным чувством, давящем на сердце. Еще через полчаса он побрел прочь от могил, однако домой вернулся только под утро. Это был первый раз в его жизни, когда он пошел гулять ночью по родному городу. Первый раз за все двадцать лет. «Двадцать два ноль-ноль, детям пора домой» – правило, действующее в некоторых регионах России и бывшее одной из мантр его матери, в этот вечер отпало таким неожиданным и тяжелым для него образом, что он бродил среди улиц, точно бы ушибленный бетонной плитой. Не сказать, чтобы Йошкар-Ола или Ставрополь особо цвел(-а) зимой двенадцатого, однако ему, с одной стороны впервые здесь оказавшемуся, а с другой, двигающемуся, словно волчок, стремившемуся затеряться на переулках, было в ту ночь на что посмотреть. Он обошел весь город вдоль и поперек, не чувствуя холода и не замечая усталости. Он оглядел все улицы, осмотрел все фонари, граффити, заборы, какие попадались на пути, а в его голове звучало одно лишь: «Не так... Не так это должно было быть. Все это как-то неправильно».
Вернувшись домой под утро, Тимур ненадолго уснул, не раздеваясь, а потом, встав. перекрыл газ и воду, выкрутил на кухне пробку из счетчика и, собрав чего в помещении было съестного, уехал обратно в Рязань, доучиваться. Со смертью матери он ближе, чем
