— Угу, ни сесть, ни встать, как повезло, — пробурчал, отступая Кили.
Нет, дядя, конечно же, был прав… у людей было полно детей и росли они, как трава в грязи. Никого не заботило, как они живут. Одним больше, одним меньше – какая разница? Сирот было полно. Мальчишки становились ворами, а девочки… ну, дядя же сказал.
Сейчас Кили совсем не нравилось сама мысль об этом. Представить себе ту девочку, этого глазастого встрепанного кузнечика, смотрящего на них с испугом… он даже думать об этом не хотел!
И грызло изнутри подозрение, что синяк на щеке у того кузнечика не единственный «подарочек» ее господина Лекса.
Он еще громче, не замечая того, засопел носом от недовольства, а дядя обречено возвел глаза к потолку, входя в зал постоялого двора.
— Нет, Кили. Даже не думай, — жестко сказал Торин, направившись через зал к столику у стены, где сидели Фили и Двалин.
Последний, стоило им сесть за стол, оценил насупленный вид Кили и догадливо вопросил Торина:
— И что на сей раз?
— Кили не может жить спокойно, — ответил ему Торин хмуро, и стоило Кили обижено глянуть, добавил: — Довольно, Кили!
— Я вообще молчу! — возмутился тот.
— Зато сопишь, как медведь, — отрезал Торин. — Это не обсуждается. Это не щенок!
— Вы о чем? — с любопытством спросил Фили, переводя недоумевающий взгляд с одного на другого.
— Вы кого утром с лестницы уронили? — вкрадчиво спросил дядя и Фили тут же поскучнел.
Он утром никого не ронял. Это уж точно. Но виноватая мордаха Ки, выдавала младшего с головой. Что вообще было утром?
— Ки? – брат дернул щекой, разламывая жареное куриное крылышко.
— Это произошло случайно, — буркнул он.
— А остановиться? — также вкрадчиво спросил Торин, отставляя ополовиненную кружку с элем. — Помочь, заплатить за поднос с едой?
Кили помрачнел, резко став вылитым дядюшкой.
— Нет, ты и не подумал. Вот и оставим это, — отчеканил Торин.
Кили мрачно уставился в свою тарелку, а Фили молчал. Надо было придумать, чем отвлечь внимание дяди. Но тут Двалину подробности заинтересовали. И чего бы ему не промолчать?!
— Так кого они уронили? — спросил он Торина, обглодав куриную ножку.
Торин с досадой поморщился.
— Пажа.
— Это что за хрень? — озадачился Двалин.
— Это не хрень. Это девчонка-служка.
Торин замолк, демонстративно сосредоточившись на жареной картошке в тарелке.
— Тоже мне… — фыркнул Двалин. — Кили, кинул бы ей монету и все.
— Да не в монете дело! — не выдержал тот, а Фили недовольно посмотрел на него. Это только еще сильнее взвинтило младшего. — Жаль ее просто! И попало ей из-за меня, и… вы же сами сказали, что другим меньше везет. И что? Вы же слышали!
— Что я слышал? И сбавь тон, — сердито осадил его Торин, начиная терять терпение.
— Что пажами у них благородные меняются! Вот отдаст ее этот другому «господину», а если он еще хуже будет? Сделает из нее вот… это, — и Кили дернул подбородком, указывая на…
Фили поморщился синхронно с Торином и Двалином. Было от чего. Не так далеко от них, пухлая и будто рыхлая с виду девка-служанка, выпятив оголенные полушария грудей, пыталась привлечь внимание постояльца. Явно рассчитывая поиметь с того пару монет за ночь.
Какая гадость!
Есть же среди человеческих женщин… пальцем щелкни, на колени прыгнут!
Умом Фили понимал, что не все шлюхи стали такими не от хорошей жизни. Но… как можно раз за разом так унижать и продавать себя?! Ладно бы, от отчаянья, чтобы накормить голодных детей, спасти свою жизнь… но по своей воле опускаться до этого?
МЕРЗОСТЬ.
— Помочь бы ей, — негромко закончил братец.
Торин устало потер переносицу.
— Кили, иногда… помогая слабому, ты берешь за него ответственность. За его жизнь. Ты это понимаешь?
— Да, — упрямо сверкнул глазами Кили.
— Хоррошоо… — прорычал Торин. — Будь по-твоему!
Кили окончательно его выбесил. Возможно, пора преподать ему урок. Пусть хлебнет ответственности по самое горло. В конце концов, от девчонки всегда можно было избавиться. Свалить на Дис, к примеру. Что б не сокрушалась, что Махал ей дочь не дал! И среди людей он знал некоторых… удивительно порядочных для своего племени.
Решительно встав, он направился в сторону барной стойки, за которой расположился хозяин сего заведения. На удивление тощий мужик с крючковатым носом и сально блестящими черными волосами-сосульками.
Хозяин постоялого двора «Три сосны» прищурил черные глаза, услышав вопрос о господине пажа. И что он знает о нем? За плату разумеется…
— Ах, вы про этого… Да, мутный тип, — человек странно по-птичьи склонил голову, принимая монету. — И люди, с которыми он является, мутные. Россами себя зовут… и слушок идет, в Проклятые Земли они совались. А один из этих россов как-то сказал два занятных словца – «Ангмар» и «поход». А еще, господин гном, знак у них есть – двуглавый орел на странной монете. А у того, про кого спрашиваете, печатка-перстень со знаком – всадник, убивающий копьем крылатого змея. Так-то, сударь…
В который раз Торин уверился, что трактирщики и хозяева постоялых дворов знают многое о своих постояльцах, а подмечают за ними и большее. Сведения были важными и в другой раз Торин бы не приминул расспросить поподробнее. Но лучше попросить о том после Балина. Тот умел говорить с людьми.
— Хорошо, а этот человек воин же? — спросил он, пододвинув пальцами еще одну монету к мужчине.
Тот скривил губы в усмешке.
— Воин-то воин, сударь… да видать не из первых. От сброда нашего отобьется легко, а уж супротив вас пешим навряд ли. На вроде наших стражничков, так что-с сами понимаете. Но непонятный он. С виду благородный, повадки господарские, ест чинно-опрятно, платит завсегда да нос дерет такжески. А воин плохой, вот что скажу.
Торин принял это к сведению. Пожалуй, решение взять эту девочку было правильным. Она всяко знает больше о своем господине и его друзьях. Подобные знания всегда полезны.
— Я хотел бы поговорить с этим человеком. Какую комнату он занимает?
— Она в том же крыле, что и ваша. Вторая от лестницы, — легко ответил мужчина, состроив равнодушный вид.
Но Торин был уверен – он уже просчитывает какие дела могут быть у гнома к странному постояльцу.
Подымаясь по лестнице вместе с Двалином, который ничего не говоря последовал за ним, Торин заметил человека, что следовал за ними. Но это ничего не значило. Это мог быть просто постоялец.
Но он ошибся.
Стоило приблизиться к нужной двери и опустить кулак на нее, как на его стук сзади ответили:
— Никого нет дома.
Сказал именно тот человек.
Это был мужчина средних лет с серыми глазами и коротко стриженными русыми волосами. Столь короткими, что были едва ли длиной с фаланг пальца. Среднего роста для человека, подтянутый, худощавый… было что неправильное в том, как он стоял. Миг спустя Торин осознал неправильность – мужчина весьма искусно изображал небрежную «расхлябанность». Казался этаким увальнем, по недоразумению нацепившим перевязь с мечом. Но это было лишь притворство, о чем ясно говорил цепкий, настороженный волчий взгляд.
Хозяин двора все же ошибся. Господин маленького пажа был воином. И, судя по всему, не из последних.
— И что же хотели господа гномы? — спросил человек, не спуская глаз с мрачного Торина и набычившегося Двалина. — Ссоры?
— Нет, разговора, — ответил Торин.
— Я не веду дел с гномами, — сказал мужчина.
— Меня не волнует с кем вы их «ведете», — процедил Торин. — Я хотел поговорить о паже.
— О Кэрри? — поднял бровь «господин Лекс», как его называла девочка. — И что она сделала вам?
— Она ничего не сделала. Мой племянник сбил ее с ног этим утром и она уронила поднос.
— Была бы внимательна, никто бы ее не сбил, — убежденно сказал мужчина.
— Вы ее наказали.
— Это мое право – наказывать или нет, — сухо отвечал Торину господин Лекс. – Это все же мой паж.
— Странный обычай, брать в услужение и обучение воинскому ремеслу девочку, — сдержано сказал Торин.
— Полагаю, у гномов тоже много «странных» обычаев, — пожал плечами господин Кэрри. — Что вам до этого?
Эта открытость человека, его манера говорить прямо… и раздражало, и вызывало уважение. Не надо юлить и подбирать слова.
— Я хотел бы взять этого пажа себе.
Человек удивленно поднял бровь и окинул Торина задумчивым взглядом.
— А я думал куда пристроить Кэрри… видно сама судьба послала вас. Что же, возможно мы сговоримся. Но вы должны знать кое-что о ней.
— Что именно? – напряженно спросил Торин.
Мужчина смотрел на него холодными, серьезными глазами.
— Она калека.
— На вид она здорова, — возразил Торин, вспоминая тощую, угловатую девочку с испуганно-тоскливыми глазами.
— Не все шрамы и раны видны, — качнул головой мужчина. — Пройдемте в комнату, вашему другу не стоит слышать это.
— Я доверяю ему, как себе, — возразил Торин.
Человек равнодушно пожал плечами, поворачиваясь к ним спиной. Открыв двери, он пригласил Торина и Двалина жестом войти. Комната, в которой оказались гномы, была самой обычной для постоялого двора – кровать у стены и маленький стол с двумя стульями у небольшого окна со ставнями.
— Садитесь, уважаемый Торин, сын Трайна, — предложил мужчина.
— Вы знаете мое имя? – счел нужным спросить Торин, садясь.
— Знаю. Так же, как вы знаете мое – Лекс Лютер, к вашим услугам. Итак, вы желаете взять к себе Кэрри. По правде говоря, я сам искал, к кому пристроить ее. Место, куда я направляюсь, весьма опасно. Так что наша встреча просто удача для меня. Но, давайте условимся, через год мы встретимся здесь и Кэрри сама выберет с кем останется.
— Согласен, — ответил Торин с облегчением. Года вполне довольно…
— В таком случае, я должен предупредить вас о некоторых вещах и объяснить свои слова о том, что Кэрри калека. Она родилась девочкой, но никогда не станет девушкой и женщиной.
И он замолчал.
И как это понимать?
— И что это значит? – нахмурился Торин.
— Представьте себе, что берете в руки нож и вырезаете кусок мяса из груди ребенка… — негромко сказал человек и гномы окаменели. — Да, в мире много уродов… и один из них искалечил Кэрри. Он сделал с ней все, чтобы она не была похожа на женщину, когда станет взрослой. У нее не будет дома. Не будет семьи. Не будет мужчины. Вот почему она калека. Почему я взял ее в пажи? Потому ей лучше уметь драться. В этой жизни ей придется быть одной
…А третий сын на коленях стоял:
"Прости, отец, я великим не стал.
Друзей хранил, врагов прощал"
И отец с теплотой отвечал:
"Душа твоя и добра и чиста.
И пусть богат ты и знатен не стал,
Но ты хранил любовь мою.
Я тебе свой престол отдаю!
И звучало в ответ эхо горных вершин.
Кроткий сердцем и духом смирён
Верный сын унаследовал трон.
В большом зале – корчме – постоялого двора стояла тишина. В зале были и люди, и хоббиты, и гномы. И слуги, что служили на постоялом дворе, со своим хозяином тоже были здесь. И взгляды всех были обращены на тоненького, как тростинка, мальчонку лет девяти-десяти, что звонко пел, стоя на вытяжку, перед своим господином. Голос ребенка то звенел, взлетая ввысь, то опускался до шепота, то хвалил иль обвинял… и в конце преисполнился торжеством.
Пел он замечательно.
Все оборвали свои разговоры и дела, жадно вслушиваясь в слова удивительной песни-баллады. Подобной ей, явно сложенной гномами, никто не слышал. В этом могли поклясться и сами гномы, что были в зале. И еще более удивительным было то, то песню пел человеческий ребенок.
— И звучало в ответ эхо горных вершин.
Кроткий сердцем и духом смирён
Верный сын унаследовал трон! – позвучали последние слова.
И в воздухе эхом проиграли последние аккорды то ли гитары, то ли лютни, на которой играл господин мальчика.
— Хорошо, — не особо довольно сказал мужчина. — Сфальшивил лишь раз. Сойдет. А теперь повторим «Вересковый мед» хоббитов.
И он вновь тронул струны… «мальчик» рвано-быстро вздохнул, переводя дыхание, и чуть помедлив, вслушиваясь в музыку, запел:
— Из вереска напиток
Забыт давным-давно,
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей…
И постояльцы со слугами, и просто случайные слушатели, не успев переварить первую песню, проглотили языки вновь. Некоторые хоббиты, по прозванию людей полурослики, аж жадно поддались вперед. Их песни были неказисты и сами они не были особо примечательным или храбрым народом, и уж точно про них песен не слагали. Первые слова не сулили ничего замечательного, но уже третий куплет их покорил и многих удивил. Про «шотландского» короля никто не слыхал.
А мальчик пел.
— Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды,
Не верил я в стойкость юных,
Не проживших свой век.
А мне костер не страшен,
Пусть со мною умрет
Моя святая тайна,
Мой вересковый мед…
В конце песни один хоббит, уже преклонных лет, аж расплакался. Другие хоббиты подавлено молчали. И все вокруг удивленно заговорили, за переглядывались, выдыхая и качая головами. Ничего подобного никто не слыхал, а гномы и хоббиты не знали, что и думать.
— Ну и мразь, этот король! – заявил кто-то, стукнув кулаком по столу.
— Кукиш ему, а не мед! – заявил другой голос из зала. – Натянул ему нос полурослик!
— А хоббиты что, в пещерах жили? – ошарашенно спросил молодой гном.
— Мы, юноша, — шмыгнул носом старик-полурослик, — в предгорьях Мглистых Гор жили, но… и в горах наши поселения были. А потом ушли. Как гномы ушли, так и мы ушли… мало кто сейчас о том помнит. Эхе-хе…
Человек же, господин певшего мальчика — «пажа», как он его называл, — рассеяно перебирал струны странной лютни, наигрывая какую-то мелодию.
— Довольно на сегодня песен. Другим тебя новый господин научит, если пожелает, — небрежно сказал он. — Отнеси гитару в комнату, и ложись спать. Завтра я тебя в последний раз погоняю.
«Мальчик» послушно принял лютню, обозванную «гитарой», и, чуть поклонившись, ушел из зала. Многим хотелось еще послушать пение пажа, но мужчина, что называл себя его господином, внушал всем подспудное опасение. Было в его глазах нечто такое, что просто кричало – он легко убьет. И хотя он явно был не из тех, кто бросался в драку при косом взгляде, никому не хотелось пересекаться с этим человеком.
Но вечер был хорошим.
… Сначала шла «растяжка», а затем нужно было выполнить «сотню».
Сто приседаний, сто раз отжаться – на пальцах, чтобы стали сильными, – сто раз из положения лежа сесть и дотянуться кончиками пальцев до ступней. Это выполнимо и вполне терпимо. За два года пажом Кэрри втянулась.
Нет, дядя, конечно же, был прав… у людей было полно детей и росли они, как трава в грязи. Никого не заботило, как они живут. Одним больше, одним меньше – какая разница? Сирот было полно. Мальчишки становились ворами, а девочки… ну, дядя же сказал.
Сейчас Кили совсем не нравилось сама мысль об этом. Представить себе ту девочку, этого глазастого встрепанного кузнечика, смотрящего на них с испугом… он даже думать об этом не хотел!
И грызло изнутри подозрение, что синяк на щеке у того кузнечика не единственный «подарочек» ее господина Лекса.
Он еще громче, не замечая того, засопел носом от недовольства, а дядя обречено возвел глаза к потолку, входя в зал постоялого двора.
— Нет, Кили. Даже не думай, — жестко сказал Торин, направившись через зал к столику у стены, где сидели Фили и Двалин.
Последний, стоило им сесть за стол, оценил насупленный вид Кили и догадливо вопросил Торина:
— И что на сей раз?
— Кили не может жить спокойно, — ответил ему Торин хмуро, и стоило Кили обижено глянуть, добавил: — Довольно, Кили!
— Я вообще молчу! — возмутился тот.
— Зато сопишь, как медведь, — отрезал Торин. — Это не обсуждается. Это не щенок!
— Вы о чем? — с любопытством спросил Фили, переводя недоумевающий взгляд с одного на другого.
— Вы кого утром с лестницы уронили? — вкрадчиво спросил дядя и Фили тут же поскучнел.
Он утром никого не ронял. Это уж точно. Но виноватая мордаха Ки, выдавала младшего с головой. Что вообще было утром?
— Ки? – брат дернул щекой, разламывая жареное куриное крылышко.
— Это произошло случайно, — буркнул он.
— А остановиться? — также вкрадчиво спросил Торин, отставляя ополовиненную кружку с элем. — Помочь, заплатить за поднос с едой?
Кили помрачнел, резко став вылитым дядюшкой.
— Нет, ты и не подумал. Вот и оставим это, — отчеканил Торин.
Кили мрачно уставился в свою тарелку, а Фили молчал. Надо было придумать, чем отвлечь внимание дяди. Но тут Двалину подробности заинтересовали. И чего бы ему не промолчать?!
— Так кого они уронили? — спросил он Торина, обглодав куриную ножку.
Торин с досадой поморщился.
— Пажа.
— Это что за хрень? — озадачился Двалин.
— Это не хрень. Это девчонка-служка.
Торин замолк, демонстративно сосредоточившись на жареной картошке в тарелке.
— Тоже мне… — фыркнул Двалин. — Кили, кинул бы ей монету и все.
— Да не в монете дело! — не выдержал тот, а Фили недовольно посмотрел на него. Это только еще сильнее взвинтило младшего. — Жаль ее просто! И попало ей из-за меня, и… вы же сами сказали, что другим меньше везет. И что? Вы же слышали!
— Что я слышал? И сбавь тон, — сердито осадил его Торин, начиная терять терпение.
— Что пажами у них благородные меняются! Вот отдаст ее этот другому «господину», а если он еще хуже будет? Сделает из нее вот… это, — и Кили дернул подбородком, указывая на…
Фили поморщился синхронно с Торином и Двалином. Было от чего. Не так далеко от них, пухлая и будто рыхлая с виду девка-служанка, выпятив оголенные полушария грудей, пыталась привлечь внимание постояльца. Явно рассчитывая поиметь с того пару монет за ночь.
Какая гадость!
Есть же среди человеческих женщин… пальцем щелкни, на колени прыгнут!
Умом Фили понимал, что не все шлюхи стали такими не от хорошей жизни. Но… как можно раз за разом так унижать и продавать себя?! Ладно бы, от отчаянья, чтобы накормить голодных детей, спасти свою жизнь… но по своей воле опускаться до этого?
МЕРЗОСТЬ.
— Помочь бы ей, — негромко закончил братец.
Торин устало потер переносицу.
— Кили, иногда… помогая слабому, ты берешь за него ответственность. За его жизнь. Ты это понимаешь?
— Да, — упрямо сверкнул глазами Кили.
— Хоррошоо… — прорычал Торин. — Будь по-твоему!
Кили окончательно его выбесил. Возможно, пора преподать ему урок. Пусть хлебнет ответственности по самое горло. В конце концов, от девчонки всегда можно было избавиться. Свалить на Дис, к примеру. Что б не сокрушалась, что Махал ей дочь не дал! И среди людей он знал некоторых… удивительно порядочных для своего племени.
Решительно встав, он направился в сторону барной стойки, за которой расположился хозяин сего заведения. На удивление тощий мужик с крючковатым носом и сально блестящими черными волосами-сосульками.
Хозяин постоялого двора «Три сосны» прищурил черные глаза, услышав вопрос о господине пажа. И что он знает о нем? За плату разумеется…
— Ах, вы про этого… Да, мутный тип, — человек странно по-птичьи склонил голову, принимая монету. — И люди, с которыми он является, мутные. Россами себя зовут… и слушок идет, в Проклятые Земли они совались. А один из этих россов как-то сказал два занятных словца – «Ангмар» и «поход». А еще, господин гном, знак у них есть – двуглавый орел на странной монете. А у того, про кого спрашиваете, печатка-перстень со знаком – всадник, убивающий копьем крылатого змея. Так-то, сударь…
В который раз Торин уверился, что трактирщики и хозяева постоялых дворов знают многое о своих постояльцах, а подмечают за ними и большее. Сведения были важными и в другой раз Торин бы не приминул расспросить поподробнее. Но лучше попросить о том после Балина. Тот умел говорить с людьми.
— Хорошо, а этот человек воин же? — спросил он, пододвинув пальцами еще одну монету к мужчине.
Тот скривил губы в усмешке.
— Воин-то воин, сударь… да видать не из первых. От сброда нашего отобьется легко, а уж супротив вас пешим навряд ли. На вроде наших стражничков, так что-с сами понимаете. Но непонятный он. С виду благородный, повадки господарские, ест чинно-опрятно, платит завсегда да нос дерет такжески. А воин плохой, вот что скажу.
Торин принял это к сведению. Пожалуй, решение взять эту девочку было правильным. Она всяко знает больше о своем господине и его друзьях. Подобные знания всегда полезны.
— Я хотел бы поговорить с этим человеком. Какую комнату он занимает?
— Она в том же крыле, что и ваша. Вторая от лестницы, — легко ответил мужчина, состроив равнодушный вид.
Но Торин был уверен – он уже просчитывает какие дела могут быть у гнома к странному постояльцу.
*** *** *** *** *** *** ***
Подымаясь по лестнице вместе с Двалином, который ничего не говоря последовал за ним, Торин заметил человека, что следовал за ними. Но это ничего не значило. Это мог быть просто постоялец.
Но он ошибся.
Стоило приблизиться к нужной двери и опустить кулак на нее, как на его стук сзади ответили:
— Никого нет дома.
Сказал именно тот человек.
Это был мужчина средних лет с серыми глазами и коротко стриженными русыми волосами. Столь короткими, что были едва ли длиной с фаланг пальца. Среднего роста для человека, подтянутый, худощавый… было что неправильное в том, как он стоял. Миг спустя Торин осознал неправильность – мужчина весьма искусно изображал небрежную «расхлябанность». Казался этаким увальнем, по недоразумению нацепившим перевязь с мечом. Но это было лишь притворство, о чем ясно говорил цепкий, настороженный волчий взгляд.
Хозяин двора все же ошибся. Господин маленького пажа был воином. И, судя по всему, не из последних.
— И что же хотели господа гномы? — спросил человек, не спуская глаз с мрачного Торина и набычившегося Двалина. — Ссоры?
— Нет, разговора, — ответил Торин.
— Я не веду дел с гномами, — сказал мужчина.
— Меня не волнует с кем вы их «ведете», — процедил Торин. — Я хотел поговорить о паже.
— О Кэрри? — поднял бровь «господин Лекс», как его называла девочка. — И что она сделала вам?
— Она ничего не сделала. Мой племянник сбил ее с ног этим утром и она уронила поднос.
— Была бы внимательна, никто бы ее не сбил, — убежденно сказал мужчина.
— Вы ее наказали.
— Это мое право – наказывать или нет, — сухо отвечал Торину господин Лекс. – Это все же мой паж.
— Странный обычай, брать в услужение и обучение воинскому ремеслу девочку, — сдержано сказал Торин.
— Полагаю, у гномов тоже много «странных» обычаев, — пожал плечами господин Кэрри. — Что вам до этого?
Эта открытость человека, его манера говорить прямо… и раздражало, и вызывало уважение. Не надо юлить и подбирать слова.
— Я хотел бы взять этого пажа себе.
Человек удивленно поднял бровь и окинул Торина задумчивым взглядом.
— А я думал куда пристроить Кэрри… видно сама судьба послала вас. Что же, возможно мы сговоримся. Но вы должны знать кое-что о ней.
— Что именно? – напряженно спросил Торин.
Мужчина смотрел на него холодными, серьезными глазами.
— Она калека.
— На вид она здорова, — возразил Торин, вспоминая тощую, угловатую девочку с испуганно-тоскливыми глазами.
— Не все шрамы и раны видны, — качнул головой мужчина. — Пройдемте в комнату, вашему другу не стоит слышать это.
— Я доверяю ему, как себе, — возразил Торин.
Человек равнодушно пожал плечами, поворачиваясь к ним спиной. Открыв двери, он пригласил Торина и Двалина жестом войти. Комната, в которой оказались гномы, была самой обычной для постоялого двора – кровать у стены и маленький стол с двумя стульями у небольшого окна со ставнями.
— Садитесь, уважаемый Торин, сын Трайна, — предложил мужчина.
— Вы знаете мое имя? – счел нужным спросить Торин, садясь.
— Знаю. Так же, как вы знаете мое – Лекс Лютер, к вашим услугам. Итак, вы желаете взять к себе Кэрри. По правде говоря, я сам искал, к кому пристроить ее. Место, куда я направляюсь, весьма опасно. Так что наша встреча просто удача для меня. Но, давайте условимся, через год мы встретимся здесь и Кэрри сама выберет с кем останется.
— Согласен, — ответил Торин с облегчением. Года вполне довольно…
— В таком случае, я должен предупредить вас о некоторых вещах и объяснить свои слова о том, что Кэрри калека. Она родилась девочкой, но никогда не станет девушкой и женщиной.
И он замолчал.
И как это понимать?
— И что это значит? – нахмурился Торин.
— Представьте себе, что берете в руки нож и вырезаете кусок мяса из груди ребенка… — негромко сказал человек и гномы окаменели. — Да, в мире много уродов… и один из них искалечил Кэрри. Он сделал с ней все, чтобы она не была похожа на женщину, когда станет взрослой. У нее не будет дома. Не будет семьи. Не будет мужчины. Вот почему она калека. Почему я взял ее в пажи? Потому ей лучше уметь драться. В этой жизни ей придется быть одной
Глава 3
…А третий сын на коленях стоял:
"Прости, отец, я великим не стал.
Друзей хранил, врагов прощал"
И отец с теплотой отвечал:
"Душа твоя и добра и чиста.
И пусть богат ты и знатен не стал,
Но ты хранил любовь мою.
Я тебе свой престол отдаю!
И звучало в ответ эхо горных вершин.
Кроткий сердцем и духом смирён
Верный сын унаследовал трон.
В большом зале – корчме – постоялого двора стояла тишина. В зале были и люди, и хоббиты, и гномы. И слуги, что служили на постоялом дворе, со своим хозяином тоже были здесь. И взгляды всех были обращены на тоненького, как тростинка, мальчонку лет девяти-десяти, что звонко пел, стоя на вытяжку, перед своим господином. Голос ребенка то звенел, взлетая ввысь, то опускался до шепота, то хвалил иль обвинял… и в конце преисполнился торжеством.
Пел он замечательно.
Все оборвали свои разговоры и дела, жадно вслушиваясь в слова удивительной песни-баллады. Подобной ей, явно сложенной гномами, никто не слышал. В этом могли поклясться и сами гномы, что были в зале. И еще более удивительным было то, то песню пел человеческий ребенок.
— И звучало в ответ эхо горных вершин.
Кроткий сердцем и духом смирён
Верный сын унаследовал трон! – позвучали последние слова.
И в воздухе эхом проиграли последние аккорды то ли гитары, то ли лютни, на которой играл господин мальчика.
— Хорошо, — не особо довольно сказал мужчина. — Сфальшивил лишь раз. Сойдет. А теперь повторим «Вересковый мед» хоббитов.
И он вновь тронул струны… «мальчик» рвано-быстро вздохнул, переводя дыхание, и чуть помедлив, вслушиваясь в музыку, запел:
— Из вереска напиток
Забыт давным-давно,
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей…
И постояльцы со слугами, и просто случайные слушатели, не успев переварить первую песню, проглотили языки вновь. Некоторые хоббиты, по прозванию людей полурослики, аж жадно поддались вперед. Их песни были неказисты и сами они не были особо примечательным или храбрым народом, и уж точно про них песен не слагали. Первые слова не сулили ничего замечательного, но уже третий куплет их покорил и многих удивил. Про «шотландского» короля никто не слыхал.
А мальчик пел.
— Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды,
Не верил я в стойкость юных,
Не проживших свой век.
А мне костер не страшен,
Пусть со мною умрет
Моя святая тайна,
Мой вересковый мед…
В конце песни один хоббит, уже преклонных лет, аж расплакался. Другие хоббиты подавлено молчали. И все вокруг удивленно заговорили, за переглядывались, выдыхая и качая головами. Ничего подобного никто не слыхал, а гномы и хоббиты не знали, что и думать.
— Ну и мразь, этот король! – заявил кто-то, стукнув кулаком по столу.
— Кукиш ему, а не мед! – заявил другой голос из зала. – Натянул ему нос полурослик!
— А хоббиты что, в пещерах жили? – ошарашенно спросил молодой гном.
— Мы, юноша, — шмыгнул носом старик-полурослик, — в предгорьях Мглистых Гор жили, но… и в горах наши поселения были. А потом ушли. Как гномы ушли, так и мы ушли… мало кто сейчас о том помнит. Эхе-хе…
Человек же, господин певшего мальчика — «пажа», как он его называл, — рассеяно перебирал струны странной лютни, наигрывая какую-то мелодию.
— Довольно на сегодня песен. Другим тебя новый господин научит, если пожелает, — небрежно сказал он. — Отнеси гитару в комнату, и ложись спать. Завтра я тебя в последний раз погоняю.
«Мальчик» послушно принял лютню, обозванную «гитарой», и, чуть поклонившись, ушел из зала. Многим хотелось еще послушать пение пажа, но мужчина, что называл себя его господином, внушал всем подспудное опасение. Было в его глазах нечто такое, что просто кричало – он легко убьет. И хотя он явно был не из тех, кто бросался в драку при косом взгляде, никому не хотелось пересекаться с этим человеком.
Но вечер был хорошим.
*** *** *** *** ***
… Сначала шла «растяжка», а затем нужно было выполнить «сотню».
Сто приседаний, сто раз отжаться – на пальцах, чтобы стали сильными, – сто раз из положения лежа сесть и дотянуться кончиками пальцев до ступней. Это выполнимо и вполне терпимо. За два года пажом Кэрри втянулась.
