Мебель явно досталась ему подержанной и за копейки. А к комоду явно применялась темная магия для упокоения нежити. Вероятно в нпмзавелся либ "бедный родственник" - нечисть, медленно убивающая одного члена семьи за другим, одновременно притворяясь каким-нибудь дряхлым и больным двухсотлетним дедом, либо игруля - нечисть, примеряющая ра себя маски детских кошмаров. Очевидно клиенты не рискнули оставлять у себя проклятую вещь и отдали ее избавившему дом от порождения бездны некроманту. Ни один предмет мебели не подходил к другому ни по материалу, ни по цвету или стилю, но все они были исключительно удобны.
Лорена решила перевести тему с пыли - которой и сама не умела справляться, - наболе животрепещущую:
— Я хочу поспорить с тобой о твоей памяти.
— Не вижу смысла говорить о том, чего нет, - буркнул Эжен, пересекая комнату и направляясь к небольшому алькову,в котором за ширмой находилось что то вроде кухни - холодильный ящик, горячий камень, и две полки с приправами и посудой. Из крана в спальне вода текла с привкусом ржавчины, потому питьевую воду приходилось покупать. Растапливать грязный виннетский снег Эжен не рисковал.
Лорена сделала вид, будто не заметила, что Эжен не хочет об этом говорить.
— Я консультировалась с ведущими целителями из всех четырех домов.
— Вряд ли за два года на небосводе магической медицины взошли новые звезды. Я читал в своих записях, что на меня посмотрели все, кто хоть что-то смыслит в работе мозга.
— Есть еще Дом Слез… это…
— Я знаю, что это. Лучше без памяти, но на свободе, чем в клетке, но с ней.
— Все-то ты знаешь, — проворчала Лорена.
Эден радостно закивал, разливая приготовившееся кофе по чашкам.
— Разумеется. Кое-какие истины я вытатуировал у себя на руке, а какие-то — вписал на титульную страницу Элис. Элис, что там у тебя по дому Слез?
— Это крупнейший магический госпиталь и некий аналог дома призрения для магов и жертв магических войн, неспособных полноценно жить за пределами аномальном магической зоны, возникшей на месте посоедней битвы - прошуршала Элис из кармана.
Лорена обняла его за плечи, прижалась щекой к напряженной спине.
— Я была бы там с тобой… кем угодно… Сиделкой, уборщицей, но с тобой. Мой дом там, где ты.
Эжен обернулся, вручил ей кофе.
— Всю жизнь просидеть вот так, за стенами? Бесполезным куском…
— Там очень красиво… — тихо сказала Лорена. — Все поле Пепла вокруг дома Слез покрыто цветами.
— Еще бы, — проворчал Эжен, отпивая уже немного остывшее кофе из фаянсовой кружки. — На том удобрении, что осталось от самой масштабной битвы в истории…
— У тех кто там лежит, не осталось могил. Маги-природники изготовили слепки ладоней из гипса, а внутри них — семена цветов. И все они прижились и расцвели.
— Это очень по-светлому…
Эжен приложил ладонь ко лбу, сказал тихо, не в силах скрывать отчаяние.
— Одного не пойму… За что так с нами? Да, есть роли темных и преступники, и уроды, и властолюбцы. А среди светлых их нет? Среди разумников? Природников? На руках большинства из наших не было крови людей. На моих… нет вру. Я выбил зуб в драке одному будущему адвокатишке. Мы тогда стенка на стенку со студентами пошли, без магии. Мышонок еще тогда…
Он прервал сам себя.
— Прошлое видится мне все более и более отчетливо. Иногда слишком отчетливо. Будто бы в противовес тем годам, которых я не помню. Впрочем, говорят, меньше знаешь — позже поседеешь.
Он взъерошил короткие и светлые от природы волосы. В них седина не была заметна. Лорена вздохнула, оглянулась в поисках чего-нибудь, на что можно перевести разговор. Моставила маленькую кружечку из фаянса на стол, взяла в руки лежащие на бюро листы. Эжен наблюдал за ней прищурившись.
— О, что это? — с преувеличенным энтузиазмом спросила Лорена, листая небрежно подшитые листы разного размера.
— Элис, что это?
Извлеченная на свет записная книжка моргала и щурилась. Затем, наконец изрекла:
— А это вы, хозяин книгу пишите.
Эжен опешил.
— Прости Элис, что-что делаю?
— Более полная информация на страницах двадцать пять, двадцать восемь, тридцать четыре, с сорок второй по сорок шестую…
— Хозяин и Хозяйка, как же это неудобно, — провобормотал Эжен, листая записную книжку. Брови его от удивления вздымались все выше и выше. Он несколько раз недоверчиво хмыкнул. — Каждый день узнаю о себе что-то новое и неожиданное.
— Вы очень часто повторяете эту фразу, хозяин.
— Не сомневаюсь.
Лорена присела на край бюро, с восторгом углубилась в эженовы записи.
— Какая прелесть, - воскликнула она и в порыве чувств вскочила со своего неудобного и хлипковатого сидения. — Только послушай!
Она принялась декламировать, время от времени поглядывая в листы.
— У маленькой шаманки экзамен на носу, нашла она мышонка, подохшего в лесу… Что это?
Эжен потянулся к ней.
— Покажи!
Она увернулась, отбежала подальше, продолжила, дразнясь.
— Варила этот череп в осиновой трухе, потом его сушила в чесночной шелухе, читала наговоры…
Эжен хлопнул себя по лбу.
— Все, понял! Это же севернославеннский способ изготовления рун!
Задыхаясь от смеха Лорена спросила:
— Но отчего в стихах?
Эжен хлопнул записной книжкой об ладонь.
— Потому что стихи детям легче запоминать чем длинные и нудные описания из старых как мир книжек. Слава Хозяину и Хозяйке, пишу я их не сам. Есть у меня соавтор, господин О.Й.Луко, молодой поэт и служащий в какой-то конторе по совместительству. Мы познакомились с ним…
Эжен запнулся, и снова раскрыл записную книжку.
— Я просто в восторге! — заявила Лорена. — Представь: ты, весь суровый и прекрасный, можно даже с боевым посохом, в черной как ночь мантии… становишься на табуреточку и читаешь стихи Зимнему Старцу о том, как правильно потрошить мышей.
— Ага, — ответил он, отрываясь от поисков записи о том, как же он познакомился с господином Луко. На Лорену падал свет из окана, скрывая лицо, очерчивая тонкую фигурку мягким светом. — Смешно.
Она протянула к нему руки.
— Иди ко мне.
Он положил записную книжку на бюро, бросил:
— До моего прямого приказа отключись. Ничего не записывай.
Лорена резко подскочила на кровати, чувствуя как колотится сердце. Бросила взгляд на часы — он проспала может быть минут десять, не больше. А будто бы сутки прошли. Она уткнулась носом в отложной воротник рубашки Эжена, подтянула колени к подбородку.
Судя по показателям браслета Эжен куда-то шел. Теперь, судя по скорости, ногами. ну, пусть погуляет, пусть. Ему это надо. Иногда Лорена корила себя за то, что нянчится с ним как заботливая мамочка. Даже нашла с кем ему вместе работать, и приплачивала этим двум молодым магам, чтобы они присматривали за Эженом. Он относился ее инстинктам наседки со снисходительностью — когда замечал. Они не строили никаких планов на будущее, да и было ли оно у них? Только настоящее, перечеркнуто черной полосой теряющегося прошлого.
Она помнила все их ночи, все слова, сказанные и нет, и любила, любила, потому, что нельзя было не любить Эжена. Не любить его значило не любить саму себя. Он был ее частью.
Она помнила тот день, который они провели в холодных комнатах снимаемых Эженом. Первый из многих дней. Они устроили тогда догонялки, и носились, перепрыгивая через мебель, и Лорена продолжала читать вслух стихи про маленькую шаманку, пока не выучила их наизусть.
— Видишь? Как легко запоминается, — шепнул ей на ушко Эжен, поймав в ловушку между массивным шкафом с прислоненной к стене, отвалившейся дверцей и умывальником.
— Да, великий мой учитель, — согласилась она, и продолжила. — Разглядывали руну, стучали ей об пол, кидали ее в угли, и терли ею стол…
— Не останавливайся, продолжай, — ответил Эжен, опускаясь на колени, нащупывая плотную резинку чулка на бедре. — Я слышал, заучивать стихи наизусть полезно для памяти.
— Все выдержала стойко гадательная кость… — продолжала Лорена, и удивленно вскрикнула, перехватив руку Эжена. — Что ты делаешь?
— Мешаю тебе сосредотачиваться, — ответил он с самым с самым серьезным видом. — Ну, что там было дальше-то?
— Тебе не кажется, что на нас слишком много одежды?
— Определенно. Тебе не холодно?
— Ты ведь не дашь нам замерзнуть, правда?
— Разумеется, — ответил Эжен, подхватывая ее на руки, и задевая плечом шкаф. Прислоненная к не у дверца с противным скрипом сползла на пол. — Зачем мне эта рухлядь? Может быть я на досуге еще и мебель реставрирую?
— Или тебе мебелью платят? — подкинула мысль Лорена, вставая на ноги, и возвращая его руку туда, гле она только что была. — Не останавливайся. Будешь хорошим мальчиком, я подарю тебе мамино трюмо.
— Слушаюсь и повинуюсь, — ответил он, снова опускаясь на колени. Лорена прислонилась головой к целой пока что дверце шкафа, и наслаждалась тем, как холодная тонкая шкурка чулок сменяется поцелуями, поднимающимся все выше и выше.
Как в полусне она спустилась чуть позже на твердый, холодный стол, чувствуя под спиной шуршащую кипу бумаг и холодную окантовку книги в медном переплете. Похоже, на спине останется на какое-то время узор из переплетенных рун. Таким образом Лорена еще не впитывала в себя книжную премудрость… Она изогнулась, пытаясь вытащить книгу из-под спины, но Эжен отвлек ее. Сквозь тонкую сорочку он сжал ее грудь ладонью, коснулся соска пальцем, потом языком.
— Книга, — из последних сил шепнула она.
Эжен спас ее от надписей на спине. Краем глаза она заметила название «Десять способов…» Что там было дальше, не разобрать.
— Как же с тобой хорошо! — шепнула она. — Мой дом там где ты…
Ее дом всегда будет там где Эжен. Пока она об этом помнит. Но хватит ли этой памяти на двоих?
Лорена снова спустилась вниз, на кухню, беспрестанно чихая, и кутаясь в теплый халат. Заварила отвар, наливая в чалку оглушительно чихнула, и расплескала воду по всему столу.
Потом пересматривала изображения с кристаллов. Пикник, прогулка по городу, каток… Они много снимали, стараясь запечатлеть каждое событие, каждое изменение в их отношениях, и часто пересматривали, раз за разом, надеясь, что хоть так что-то да останется в эженовой памяти. Знания все же закреплялись. Лорена переписывалась с ведущими целителями, работающими с разумом и памятью. Ей присылали тесты и упражнения, она в ответ писала отчеты. Эжен и сам замечал, что что-то да меняется — его виннетский стал гораздо увереннее, нужные слова сами просились на язык. И профессиональный рост присутствовал — разучиваемые приемы получались каждый день все лучше и лучше… Для Эжена сами по себе, ведь он не помнил изнуряющих тренировок, гораздо более долгих и нудных, чем они должны быть у обычного взрослого мага с таким уровнем силы.
Все это давало Эжену некую почву под ногами, вырвало из болота, в которое он незаметно для себя погружался, живя один.
Почему-то вспомнилось, как н в первые уснули вместе, на одной постели, держась за руку. Эжен лежал на спине, так, чтобы проснувшись увидеть надпись на потолке, сделанную светящимися красками. Это был первый из якорей, которым корабль его разума держался в бушующем мире беспамятства и страха. Но Лорена должно быть во сне вертелась, и проснулся он утром уткнувшись ей в висок.
И тогда он не испугался, не закричал, как кричал обычно, просыпаясь один — Лорена помнила это по госпиталю… И все свои пять стадий принятия он переносил, держа Лорену за руку гораздо быстрее. Отрицание, гнев, торг, безразличие, принятие… он был готов жить дальше уже к одиннадцати часам утра — против полудня, когда боролся со своим бесконечно птвторяющимся днем в одиночку.
Третий час ночи. Где его нечисть носит, в самом деле?
На подъездной дорожке слышен самоход. Она услышала скрип снега под его ногами, и не выдержала, выбежала на крыльцо. Эжен смотрел на нее снизу вверх. Улыбался будто бы сам себе.
— Лорена, - наконец сказал он — я дурак.
— Есть новости посвежее?
— Нет. Это всегда становится для меня открытием.
— Пошли в дом.
— Подожди, — покачал головой. — Хотел бы я сказать, что вспомнил, но нет — это бы логические умозаключения. Я не приготовил тебе подарка к нашей годовщине. Почему? Не знаю, никаких записей об этом не нашел. Это странно. Я опросил в всех наших друзей, коллег, объездил весь город… И наткнулся на лавку мага-природника, который создает измененные растения. Хорошо что он меня узнал. В прошлом году я тебе что-нибудь дарил?
— Нет, — покачала головой Лорена.
— Этот маг, он… Его работа не совсем законна, а потому его лавка окружена заклятьями, рассеивающими память. Сделать какие-либо записи о его лавке и работе невозможно. В общем заказ пролежал у него год, он требовал доплату. Подрались мы с ним немножко, пришлось рассказать о своей проблеме, — Эжен вытер пот со лба. Рассказывать о своей амнезии он не любил.
Лорена облокотилась о перила крыльца.
— Что дальше-то было?
— После того, как я взял в заложники горшок с каким-то редким цветком, мне отдали мой заказ. Я мог бы даже деньги свои вернуть, но не стал совсем уж обижать старика… Я не знаю, почему именно эти семена, — он достал из рукава бархатный мешочек, протянул его Лорене. — Эти цветы прорастут в том месте, которое ты считаешь домом. И переместятся, если это место изменится.
— Мой дом, — ответила Лорена, помедлив. — Там, где ты.
Не думая не о чем она высыпала семена почти под ноги Эжену. Он отступил, когда из-под его ботинок начали пробиваться зеленые ростки.
Не сговариваясь, они накинули на нежную зелень защитные купола. Темная и светлая магия столкнулись, переплелись, обволокли друг друга, накрывая нежные побеги невидимой обычному взгляду защитой. Эжен поднялся на крыльцо, обнял Лорену, она доверчиво прижалась лицом к меховым отворотам его зимней мантии. Он увидел под теплым халатом свою рубашку, но ничего не сказал.
Так они и стояли в трепещущей хрустальной тишине одной из последних ночей в году. Цветочный куст перестал расти, а затем на его верхушке распустилась ярко-алая раза.
— Я люблю тебя, — шепнул Эжен. — И с каждым днем все сильнее. Думаю, это сказываются тренировки памяти. А может быть просто моесердце с каждым дне вмещает все больше любви.
Лорена решила перевести тему с пыли - которой и сама не умела справляться, - наболе животрепещущую:
— Я хочу поспорить с тобой о твоей памяти.
— Не вижу смысла говорить о том, чего нет, - буркнул Эжен, пересекая комнату и направляясь к небольшому алькову,в котором за ширмой находилось что то вроде кухни - холодильный ящик, горячий камень, и две полки с приправами и посудой. Из крана в спальне вода текла с привкусом ржавчины, потому питьевую воду приходилось покупать. Растапливать грязный виннетский снег Эжен не рисковал.
Лорена сделала вид, будто не заметила, что Эжен не хочет об этом говорить.
— Я консультировалась с ведущими целителями из всех четырех домов.
— Вряд ли за два года на небосводе магической медицины взошли новые звезды. Я читал в своих записях, что на меня посмотрели все, кто хоть что-то смыслит в работе мозга.
— Есть еще Дом Слез… это…
— Я знаю, что это. Лучше без памяти, но на свободе, чем в клетке, но с ней.
— Все-то ты знаешь, — проворчала Лорена.
Эден радостно закивал, разливая приготовившееся кофе по чашкам.
— Разумеется. Кое-какие истины я вытатуировал у себя на руке, а какие-то — вписал на титульную страницу Элис. Элис, что там у тебя по дому Слез?
— Это крупнейший магический госпиталь и некий аналог дома призрения для магов и жертв магических войн, неспособных полноценно жить за пределами аномальном магической зоны, возникшей на месте посоедней битвы - прошуршала Элис из кармана.
Лорена обняла его за плечи, прижалась щекой к напряженной спине.
— Я была бы там с тобой… кем угодно… Сиделкой, уборщицей, но с тобой. Мой дом там, где ты.
Эжен обернулся, вручил ей кофе.
— Всю жизнь просидеть вот так, за стенами? Бесполезным куском…
— Там очень красиво… — тихо сказала Лорена. — Все поле Пепла вокруг дома Слез покрыто цветами.
— Еще бы, — проворчал Эжен, отпивая уже немного остывшее кофе из фаянсовой кружки. — На том удобрении, что осталось от самой масштабной битвы в истории…
— У тех кто там лежит, не осталось могил. Маги-природники изготовили слепки ладоней из гипса, а внутри них — семена цветов. И все они прижились и расцвели.
— Это очень по-светлому…
Эжен приложил ладонь ко лбу, сказал тихо, не в силах скрывать отчаяние.
— Одного не пойму… За что так с нами? Да, есть роли темных и преступники, и уроды, и властолюбцы. А среди светлых их нет? Среди разумников? Природников? На руках большинства из наших не было крови людей. На моих… нет вру. Я выбил зуб в драке одному будущему адвокатишке. Мы тогда стенка на стенку со студентами пошли, без магии. Мышонок еще тогда…
Он прервал сам себя.
— Прошлое видится мне все более и более отчетливо. Иногда слишком отчетливо. Будто бы в противовес тем годам, которых я не помню. Впрочем, говорят, меньше знаешь — позже поседеешь.
Он взъерошил короткие и светлые от природы волосы. В них седина не была заметна. Лорена вздохнула, оглянулась в поисках чего-нибудь, на что можно перевести разговор. Моставила маленькую кружечку из фаянса на стол, взяла в руки лежащие на бюро листы. Эжен наблюдал за ней прищурившись.
— О, что это? — с преувеличенным энтузиазмом спросила Лорена, листая небрежно подшитые листы разного размера.
— Элис, что это?
Извлеченная на свет записная книжка моргала и щурилась. Затем, наконец изрекла:
— А это вы, хозяин книгу пишите.
Эжен опешил.
— Прости Элис, что-что делаю?
— Более полная информация на страницах двадцать пять, двадцать восемь, тридцать четыре, с сорок второй по сорок шестую…
— Хозяин и Хозяйка, как же это неудобно, — провобормотал Эжен, листая записную книжку. Брови его от удивления вздымались все выше и выше. Он несколько раз недоверчиво хмыкнул. — Каждый день узнаю о себе что-то новое и неожиданное.
— Вы очень часто повторяете эту фразу, хозяин.
— Не сомневаюсь.
Лорена присела на край бюро, с восторгом углубилась в эженовы записи.
— Какая прелесть, - воскликнула она и в порыве чувств вскочила со своего неудобного и хлипковатого сидения. — Только послушай!
Она принялась декламировать, время от времени поглядывая в листы.
— У маленькой шаманки экзамен на носу, нашла она мышонка, подохшего в лесу… Что это?
Эжен потянулся к ней.
— Покажи!
Она увернулась, отбежала подальше, продолжила, дразнясь.
— Варила этот череп в осиновой трухе, потом его сушила в чесночной шелухе, читала наговоры…
Эжен хлопнул себя по лбу.
— Все, понял! Это же севернославеннский способ изготовления рун!
Задыхаясь от смеха Лорена спросила:
— Но отчего в стихах?
Эжен хлопнул записной книжкой об ладонь.
— Потому что стихи детям легче запоминать чем длинные и нудные описания из старых как мир книжек. Слава Хозяину и Хозяйке, пишу я их не сам. Есть у меня соавтор, господин О.Й.Луко, молодой поэт и служащий в какой-то конторе по совместительству. Мы познакомились с ним…
Эжен запнулся, и снова раскрыл записную книжку.
— Я просто в восторге! — заявила Лорена. — Представь: ты, весь суровый и прекрасный, можно даже с боевым посохом, в черной как ночь мантии… становишься на табуреточку и читаешь стихи Зимнему Старцу о том, как правильно потрошить мышей.
— Ага, — ответил он, отрываясь от поисков записи о том, как же он познакомился с господином Луко. На Лорену падал свет из окана, скрывая лицо, очерчивая тонкую фигурку мягким светом. — Смешно.
Она протянула к нему руки.
— Иди ко мне.
Он положил записную книжку на бюро, бросил:
— До моего прямого приказа отключись. Ничего не записывай.
Лорена резко подскочила на кровати, чувствуя как колотится сердце. Бросила взгляд на часы — он проспала может быть минут десять, не больше. А будто бы сутки прошли. Она уткнулась носом в отложной воротник рубашки Эжена, подтянула колени к подбородку.
Судя по показателям браслета Эжен куда-то шел. Теперь, судя по скорости, ногами. ну, пусть погуляет, пусть. Ему это надо. Иногда Лорена корила себя за то, что нянчится с ним как заботливая мамочка. Даже нашла с кем ему вместе работать, и приплачивала этим двум молодым магам, чтобы они присматривали за Эженом. Он относился ее инстинктам наседки со снисходительностью — когда замечал. Они не строили никаких планов на будущее, да и было ли оно у них? Только настоящее, перечеркнуто черной полосой теряющегося прошлого.
Она помнила все их ночи, все слова, сказанные и нет, и любила, любила, потому, что нельзя было не любить Эжена. Не любить его значило не любить саму себя. Он был ее частью.
Она помнила тот день, который они провели в холодных комнатах снимаемых Эженом. Первый из многих дней. Они устроили тогда догонялки, и носились, перепрыгивая через мебель, и Лорена продолжала читать вслух стихи про маленькую шаманку, пока не выучила их наизусть.
— Видишь? Как легко запоминается, — шепнул ей на ушко Эжен, поймав в ловушку между массивным шкафом с прислоненной к стене, отвалившейся дверцей и умывальником.
— Да, великий мой учитель, — согласилась она, и продолжила. — Разглядывали руну, стучали ей об пол, кидали ее в угли, и терли ею стол…
— Не останавливайся, продолжай, — ответил Эжен, опускаясь на колени, нащупывая плотную резинку чулка на бедре. — Я слышал, заучивать стихи наизусть полезно для памяти.
— Все выдержала стойко гадательная кость… — продолжала Лорена, и удивленно вскрикнула, перехватив руку Эжена. — Что ты делаешь?
— Мешаю тебе сосредотачиваться, — ответил он с самым с самым серьезным видом. — Ну, что там было дальше-то?
— Тебе не кажется, что на нас слишком много одежды?
— Определенно. Тебе не холодно?
— Ты ведь не дашь нам замерзнуть, правда?
— Разумеется, — ответил Эжен, подхватывая ее на руки, и задевая плечом шкаф. Прислоненная к не у дверца с противным скрипом сползла на пол. — Зачем мне эта рухлядь? Может быть я на досуге еще и мебель реставрирую?
— Или тебе мебелью платят? — подкинула мысль Лорена, вставая на ноги, и возвращая его руку туда, гле она только что была. — Не останавливайся. Будешь хорошим мальчиком, я подарю тебе мамино трюмо.
— Слушаюсь и повинуюсь, — ответил он, снова опускаясь на колени. Лорена прислонилась головой к целой пока что дверце шкафа, и наслаждалась тем, как холодная тонкая шкурка чулок сменяется поцелуями, поднимающимся все выше и выше.
Как в полусне она спустилась чуть позже на твердый, холодный стол, чувствуя под спиной шуршащую кипу бумаг и холодную окантовку книги в медном переплете. Похоже, на спине останется на какое-то время узор из переплетенных рун. Таким образом Лорена еще не впитывала в себя книжную премудрость… Она изогнулась, пытаясь вытащить книгу из-под спины, но Эжен отвлек ее. Сквозь тонкую сорочку он сжал ее грудь ладонью, коснулся соска пальцем, потом языком.
— Книга, — из последних сил шепнула она.
Эжен спас ее от надписей на спине. Краем глаза она заметила название «Десять способов…» Что там было дальше, не разобрать.
— Как же с тобой хорошо! — шепнула она. — Мой дом там где ты…
Ее дом всегда будет там где Эжен. Пока она об этом помнит. Но хватит ли этой памяти на двоих?
Лорена снова спустилась вниз, на кухню, беспрестанно чихая, и кутаясь в теплый халат. Заварила отвар, наливая в чалку оглушительно чихнула, и расплескала воду по всему столу.
Потом пересматривала изображения с кристаллов. Пикник, прогулка по городу, каток… Они много снимали, стараясь запечатлеть каждое событие, каждое изменение в их отношениях, и часто пересматривали, раз за разом, надеясь, что хоть так что-то да останется в эженовой памяти. Знания все же закреплялись. Лорена переписывалась с ведущими целителями, работающими с разумом и памятью. Ей присылали тесты и упражнения, она в ответ писала отчеты. Эжен и сам замечал, что что-то да меняется — его виннетский стал гораздо увереннее, нужные слова сами просились на язык. И профессиональный рост присутствовал — разучиваемые приемы получались каждый день все лучше и лучше… Для Эжена сами по себе, ведь он не помнил изнуряющих тренировок, гораздо более долгих и нудных, чем они должны быть у обычного взрослого мага с таким уровнем силы.
Все это давало Эжену некую почву под ногами, вырвало из болота, в которое он незаметно для себя погружался, живя один.
Почему-то вспомнилось, как н в первые уснули вместе, на одной постели, держась за руку. Эжен лежал на спине, так, чтобы проснувшись увидеть надпись на потолке, сделанную светящимися красками. Это был первый из якорей, которым корабль его разума держался в бушующем мире беспамятства и страха. Но Лорена должно быть во сне вертелась, и проснулся он утром уткнувшись ей в висок.
И тогда он не испугался, не закричал, как кричал обычно, просыпаясь один — Лорена помнила это по госпиталю… И все свои пять стадий принятия он переносил, держа Лорену за руку гораздо быстрее. Отрицание, гнев, торг, безразличие, принятие… он был готов жить дальше уже к одиннадцати часам утра — против полудня, когда боролся со своим бесконечно птвторяющимся днем в одиночку.
Третий час ночи. Где его нечисть носит, в самом деле?
На подъездной дорожке слышен самоход. Она услышала скрип снега под его ногами, и не выдержала, выбежала на крыльцо. Эжен смотрел на нее снизу вверх. Улыбался будто бы сам себе.
— Лорена, - наконец сказал он — я дурак.
— Есть новости посвежее?
— Нет. Это всегда становится для меня открытием.
— Пошли в дом.
— Подожди, — покачал головой. — Хотел бы я сказать, что вспомнил, но нет — это бы логические умозаключения. Я не приготовил тебе подарка к нашей годовщине. Почему? Не знаю, никаких записей об этом не нашел. Это странно. Я опросил в всех наших друзей, коллег, объездил весь город… И наткнулся на лавку мага-природника, который создает измененные растения. Хорошо что он меня узнал. В прошлом году я тебе что-нибудь дарил?
— Нет, — покачала головой Лорена.
— Этот маг, он… Его работа не совсем законна, а потому его лавка окружена заклятьями, рассеивающими память. Сделать какие-либо записи о его лавке и работе невозможно. В общем заказ пролежал у него год, он требовал доплату. Подрались мы с ним немножко, пришлось рассказать о своей проблеме, — Эжен вытер пот со лба. Рассказывать о своей амнезии он не любил.
Лорена облокотилась о перила крыльца.
— Что дальше-то было?
— После того, как я взял в заложники горшок с каким-то редким цветком, мне отдали мой заказ. Я мог бы даже деньги свои вернуть, но не стал совсем уж обижать старика… Я не знаю, почему именно эти семена, — он достал из рукава бархатный мешочек, протянул его Лорене. — Эти цветы прорастут в том месте, которое ты считаешь домом. И переместятся, если это место изменится.
— Мой дом, — ответила Лорена, помедлив. — Там, где ты.
Не думая не о чем она высыпала семена почти под ноги Эжену. Он отступил, когда из-под его ботинок начали пробиваться зеленые ростки.
Не сговариваясь, они накинули на нежную зелень защитные купола. Темная и светлая магия столкнулись, переплелись, обволокли друг друга, накрывая нежные побеги невидимой обычному взгляду защитой. Эжен поднялся на крыльцо, обнял Лорену, она доверчиво прижалась лицом к меховым отворотам его зимней мантии. Он увидел под теплым халатом свою рубашку, но ничего не сказал.
Так они и стояли в трепещущей хрустальной тишине одной из последних ночей в году. Цветочный куст перестал расти, а затем на его верхушке распустилась ярко-алая раза.
— Я люблю тебя, — шепнул Эжен. — И с каждым днем все сильнее. Думаю, это сказываются тренировки памяти. А может быть просто моесердце с каждым дне вмещает все больше любви.
