До нее, — из-за твоего же удара, остолоп! — метра полтора. Рывком, тем более, с хромым коленом, не успеть. Метнуть скальпель? Вспоминаешь, что таким навыком владел, да, но сейчас вряд ли попадешь. Однако другого шанса нет.
— Бедумно жавь, чшо ды медя де помдишь, падкуда, — сказала Лиза, взвела курок и нажала на него.
Метнуть свое нехитрое оружие ты, разумеется, не успеваешь. Время застыло, у тебя перехватывает дыхание. Зачем-то зажмуриваешься.
Мгновение. Следующее.
Еще одно.
Выдыхаешь. Чего-то странно…
Открываешь глаза. Видишь искаженное болью, кровью и ненавистью лицо медсестры, огонь, чуть было вырвавшийся из дула револьвера. Секунду смотришь на это. Замечаешь маятник часов: он тоже замер.
Время реально застыло.
Делаешь робкий шаг. Верилось в происходящее с трудом. Однако Лиза оставалась не более движимой, чем мертвый профессор. Пуля, едва вылетевшая из пистолета, в нем же и оставалась в обрамлении пороховой вспышки.
— Сейчас бы обратно в кому улетели, молодой человек, — прозвучал сзади тебя голос, неожиданно знакомый.
Тут же оборачиваешься. В руке у тебя пусть и маленький, но все же нож.
— Не мастер я всяких драк, посему компетентно оценить ваши действия вряд ли могу, но они видятся мне здесь тотально неразумными, честное слово, — продолжила разглагольствовать фигура.
Ты силишься различить очертания, но говоривший будто ускользал, словно отражение в реке при легких волнах.
— Хотя со скидкой на ваше состояние, думаю, сойдет, —голос был странный, словно задуваемый каким-то посторонним шумом.
— Ты кто?! — спрашиваешь немного не своим голосом.
Послышался короткий смех.
— И ведь вечно сей вопрос. У всех. Один и тот же. «Ты кто?! Ты что за хрен?! Откуда ты взялся?!... » — передразнила фигура.
Сбитый с толку, опустил руку, нелепо стоишь и смотришь в сторону человеческих очертаний. Почему-то кажется, что даже если будет светлее, то увидеть это не выйдет.
— Ну скажу я имя, что понятнее станет? Или расскажу свою историю, то типа сможешь поверить? — насмешливо спросил, видимо, человек. — Хотя, конечно, с другой стороны, мое появление не вызовет вопросов разве что у мертвеца. Или у того, с кем я не хочу говорить. Давайте пока определим так: я стерегу ящериц, которые норовят ускользнуть в любой час, в любую минуту. Вы — одна из них.
Смотришь на труп доктора и замершую медсестру.
— Значит со мной говорить хочешь? — спрашиваешь его.
— Очевидно, да, — отвечает фигура. Она стоит неподвижно, но иногда словно разрывается, расплывается, дергается как огонь при ветре. — Не против, если сразу к делу? Времени у нас немного… — человек замолк, потом со вкусом, неторопливо рассмеялся. Непонятным и жутким был этот смех, не отсюда он звучал и не от человека в принципе.
— Обожаю сей каламбур, никогда не устаревает, — продолжил незнакомец. — Итак, времени у нас немного, поэтому давайте проведем беседу в более пристойной обстановке, то есть подальше отсюда? Как вам идейка?
Нормальная идейка, подумал ты. Если говорящая тень и представляет угрозу, то не сиюминутную. Разберешься потом. Пока же…
— Ай-яй-яй, вот от данного действия давайте… Молодой человек, давайте воздержимся, — протянул неизвестный.
Ты поднес нож к шее Лизы.
— И почему бы мне воздерживаться от данного действия? — терпеливо спросил ты. Нож от шеи не убрал.
— Могу почти уверенно утверждать, что если кто-то ухаживает за кем-то целое десятилетие, ставит капельницы, накладывает шины, гипсы, выкармливает с ложечки… Утки убирает, в конце концов, и всякое такое прочее, едино для того, чтобы самолично прикончить, когда придет пора, то у этого кого-то имеются весьма серьезные основания, — проговорила фигура.
Ты повернулся к Лизе и внимательно посмотрел в ее лицо: оно не шевелилось, глаза ненавидяще и невидяще смотрели в пустоту, алый фонтан из ее носа замер.
— Что за основания? — вновь спрашиваешь ты.
— Всякие разные, — последовал ответ. — Может быть, например, вдруг кто-то когда-то принимал участие в событии из ее детства, в коем присутствовали такие красочные атрибуты, как бомбежка, обстрелы, резня, уничтоженный до основания дом, убитые родители, несколько зарезанных братьев. И другие виды разнообразных мучений и боли, через которые ей пришлось пройти… Немножко вследствие чьих-то деяний.
Ты отстранился от Лизы, скальпель машинально выронил. Кураж и волнение, несмотря на собеседника рядом, покинули тебя. Осталась безумная, чудовищная апатия. И почему-то запредельная тоска.
— Я убил ее родню?
Ответ пришел не сразу, но пришел. Утвердительный.
— Ни черта не помню, — выговорил ты.
— Не удивительно.
Ты безразлично смотришь на фигуру.
— Что дальше?
Нечто похожее на голову собеседника немного склонилась влево.
— Давайте-таки уберемся отсюда. Вы согласны, маршал Химмель?
Ты осмотрел кабинет, доктора, вероятно, дважды спасшего тебе жизнь, Лизу, едва ее не отнявшую, резной стол, неподвижные часы, груду книг.
— Согласен.
…Прозвучавший выстрел оглушил женщину. Но она не заметила писка в гудящих перепонках. Все ее внимание было приковано к тому месту, где только что, — вот только что! — стоял человек, убивший ее детство, уничтоживший ее жизнь, человек, из-за которого ее существование, самое бытие стало адом. Она, заливая кровью из носа и без того бордовый окровавленный халат, с диким взглядом озиралась, после чего выскочила в коридор. Кругом стояло тягучее молчание, давящая тишина, в палатах и других помещениях лежали трупы от ее рук, но главная жертва непостижимым образом ускользнула. Что произошло? Совершенно неясно. Его способности, судя по показаниям, сошли на нет, он стал абсолютно обычным человеком, поэтому с бухты-барахты исчезнуть не мог.
Однако его и след простыл. Ни в одной палате, ни на одном этаже, ни во дворе больницы, — нигде его не было.
Сидя в тусклом ночном свете у распахнутых дверей лечебницы Алхилл, в которой не осталось ни единой живой души, Лиза зарыдала и зарычала, взвыла и закричала, закатываясь в истеричном исступлении.
40 год Новой Федерации
Литтл-Таун
…такие примеры затуманивают и без того неясный смысл диалектической триады, делая её расплывчатость просто угрожающей, — это очевидно; в какой-то момент, охарактеризовав развитие как диалектическое, мы сообщим только то, что развитие проходит определенные ступени, то есть очень немногое. Интерпретировать же этот процесс развития в том смысле, что рост растения есть отрицание зерна, которое перестает существовать, и что созревание многочисленных новых зерен есть отрицание отрицания — некое новое начало на более высоком уровне — значит просто играть словами…
«Вопросы философии»
Рука Ани и без того дрожала от усталости, поэтому она с превеликим трудом удержала светильник, Кир сдавленно охнул, но вовремя утих. Лишним будет говорить насколько дед их напугал.
— Т-с-с! — сразу приложил он палец к губам и затянул свою трубочку. Мальчик едва—едва не закашлялся. — Бабульку с родаками разбудите.
— Но… — голос Ани с громкого резко перешел на шепот. — Как ты…?! Как?!
— Как я что? — улыбнулся дедушка. — Узнал о пропаже рукописи? Или услышал вас двоих дуралеев, пока шел в туалет?
Дети умолкли, с великой осторожностью и необычайной внимательностью следя за дедом.
— Успокоились оба, е-мое, — недовольно сказал тот. — Хотел бы заложить — уж наверное не пришел бы к вам.
Ребята переглянулись. Действительно, более ожидаемо было бы для него пойти к бабушке и все рассказать. Значит, на уме у престарелого родственника крутилось что-то иное.
— Вы оба, — продолжил дедушка, потянул трубку, выпустил дым. — Сильно меня расстроили. Особенно ты, Аня.
— А чего я? — сразу отреагировала девочка.
— Три года языком с тобой занимаюсь, а переводит брат. Не стыдно?
Она молчала, исподлобья и насупясь наблюдала за стариком.
— Хорошо, допустим вдвоем, но все же можно как-то поточнее и пообширнее переводить, а? — напирал дед. — Каждый день слова долбим, а в итоге «тралсум» минуту вдвоем вспоминаете. Что за дела такие, я вас спрашиваю? Давайте тогда будем не час заниматься, а два. И задания начну задавать. Все лето, все каникулы свои проведете за книгами.
Дедушка, кажется, по-настоящему немного распалился, лицо приобрело так редко видимую серьезность и суровость. Ребятам стало обидно и действительно стыдно от его слов.
— Ну чего ты начинаешь, — сказала было Аня, но брат ее перебил.
— Дед, тут, во-первых, текст написанный рукой, а не книга, почерк непонятный, слов не разобрать, — проговорил брат со старательной рассудительностью. — А во-вторых, сам говорил, что язык от учебника и язык от живого человека — это разные вещи. Некоторые фразы и словосочетания использованы в нестандартной форме.
— Ты бы так переводить научился, как пререкаться, — попенял старик. — А ты, Аня вместо воровства книг с полок занялась бы чем-нибудь серьезным. Родители битый год отдают во всякие спортивные секции, а толку ноль.
— Это все скучно, я сто раз говорила! — зашептала девочка. — Будет мне восемнадцать, как все настоящие женщины, лучше в военную академию пойду.
От этих слов седой мужчина в кулак закашлялся, стараясь свести звук к минимуму.
— Через мой труп, милая, — проворчал дед с трудом. — Через мой труп.
— Чья это рукопись? — спросила Аня, резко меняя тему.
Оба ребенка поняли, что им ничего не грозит. Значит, можно и нужно выяснять как можно больше и быстрее.
Опять у кого-то залаяла собака, где-то замычали. Облака, полностью обнажили высокомерно-холодный лунный свет.
Престарелый мужчина не без веселой искорки в глазах смотрел на детей.
— Автор страниц, которые вы держите, носил имя Хао, — спокойно ответил он, делая новую затяжку. — Написаны они… Дайте-ка подумать… Тридцать? Да, тридцать лет назад.
Старик, судя по виду, не удивился реакции внуков: слова огорошили их сильнее, чем его появление. Ребята переглянулись с лицами, полными и страха, и бескрайнего удивления, и нескрываемого возбуждения.
— Что забавно, тоже примерно в июле, — продолжил дедушка задумчиво.
— Что, прямо тот самый? — прошептал Кир.
— Прямо тот самый.
— А почему он пишет, будто история начинается не с него? Он изложил детали истории, да? — затараторила Аня. — И к кому он обращается? К тебе?
Кир моментально подхватил.
— Он правда написал тебе, деда? Там про… Про все приключение написано? Правда? — удивленно спросил мальчик, глядя на стопку желтых бумаг.
— Тише, тише, — хрипло и едва слышно засмеялся старик. — Не совсем мне. И там не только про приключение и воспоминания о нем. Воспоминания — меньшая из проблем. А заваруха-то в самом деле началась не с него и не с нас.
— Ты про ваш поход на Святую Землю? — уточнила девочка.
Докурив, старик спрятал трубку в карман пижамы, развеял рукой дым и уселся поудобнее в кресле.
— Про него, — последовал ответ. — Бабушка до сих пор считает, что способна утаить от вас прошлое. Но, как по мне, затея дурацкая. Уверен, будь шкаф открыт, вы бы к нему и пальцем не притронулись.
Ребята усмехнулись. О чем-то таком они изредка сами думали. Красть книги и искать в них что-либо было необычайно интересно больше не из-за тяги к знаниям, а от осознания тайны и запретности. Знания, в особенности научные, в их время были общедоступны, оттого неинтересны. А вот информация о прошлом — вот настоящий ларчик под замочком! И все молчат об этом прошлом, что самое характерное! Все чего-то умалчивают, стыдливо прячут глаза, в страхе грозят замолчать. Учителя, политики, всякие лидеры мнений — все боятся приоткрыть этот ларчик для молодежи. А уж Киру с Аней было вдвойне горько, что они, прямые потомки аж двоих участников из этого гремящего прошлого, тоже ничего не знали и не могли прознать о недавних, в общем-то, событиях.
Но давайте простим детей, не понимают они, что прошлое — штука весьма недешевая, и дабы узнать оттуда хоть что-то чуточку похожее на правду, надо хорошо заплатить или потрудиться.
Сейчас оба затаили дыхание. Похоже, дедушка наконец-то решил хоть что-то рассказать. И брат, и сестра уже долго спорили кто же из стариков первым «расколется». Сходились во мнении, что это будет дед. Бабушка на корню пресекала любые разговоры о прошлом, причем неважно чьем, — своем ли или дедушкином. — а имя Хао и вовсе находилось только что не под табу. Родители с дядей также не распространялись по данному вопросу. Но вот прямо в их комнате сидит непосредственный свидетель многих событий, который готов что-то поведать.
Но дедушка замолчал. Ребята подумали, что уснул.
— Да, — сказал он наконец. — Пожалуй, лучше начать с той дуэли. Асуро и Кая. Случилась она… Не ошибиться бы…
— В тысяча девятьсот восемьдесять четвертом году по летоисчислению Республики, — выпалил Кир.
— М-да? Ну раз ты так говоришь… — снова улыбнулся старик. — Короче. Двум рейханам тесно в мире, как тогда говорили. И они сошлись в месте, где по традиции издревле рейханы защищали свои титулы. Или же теряли их. Это место — Уль… То есть Святая Земля. Чтобы в некогда Новом Свете остался один единственный властитель.
— Почему именно с этого начинаешь? — спросила Аня.
— Видишь ли, результаты их столкновения сыграли большую роль в судьбе Хао, моей, бабушкиной и в судьбах тысяч, сотен тысяч, миллионов остальных… Про Асуро и Кая вы хоть немного знаете?
— Они были джиханами, которые за рекордно короткий период оба получили титулы рейханов, создавая инцидент… — ответил Кир.
— Прецедент, — поправила сестра.
— Да, его. Короче впервые за много веков появилось одновременно два рейхана, причем королевской крови, — сказал брат, усиленно вспоминая газетные и прочие урывки информации, которые удавалось перехватить или найти.
— Мировая Республика назвала это «Эпоха двух рейханов», хотя она длилась отнюдь недолго для эпохи-то, — продолжила Аня. — Все тогдашние бандиты объединялись вокруг Асуро или Кая, разделяясь на два лагеря. Как я поняла, могла получиться грандиозная войнушка.
Дедушка иронически и не без насмешки переспросил:
— Как-как? Войнушка?
— Я хотела сказать… — Аня смутилась. — Те кто за Реда пошли бы драться с теми кто за Кая, все такое. Началась бы большая битва. М, верно?
— В целом, да, вы оба правы, — согласился дед. — Тогдашний Новый Свет буквально кипел, как котел, в преддверии столкновения. Понятно, что джиханы, —заметь, Аня, не бандиты, ибо разница есть, — потеряли бы слишком много людей и ресурсов, случись та война. Но Асуро и Кай, понимая, что ослабленный победитель не смог бы потом противостоять Республике, договорились сойтись один на один, тем самым предотвращая очередную бессмысленную бойню.
Дедушка помрачнел и уставился в открытое окно, за которым ничего не изменилось: теплая, спокойная летняя ночь всегда одинакова.
Дети ждали пока старик вновь заговорит.
— В итоге, они сошлись в дуэли, — наконец сказал дед, немного отойдя видимо от каких-то воспоминаний. — На Уль… Тьфу, на Святой Земле, в тысяча девятьсот, — хех, — восемьдесят четвертом году.
Новый Свет, 1984 год по летоисчислению Мировой Республики.
Где-то в районе Ультимо-Сперанзо
Асуро сидел на остывающем песке. Он любовался видами послезакатного неба: мириады звезд раскинулись на небосводе, образуя причудливые, разнообразно-хаотичные фигуры. Сидящая рядом женщина закрыла глаза и нежно опустила голову на его плечо.
— Бедумно жавь, чшо ды медя де помдишь, падкуда, — сказала Лиза, взвела курок и нажала на него.
Метнуть свое нехитрое оружие ты, разумеется, не успеваешь. Время застыло, у тебя перехватывает дыхание. Зачем-то зажмуриваешься.
Мгновение. Следующее.
Еще одно.
Выдыхаешь. Чего-то странно…
Открываешь глаза. Видишь искаженное болью, кровью и ненавистью лицо медсестры, огонь, чуть было вырвавшийся из дула револьвера. Секунду смотришь на это. Замечаешь маятник часов: он тоже замер.
Время реально застыло.
***
Делаешь робкий шаг. Верилось в происходящее с трудом. Однако Лиза оставалась не более движимой, чем мертвый профессор. Пуля, едва вылетевшая из пистолета, в нем же и оставалась в обрамлении пороховой вспышки.
— Сейчас бы обратно в кому улетели, молодой человек, — прозвучал сзади тебя голос, неожиданно знакомый.
Тут же оборачиваешься. В руке у тебя пусть и маленький, но все же нож.
— Не мастер я всяких драк, посему компетентно оценить ваши действия вряд ли могу, но они видятся мне здесь тотально неразумными, честное слово, — продолжила разглагольствовать фигура.
Ты силишься различить очертания, но говоривший будто ускользал, словно отражение в реке при легких волнах.
— Хотя со скидкой на ваше состояние, думаю, сойдет, —голос был странный, словно задуваемый каким-то посторонним шумом.
— Ты кто?! — спрашиваешь немного не своим голосом.
Послышался короткий смех.
— И ведь вечно сей вопрос. У всех. Один и тот же. «Ты кто?! Ты что за хрен?! Откуда ты взялся?!... » — передразнила фигура.
Сбитый с толку, опустил руку, нелепо стоишь и смотришь в сторону человеческих очертаний. Почему-то кажется, что даже если будет светлее, то увидеть это не выйдет.
— Ну скажу я имя, что понятнее станет? Или расскажу свою историю, то типа сможешь поверить? — насмешливо спросил, видимо, человек. — Хотя, конечно, с другой стороны, мое появление не вызовет вопросов разве что у мертвеца. Или у того, с кем я не хочу говорить. Давайте пока определим так: я стерегу ящериц, которые норовят ускользнуть в любой час, в любую минуту. Вы — одна из них.
Смотришь на труп доктора и замершую медсестру.
— Значит со мной говорить хочешь? — спрашиваешь его.
— Очевидно, да, — отвечает фигура. Она стоит неподвижно, но иногда словно разрывается, расплывается, дергается как огонь при ветре. — Не против, если сразу к делу? Времени у нас немного… — человек замолк, потом со вкусом, неторопливо рассмеялся. Непонятным и жутким был этот смех, не отсюда он звучал и не от человека в принципе.
— Обожаю сей каламбур, никогда не устаревает, — продолжил незнакомец. — Итак, времени у нас немного, поэтому давайте проведем беседу в более пристойной обстановке, то есть подальше отсюда? Как вам идейка?
Нормальная идейка, подумал ты. Если говорящая тень и представляет угрозу, то не сиюминутную. Разберешься потом. Пока же…
— Ай-яй-яй, вот от данного действия давайте… Молодой человек, давайте воздержимся, — протянул неизвестный.
Ты поднес нож к шее Лизы.
— И почему бы мне воздерживаться от данного действия? — терпеливо спросил ты. Нож от шеи не убрал.
— Могу почти уверенно утверждать, что если кто-то ухаживает за кем-то целое десятилетие, ставит капельницы, накладывает шины, гипсы, выкармливает с ложечки… Утки убирает, в конце концов, и всякое такое прочее, едино для того, чтобы самолично прикончить, когда придет пора, то у этого кого-то имеются весьма серьезные основания, — проговорила фигура.
Ты повернулся к Лизе и внимательно посмотрел в ее лицо: оно не шевелилось, глаза ненавидяще и невидяще смотрели в пустоту, алый фонтан из ее носа замер.
— Что за основания? — вновь спрашиваешь ты.
— Всякие разные, — последовал ответ. — Может быть, например, вдруг кто-то когда-то принимал участие в событии из ее детства, в коем присутствовали такие красочные атрибуты, как бомбежка, обстрелы, резня, уничтоженный до основания дом, убитые родители, несколько зарезанных братьев. И другие виды разнообразных мучений и боли, через которые ей пришлось пройти… Немножко вследствие чьих-то деяний.
Ты отстранился от Лизы, скальпель машинально выронил. Кураж и волнение, несмотря на собеседника рядом, покинули тебя. Осталась безумная, чудовищная апатия. И почему-то запредельная тоска.
— Я убил ее родню?
Ответ пришел не сразу, но пришел. Утвердительный.
— Ни черта не помню, — выговорил ты.
— Не удивительно.
Ты безразлично смотришь на фигуру.
— Что дальше?
Нечто похожее на голову собеседника немного склонилась влево.
— Давайте-таки уберемся отсюда. Вы согласны, маршал Химмель?
Ты осмотрел кабинет, доктора, вероятно, дважды спасшего тебе жизнь, Лизу, едва ее не отнявшую, резной стол, неподвижные часы, груду книг.
— Согласен.
…Прозвучавший выстрел оглушил женщину. Но она не заметила писка в гудящих перепонках. Все ее внимание было приковано к тому месту, где только что, — вот только что! — стоял человек, убивший ее детство, уничтоживший ее жизнь, человек, из-за которого ее существование, самое бытие стало адом. Она, заливая кровью из носа и без того бордовый окровавленный халат, с диким взглядом озиралась, после чего выскочила в коридор. Кругом стояло тягучее молчание, давящая тишина, в палатах и других помещениях лежали трупы от ее рук, но главная жертва непостижимым образом ускользнула. Что произошло? Совершенно неясно. Его способности, судя по показаниям, сошли на нет, он стал абсолютно обычным человеком, поэтому с бухты-барахты исчезнуть не мог.
Однако его и след простыл. Ни в одной палате, ни на одном этаже, ни во дворе больницы, — нигде его не было.
Сидя в тусклом ночном свете у распахнутых дверей лечебницы Алхилл, в которой не осталось ни единой живой души, Лиза зарыдала и зарычала, взвыла и закричала, закатываясь в истеричном исступлении.
Глава 4. Dual
40 год Новой Федерации
Литтл-Таун
…такие примеры затуманивают и без того неясный смысл диалектической триады, делая её расплывчатость просто угрожающей, — это очевидно; в какой-то момент, охарактеризовав развитие как диалектическое, мы сообщим только то, что развитие проходит определенные ступени, то есть очень немногое. Интерпретировать же этот процесс развития в том смысле, что рост растения есть отрицание зерна, которое перестает существовать, и что созревание многочисленных новых зерен есть отрицание отрицания — некое новое начало на более высоком уровне — значит просто играть словами…
«Вопросы философии»
Рука Ани и без того дрожала от усталости, поэтому она с превеликим трудом удержала светильник, Кир сдавленно охнул, но вовремя утих. Лишним будет говорить насколько дед их напугал.
— Т-с-с! — сразу приложил он палец к губам и затянул свою трубочку. Мальчик едва—едва не закашлялся. — Бабульку с родаками разбудите.
— Но… — голос Ани с громкого резко перешел на шепот. — Как ты…?! Как?!
— Как я что? — улыбнулся дедушка. — Узнал о пропаже рукописи? Или услышал вас двоих дуралеев, пока шел в туалет?
Дети умолкли, с великой осторожностью и необычайной внимательностью следя за дедом.
— Успокоились оба, е-мое, — недовольно сказал тот. — Хотел бы заложить — уж наверное не пришел бы к вам.
Ребята переглянулись. Действительно, более ожидаемо было бы для него пойти к бабушке и все рассказать. Значит, на уме у престарелого родственника крутилось что-то иное.
— Вы оба, — продолжил дедушка, потянул трубку, выпустил дым. — Сильно меня расстроили. Особенно ты, Аня.
— А чего я? — сразу отреагировала девочка.
— Три года языком с тобой занимаюсь, а переводит брат. Не стыдно?
Она молчала, исподлобья и насупясь наблюдала за стариком.
— Хорошо, допустим вдвоем, но все же можно как-то поточнее и пообширнее переводить, а? — напирал дед. — Каждый день слова долбим, а в итоге «тралсум» минуту вдвоем вспоминаете. Что за дела такие, я вас спрашиваю? Давайте тогда будем не час заниматься, а два. И задания начну задавать. Все лето, все каникулы свои проведете за книгами.
Дедушка, кажется, по-настоящему немного распалился, лицо приобрело так редко видимую серьезность и суровость. Ребятам стало обидно и действительно стыдно от его слов.
— Ну чего ты начинаешь, — сказала было Аня, но брат ее перебил.
— Дед, тут, во-первых, текст написанный рукой, а не книга, почерк непонятный, слов не разобрать, — проговорил брат со старательной рассудительностью. — А во-вторых, сам говорил, что язык от учебника и язык от живого человека — это разные вещи. Некоторые фразы и словосочетания использованы в нестандартной форме.
— Ты бы так переводить научился, как пререкаться, — попенял старик. — А ты, Аня вместо воровства книг с полок занялась бы чем-нибудь серьезным. Родители битый год отдают во всякие спортивные секции, а толку ноль.
— Это все скучно, я сто раз говорила! — зашептала девочка. — Будет мне восемнадцать, как все настоящие женщины, лучше в военную академию пойду.
От этих слов седой мужчина в кулак закашлялся, стараясь свести звук к минимуму.
— Через мой труп, милая, — проворчал дед с трудом. — Через мой труп.
— Чья это рукопись? — спросила Аня, резко меняя тему.
Оба ребенка поняли, что им ничего не грозит. Значит, можно и нужно выяснять как можно больше и быстрее.
Опять у кого-то залаяла собака, где-то замычали. Облака, полностью обнажили высокомерно-холодный лунный свет.
Престарелый мужчина не без веселой искорки в глазах смотрел на детей.
— Автор страниц, которые вы держите, носил имя Хао, — спокойно ответил он, делая новую затяжку. — Написаны они… Дайте-ка подумать… Тридцать? Да, тридцать лет назад.
Старик, судя по виду, не удивился реакции внуков: слова огорошили их сильнее, чем его появление. Ребята переглянулись с лицами, полными и страха, и бескрайнего удивления, и нескрываемого возбуждения.
— Что забавно, тоже примерно в июле, — продолжил дедушка задумчиво.
— Что, прямо тот самый? — прошептал Кир.
— Прямо тот самый.
— А почему он пишет, будто история начинается не с него? Он изложил детали истории, да? — затараторила Аня. — И к кому он обращается? К тебе?
Кир моментально подхватил.
— Он правда написал тебе, деда? Там про… Про все приключение написано? Правда? — удивленно спросил мальчик, глядя на стопку желтых бумаг.
— Тише, тише, — хрипло и едва слышно засмеялся старик. — Не совсем мне. И там не только про приключение и воспоминания о нем. Воспоминания — меньшая из проблем. А заваруха-то в самом деле началась не с него и не с нас.
— Ты про ваш поход на Святую Землю? — уточнила девочка.
Докурив, старик спрятал трубку в карман пижамы, развеял рукой дым и уселся поудобнее в кресле.
— Про него, — последовал ответ. — Бабушка до сих пор считает, что способна утаить от вас прошлое. Но, как по мне, затея дурацкая. Уверен, будь шкаф открыт, вы бы к нему и пальцем не притронулись.
Ребята усмехнулись. О чем-то таком они изредка сами думали. Красть книги и искать в них что-либо было необычайно интересно больше не из-за тяги к знаниям, а от осознания тайны и запретности. Знания, в особенности научные, в их время были общедоступны, оттого неинтересны. А вот информация о прошлом — вот настоящий ларчик под замочком! И все молчат об этом прошлом, что самое характерное! Все чего-то умалчивают, стыдливо прячут глаза, в страхе грозят замолчать. Учителя, политики, всякие лидеры мнений — все боятся приоткрыть этот ларчик для молодежи. А уж Киру с Аней было вдвойне горько, что они, прямые потомки аж двоих участников из этого гремящего прошлого, тоже ничего не знали и не могли прознать о недавних, в общем-то, событиях.
Но давайте простим детей, не понимают они, что прошлое — штука весьма недешевая, и дабы узнать оттуда хоть что-то чуточку похожее на правду, надо хорошо заплатить или потрудиться.
Сейчас оба затаили дыхание. Похоже, дедушка наконец-то решил хоть что-то рассказать. И брат, и сестра уже долго спорили кто же из стариков первым «расколется». Сходились во мнении, что это будет дед. Бабушка на корню пресекала любые разговоры о прошлом, причем неважно чьем, — своем ли или дедушкином. — а имя Хао и вовсе находилось только что не под табу. Родители с дядей также не распространялись по данному вопросу. Но вот прямо в их комнате сидит непосредственный свидетель многих событий, который готов что-то поведать.
Но дедушка замолчал. Ребята подумали, что уснул.
— Да, — сказал он наконец. — Пожалуй, лучше начать с той дуэли. Асуро и Кая. Случилась она… Не ошибиться бы…
— В тысяча девятьсот восемьдесять четвертом году по летоисчислению Республики, — выпалил Кир.
— М-да? Ну раз ты так говоришь… — снова улыбнулся старик. — Короче. Двум рейханам тесно в мире, как тогда говорили. И они сошлись в месте, где по традиции издревле рейханы защищали свои титулы. Или же теряли их. Это место — Уль… То есть Святая Земля. Чтобы в некогда Новом Свете остался один единственный властитель.
— Почему именно с этого начинаешь? — спросила Аня.
— Видишь ли, результаты их столкновения сыграли большую роль в судьбе Хао, моей, бабушкиной и в судьбах тысяч, сотен тысяч, миллионов остальных… Про Асуро и Кая вы хоть немного знаете?
— Они были джиханами, которые за рекордно короткий период оба получили титулы рейханов, создавая инцидент… — ответил Кир.
— Прецедент, — поправила сестра.
— Да, его. Короче впервые за много веков появилось одновременно два рейхана, причем королевской крови, — сказал брат, усиленно вспоминая газетные и прочие урывки информации, которые удавалось перехватить или найти.
— Мировая Республика назвала это «Эпоха двух рейханов», хотя она длилась отнюдь недолго для эпохи-то, — продолжила Аня. — Все тогдашние бандиты объединялись вокруг Асуро или Кая, разделяясь на два лагеря. Как я поняла, могла получиться грандиозная войнушка.
Дедушка иронически и не без насмешки переспросил:
— Как-как? Войнушка?
— Я хотела сказать… — Аня смутилась. — Те кто за Реда пошли бы драться с теми кто за Кая, все такое. Началась бы большая битва. М, верно?
— В целом, да, вы оба правы, — согласился дед. — Тогдашний Новый Свет буквально кипел, как котел, в преддверии столкновения. Понятно, что джиханы, —заметь, Аня, не бандиты, ибо разница есть, — потеряли бы слишком много людей и ресурсов, случись та война. Но Асуро и Кай, понимая, что ослабленный победитель не смог бы потом противостоять Республике, договорились сойтись один на один, тем самым предотвращая очередную бессмысленную бойню.
Дедушка помрачнел и уставился в открытое окно, за которым ничего не изменилось: теплая, спокойная летняя ночь всегда одинакова.
Дети ждали пока старик вновь заговорит.
— В итоге, они сошлись в дуэли, — наконец сказал дед, немного отойдя видимо от каких-то воспоминаний. — На Уль… Тьфу, на Святой Земле, в тысяча девятьсот, — хех, — восемьдесят четвертом году.
Новый Свет, 1984 год по летоисчислению Мировой Республики.
Где-то в районе Ультимо-Сперанзо
Асуро сидел на остывающем песке. Он любовался видами послезакатного неба: мириады звезд раскинулись на небосводе, образуя причудливые, разнообразно-хаотичные фигуры. Сидящая рядом женщина закрыла глаза и нежно опустила голову на его плечо.
