— Но в ней магия, понимаешь? Нам это полезно! Тем более, когда нет выбора, и придется волочиться через всю пустыню.
— Это самоубийство! — Когон бросил на друга быстрый взгляд, но сразу развернулся к темным барханам: по ним бродили тени — люди Императора. На небе вышла серая луна, горячий песок отдавал тепло парящему вблизи леса воздуху. — Никто не пересекал пустыню, Ильсо. Нам не найти Хрустальную Цитадель. А что за ней, так и вовсе — одному святому Бронгу известно. — Он коснулся кулона племени на своей груди. Потянул резко, что шнурок впился в шею, но резко отпустил: если Гнехт предал, он тем более обязан помнить. И процедил: — Но всякие боги кинули нас, когда позволили выйти Ригарду из Фолэнвера, так что… гиблое это дело. Надо избавляться от слежки и уходить.
На последней фразе он понизил голос и посмотрел на друга пристально, будто хотел, чтобы тот считал скрытый смысл в его взгляде. Но Ильсо отреагировал бурно:
— Вот это самоубийство, Когон! — воскликнул он, но, будто спохватившись, что их могут слышать совсем не те, кто должен, понизил голос до полушепота: — Если мы выйдем на слежку, которая непременно за нами будет, и сам Император это подтвердил, не факт, что мы с ней справимся. Даже втроем.
Он посмотрел так же выразительно, и на сдержанный рык Когона для убедительности покачал головой. Пару мгновений они безмолвно пытались переубедить друг друга взглядами, но орк как обычно выдохнул первым и забубнил под нос бессвязные ругательства. Ильсо продолжил:
— А если справимся, то не факт, что рядом не скрывается другая.
— Так выясни это! Это же твой профиль!
— Я один, Когон, а их может быть бесчисленное множество: цепочка, ведущая прямиком в Эшгет. И мне бы не хотелось попадаться. А так… у нас будет шанс уйти.
— Где? В Хрустальной Цитадели? Уверен, что Ригард сдержит обещание?!
— Да хоть и там, — кивнул эльф. — Если повезет, то сможем скрыться раньше. Не знаю — смотря что там в пустыне. Но возможности будут. Неявные. В конце концов, песчаные гадюки опасны не только для нас, но и для человеческой разведки.
Когон скрестил руки на груди и вдруг признался:
— Разведка человеческая, но в ней состоят и орки, и эльфы. Как будем убивать своих?
Глаза Ильсо стали стеклянными:
— Как всегда, орк. Без грамма сожаления.
Когон отвернулся и засеменил вокруг палатки. Поднялся ветер и теперь трепал ее тряпичные полотна. В лицо летел песок. Впереди пустыня, позади высохшая река и приказ Императора. Перед глазами цель — найти Истинных, чтобы вернуть свое племя. Но что, если ему и правда не стоит возвращаться? Что, если это шанс найти их? Впереди целый месяц, и за это время может произойти что угодно.
— Ладно, — выдохнул Когон и вытянул шею, открываясь свежему пустынному ветру. Простенький кулон на шее — две скрещенные ветки на неровной деревяшке — затрепетал. — Мы попробуем следовать приказу, но… сначала нам нужно в Долину Нищих.
— Постараемся отвести глаза слежки, — согласился Ильсо. — Там нас ждет Вайсшехх, и он сможет помочь снаряжением и советом. Да и… неплохо было бы раздобыть верблюдов.
Эльф посмотрел хитро и, глядя, как хмурится Когон, растянул губы в улыбке:
— Да брось, нам же нужно как-то передвигаться по пустыне. Там солнце, помнишь? И лучше идти не только на своих двоих.
— И знать, где напиться, — буркнул Когон, уже не надеясь переспорить эльфа. Выбора все равно не оставалось, а отрицать разумность его предложения было глупо.
— Добудем карту, — кивнул эльф. — Заодно узнаем у Вайсшехха про последние передвижения сатиров. Ну и что слышно об их договоре с Императором — тоже.
— Решай свои разведывательные дела и сообщай, когда доставать топор. Я хоть сейчас готов свернуть голову и Ригарду, и Гнехту.
— Я заметил, — усмехнулся Ильсо и обернулся через плечо. — Но повремени.
За спиной послышались неровные шаги и скрип песка, а потом маленькая худая фигурка прошмыгнула внутрь палатки. Поднявшийся к ночи ветер принялся заметать миниатюрные следы.
— Ваша палатка сгорела, ваше высочество, — проворчал Когон. — Изволите убраться наружу?
Ильсо прыснул:
— Покои займет его величество Орк Всея Лаории.
— Грязным нельзя! — послышался заливистый смех. — А на воду очередь! И на здорового орка не хватит!
— О, да зачем же смывать этот прекрасный аромат? Ты же как всегда не захватил душистое мыло? — Эльф пихнул его в бок и подмигнул. Девчонка залилась пуще прежнего.
Огонь несправедливости вспыхнул в груди Когона, что кулаки сами сжались и на языке возникла ответная колкость. Но глядя, как Ильсо увлекся шутками про размеры и запах орков, плюнул и, махнув рукой на внезапный тандем эльфа с девчонкой, опустил голову и побрел к зарослям. Мыться перехотелось. Ну-ну, пускай веселятся! Кто еще смеяться будет, когда их снова окружат?
Но мысли тут же рассеялись, когда ему навстречу выбежал гном и, по-дружески протягивая черпак, заголосил:
— Ай! Холодно! Чего встал, зеленый? Иди, пока свободно! — и, перебирая маленькими ножками, скрылся из виду.
На миг Когон растерялся, провожая удаляющуюся гномью фигурку, почесал голову, глянул в сторону чана… А потом сам не сдержал хохота от вечернего зрелища: гном был совершенно голый.
Когон подпрыгнул, как ошпаренный: солнце настойчиво пробивалось сквозь полотна шатра, внутри стоял нагретый влажный воздух, снаружи доносился непринужденный смех. Он что, все проспал? Почему его не разбудили? Они должны были выйти с рассветом, пока не раскалилось солнце.
— Ну, я этих контрабандистов и гонял, — смеясь, говорил Оргвин. — Пароль подслушали, пришли, мол, за товаром, а видок у них… ну, сами понимаете! Сразу видно — мародеры! Я пустил: посмотрю, думаю, что делать будут. Но фантазии у таких совсем нет: сразу за оружие. Думают, беззащитного глупого гнома влегкую вокруг пальца обведут. Ну-ну, как же! Сначала я подручными средствами справлялся, а потом для таких случаев молот у местного кузнеца заказал, в память о временах под горой…
— И часто приходилось применять? — поинтересовался Ильсо.
— Редко, — вздохнул гном. — Молва, видимо, пошла. Вот и захаживать всякий сброд совсем перестал.
Эльф еще о чем-то спросил, но Когон нахмурился: почему его не разбудили? Почему не ушли? И почему вообще он так долго спал?
От духоты голова раскалывалась, по телу выступил пот, во рту пересохло. Но показываться наружу он не стал: вряд ли там будет лучше. Момент упущен, надо было уходить на рассвете. Наверняка опять Ильсо все придумал и никого не оповестил о планах.
Звучно выдохнув, Когон рухнул обратно на землю: раз его никто не торопит, значит, можно перевести дух от пути. В конце концов, с тех пор, как его освободил Ильсо, он ни дня не был в покое. А старые раны периодически ныли. Как сейчас. На спине.
Вспомнив звонкие хлысты надсмотрщиков, Когон поморщился: не самые приятные моменты. Даже несмотря на то, что кожа орков куда толще человеческой, удары принимать унизительно. А потом как-то жить и с воспоминанием о позоре, и с ломотой во всем теле. Даже сейчас, от высокой влажности леса и жара близкой пустыни, шрамы намокли, и ему снова не помешала бы обработка чудодейственными гномьими мазями.
Особенно перед заданием Императора.
От воспоминаний со вчерашнего дня вырвался неконтролируемый рык, что хотелось закрыться от всего мира: он не раб Ригарда, не раб змеелюдов, он свободный орк, так почему решения не его правителей по-прежнему влияют на его свободу? А кулон племени на шее как будто и вовсе утратил свое значение.
Снаружи снова послышался смех: на этот раз говорила девчонка, а Ильсо с Оргвином беззаботно смеялись. Ну-ну, смейтесь-смейтесь до поры до времени, пока она исподтишка не ударит! Что она сделала на берегу Вьюнки, Когон по-прежнему не мог вспомнить. Но то, что из-за нее он видел лица умерших орков, он не сомневался. Нагнала морок, что-то наколдовала, высушила реку — и это она еще свою силу не познала! Отправить бы ее в Академию, на исследования, от греха подальше — невесть что она сможет вытворить, пока они будут идти по пустыне.
Когон хмыкнул, но тут же одернул себя: он впервые подумал о ней не как об обузе, а как о реальной опасности. Что, если она и впрямь засланный шпион Императора? Вспомнились и сомнения Ильсо, и легкая улыбка Ригарда, когда он осведомился вчера о решении Этель. Почему не забрал с собой, раз он такой освободитель — защитник прав людей?
Ответов не было, и от злости Когон ударил кулаком по земле: мало того, что голова и так раскалывалась от жары, так еще и приходилось думать о посторонних вещах, совсем не связанных с боем. А ему только дай волю: известно же, что из-за крепкого телосложения и грубой кожи орки — самые искусные воины. Когон соответствовал: в худшие времена, когда Чуткий лес подвергался атакам Торфяных Огнерогов, он возглавлял ополчение ящеролюдов, орков и эльфов — всех жителей Чуткого леса. А когда набеги удалось подавить, руководил охотниками.
Вот и сейчас, слушая увлеченный рассказ Ильсо о тех временах, предался воспоминаниям. Хорошее тогда было время! Пусть непростое, но… теплое какое-то, доброе. Все было понятно, каждый день определен, и воины бились за свободу племен, за честь вождей и жизни близких. А теперь?
Когон вздохнул, ощутив укол под грудью: не осталось у него теперь ничего, только Ильсо. Да и то с ним он познакомился гораздо позднее — в армии Ригарда. А раньше… кем был эльф? Пусть и рассказывал, что связывало их племена, но в те времена они не знали друг о друге.
Решив, что обязательно спросит об этом на досуге (а может быть, и вовсе — сейчас, пока выдалось свободное утро), Когон сел. Раны защипало, он поморщился и, оперевшись на руки, хотел податься к выходу, как что-то маленькое, острое и металлическое попало ему под пальцы.
Миниатюрный гребень казался детской игрушкой в его большой зеленой ладони. Изящный, как самый искусный эльфийский клинок, притягательный, как новенький блестящий нагрудник, красивый, как глаза любимой женщины…
Зурха вплетала в волосы ленты, другие завидовали густоте ее кос, но она только улыбалась: это все дары природы и благосклонность великого Бронга. Недаром она часы напролет проводила у его алтаря.
Поймав слабость в теле, Когон зажал в кулаке украшение и, гоня образы прошлого, вылез наружу.
— А вы встречали друидов? — продолжал свои рассказы о приключениях Ильсо. — Это же служители всех религий, вы знали? Я думал, это байки, пока сам не увидел…
— Наверняка они служат в Храме Единого Бога, — задумчиво проговорил Оргвин. — Он и есть символ равенства божеств.
— Веру в Единого Бога исказили змеелюды, — поморщился Ильсо. — Поставили во главу свою расу, но это не так: они пришли к власти только два века назад, раньше все было иначе. Говорят, что в Фолэнвере сохранилась первозданная вера. И храм там тоже есть, гораздо больше и богаче. Вот только служений там почти не проводится: люди — народ верующий, храм посещают, чтобы помолиться за будущее и покаяться в прошлом. А запрет на службы при относительной свободе в других сферах — верх жестокости со стороны змеелюдов. Как насмешка.
— Я ни разу не была в храме, — призналась Этель. — Как и в Фолэнвере. Я родилась сразу в Эшгете, и меня с самого раннего детства проверяли на склонности к магии. Но в храм меня хозяин не отпускал.
Она сидела, съежившись и подтянув к себе колени. И была почему-то в одной нижней сорочке, но в разноцветном тюрбане на голове. Оргвин сбросил расшитую узорами жилетку и верхнюю тунику и остался в тоненькой льняной тоге. Ильсо снял стеганые доспехи, что Когон сначала не поверил, что видит друга: свободная светлая рубаха с расшитым эльфийскими знаками воротником подчеркивала его смуглую кожу. Обувь скинули все трое, и мужчины, в отличие от немного смущенной от этого факта Этель, вытянули ноги и, казалось, просто грелись на солнышке.
— Это что за сходка старых друзей? — прогромыхал Когон, осматриваясь по сторонам и не решаясь присоединиться к кругу. Судя по расположению солнца, время подходило к полудню. Он что, в самом деле так долго спал?
— Меньше спи, Когон, — усмехнулся Ильсо и указал на место рядом с собой. Когон покосился на брошенные чуть в стороне вещи — хотел найти тунику. Светить блестящим от пота торсом перед девчонкой совсем не хотелось. Но Ильсо, проследив за его взглядом, его разубедил: — Не-не, даже не пытайся, Когон. Пока не высохнет одежда, никуда не пойдем.
— В смысле? — опешил Когон, но, различив вздох Оргвина, отошел чуть ближе к лесу и увидел натянутую между деревьями веревку: на ней были развешены и гномьи панталоны, и эльфийские перчатки, и даже девчачье платье. Впрочем, его рубаха с туникой висели рядом. — Как вымокла одежда под пустынным солнцем?!
— Солдаты Императора, уходя, опрокинули чан, — пожал плечами Ильсо и беззаботно зевнул. — Теперь у нас мокрая одежда, а у них на восемь фляжек с водой меньше: пришлось взять долг грабежом обоза. Оргвин помог! Можешь дальше спать, милый Когон.
Когон только почесал затылок, для чего-то заглянул в заросли, но кроме стоптанной тропинки ничего не обнаружил. Затем вернулся к своим.
— Почему не разбудили?
— А смысл? Ты уснул уже почти с рассветом, солдаты сновали туда-сюда чуть ли не до полудня. Вот только ушли. Ну, кроме разведчиков, конечно же. Где-то они тут рядом, но… не будем им мешать.
Ильсо подмигнул и улыбнулся, подставляя лицо солнцу, и задрыгал стопами. Оргвин пододвинулся:
— Садись, выдохни. Мы заслужили отдых. — А, прищурившись и заметив налившиеся шрамы на теле орка, спросил: — Не гноятся? Тут жарко и влажно, можем обработать.
— Позже, — отмахнулся Когон и, приняв приглашение, сел. — О чем толкуете?
— Обо всем подряд и ни о чем в сущности, — уклончиво ответил Ильсо. Этель крепче обняла колени, но глядела своими огромными глазами только на него.
Не решив, куда деться от ее внимания, Когон почесал спину, закатал штанины, потянулся к мешку с припасами, но, решив, что пока не голоден, сложил посуду, уронил котелок… И когда он, покатившись по земле, остановился у ног Этель, принял наконец этот взгляд и звучно выдохнул. Девчонка улыбнулась:
— Мне приснилась твоя жена. Зурха. Ее отражение в реке, если точнее. Не знаю, что это значит, может быть, это то злое колдовство мне возвращается, или мои страхи, но… красивая она у тебя… была.
Когон звучно сглотнул, а эльф с гномом одновременно повернули головы в его сторону. По спине побежали холодные мурашки: слышать это из уст девчонки было как минимум странно. И, не найдя, что ответить, он будто спохватился и протянул ей гребень:
— Вот. Это твое. Оставила в палатке.
Только на мгновение их взгляды встретились и задержались друг на друге чуть больше, чем еще на одно, но это неловкое молчание нарушил Ильсо:
— О! Дай-ка глянуть! — И перехватил украшение. На солнце, среди тоненьких, ювелирно обработанных зубьев, сверкнул рубин. Эльф покрутил гребень с разных сторон, нахмурился, а потом протянул: — Занятная вещица…
— Это подарок Лайонеля, — буркнула Этель, опустила глаза и густо покраснела. — Ты, наверное, узнал его работу. Он искусный ювелир в Оллурвиле.
Ильсо оторвал взгляд от гребня и сощурился, будто пытаясь уличить девчонку во лжи. Но даже вояке Когону было очевидно, что Этель свято верила в то, что говорила. И Ильсо с явной неохотой, но словно поддаваясь любопытству, осторожно сказал:
— Это самоубийство! — Когон бросил на друга быстрый взгляд, но сразу развернулся к темным барханам: по ним бродили тени — люди Императора. На небе вышла серая луна, горячий песок отдавал тепло парящему вблизи леса воздуху. — Никто не пересекал пустыню, Ильсо. Нам не найти Хрустальную Цитадель. А что за ней, так и вовсе — одному святому Бронгу известно. — Он коснулся кулона племени на своей груди. Потянул резко, что шнурок впился в шею, но резко отпустил: если Гнехт предал, он тем более обязан помнить. И процедил: — Но всякие боги кинули нас, когда позволили выйти Ригарду из Фолэнвера, так что… гиблое это дело. Надо избавляться от слежки и уходить.
На последней фразе он понизил голос и посмотрел на друга пристально, будто хотел, чтобы тот считал скрытый смысл в его взгляде. Но Ильсо отреагировал бурно:
— Вот это самоубийство, Когон! — воскликнул он, но, будто спохватившись, что их могут слышать совсем не те, кто должен, понизил голос до полушепота: — Если мы выйдем на слежку, которая непременно за нами будет, и сам Император это подтвердил, не факт, что мы с ней справимся. Даже втроем.
Он посмотрел так же выразительно, и на сдержанный рык Когона для убедительности покачал головой. Пару мгновений они безмолвно пытались переубедить друг друга взглядами, но орк как обычно выдохнул первым и забубнил под нос бессвязные ругательства. Ильсо продолжил:
— А если справимся, то не факт, что рядом не скрывается другая.
— Так выясни это! Это же твой профиль!
— Я один, Когон, а их может быть бесчисленное множество: цепочка, ведущая прямиком в Эшгет. И мне бы не хотелось попадаться. А так… у нас будет шанс уйти.
— Где? В Хрустальной Цитадели? Уверен, что Ригард сдержит обещание?!
— Да хоть и там, — кивнул эльф. — Если повезет, то сможем скрыться раньше. Не знаю — смотря что там в пустыне. Но возможности будут. Неявные. В конце концов, песчаные гадюки опасны не только для нас, но и для человеческой разведки.
Когон скрестил руки на груди и вдруг признался:
— Разведка человеческая, но в ней состоят и орки, и эльфы. Как будем убивать своих?
Глаза Ильсо стали стеклянными:
— Как всегда, орк. Без грамма сожаления.
Когон отвернулся и засеменил вокруг палатки. Поднялся ветер и теперь трепал ее тряпичные полотна. В лицо летел песок. Впереди пустыня, позади высохшая река и приказ Императора. Перед глазами цель — найти Истинных, чтобы вернуть свое племя. Но что, если ему и правда не стоит возвращаться? Что, если это шанс найти их? Впереди целый месяц, и за это время может произойти что угодно.
— Ладно, — выдохнул Когон и вытянул шею, открываясь свежему пустынному ветру. Простенький кулон на шее — две скрещенные ветки на неровной деревяшке — затрепетал. — Мы попробуем следовать приказу, но… сначала нам нужно в Долину Нищих.
— Постараемся отвести глаза слежки, — согласился Ильсо. — Там нас ждет Вайсшехх, и он сможет помочь снаряжением и советом. Да и… неплохо было бы раздобыть верблюдов.
Эльф посмотрел хитро и, глядя, как хмурится Когон, растянул губы в улыбке:
— Да брось, нам же нужно как-то передвигаться по пустыне. Там солнце, помнишь? И лучше идти не только на своих двоих.
— И знать, где напиться, — буркнул Когон, уже не надеясь переспорить эльфа. Выбора все равно не оставалось, а отрицать разумность его предложения было глупо.
— Добудем карту, — кивнул эльф. — Заодно узнаем у Вайсшехха про последние передвижения сатиров. Ну и что слышно об их договоре с Императором — тоже.
— Решай свои разведывательные дела и сообщай, когда доставать топор. Я хоть сейчас готов свернуть голову и Ригарду, и Гнехту.
— Я заметил, — усмехнулся Ильсо и обернулся через плечо. — Но повремени.
За спиной послышались неровные шаги и скрип песка, а потом маленькая худая фигурка прошмыгнула внутрь палатки. Поднявшийся к ночи ветер принялся заметать миниатюрные следы.
— Ваша палатка сгорела, ваше высочество, — проворчал Когон. — Изволите убраться наружу?
Ильсо прыснул:
— Покои займет его величество Орк Всея Лаории.
— Грязным нельзя! — послышался заливистый смех. — А на воду очередь! И на здорового орка не хватит!
— О, да зачем же смывать этот прекрасный аромат? Ты же как всегда не захватил душистое мыло? — Эльф пихнул его в бок и подмигнул. Девчонка залилась пуще прежнего.
Огонь несправедливости вспыхнул в груди Когона, что кулаки сами сжались и на языке возникла ответная колкость. Но глядя, как Ильсо увлекся шутками про размеры и запах орков, плюнул и, махнув рукой на внезапный тандем эльфа с девчонкой, опустил голову и побрел к зарослям. Мыться перехотелось. Ну-ну, пускай веселятся! Кто еще смеяться будет, когда их снова окружат?
Но мысли тут же рассеялись, когда ему навстречу выбежал гном и, по-дружески протягивая черпак, заголосил:
— Ай! Холодно! Чего встал, зеленый? Иди, пока свободно! — и, перебирая маленькими ножками, скрылся из виду.
На миг Когон растерялся, провожая удаляющуюся гномью фигурку, почесал голову, глянул в сторону чана… А потом сам не сдержал хохота от вечернего зрелища: гном был совершенно голый.
***
Когон подпрыгнул, как ошпаренный: солнце настойчиво пробивалось сквозь полотна шатра, внутри стоял нагретый влажный воздух, снаружи доносился непринужденный смех. Он что, все проспал? Почему его не разбудили? Они должны были выйти с рассветом, пока не раскалилось солнце.
— Ну, я этих контрабандистов и гонял, — смеясь, говорил Оргвин. — Пароль подслушали, пришли, мол, за товаром, а видок у них… ну, сами понимаете! Сразу видно — мародеры! Я пустил: посмотрю, думаю, что делать будут. Но фантазии у таких совсем нет: сразу за оружие. Думают, беззащитного глупого гнома влегкую вокруг пальца обведут. Ну-ну, как же! Сначала я подручными средствами справлялся, а потом для таких случаев молот у местного кузнеца заказал, в память о временах под горой…
— И часто приходилось применять? — поинтересовался Ильсо.
— Редко, — вздохнул гном. — Молва, видимо, пошла. Вот и захаживать всякий сброд совсем перестал.
Эльф еще о чем-то спросил, но Когон нахмурился: почему его не разбудили? Почему не ушли? И почему вообще он так долго спал?
От духоты голова раскалывалась, по телу выступил пот, во рту пересохло. Но показываться наружу он не стал: вряд ли там будет лучше. Момент упущен, надо было уходить на рассвете. Наверняка опять Ильсо все придумал и никого не оповестил о планах.
Звучно выдохнув, Когон рухнул обратно на землю: раз его никто не торопит, значит, можно перевести дух от пути. В конце концов, с тех пор, как его освободил Ильсо, он ни дня не был в покое. А старые раны периодически ныли. Как сейчас. На спине.
Вспомнив звонкие хлысты надсмотрщиков, Когон поморщился: не самые приятные моменты. Даже несмотря на то, что кожа орков куда толще человеческой, удары принимать унизительно. А потом как-то жить и с воспоминанием о позоре, и с ломотой во всем теле. Даже сейчас, от высокой влажности леса и жара близкой пустыни, шрамы намокли, и ему снова не помешала бы обработка чудодейственными гномьими мазями.
Особенно перед заданием Императора.
От воспоминаний со вчерашнего дня вырвался неконтролируемый рык, что хотелось закрыться от всего мира: он не раб Ригарда, не раб змеелюдов, он свободный орк, так почему решения не его правителей по-прежнему влияют на его свободу? А кулон племени на шее как будто и вовсе утратил свое значение.
Снаружи снова послышался смех: на этот раз говорила девчонка, а Ильсо с Оргвином беззаботно смеялись. Ну-ну, смейтесь-смейтесь до поры до времени, пока она исподтишка не ударит! Что она сделала на берегу Вьюнки, Когон по-прежнему не мог вспомнить. Но то, что из-за нее он видел лица умерших орков, он не сомневался. Нагнала морок, что-то наколдовала, высушила реку — и это она еще свою силу не познала! Отправить бы ее в Академию, на исследования, от греха подальше — невесть что она сможет вытворить, пока они будут идти по пустыне.
Когон хмыкнул, но тут же одернул себя: он впервые подумал о ней не как об обузе, а как о реальной опасности. Что, если она и впрямь засланный шпион Императора? Вспомнились и сомнения Ильсо, и легкая улыбка Ригарда, когда он осведомился вчера о решении Этель. Почему не забрал с собой, раз он такой освободитель — защитник прав людей?
Ответов не было, и от злости Когон ударил кулаком по земле: мало того, что голова и так раскалывалась от жары, так еще и приходилось думать о посторонних вещах, совсем не связанных с боем. А ему только дай волю: известно же, что из-за крепкого телосложения и грубой кожи орки — самые искусные воины. Когон соответствовал: в худшие времена, когда Чуткий лес подвергался атакам Торфяных Огнерогов, он возглавлял ополчение ящеролюдов, орков и эльфов — всех жителей Чуткого леса. А когда набеги удалось подавить, руководил охотниками.
Вот и сейчас, слушая увлеченный рассказ Ильсо о тех временах, предался воспоминаниям. Хорошее тогда было время! Пусть непростое, но… теплое какое-то, доброе. Все было понятно, каждый день определен, и воины бились за свободу племен, за честь вождей и жизни близких. А теперь?
Когон вздохнул, ощутив укол под грудью: не осталось у него теперь ничего, только Ильсо. Да и то с ним он познакомился гораздо позднее — в армии Ригарда. А раньше… кем был эльф? Пусть и рассказывал, что связывало их племена, но в те времена они не знали друг о друге.
Решив, что обязательно спросит об этом на досуге (а может быть, и вовсе — сейчас, пока выдалось свободное утро), Когон сел. Раны защипало, он поморщился и, оперевшись на руки, хотел податься к выходу, как что-то маленькое, острое и металлическое попало ему под пальцы.
Миниатюрный гребень казался детской игрушкой в его большой зеленой ладони. Изящный, как самый искусный эльфийский клинок, притягательный, как новенький блестящий нагрудник, красивый, как глаза любимой женщины…
Зурха вплетала в волосы ленты, другие завидовали густоте ее кос, но она только улыбалась: это все дары природы и благосклонность великого Бронга. Недаром она часы напролет проводила у его алтаря.
Поймав слабость в теле, Когон зажал в кулаке украшение и, гоня образы прошлого, вылез наружу.
— А вы встречали друидов? — продолжал свои рассказы о приключениях Ильсо. — Это же служители всех религий, вы знали? Я думал, это байки, пока сам не увидел…
— Наверняка они служат в Храме Единого Бога, — задумчиво проговорил Оргвин. — Он и есть символ равенства божеств.
— Веру в Единого Бога исказили змеелюды, — поморщился Ильсо. — Поставили во главу свою расу, но это не так: они пришли к власти только два века назад, раньше все было иначе. Говорят, что в Фолэнвере сохранилась первозданная вера. И храм там тоже есть, гораздо больше и богаче. Вот только служений там почти не проводится: люди — народ верующий, храм посещают, чтобы помолиться за будущее и покаяться в прошлом. А запрет на службы при относительной свободе в других сферах — верх жестокости со стороны змеелюдов. Как насмешка.
— Я ни разу не была в храме, — призналась Этель. — Как и в Фолэнвере. Я родилась сразу в Эшгете, и меня с самого раннего детства проверяли на склонности к магии. Но в храм меня хозяин не отпускал.
Она сидела, съежившись и подтянув к себе колени. И была почему-то в одной нижней сорочке, но в разноцветном тюрбане на голове. Оргвин сбросил расшитую узорами жилетку и верхнюю тунику и остался в тоненькой льняной тоге. Ильсо снял стеганые доспехи, что Когон сначала не поверил, что видит друга: свободная светлая рубаха с расшитым эльфийскими знаками воротником подчеркивала его смуглую кожу. Обувь скинули все трое, и мужчины, в отличие от немного смущенной от этого факта Этель, вытянули ноги и, казалось, просто грелись на солнышке.
— Это что за сходка старых друзей? — прогромыхал Когон, осматриваясь по сторонам и не решаясь присоединиться к кругу. Судя по расположению солнца, время подходило к полудню. Он что, в самом деле так долго спал?
— Меньше спи, Когон, — усмехнулся Ильсо и указал на место рядом с собой. Когон покосился на брошенные чуть в стороне вещи — хотел найти тунику. Светить блестящим от пота торсом перед девчонкой совсем не хотелось. Но Ильсо, проследив за его взглядом, его разубедил: — Не-не, даже не пытайся, Когон. Пока не высохнет одежда, никуда не пойдем.
— В смысле? — опешил Когон, но, различив вздох Оргвина, отошел чуть ближе к лесу и увидел натянутую между деревьями веревку: на ней были развешены и гномьи панталоны, и эльфийские перчатки, и даже девчачье платье. Впрочем, его рубаха с туникой висели рядом. — Как вымокла одежда под пустынным солнцем?!
— Солдаты Императора, уходя, опрокинули чан, — пожал плечами Ильсо и беззаботно зевнул. — Теперь у нас мокрая одежда, а у них на восемь фляжек с водой меньше: пришлось взять долг грабежом обоза. Оргвин помог! Можешь дальше спать, милый Когон.
Когон только почесал затылок, для чего-то заглянул в заросли, но кроме стоптанной тропинки ничего не обнаружил. Затем вернулся к своим.
— Почему не разбудили?
— А смысл? Ты уснул уже почти с рассветом, солдаты сновали туда-сюда чуть ли не до полудня. Вот только ушли. Ну, кроме разведчиков, конечно же. Где-то они тут рядом, но… не будем им мешать.
Ильсо подмигнул и улыбнулся, подставляя лицо солнцу, и задрыгал стопами. Оргвин пододвинулся:
— Садись, выдохни. Мы заслужили отдых. — А, прищурившись и заметив налившиеся шрамы на теле орка, спросил: — Не гноятся? Тут жарко и влажно, можем обработать.
— Позже, — отмахнулся Когон и, приняв приглашение, сел. — О чем толкуете?
— Обо всем подряд и ни о чем в сущности, — уклончиво ответил Ильсо. Этель крепче обняла колени, но глядела своими огромными глазами только на него.
Не решив, куда деться от ее внимания, Когон почесал спину, закатал штанины, потянулся к мешку с припасами, но, решив, что пока не голоден, сложил посуду, уронил котелок… И когда он, покатившись по земле, остановился у ног Этель, принял наконец этот взгляд и звучно выдохнул. Девчонка улыбнулась:
— Мне приснилась твоя жена. Зурха. Ее отражение в реке, если точнее. Не знаю, что это значит, может быть, это то злое колдовство мне возвращается, или мои страхи, но… красивая она у тебя… была.
Когон звучно сглотнул, а эльф с гномом одновременно повернули головы в его сторону. По спине побежали холодные мурашки: слышать это из уст девчонки было как минимум странно. И, не найдя, что ответить, он будто спохватился и протянул ей гребень:
— Вот. Это твое. Оставила в палатке.
Только на мгновение их взгляды встретились и задержались друг на друге чуть больше, чем еще на одно, но это неловкое молчание нарушил Ильсо:
— О! Дай-ка глянуть! — И перехватил украшение. На солнце, среди тоненьких, ювелирно обработанных зубьев, сверкнул рубин. Эльф покрутил гребень с разных сторон, нахмурился, а потом протянул: — Занятная вещица…
— Это подарок Лайонеля, — буркнула Этель, опустила глаза и густо покраснела. — Ты, наверное, узнал его работу. Он искусный ювелир в Оллурвиле.
Ильсо оторвал взгляд от гребня и сощурился, будто пытаясь уличить девчонку во лжи. Но даже вояке Когону было очевидно, что Этель свято верила в то, что говорила. И Ильсо с явной неохотой, но словно поддаваясь любопытству, осторожно сказал:
