— Ты меня не заденешь, Когон, я на службе и не превышу полномочий, но твой арест — лишь дело времени, помяни мои слова.
— Лучше умру, чем прогнусь под человека, который губит свой же народ!
Теперь Когон сделал рывок и сам надавил на руку Гнехта. Тот отпрянул, схватился за меч и выкрикнул:
— Ты первый набросился на Гарза! Он из наших, свой, и ты прекрасно его понимал! Он знал Зурху!
— Не смей произносить ее имя, предатель! Ее убил человек! Наше племя погубил человек! И ты служишь ему!
— Я живой! В отличие от многих других бунтарей, как ты. Но ты просто невероятный везунчик.
— Мне повезло только в одном, — с выдохом произнес Когон и расправил плечи. Духота и тяжелый воздух облепили его кожу: солнце за окном крепло. — Что я сменил предателей на настоящих друзей.
Когон посмотрел с вызовом и дотронулся шеи, но вспомнил, что отдал свой священный шнурок с символом племени Лайонелю. Ну и плевать, и к лучшему — прошлое позади, он свободный орк, и он приложит все силы, чтобы выжить на пути и после Хрустальной Цитадели.
— Можешь говорить что угодно, — ответил Гнехт спокойно и спрятал меч в ножны, — но ты не изменишь мое мнение и мой выбор. Каждый выживает как может.
— Тут не спорю, — кивнул Когон. — Надеюсь, доживешь и до Последнего Оазиса. Чтобы мы смогли нормально попрощаться.
— Перед твоей казнью.
Гнехт обнажил клыки, Когон выдавил улыбку и, сделав наигранный реверанс, вышел наружу. В лицо ударило яркое солнце, имперские солдаты напряглись, но при виде командира, показавшегося следом, построились в ряд. Когон хмыкнул и поспешил убраться отсюда: неважно, куда, лишь бы уже не видеть это злосчастное место.
Он направился вдоль лавок. Злость еще играла внутри, вена над бровью вздулась, и он буквально физически ощущал, как горло обжигает ярость. Время рассудит, кто из них прав: то, во что верил Гнехт, не могло быть истинным. Потому что именно здесь, в пустыне, он вдруг понял, что настоящая жизнь наступила только сейчас.
Прямо возле таверны, под открытым небом, расположился рынок, и Когон был рад затеряться между рядами. Пусть его никто из своих не увидит, а он узнает совсем другую жизнь. Ну, и обменять или прикупить что-то из провизии было бы неплохо.
Первыми он увидел “музыкантов” — мальчишек из лагеря Дэвина, зазывающих посмотреть ковры у торговцев-змеелюдов, и девчонок — воспитанниц Арви, выкладывающих фрукты на прилавки ящеров и таскающих мешки с зерном. Работа явно была не по их силам, но никто не жаловался: нужно было как-то выживать и кормить младших.
Глядя изнутри на пестрящий яркими цветами рынок, Когон не мог сопоставить картинки умирания на окраине с бурлящей жизнью здесь. Все расы, казалось, жили в дружбе, вели торговлю и связаны были общей целью выжить. Наверное таким же видела Эшгет Этель — живым, процветающим, ярким. Но вместе с тем захватчику Ригарду потребовался один день, чтобы превратить столицу в руины. Неужели змеелюды не ждали осады? Неужели змеелюдский император Жизог не знал о предателях?
Когон вспомнил Вайсшехха и хмыкнул: ну да, он убил господина собственноручно, так о каком доверии может идти речь? Притом, что он входил в ближайший круг Императора. Служа Жизогу, Вайсшехх исполнял волю Ригарда. И Ильсо, получается, тоже.
Внезапная мысль об эльфе заставила его остановиться. Впереди появилась маленькая девочка с двумя косичками и подносом специй. Теребила его за потертый наруч и шептала: “Дядя, купи…”
Редкие покупатели, пришедшие с первыми лучами солнца, лениво потекли вокруг него, девочка переключилась на них, Когона окликнули торговцы: слишком много внимания, нехорошо. Он ускорил шаг, чтобы быстрее пройти рынок, а сам соображал: если Ильсо вчера вечером оставался в таверне, то не там ли он остался?
Непроизвольный рык вырвался из его груди: почему не проверил? Только что был там! А потом, убедив себя, что при Гнехте лучше было не привлекать лишнего внимания, быстро пересек торговцев и свернул в тень ветвистых пальм.
Когон выдохнул, сел на песок и осмотрелся. Место походило на узенькую улочку, но вместо домов тут стояли простенькие палатки. Рядом располагалось озерцо, чуть поодаль — маленький фонтанчик с тонкой струйкой. В тени напротив него, ссутулившись, сидели… эльфы.
Они тоже заметили его и теперь бросали враждебные взгляды: законы равенства пустыни, о которых вчера говорил Дэвин, на них, похоже, не распространялись. Когон уже вознамерился подняться и уйти, как услышал беззаботный смех с озера: там плескались девушки-эльфийки. А мужчины грозно их охраняли. Что ж, их община — их права. Кто же знал, что это время для купания?
Уронив взгляд под ноги и стараясь не смотреть вообще ни на что, Когон развернулся: пожалуй, путь по торговым рядам был куда безопаснее, чем мимо суровых эльфов. Но сделать выбор он не успел: со спины его кто-то окликнул.
Проклиная себя за недальновидность, он осторожно развернулся, готовый к враждебному приветствию, но вместо этого кто-то сбоку дернул его за перчатку и прошептал:
— Когон… т-с-с… я здесь!
— Ильсо? — не сдержал восклика Когон. Высунувшись из крайней палатки, больше похожей на небольшой шатер, на него глядели сонные глаза эльфа. Ильсо цыкнул на него, чтоб молчал, и поманил зайти внутрь. А когда он замешкался, пытаясь сопоставить две картинки друга — вчера и сегодня, — прикрикнул:
— Давай бегом, Когон! Пока эти эльфы считают меня за своего!
— Пока считают?! Ты за их женщинами подсматриваешь?! — налетел Когон с порога, но тот оправдался:
— С чего ты взял? Э-эй! — но под хмурым взглядом Когона сдался: — Ну хорошо, совсем чуть-чуть! — Он вздохнул, Когон красноречиво промолчал, и Ильсо всплеснул руками: — Да тут и не видно ничего!
— Ты почему здесь? — спросил Когон, стараясь не повышать голос: их могли услышать, а привлекать внимание чужих эльфов вовсе не хотелось.
— А я откуда знаю? — огрызнулся эльф. — Меня из таверны сюда притащили. К “своим”, видишь?
Когон вздрогнул: он уже третий раз, находясь здесь, слышал про “своих” от разных собеседников, и каждый говорил об этом в разных ключах. Пустыня умело путала и карты, и понятия.
— К нам почему не вернулся? — спросил.
— Да я только в себя пришел! Голова раскалывается! Что мы вчера пили, помнишь?
Когон усмехнулся:
— Я помню! И потому не страдаю. А ты бы сначала пить научился, худосочный эльф.
Ильсо только отмахнулся, растягиваясь на ярком ковре с длинным ворсом, и мечтательно произнес:
— Сегодня свобода! Вот отойду, познакомлюсь с той эльфийкой из таверны, помнишь? Эх, красивая! Это не она там случайно? Волосы выжимает?
— Лучше не суйся, Ильсо, там у них стража похлеще, чем у Императора. — Когон покачал головой. — А вечером выйти надо. Успеешь оклематься?
— Обижаешь! — зевнул эльф и хитро посмотрел на Когона снизу: — Ты какой-то напряженный, орк, что стряслось? Опять девчонка что-то натворила?
— А не ты ли? М-м? — Когон скрестил руки на груди и посмотрел внимательно на друга. Странной была такая его беспечность, даже несмотря на все таланты Ильсо выходить сухим из воды. И сейчас он только закатил глаза, как подросток, пытаясь отвязаться от нравоучений “матери”:
— Слушай, Когон, ну выпил, с кем не бывает, а? Что привязался?
— Вот именно, Ильсо, что с тобой. С тобой такого не бывает.
— Да брось, — отмахнулся эльф. — Иди лучше подыши свежим воздухом да провизии набери на рынке. Ты уже успел познакомиться с этими чудесными краснощекими девицами, м-м?
Ильсо ухмыльнулся, но теперь настал черед Когона закатывать глаза, и он без лишних прощаний вышел. Да, он последовал совету друга — нужно было и впрямь посмотреть на краснощеких девиц на рынке. И убедиться в том, что эльф искусно его обманывает.
Главным аргументов в подозрениях Когона стала его осведомленность делами оазиса, в котором он пробыл половину суток, из которых в здравом уме и бодрствовании он находился от силы час. Что он мог знать про рынок и, тем более, про торговцев — загадка.
Кроме того, эльф словно избегал его: что сейчас, предпочтя их лагерю шатер эльфов, что в Долине Нищих, оставив их в бою с Ангелочком без спасительных стрел. Все это могло оказаться лишь домыслами и случайностями, но, учитывая, что раньше за безупречным разведчиком Императора такого не наблюдалось, Когон призадумался: а не хранит ли эльф верность людскому господину? Что знает о планах Человека? Какую участь готов разделить с друзьями по его слову? Или он, напротив, ждет титул?
От одной только мысли в эту сторону в груди копилась ярость, перед глазами всплывало надменное лицо Гнехта — его единственного друга из Чуткого леса, выбравшего Ригарда. Ильсо он доверял так же — беспрекословно, и на то были все причины: эльф ни раз вытаскивал его из передряг, освобождал из плена, уводил остатки его, орочьего, племени от лап врага. Но что изменилось?
Они вышли из Иррахона, как и планировали — на закате. Без лишних слов, прощаний и сожалений. Пожелали только удачи в непростом деле Дэвину и Арви и пообещали обязательно навестить их на обратном пути. Когон плохо верил, что обратный путь случится, но Оргвин настоял: обещание нужно держать во что бы то ни стало, и мужчины обменялись рукопожатиями.
Днем Этель резвилась с ребятишками. Плела косички девчонкам, мальчишкам рассказывала небылицы и помогала Арви с готовкой. Ее волосы больше не вспыхивали, а Когон все чаще одергивал себя на том, что беззаботно глазеет. Оргвин поглядывал с интересом, но ничего не говорил, улыбаясь в густую бороду.
Ильсо присоединился к ним на окраине Иррахона, и, перекинувшись сухими приветствиями, путники вышли на тропу до Хрустальной Цитадели.
Дорожка отыскалась благодаря карте Лайонеля, и несмотря на то, что Когон заявил, что теперь не доверяет эльфам, остальные проголосовали за этот путь. Что объяснялось вполне логично: другого просто не было.
Шли сами, без верблюдов, чтобы избежать лишних жертв среди животных. Так посоветовали Дэвин с Арви, да и сам Когон прекрасно помнил, что стало с Хвостиком и Изюмом. Ко всему прочему, ступни сквозь подошву прекрасно ощущали движение песка, и в случае опасности можно было сориентироваться быстрее.
Ночью идти стало проще, но из-за ветра песчаные вихри все время летели в лицо, и приходилось закрываться по самые глаза. Факелы взяли, но пока горели огни Иррахона, не использовали. Да и света звездного полотна с месяцем поначалу вполне хватало, но чем дальше отходили, тем становилось темнее. И холоднее.
— Этель! — послышался шепчущий голос гнома, в тишине разлетевшийся громом. Обернулись все трое: гном шел замыкающим. И не растерялся: — Чего уставились? Не для ваших ушей дело, или тоже в шелковую накидку облачиться хотите? Прикупил у местных торговцев. С вышивкой!
Ильсо бросил короткий смешок и развернулся, беря направление по карте, Когон, шедший вторым, вставил комментарий:
— Ну, настоящий торговец! Кому твой шелк в такой холод нужен?
— Ой, иди уже, зеленокожий, а? Не мешай мне важные дела вести, — отмахнулся Оргвин, но Когон только буркнул:
— Нашел время, нам идти надо, пока солнца нет!
— Это тебе надо, толстокожий идиот! Ты смотри, девчонка вся дрожит!
Невольно Когон вспомнил их случайные объятия прошлой ночью и поспешил отвести взгляд: не хватало еще, чтобы слухи поползли, будто он пялится! И потому только отвернулся, махнул рукой и догнал Ильсо. За спиной послышалось:
— На, примерь! А то замерзла. Знаешь, что шелк тепло сохраняет? Ему и ночи не страшны…
Его голос звучал так напевно, что даже Когону захотелось зевать. Днем поспать не удалось, а идти толком и неизвестно сколько — может быть, день, а может быть, целую децену: кто скажет, что это за карта и верно ли ведет? Вдруг им поплутать придется? Или встретят на пути какого-нибудь собрата Ангелочка, от которого еще уйти надо, а потом дух переводить сутки. Ко всему прочему, у них элементарно могла закончиться вода — несмотря на то, что на этот раз они запаслись основательно.
Поймав себя на мысли, что накручивает самые негативные исходы, Когон только отмахнулся. Перехватил факел и след в след шел за Ильсо. Тот молчал и даже не вставлял свои едкие шуточки, а Оргвин с Этель отставали: обновка требовала примерки и особенного внимания.
Тем не менее, медленно, но верно они отдалялись от Иррахона. Ночь становилась глубокой, месяц загадочно плыл по небесному своду, изо рта стал выходить пар: все невернувшиеся тут случайно не замерзли?
Заговорил Ильсо:
— Что потом, Когон? Ты думал?
Он не обернулся, продолжая идти и поглядывать на карту. Впереди, на освещенном месяцем горизонте, маячили угловатые каньоны. Или это и вовсе были уже далекие Тусклые горы — родина гнома? Когон вдруг понял, что совершенно не имеет представления, где находится.
— Не раз, — отозвался он, и ход продолжился. Позади послышались догоняющие шаги, и вскоре за спиной он почувствовал сбившееся горячее дыхание и тепло от третьего факела.
— Теперь понимаю, почему тут раньше жили только змеи, — с выдохом проворчал Оргвин. — К таким перепадам температур только они и приспособлены. Не удивлюсь, если днем тут совсем пекло будет.
Гном хохотнул, но, судя по всему, его занимали совсем невеселые мысли. Как и Ильсо, как и Когона. Чувствовали близкий исход? Осточертело видеть пустыню? Он бы точно не отказался оказаться сейчас в Чутком лесу.
— По крайней мере, — продолжал гном, — когда я тут по молодости плутал, так и было.
— Чего?! — Когон с Ильсо обернулись одновременно и ткнули в лицо гнома факелами. Этель посторонилась, но и на ее лице появилось удивление.
— Чего-чего? — проворчал Оргвин и с довольным видом расправил бороду. — Двести лет назад, говорю, это было! Аккурат после войны рубиновых чаш! Как я на поверхности оказался-то? Я же странствиями грезил, приключениями! А меня женить выгодно хотели. Я по наивности считал, что одно другому не мешает: вот как раз, думаю, после свадьбы и отправимся в путешествие, так сказать…
Он задумался, опустил взгляд и почесал голову. А потом, словно спохватившись, продолжил:
— Не сошлись характерами! — весело заявил он и развел руками. — И не женились. А с моим братом сошлись и… женились. М-да… — теперь он сказал грустно. Но, подумав, вздохнул и закончил: — А я пошел мечту сбывать, так сказать. Наружу-то выбрался, а мир так и не увидел: засел в своей лавке у окраин Эшгета, и дело с концом. Так что спасибо, друзья, вам, выходит.
Он даже пихнул Когона в бок и похлопал Ильсо по плечу, но никто не шевельнулся. Даже Этель смотрела с интересом, кутаясь в шелковый платок. И пока Когон складывал в уме пазлы, спросила:
— Значит, ты шел через Молчаливую пустыню в Эшгет, так? И видел Хрустальную Цитадель? И даже… не умер?
— Почти, — хохотнул гном и полез в сумку. Облаченные в беспокойное пламя факелов, тени всех четверых подрагивали. Тоскливый ветер разносил песок. — Вот, возьми. Будет тебе подарок.
Он что-то достал из сумки, вложил в ладони Этель и посмотрел на нее так тепло — по-отечески, что Когон вздрогнул: наверное, он никогда не ощущал на себе такого взгляда. Но замерли все, буквально ожидая, когда девчонка представит их взору очередной гномий подарок.
На вид это был лишь маленький мешочек размером с половину девчоночьей ладони, но она поспешила его открыть и достала… какой-то засушенный стебель. Все три взгляда повернулись на гнома в ожидании объяснений: это был совсем не шелковый жилет и даже не носовой платок с вышивкой, но так же на равных гордо назывался подарком.
— Лучше умру, чем прогнусь под человека, который губит свой же народ!
Теперь Когон сделал рывок и сам надавил на руку Гнехта. Тот отпрянул, схватился за меч и выкрикнул:
— Ты первый набросился на Гарза! Он из наших, свой, и ты прекрасно его понимал! Он знал Зурху!
— Не смей произносить ее имя, предатель! Ее убил человек! Наше племя погубил человек! И ты служишь ему!
— Я живой! В отличие от многих других бунтарей, как ты. Но ты просто невероятный везунчик.
— Мне повезло только в одном, — с выдохом произнес Когон и расправил плечи. Духота и тяжелый воздух облепили его кожу: солнце за окном крепло. — Что я сменил предателей на настоящих друзей.
Когон посмотрел с вызовом и дотронулся шеи, но вспомнил, что отдал свой священный шнурок с символом племени Лайонелю. Ну и плевать, и к лучшему — прошлое позади, он свободный орк, и он приложит все силы, чтобы выжить на пути и после Хрустальной Цитадели.
— Можешь говорить что угодно, — ответил Гнехт спокойно и спрятал меч в ножны, — но ты не изменишь мое мнение и мой выбор. Каждый выживает как может.
— Тут не спорю, — кивнул Когон. — Надеюсь, доживешь и до Последнего Оазиса. Чтобы мы смогли нормально попрощаться.
— Перед твоей казнью.
Гнехт обнажил клыки, Когон выдавил улыбку и, сделав наигранный реверанс, вышел наружу. В лицо ударило яркое солнце, имперские солдаты напряглись, но при виде командира, показавшегося следом, построились в ряд. Когон хмыкнул и поспешил убраться отсюда: неважно, куда, лишь бы уже не видеть это злосчастное место.
Он направился вдоль лавок. Злость еще играла внутри, вена над бровью вздулась, и он буквально физически ощущал, как горло обжигает ярость. Время рассудит, кто из них прав: то, во что верил Гнехт, не могло быть истинным. Потому что именно здесь, в пустыне, он вдруг понял, что настоящая жизнь наступила только сейчас.
Прямо возле таверны, под открытым небом, расположился рынок, и Когон был рад затеряться между рядами. Пусть его никто из своих не увидит, а он узнает совсем другую жизнь. Ну, и обменять или прикупить что-то из провизии было бы неплохо.
Первыми он увидел “музыкантов” — мальчишек из лагеря Дэвина, зазывающих посмотреть ковры у торговцев-змеелюдов, и девчонок — воспитанниц Арви, выкладывающих фрукты на прилавки ящеров и таскающих мешки с зерном. Работа явно была не по их силам, но никто не жаловался: нужно было как-то выживать и кормить младших.
Глядя изнутри на пестрящий яркими цветами рынок, Когон не мог сопоставить картинки умирания на окраине с бурлящей жизнью здесь. Все расы, казалось, жили в дружбе, вели торговлю и связаны были общей целью выжить. Наверное таким же видела Эшгет Этель — живым, процветающим, ярким. Но вместе с тем захватчику Ригарду потребовался один день, чтобы превратить столицу в руины. Неужели змеелюды не ждали осады? Неужели змеелюдский император Жизог не знал о предателях?
Когон вспомнил Вайсшехха и хмыкнул: ну да, он убил господина собственноручно, так о каком доверии может идти речь? Притом, что он входил в ближайший круг Императора. Служа Жизогу, Вайсшехх исполнял волю Ригарда. И Ильсо, получается, тоже.
Внезапная мысль об эльфе заставила его остановиться. Впереди появилась маленькая девочка с двумя косичками и подносом специй. Теребила его за потертый наруч и шептала: “Дядя, купи…”
Редкие покупатели, пришедшие с первыми лучами солнца, лениво потекли вокруг него, девочка переключилась на них, Когона окликнули торговцы: слишком много внимания, нехорошо. Он ускорил шаг, чтобы быстрее пройти рынок, а сам соображал: если Ильсо вчера вечером оставался в таверне, то не там ли он остался?
Непроизвольный рык вырвался из его груди: почему не проверил? Только что был там! А потом, убедив себя, что при Гнехте лучше было не привлекать лишнего внимания, быстро пересек торговцев и свернул в тень ветвистых пальм.
Когон выдохнул, сел на песок и осмотрелся. Место походило на узенькую улочку, но вместо домов тут стояли простенькие палатки. Рядом располагалось озерцо, чуть поодаль — маленький фонтанчик с тонкой струйкой. В тени напротив него, ссутулившись, сидели… эльфы.
Они тоже заметили его и теперь бросали враждебные взгляды: законы равенства пустыни, о которых вчера говорил Дэвин, на них, похоже, не распространялись. Когон уже вознамерился подняться и уйти, как услышал беззаботный смех с озера: там плескались девушки-эльфийки. А мужчины грозно их охраняли. Что ж, их община — их права. Кто же знал, что это время для купания?
Уронив взгляд под ноги и стараясь не смотреть вообще ни на что, Когон развернулся: пожалуй, путь по торговым рядам был куда безопаснее, чем мимо суровых эльфов. Но сделать выбор он не успел: со спины его кто-то окликнул.
Проклиная себя за недальновидность, он осторожно развернулся, готовый к враждебному приветствию, но вместо этого кто-то сбоку дернул его за перчатку и прошептал:
— Когон… т-с-с… я здесь!
— Ильсо? — не сдержал восклика Когон. Высунувшись из крайней палатки, больше похожей на небольшой шатер, на него глядели сонные глаза эльфа. Ильсо цыкнул на него, чтоб молчал, и поманил зайти внутрь. А когда он замешкался, пытаясь сопоставить две картинки друга — вчера и сегодня, — прикрикнул:
— Давай бегом, Когон! Пока эти эльфы считают меня за своего!
— Пока считают?! Ты за их женщинами подсматриваешь?! — налетел Когон с порога, но тот оправдался:
— С чего ты взял? Э-эй! — но под хмурым взглядом Когона сдался: — Ну хорошо, совсем чуть-чуть! — Он вздохнул, Когон красноречиво промолчал, и Ильсо всплеснул руками: — Да тут и не видно ничего!
— Ты почему здесь? — спросил Когон, стараясь не повышать голос: их могли услышать, а привлекать внимание чужих эльфов вовсе не хотелось.
— А я откуда знаю? — огрызнулся эльф. — Меня из таверны сюда притащили. К “своим”, видишь?
Когон вздрогнул: он уже третий раз, находясь здесь, слышал про “своих” от разных собеседников, и каждый говорил об этом в разных ключах. Пустыня умело путала и карты, и понятия.
— К нам почему не вернулся? — спросил.
— Да я только в себя пришел! Голова раскалывается! Что мы вчера пили, помнишь?
Когон усмехнулся:
— Я помню! И потому не страдаю. А ты бы сначала пить научился, худосочный эльф.
Ильсо только отмахнулся, растягиваясь на ярком ковре с длинным ворсом, и мечтательно произнес:
— Сегодня свобода! Вот отойду, познакомлюсь с той эльфийкой из таверны, помнишь? Эх, красивая! Это не она там случайно? Волосы выжимает?
— Лучше не суйся, Ильсо, там у них стража похлеще, чем у Императора. — Когон покачал головой. — А вечером выйти надо. Успеешь оклематься?
— Обижаешь! — зевнул эльф и хитро посмотрел на Когона снизу: — Ты какой-то напряженный, орк, что стряслось? Опять девчонка что-то натворила?
— А не ты ли? М-м? — Когон скрестил руки на груди и посмотрел внимательно на друга. Странной была такая его беспечность, даже несмотря на все таланты Ильсо выходить сухим из воды. И сейчас он только закатил глаза, как подросток, пытаясь отвязаться от нравоучений “матери”:
— Слушай, Когон, ну выпил, с кем не бывает, а? Что привязался?
— Вот именно, Ильсо, что с тобой. С тобой такого не бывает.
— Да брось, — отмахнулся эльф. — Иди лучше подыши свежим воздухом да провизии набери на рынке. Ты уже успел познакомиться с этими чудесными краснощекими девицами, м-м?
Ильсо ухмыльнулся, но теперь настал черед Когона закатывать глаза, и он без лишних прощаний вышел. Да, он последовал совету друга — нужно было и впрямь посмотреть на краснощеких девиц на рынке. И убедиться в том, что эльф искусно его обманывает.
***
Главным аргументов в подозрениях Когона стала его осведомленность делами оазиса, в котором он пробыл половину суток, из которых в здравом уме и бодрствовании он находился от силы час. Что он мог знать про рынок и, тем более, про торговцев — загадка.
Кроме того, эльф словно избегал его: что сейчас, предпочтя их лагерю шатер эльфов, что в Долине Нищих, оставив их в бою с Ангелочком без спасительных стрел. Все это могло оказаться лишь домыслами и случайностями, но, учитывая, что раньше за безупречным разведчиком Императора такого не наблюдалось, Когон призадумался: а не хранит ли эльф верность людскому господину? Что знает о планах Человека? Какую участь готов разделить с друзьями по его слову? Или он, напротив, ждет титул?
От одной только мысли в эту сторону в груди копилась ярость, перед глазами всплывало надменное лицо Гнехта — его единственного друга из Чуткого леса, выбравшего Ригарда. Ильсо он доверял так же — беспрекословно, и на то были все причины: эльф ни раз вытаскивал его из передряг, освобождал из плена, уводил остатки его, орочьего, племени от лап врага. Но что изменилось?
Они вышли из Иррахона, как и планировали — на закате. Без лишних слов, прощаний и сожалений. Пожелали только удачи в непростом деле Дэвину и Арви и пообещали обязательно навестить их на обратном пути. Когон плохо верил, что обратный путь случится, но Оргвин настоял: обещание нужно держать во что бы то ни стало, и мужчины обменялись рукопожатиями.
Днем Этель резвилась с ребятишками. Плела косички девчонкам, мальчишкам рассказывала небылицы и помогала Арви с готовкой. Ее волосы больше не вспыхивали, а Когон все чаще одергивал себя на том, что беззаботно глазеет. Оргвин поглядывал с интересом, но ничего не говорил, улыбаясь в густую бороду.
Ильсо присоединился к ним на окраине Иррахона, и, перекинувшись сухими приветствиями, путники вышли на тропу до Хрустальной Цитадели.
Дорожка отыскалась благодаря карте Лайонеля, и несмотря на то, что Когон заявил, что теперь не доверяет эльфам, остальные проголосовали за этот путь. Что объяснялось вполне логично: другого просто не было.
Шли сами, без верблюдов, чтобы избежать лишних жертв среди животных. Так посоветовали Дэвин с Арви, да и сам Когон прекрасно помнил, что стало с Хвостиком и Изюмом. Ко всему прочему, ступни сквозь подошву прекрасно ощущали движение песка, и в случае опасности можно было сориентироваться быстрее.
Ночью идти стало проще, но из-за ветра песчаные вихри все время летели в лицо, и приходилось закрываться по самые глаза. Факелы взяли, но пока горели огни Иррахона, не использовали. Да и света звездного полотна с месяцем поначалу вполне хватало, но чем дальше отходили, тем становилось темнее. И холоднее.
— Этель! — послышался шепчущий голос гнома, в тишине разлетевшийся громом. Обернулись все трое: гном шел замыкающим. И не растерялся: — Чего уставились? Не для ваших ушей дело, или тоже в шелковую накидку облачиться хотите? Прикупил у местных торговцев. С вышивкой!
Ильсо бросил короткий смешок и развернулся, беря направление по карте, Когон, шедший вторым, вставил комментарий:
— Ну, настоящий торговец! Кому твой шелк в такой холод нужен?
— Ой, иди уже, зеленокожий, а? Не мешай мне важные дела вести, — отмахнулся Оргвин, но Когон только буркнул:
— Нашел время, нам идти надо, пока солнца нет!
— Это тебе надо, толстокожий идиот! Ты смотри, девчонка вся дрожит!
Невольно Когон вспомнил их случайные объятия прошлой ночью и поспешил отвести взгляд: не хватало еще, чтобы слухи поползли, будто он пялится! И потому только отвернулся, махнул рукой и догнал Ильсо. За спиной послышалось:
— На, примерь! А то замерзла. Знаешь, что шелк тепло сохраняет? Ему и ночи не страшны…
Его голос звучал так напевно, что даже Когону захотелось зевать. Днем поспать не удалось, а идти толком и неизвестно сколько — может быть, день, а может быть, целую децену: кто скажет, что это за карта и верно ли ведет? Вдруг им поплутать придется? Или встретят на пути какого-нибудь собрата Ангелочка, от которого еще уйти надо, а потом дух переводить сутки. Ко всему прочему, у них элементарно могла закончиться вода — несмотря на то, что на этот раз они запаслись основательно.
Поймав себя на мысли, что накручивает самые негативные исходы, Когон только отмахнулся. Перехватил факел и след в след шел за Ильсо. Тот молчал и даже не вставлял свои едкие шуточки, а Оргвин с Этель отставали: обновка требовала примерки и особенного внимания.
Тем не менее, медленно, но верно они отдалялись от Иррахона. Ночь становилась глубокой, месяц загадочно плыл по небесному своду, изо рта стал выходить пар: все невернувшиеся тут случайно не замерзли?
Заговорил Ильсо:
— Что потом, Когон? Ты думал?
Он не обернулся, продолжая идти и поглядывать на карту. Впереди, на освещенном месяцем горизонте, маячили угловатые каньоны. Или это и вовсе были уже далекие Тусклые горы — родина гнома? Когон вдруг понял, что совершенно не имеет представления, где находится.
— Не раз, — отозвался он, и ход продолжился. Позади послышались догоняющие шаги, и вскоре за спиной он почувствовал сбившееся горячее дыхание и тепло от третьего факела.
— Теперь понимаю, почему тут раньше жили только змеи, — с выдохом проворчал Оргвин. — К таким перепадам температур только они и приспособлены. Не удивлюсь, если днем тут совсем пекло будет.
Гном хохотнул, но, судя по всему, его занимали совсем невеселые мысли. Как и Ильсо, как и Когона. Чувствовали близкий исход? Осточертело видеть пустыню? Он бы точно не отказался оказаться сейчас в Чутком лесу.
— По крайней мере, — продолжал гном, — когда я тут по молодости плутал, так и было.
— Чего?! — Когон с Ильсо обернулись одновременно и ткнули в лицо гнома факелами. Этель посторонилась, но и на ее лице появилось удивление.
— Чего-чего? — проворчал Оргвин и с довольным видом расправил бороду. — Двести лет назад, говорю, это было! Аккурат после войны рубиновых чаш! Как я на поверхности оказался-то? Я же странствиями грезил, приключениями! А меня женить выгодно хотели. Я по наивности считал, что одно другому не мешает: вот как раз, думаю, после свадьбы и отправимся в путешествие, так сказать…
Он задумался, опустил взгляд и почесал голову. А потом, словно спохватившись, продолжил:
— Не сошлись характерами! — весело заявил он и развел руками. — И не женились. А с моим братом сошлись и… женились. М-да… — теперь он сказал грустно. Но, подумав, вздохнул и закончил: — А я пошел мечту сбывать, так сказать. Наружу-то выбрался, а мир так и не увидел: засел в своей лавке у окраин Эшгета, и дело с концом. Так что спасибо, друзья, вам, выходит.
Он даже пихнул Когона в бок и похлопал Ильсо по плечу, но никто не шевельнулся. Даже Этель смотрела с интересом, кутаясь в шелковый платок. И пока Когон складывал в уме пазлы, спросила:
— Значит, ты шел через Молчаливую пустыню в Эшгет, так? И видел Хрустальную Цитадель? И даже… не умер?
— Почти, — хохотнул гном и полез в сумку. Облаченные в беспокойное пламя факелов, тени всех четверых подрагивали. Тоскливый ветер разносил песок. — Вот, возьми. Будет тебе подарок.
Он что-то достал из сумки, вложил в ладони Этель и посмотрел на нее так тепло — по-отечески, что Когон вздрогнул: наверное, он никогда не ощущал на себе такого взгляда. Но замерли все, буквально ожидая, когда девчонка представит их взору очередной гномий подарок.
На вид это был лишь маленький мешочек размером с половину девчоночьей ладони, но она поспешила его открыть и достала… какой-то засушенный стебель. Все три взгляда повернулись на гнома в ожидании объяснений: это был совсем не шелковый жилет и даже не носовой платок с вышивкой, но так же на равных гордо назывался подарком.
