Рассвирепел тут Радонан, что желанию его сильному не суждено сбыться. Вынул меч огненный и захотел разрубить деву лунную на части мелкие. Коль не ему она достанется, значит, и никому более. Как только занес он над ней оружие адское, вновь поднялся ураган сильный на поляне зеленой. Не успел опустить Радонан острие стальное, как на глазах его исчезла Олеля. Утих и ветер. Остался один демон темный на том холме, что золотом драгоценным сиял. Метался он из стороны в сторону, искал деву лунную, но ее уже и след простыл. Словно в небытие исчезла Олеля прекрасная. Будто сама богиня Луна скрыла от него дитя свое родное.
Не хотел покидать места заколдованного Радонан. Горели все еще глаза его похотью грешной. Искал он дитя лунное, только вот нигде не было Олели. Смеялись над демоном темным, сосны вековые. Хихикали за спиной широкой и кустарники густые. Злился сильно на них Радонан. Все казалось против него настроено. Будто природа прятала деву юную от него — демона сословия высшего. Сына повелителя адского.
А месяц тонкий в свои права вступал. Через тучи черные проглядывался. Незримым был для глаза людского, но вот для Радонана четко видимым. Вновь терзался в сомнениях: вернуться к царю–демону с руками пустыми не осмелился. И решил Радонан ждать полнолуния следующего. А когда появится дева лунная на поляне зеленой, где остался ее след золотой, тогда больше не станет он медлить. Расправиться с Олелей по–своему. Напополам разрубит ее тело прекрасное, а затем принесет лепестки драгоценные в храм демонов.
Долго пришлось маяться демону темному, пока свет лунный, вновь не засиял на поляне пустой. Тут всполошил, вдруг, ветер промозглый деревья вековые. И расправилась трава густая к земле прижатая от следов Радонана. Поднималась она к небу необъятному, словно ждала чудо прекрасного. Засуетился демон адский. Глазами искал, где же теперь цветок появится лунный. Приготовил оружие стальное. Напряг силу свою черную. Ждал.
Рядом с ним показался стебель толстый, а за ним и бутон плотный наливаться стал. Будто из небытия возникла Олеля — дева юная. Предстала она в полный рост перед Радонаном. Еще краше и свежее цветок лунный показался ему. Еще изящнее был стан девичий. Непременно захотел он овладеть ею. Ожидание долгое, еще больше разожгло в демоне похоть страстную. Возжелал он дышать ароматом волос белых, что пахли цветами луговыми. Хотел крепко сжимать шею тонкую в руках крепких. Чтоб задыхалась она от ласки грубой. Чтобы стонала громко под телом его твердым…
С ума сходил Радонан. Рассудка лишался, лишь при взгляде синих глаз девы той.
— Радонан?! — удивилась Олеля демону. Встревожилась. — Тебе жизнь моя нужна демон темный, а не пыльца лунная! В племени вашем, кровь лукавая течет.
— Права ты Олеля — дочь Луны! — отвечал ей Радонан. Оружие смертельное, на нее направляя. — Разрублю на части стан твой, а лепестки к ногам брошу повелителю своему!
Замахнулся. Острие стальное заблестело у самого сердца Олели.
— Когда проткнет меч острый сердце мое, тогда ты не познаешь тела, что так будоражит кровь демоническую!
Заставили слова те, остановиться Радонана. Опустил оружие и посмотрел пристально.
— А мне и не надобно! — Врал сам себе Радонан. — Храм демонов жертву ждет лунную, для меня это главное!
— Вновь лукавишь ты демон! Вижу, как смотришь на меня глазами азартными. Чувствую, что не безразлична я сердцу твоему каменному!
Заговаривала его Олеля, заставляла усомнится в желании: быть верным повелителю ада.
— Ты ошибаешься! — зарычал, словно зверь, разъяренный демон. А когда прикоснулась к щеке его дева юная на миг замер. Не поранила она прикосновением ласковым кожу грубую. Не причинила вреда ему ладонь девичья. С удивлением взглянул на нее Радонан:
— Что это? Отчего не обожгла?
— От того Радонан, что не совсем еще окаменело сердце твое демоническое. Чувства, что внутри тебя — светлые! Любовью называются!
— Нет! Нет! Нет! Нам не подвластны мирские страдания.
— Тогда, подымай меч острый Радонан. Я готова упасть замертво от оружия смертельного! — Глянул он на острие стальное, но не поднялась рука его более. — Черное и белое, помнишь?..
— Противостояние! — продолжил за нее Радонан. — Добро и зло не воссоединяются!
— А если мы все ошибаемся? — с надеждой, вдруг звучали слова девы юной. — Выбор твой, я принимаю!
Растерялся впервые Радонан. Стоял, словно в землю сырую вкопанный по колени самые. Глядел на Олелю непонимающе: сама дева на смерть проситься? Нет же, не подымается рука крепкая. Не осиливает оружие стальное в сердце девичье вонзиться. Наперекор самому себе шел Радонан. Наперекор царю–демону.
— Что же медлишь ты демон высший?
— Не могу! Я с ума схожу!
— Нет же Радонан, вовсе не помутнение с тобой делается! Чувства, что внутри тебя: чистые, а значит, не совсем еще грешен ты!
— Я сотворен из геены огненной. Рожден из пепла от костей человеческих. Мой отец и правитель сам царь адский. Так откуда же быть чистоте в душе моей?
— Нет у меня ответа для тебя Радонан!
Слова девы лунной все глубже и проникновеннее становилися. Западали они в самое сердце каменное, что даже почувствовал Радонан, как оно единожды стукнуло в груди плоти демонической. А Олеля все улыбалася, будто ждала ответа от демона высшего. Словно видела то, чего ему не ведомо было. Да только не торопился Радонан с ответом, сам не понимал, что с ним делается. Любовь что же? Али нет? Чтобы достигнуть ему цели своей безнадежной, нужно было убедить Олелю прекрасную в правоте чистой. И тогда сама дева лунная откроет ему объятия девичьи и не причинит более боли жгучей.
Вот и выход нашелся сам собой в голове Радонана. Сначала завладеет телом и душой цветка волшебного, а тогда и к царю–демону на поклон идти можно с головой гордо поднятой.
Завороженный красотой Олели прекрасной, Радонан и не заметил, как луна яркая на убыль пошла. А когда очнулся, поздно уже было. Растворялся на глазах образ девичий, а на рассвете сером смешался с туманом густым и исчез вовсе. Вновь предстояло демону темному маяться в ожидании томительном. Три раза послал проклятия Луне божественной, вскинув руки мужские к небу черному, где ни света, ни лучика не было. Лишь сумрак рассветный и тишина гробовая опускались на холм проклятый. И сам Радонан будто проклят был. Не ведал демон, что с ним сталося. Противоречия внутренние покоя ему не давали, а интерес к Олеле все больше и больше поглощал душу адскую.
Ну а к вечеру гости пожаловали. Обернулся Радонан на хруст веток, что на земле сырой мхом густым поросли, удивился. Псы адские — гончие, посланники дьявола вмиг окружили Радонана. Зубы острые скалили, слюни тягучие на траву росистую пускали. Глазами красными на демона высшего смотрели, но ни единого рыка не издавали. Понял Радонан, зачем они прибыли — за ответами. Давно не появлялся он перед повелителем своим, вот и послал тот псарню преданную, чтобы узнать правду о деве лунной да о сыне важном.
— Не так просто все, отец мой грешный! — крикнул Радонан на собак черных, что в рост с медведя лесного были. Знал он, что слышит демон–царь его. — Деве юной сама богиня Луна покровительствует. Защищает от ворогов и нечестия дитя родное. Дай же еще времени! Исполню приказ твой и слово мною данное!
Зарычали тут псы огромные. Будто сам повелитель адский через них разговаривал. Заскрипели деревья вековые от звука ужасного, к земле–матушке макушки свои склонили. Разбушевались и тучи темные в небе низком. Проснулся вдруг и ветер порывистый. Закрутил листву сухую с ветками опалыми в спираль живую, да пронесся вихрем по поляне, пыльцой лунной сиявшей, приминая траву зеленую. А вместе с ним исчезли и посланники адские. Все утихло. Значит, доверия отца своего не потерял еще Радонан и сильнее захотел наказ повелителя выполнить.
В третий раз уже предстала Олеля перед демоном высшим. И еще краше была, чем ранее. Кожа бархатная будто белее казалась, а глаза синее, добрее. Что–то во взгляде ее поменялося. С нежностью некой глядела она на Радонана. Глубоко проникал в него взгляд ее ласковый. А демон вновь не смог меч стальной вынуть из ножен своих, чтобы жизни лишить цветок лунный.
— Я соскучилась по тебе, Радонан! — молвила тихо Олеля и глазки ясные в смущении опустила.
— Долго и я ждал твоего появления!
— Что же это с нами делается, Радонан?
— Я не знаю, Олеля! Только рука не подымается крепкая, чтобы сердце твое из груди вырвать! — отвечал он искренне и сам себе удивлялся. — Но ведь невозможно белому и черному воссоединиться, превратится тогда в серое. Как и добру со злом не встретиться, ведь не изведано еще, что может случиться!
— Тут ты прав, демон темный! Только сердцу не прикажешь, выбирает оно само, разрешенья не спрашивает!
— Одна ночь у нас с тобою осталась, Олеля, — с горечью сказывал Радонан. — На рассвете я убью тебя! А ежели не получится, кровью черной моей зальется поляна волшебная. Не пощадит меня демон–царь, не сжалится…
Прикоснулась она нежно к щеке его и в глаза черные снова с ласкою глянула:
— Если погибнешь ты, Радонан, значит, и я умру! Без тебя не мил мне больше свет лунный, не нужна и жизнь такая, где не увижу очей твоих черных!
Накрыл демон ладонью своей руку девичью, к щеке колючей прижал и на миг замер. Наслаждался он близостью этой и услышал, как забилось вдруг трепетно сердце черное.
Отрицать любовь смысла не было более. Он испытывал чувства к Олеле — светлые, добрые. Не хотел причинять вреда пагубного, а хотел быть рядом с цветком лунным и не расставаться никогда с девою юною. Мысли его грешные сами собой растворилися. Похоть безудержная будто возвысилась, превратилась в желание нежное. Теперь же хотел демон темный ласковым быть защитником для девы той.
— Я обещаю тебе, Олеля хорошая, что не допущу на холм проклятый псов и демонов адских. Бороться за любовь чистую до конца дней своих буду. И пусть лишь смерть всесильная разлучит нас!
Пошатнулось проклятье, что давным–давно над холмом зеленым висело. Разошлись на миг тучи черные, открывая кусок неба чистого, звездного. Зашуршала трава высокая от ветерка ласкового, а кусты колючие чуть ослабели и ветки расправили.
Где–то в зарослях древних вдруг птица ночная запела. Трель ее звонкая до ушей Радонана и Олели доносилася. Улыбнулась дева лунная, за руку крепкую демона высшего подхватила и повела по поляне пустой.
— Я покажу тебе место дивное. Там живет река узкая да чистая. Водица в ней, что молоко парное. А бабочки волшебные над водицей той крыльями яркими машут–машут, остужают.
— К бою с братьями нечистыми мне готовиться надобно, Олеля хорошая. Скоро появятся злыдни адские! — тревожно сказывал ей Радонан, переживал за любовь свою искреннюю.
— А я не случайно веду за собою, Радонан! Как только ты погрузишься в воду целебную, вот тогда сила твоя удвоится. Бодростью тело мужское насытится, а душа грешная очистится! Возрастет и магия волшебная, окрепнет верою праведной.
— Вера моя пошатнулася, Олеля, а все из–за доброты и красоты твоей! Мила ты сердцу моему каменному, которое невзначай забилося в плоти демонической.
Шли они вместе, за руки взявшись. Путь их тернистый освещала луна полная, а звездочки ясные в помощь ей были. Казалось, будто радуются они тому, что добро и зло вот–вот воссоединятся полностью.
А ночь роковая в свои права вступила. Дивною была. Окутывала она маревом своим влюбленных, которые к реке волшебной спустилися.
Увидел Радонан чудо–бабочек золотых. Порхали они над гладью тихой, лишь слегка заставляя воды чистые колыхаться. Проносились тогда волны мелкие бязью редкой и переливались в свете лунном.
— Доброй ночи тебе, река целебная! — поздоровалась дева юная, руки тонкие в воду опустила, поплескалася. Разлетелись в стороны разные бабочки волшебные, а после окружили Олелю прекрасную, на волосы белоснежные усаживались, хоровод плясовой вокруг нее закружили. Приветствовала и ее река чистая, радовалась цветку лунному. А когда приблизился Радонан, забурлила водами темными. Разлетелись в испуге и бабочки, будто демона черного чувствуя. — Не сердись ты, подруга добрая, прими плоть и душу грешную. Одари же силой могущественной демона адского. Люб он мне, дорог! Впереди его бой ждет смертельный, и, если сляжет замертво на холме волшебном, значит, проклятье вековое вновь крепко сделается!
И утихла тогда река целебная. Волны быстрые угомонилися. Раскрыла она объятья свои чистые и ждала погружения демона. Замешкался тут Радонан. Опасался в воды входить. Думалось демону адскому, что сожжет до костей источник священный плоть его неживую. А Олеля, будто чувствуя тревогу его, платье легкое скинула, в смущении грудь пышную руками изящными прикрыла и по колено в водицу вошла. Нагою совсем была дева лунная, отчего воспылал Радонан желанием огромнейшим. Позади вдруг осталось опасение, мысли в голове демона были лишь о теле девичьем. Скинул он плащ кожаный, стянул и сорочку белую. Обнажил свое тело мужское Радонан и к Олели приблизился. Обхватил плечи хрупкие и сильнее прижался к стану тонкому. Вздрогнула тут дева лунная, ощутив объятия крепкие.
— Ты боишься меня, Олеля хорошая? — Голос его отчего–то хриплым сделался. Будто ком сладостный подкатил к горлу демона. Сглотнул его быстро Радонан. — Я не сделаю то, что запрещено тебе, дева лунная. Только скажи, и остановлюсь…
— Нет же, Радонан, милый мой демон! Не останавливайся. Я хочу познать объятья любовные. Горит тело мое страстью всепоглощающей, просится в неизведанное!
Развернул он Олелю прекрасную ликом к себе и прильнул к устам алым девичьим. Наслаждался он поцелуем волшебным, теребя губы сладкие. А цветок лунный будто таял от ласки демона. Руки нежные на плечи Радонана ложилися. Обвивали шею его могучую и к волосам иссиня–черным поднималися. Плоть мужская к плоти женской прижималась и останавливаться не собиралась. Застучали сердца в такте едином, словно кружась в танце томительном.
Ощущал демон темный, как вздымается грудь девичья трепетно от прикосновений и от любви его. Как сгорают они оба в желанье обоюдном. Как хорошо им вместе становится. Подчинившись страсти необузданной, вошел он в девицу лунную. Нежно и медленно раскачивал на себе стан девичий. Покрывал поцелуями страстными грудь Олели упругую. И слились их тела в единое целое, теряя остатки разума в наслаждении глубоком.
А река целебная водами чистыми укрывала влюбленных, словно одеялом теплым. Скрывала плоти разгоряченные от взгляда ненужного, что в кустах затаился и наблюдал за содеянным.
Разве могла представить себе ведьма старая, что увидит она запрещенное на поляне проклятой? Глазищи бесцветные вылупила и не могла поверить, что добро и зло воссоединялися. Удивлялася демону высшему, как мог он наказ царя–демона не выполнить. Потерял совсем разум Радонан, поглотила его страсть к цветку лунному. А пророчество древнее сбывалося. Пусть и медленно расплетались ветви терновника колючего. Осыпались шипы его острые на землю сырую. Покрывались кусты непроходимые листвой зеленой, превращаясь в насаждения редкие. Где–то во мгле глубокой слышалось пенье звонкое птицы ночной. Трель ее мелодичную подхватывала другая, а после и третья, да сливались они в трио горластое, словно песнь пели радостную.
Не хотел покидать места заколдованного Радонан. Горели все еще глаза его похотью грешной. Искал он дитя лунное, только вот нигде не было Олели. Смеялись над демоном темным, сосны вековые. Хихикали за спиной широкой и кустарники густые. Злился сильно на них Радонан. Все казалось против него настроено. Будто природа прятала деву юную от него — демона сословия высшего. Сына повелителя адского.
А месяц тонкий в свои права вступал. Через тучи черные проглядывался. Незримым был для глаза людского, но вот для Радонана четко видимым. Вновь терзался в сомнениях: вернуться к царю–демону с руками пустыми не осмелился. И решил Радонан ждать полнолуния следующего. А когда появится дева лунная на поляне зеленой, где остался ее след золотой, тогда больше не станет он медлить. Расправиться с Олелей по–своему. Напополам разрубит ее тело прекрасное, а затем принесет лепестки драгоценные в храм демонов.
Долго пришлось маяться демону темному, пока свет лунный, вновь не засиял на поляне пустой. Тут всполошил, вдруг, ветер промозглый деревья вековые. И расправилась трава густая к земле прижатая от следов Радонана. Поднималась она к небу необъятному, словно ждала чудо прекрасного. Засуетился демон адский. Глазами искал, где же теперь цветок появится лунный. Приготовил оружие стальное. Напряг силу свою черную. Ждал.
Рядом с ним показался стебель толстый, а за ним и бутон плотный наливаться стал. Будто из небытия возникла Олеля — дева юная. Предстала она в полный рост перед Радонаном. Еще краше и свежее цветок лунный показался ему. Еще изящнее был стан девичий. Непременно захотел он овладеть ею. Ожидание долгое, еще больше разожгло в демоне похоть страстную. Возжелал он дышать ароматом волос белых, что пахли цветами луговыми. Хотел крепко сжимать шею тонкую в руках крепких. Чтоб задыхалась она от ласки грубой. Чтобы стонала громко под телом его твердым…
С ума сходил Радонан. Рассудка лишался, лишь при взгляде синих глаз девы той.
— Радонан?! — удивилась Олеля демону. Встревожилась. — Тебе жизнь моя нужна демон темный, а не пыльца лунная! В племени вашем, кровь лукавая течет.
— Права ты Олеля — дочь Луны! — отвечал ей Радонан. Оружие смертельное, на нее направляя. — Разрублю на части стан твой, а лепестки к ногам брошу повелителю своему!
Замахнулся. Острие стальное заблестело у самого сердца Олели.
— Когда проткнет меч острый сердце мое, тогда ты не познаешь тела, что так будоражит кровь демоническую!
Заставили слова те, остановиться Радонана. Опустил оружие и посмотрел пристально.
— А мне и не надобно! — Врал сам себе Радонан. — Храм демонов жертву ждет лунную, для меня это главное!
— Вновь лукавишь ты демон! Вижу, как смотришь на меня глазами азартными. Чувствую, что не безразлична я сердцу твоему каменному!
Заговаривала его Олеля, заставляла усомнится в желании: быть верным повелителю ада.
— Ты ошибаешься! — зарычал, словно зверь, разъяренный демон. А когда прикоснулась к щеке его дева юная на миг замер. Не поранила она прикосновением ласковым кожу грубую. Не причинила вреда ему ладонь девичья. С удивлением взглянул на нее Радонан:
— Что это? Отчего не обожгла?
— От того Радонан, что не совсем еще окаменело сердце твое демоническое. Чувства, что внутри тебя — светлые! Любовью называются!
— Нет! Нет! Нет! Нам не подвластны мирские страдания.
— Тогда, подымай меч острый Радонан. Я готова упасть замертво от оружия смертельного! — Глянул он на острие стальное, но не поднялась рука его более. — Черное и белое, помнишь?..
— Противостояние! — продолжил за нее Радонан. — Добро и зло не воссоединяются!
— А если мы все ошибаемся? — с надеждой, вдруг звучали слова девы юной. — Выбор твой, я принимаю!
Растерялся впервые Радонан. Стоял, словно в землю сырую вкопанный по колени самые. Глядел на Олелю непонимающе: сама дева на смерть проситься? Нет же, не подымается рука крепкая. Не осиливает оружие стальное в сердце девичье вонзиться. Наперекор самому себе шел Радонан. Наперекор царю–демону.
— Что же медлишь ты демон высший?
— Не могу! Я с ума схожу!
— Нет же Радонан, вовсе не помутнение с тобой делается! Чувства, что внутри тебя: чистые, а значит, не совсем еще грешен ты!
— Я сотворен из геены огненной. Рожден из пепла от костей человеческих. Мой отец и правитель сам царь адский. Так откуда же быть чистоте в душе моей?
— Нет у меня ответа для тебя Радонан!
Слова девы лунной все глубже и проникновеннее становилися. Западали они в самое сердце каменное, что даже почувствовал Радонан, как оно единожды стукнуло в груди плоти демонической. А Олеля все улыбалася, будто ждала ответа от демона высшего. Словно видела то, чего ему не ведомо было. Да только не торопился Радонан с ответом, сам не понимал, что с ним делается. Любовь что же? Али нет? Чтобы достигнуть ему цели своей безнадежной, нужно было убедить Олелю прекрасную в правоте чистой. И тогда сама дева лунная откроет ему объятия девичьи и не причинит более боли жгучей.
Вот и выход нашелся сам собой в голове Радонана. Сначала завладеет телом и душой цветка волшебного, а тогда и к царю–демону на поклон идти можно с головой гордо поднятой.
Глава 4
Завороженный красотой Олели прекрасной, Радонан и не заметил, как луна яркая на убыль пошла. А когда очнулся, поздно уже было. Растворялся на глазах образ девичий, а на рассвете сером смешался с туманом густым и исчез вовсе. Вновь предстояло демону темному маяться в ожидании томительном. Три раза послал проклятия Луне божественной, вскинув руки мужские к небу черному, где ни света, ни лучика не было. Лишь сумрак рассветный и тишина гробовая опускались на холм проклятый. И сам Радонан будто проклят был. Не ведал демон, что с ним сталося. Противоречия внутренние покоя ему не давали, а интерес к Олеле все больше и больше поглощал душу адскую.
Ну а к вечеру гости пожаловали. Обернулся Радонан на хруст веток, что на земле сырой мхом густым поросли, удивился. Псы адские — гончие, посланники дьявола вмиг окружили Радонана. Зубы острые скалили, слюни тягучие на траву росистую пускали. Глазами красными на демона высшего смотрели, но ни единого рыка не издавали. Понял Радонан, зачем они прибыли — за ответами. Давно не появлялся он перед повелителем своим, вот и послал тот псарню преданную, чтобы узнать правду о деве лунной да о сыне важном.
— Не так просто все, отец мой грешный! — крикнул Радонан на собак черных, что в рост с медведя лесного были. Знал он, что слышит демон–царь его. — Деве юной сама богиня Луна покровительствует. Защищает от ворогов и нечестия дитя родное. Дай же еще времени! Исполню приказ твой и слово мною данное!
Зарычали тут псы огромные. Будто сам повелитель адский через них разговаривал. Заскрипели деревья вековые от звука ужасного, к земле–матушке макушки свои склонили. Разбушевались и тучи темные в небе низком. Проснулся вдруг и ветер порывистый. Закрутил листву сухую с ветками опалыми в спираль живую, да пронесся вихрем по поляне, пыльцой лунной сиявшей, приминая траву зеленую. А вместе с ним исчезли и посланники адские. Все утихло. Значит, доверия отца своего не потерял еще Радонан и сильнее захотел наказ повелителя выполнить.
В третий раз уже предстала Олеля перед демоном высшим. И еще краше была, чем ранее. Кожа бархатная будто белее казалась, а глаза синее, добрее. Что–то во взгляде ее поменялося. С нежностью некой глядела она на Радонана. Глубоко проникал в него взгляд ее ласковый. А демон вновь не смог меч стальной вынуть из ножен своих, чтобы жизни лишить цветок лунный.
— Я соскучилась по тебе, Радонан! — молвила тихо Олеля и глазки ясные в смущении опустила.
— Долго и я ждал твоего появления!
— Что же это с нами делается, Радонан?
— Я не знаю, Олеля! Только рука не подымается крепкая, чтобы сердце твое из груди вырвать! — отвечал он искренне и сам себе удивлялся. — Но ведь невозможно белому и черному воссоединиться, превратится тогда в серое. Как и добру со злом не встретиться, ведь не изведано еще, что может случиться!
— Тут ты прав, демон темный! Только сердцу не прикажешь, выбирает оно само, разрешенья не спрашивает!
— Одна ночь у нас с тобою осталась, Олеля, — с горечью сказывал Радонан. — На рассвете я убью тебя! А ежели не получится, кровью черной моей зальется поляна волшебная. Не пощадит меня демон–царь, не сжалится…
Прикоснулась она нежно к щеке его и в глаза черные снова с ласкою глянула:
— Если погибнешь ты, Радонан, значит, и я умру! Без тебя не мил мне больше свет лунный, не нужна и жизнь такая, где не увижу очей твоих черных!
Накрыл демон ладонью своей руку девичью, к щеке колючей прижал и на миг замер. Наслаждался он близостью этой и услышал, как забилось вдруг трепетно сердце черное.
Отрицать любовь смысла не было более. Он испытывал чувства к Олеле — светлые, добрые. Не хотел причинять вреда пагубного, а хотел быть рядом с цветком лунным и не расставаться никогда с девою юною. Мысли его грешные сами собой растворилися. Похоть безудержная будто возвысилась, превратилась в желание нежное. Теперь же хотел демон темный ласковым быть защитником для девы той.
— Я обещаю тебе, Олеля хорошая, что не допущу на холм проклятый псов и демонов адских. Бороться за любовь чистую до конца дней своих буду. И пусть лишь смерть всесильная разлучит нас!
Пошатнулось проклятье, что давным–давно над холмом зеленым висело. Разошлись на миг тучи черные, открывая кусок неба чистого, звездного. Зашуршала трава высокая от ветерка ласкового, а кусты колючие чуть ослабели и ветки расправили.
Где–то в зарослях древних вдруг птица ночная запела. Трель ее звонкая до ушей Радонана и Олели доносилася. Улыбнулась дева лунная, за руку крепкую демона высшего подхватила и повела по поляне пустой.
— Я покажу тебе место дивное. Там живет река узкая да чистая. Водица в ней, что молоко парное. А бабочки волшебные над водицей той крыльями яркими машут–машут, остужают.
— К бою с братьями нечистыми мне готовиться надобно, Олеля хорошая. Скоро появятся злыдни адские! — тревожно сказывал ей Радонан, переживал за любовь свою искреннюю.
— А я не случайно веду за собою, Радонан! Как только ты погрузишься в воду целебную, вот тогда сила твоя удвоится. Бодростью тело мужское насытится, а душа грешная очистится! Возрастет и магия волшебная, окрепнет верою праведной.
— Вера моя пошатнулася, Олеля, а все из–за доброты и красоты твоей! Мила ты сердцу моему каменному, которое невзначай забилося в плоти демонической.
Шли они вместе, за руки взявшись. Путь их тернистый освещала луна полная, а звездочки ясные в помощь ей были. Казалось, будто радуются они тому, что добро и зло вот–вот воссоединятся полностью.
А ночь роковая в свои права вступила. Дивною была. Окутывала она маревом своим влюбленных, которые к реке волшебной спустилися.
Увидел Радонан чудо–бабочек золотых. Порхали они над гладью тихой, лишь слегка заставляя воды чистые колыхаться. Проносились тогда волны мелкие бязью редкой и переливались в свете лунном.
— Доброй ночи тебе, река целебная! — поздоровалась дева юная, руки тонкие в воду опустила, поплескалася. Разлетелись в стороны разные бабочки волшебные, а после окружили Олелю прекрасную, на волосы белоснежные усаживались, хоровод плясовой вокруг нее закружили. Приветствовала и ее река чистая, радовалась цветку лунному. А когда приблизился Радонан, забурлила водами темными. Разлетелись в испуге и бабочки, будто демона черного чувствуя. — Не сердись ты, подруга добрая, прими плоть и душу грешную. Одари же силой могущественной демона адского. Люб он мне, дорог! Впереди его бой ждет смертельный, и, если сляжет замертво на холме волшебном, значит, проклятье вековое вновь крепко сделается!
И утихла тогда река целебная. Волны быстрые угомонилися. Раскрыла она объятья свои чистые и ждала погружения демона. Замешкался тут Радонан. Опасался в воды входить. Думалось демону адскому, что сожжет до костей источник священный плоть его неживую. А Олеля, будто чувствуя тревогу его, платье легкое скинула, в смущении грудь пышную руками изящными прикрыла и по колено в водицу вошла. Нагою совсем была дева лунная, отчего воспылал Радонан желанием огромнейшим. Позади вдруг осталось опасение, мысли в голове демона были лишь о теле девичьем. Скинул он плащ кожаный, стянул и сорочку белую. Обнажил свое тело мужское Радонан и к Олели приблизился. Обхватил плечи хрупкие и сильнее прижался к стану тонкому. Вздрогнула тут дева лунная, ощутив объятия крепкие.
— Ты боишься меня, Олеля хорошая? — Голос его отчего–то хриплым сделался. Будто ком сладостный подкатил к горлу демона. Сглотнул его быстро Радонан. — Я не сделаю то, что запрещено тебе, дева лунная. Только скажи, и остановлюсь…
— Нет же, Радонан, милый мой демон! Не останавливайся. Я хочу познать объятья любовные. Горит тело мое страстью всепоглощающей, просится в неизведанное!
Развернул он Олелю прекрасную ликом к себе и прильнул к устам алым девичьим. Наслаждался он поцелуем волшебным, теребя губы сладкие. А цветок лунный будто таял от ласки демона. Руки нежные на плечи Радонана ложилися. Обвивали шею его могучую и к волосам иссиня–черным поднималися. Плоть мужская к плоти женской прижималась и останавливаться не собиралась. Застучали сердца в такте едином, словно кружась в танце томительном.
Ощущал демон темный, как вздымается грудь девичья трепетно от прикосновений и от любви его. Как сгорают они оба в желанье обоюдном. Как хорошо им вместе становится. Подчинившись страсти необузданной, вошел он в девицу лунную. Нежно и медленно раскачивал на себе стан девичий. Покрывал поцелуями страстными грудь Олели упругую. И слились их тела в единое целое, теряя остатки разума в наслаждении глубоком.
А река целебная водами чистыми укрывала влюбленных, словно одеялом теплым. Скрывала плоти разгоряченные от взгляда ненужного, что в кустах затаился и наблюдал за содеянным.
Глава 5
Разве могла представить себе ведьма старая, что увидит она запрещенное на поляне проклятой? Глазищи бесцветные вылупила и не могла поверить, что добро и зло воссоединялися. Удивлялася демону высшему, как мог он наказ царя–демона не выполнить. Потерял совсем разум Радонан, поглотила его страсть к цветку лунному. А пророчество древнее сбывалося. Пусть и медленно расплетались ветви терновника колючего. Осыпались шипы его острые на землю сырую. Покрывались кусты непроходимые листвой зеленой, превращаясь в насаждения редкие. Где–то во мгле глубокой слышалось пенье звонкое птицы ночной. Трель ее мелодичную подхватывала другая, а после и третья, да сливались они в трио горластое, словно песнь пели радостную.
