Ты дала людям надежду, а надежды не хватало. Надежда мельчает со временем, уверенность в силах спадает – новые законы, которые вступают против южан и остроговцев, и ограничения, которыми мы облагаемся, срывают розовые очки с глаз: иногда кажется, будто бороться нет сил.
– Что ты почувствовал, когда увидел подрывающееся Здание?
– Больше не боишься слов с этим корнем?
– Я не буду повторять вопрос, но запомню, как ты увильнул от ответа.
Каин слабо улыбается и говорит, что скрываться не желал.
– Почувствовал, – говорит юноша, – будто всё меняется или поменяется в скором времени. Будто наши действия наконец обрели вес, стали осязаемы. Будто нас услышали, и впереди только хорошее.
В этом наше отличие. Я ощутила пустоту. Точнее – опустошение. Крушение идеалов, но не как речевой оборот. Здание, которому мы едва ли не поклонялись подобно идолу – божественному столпу, сотворённому богами-нами – могло рухнуть: отправиться в небытие и захватить с собой половину населения и иных домов.
Переспрашиваю:
– Так для чего вы это сделали?
– Ты и сама знаешь, конфетка. Мы просто хотим, чтобы нас услышали. Мы хотим вернуть наши права, а южанам присвоить большие. Богатые не живут, а бедные не выживают, при этом золотая статистика учит в Академии будущих управленцев тому, что утопия реальна, а Новый Мир – «апофеоз человеческой мысли и градостроения».
– Завези меня домой, – прошу я.
– Что ты сказала?
– Давай, водитель. На улицу Голдман, дорога тебе известна?
– Ты передумала быть с нами? Из-за подрыва..?
– За кого меня держишь, янтарные глазки?
– Тогда не понимаю, Карамель.
– Если Сара права – тебе же лучше, чтобы она была права – родители дома. Мне нужно переговорить с ними.
– Ты в своём уме, конфетка? – восклицает Каин. – Тебя ищет весь Новый Мир, а ты хочешь заехать к предкам на чай?
– В том и дело: Новый Мир ищет меня по каждому закоулку Нового Мира и не станет искать в самом очевидном для нахождения месте. Тем более у Патруля Безопасности сегодня иные заботы.
Киваю на Здание Комитета Управляющих, из раненного бока которого валит дым. Каин удручённо вздыхает:
– Это ненормально…
– Чего ты боишься? Что я запрусь дома и оставлю тебя на парковке? Что всё отменяется, и я передумала? Не доверяешь мне?
– Манипуляторша…
– Улица Голдман. Затем – куда посчитаешь нужным. Я пойду за тобой.
– Одно условие, – резко бросает Каин. – Ты молчишь про пятый район.
Выруливаем и мчимся к улице Голдман. Наблюдаю дроны и автомобили.
– Пожалуйста, не задерживайся, – просит Каин. – Я понимаю, что ты могла соскучиться по семье, но я не смогу остаться на парковке, если к дому прибудет Патруль Безопасности. Без чипа меня даже Залу Суда не представят – скинут с крыши, а я как дурак буду думать об оставшейся без защиты Голдман.
Улыбаюсь юноше, хотя понимаю, что сквозь дыхательную маску того не видно.
– Тебе идёт твоя улыбка, – говорит Каин.
Значит, замечает по глазам.
– Я быстро, не скучай.
Выбираюсь на посадочную платформу и поспешно двигаюсь к прекрасному дому Голдман – ладонь вжимаю в панель: считывается чип, замок открывается. На меня взирает служащая.
– Ты будешь молчать, – говорю я, но то не требуется. Миринда падает на пол. Переступаю через потерявшую сознание служащую и поднимаюсь на второй этаж – как и следовало ожидать, дверь в отцовский кабинет распахнута, а на фоне панорамного окна в скрюченной угрюмой позе сидит сам мужчина. Неспешно продвигаюсь к нему.
– Решила вернуть книгу? – спрашивает спина.
Оборачивается. У отца грустный впалый взгляд – кажется, ночь была беспокойной и лишённой сна. Не позволяю голосу дрогнуть и свойственно фамилии кидаю:
– Мне сообщили, оба родителя Голдман в доме по улице Голдман. Почему я вижу одного?
Отец ухмыляется:
– Даже не хочу спрашивать, кто тебе сообщил, но твоя мама взаправду переживает исчезновение дочери и последующий подрыв Здания Комитета Управляющих…она отъехала к нашим старым знакомым.
– К кому? – удивляюсь я. – Мы ни с кем не общаемся, ни с кем не дружны по-настоящему. К кому она могла поехать за помощью, советом или поддержкой?
– К Левиафан. Более не скажу. Ты и так подковырнула своим любопытным носом достаточно тайн. Пускай хоть одна сохранится. Ты умеешь не любопытствовать, если знаешь, что не готова узнать правду. К тайне с именем Левиафан ты не готова.
– Ладно, – соглашаюсь я. – Спасибо за прямоту.
– Тебя остроговцы манерам учили?
Не удерживается, я его понимаю. Язва неизбежна, она в черте характера Голдман.
– Зачем ты пришла, Карамель?
– Ты несильно рад, верно?
– Я понимаю, что ты не останешься. Но и задержать тебя не смогу.
– Конечно, – соглашаюсь я. – Это было бы негуманно. А к Патрулю Безопасности ты не обратишься.
– Будь добра нагуляться и вернуться домой, желательно – без вопиющих последствий типа лично подорванного Здания Комитета Управляющих. Просто поброди по улицам, поболтай с незнакомцами и вернись живой.
– Выглядишь дерьмово.
– Удивила.
Отец прикусывает губу, хотя ему такие привычки несвойственны – он контролирует всех и вся, и себя в первую очередь: мимику, жесты, тембр голоса. Говорит, что на лице отпечаталось волнение за любимую дочку: всю ночь дроны выискивали наследницу Голдман, а при свете дня то продолжили делать служители порядка из Палаты Безопасности. Завтра Новый Мир ожидает от Говарда Голдмана официальное заявление – комментарий к происходящему.
– Знаешь, что я скажу? – спрашивает отец.
Перебиваю его:
– Скажи, что Новый Мир построен не на старом городе, а на костях и лжи.
Отец – что несвойственно его натуре и вечно сведённым от сосредоточенных дум бровям – улыбается:
– Думаешь, это никому неизвестно, дочка?
– Скажи всему Новому Миру, что тебе известна причина подрыва Здания Комитета Управляющих.
– А мне известна?
– Разумеется! Ты сросся с Палатой Социума, ты был женат на работе все эти годы, и как никто иной знаешь причину подрыва Здания Комитета Управляющих. На себя обращают внимания те, к кому вы относитесь с пренебрежением, в то время как роль их в нашем мире велика и значима. Знаешь, какую мысль следует донести всем тем, кто за каждым твоим словом в Новостях заглядывает в рот и цитирует их после в Вестнике? Скажи, что это только начало: и вы будете слышать взрывы окружающих зданий, покуда не услышите вопли молящих о пощаде людей. Острог существует и томится под деспотизмом ваших пят, а знающие то южане – запуганы, но чем больше вы умалчиваете о нагнивающих проблемах, тем больше гнили получается в итоге. Не указывай идеальным людям идеального града на их несовершенства – то их погубит, сотрёт личности; но – будь добр и великодушен по отношению к изгнанным твоим гласом и погубленным твоей рукой – поведай правду об Остроге: несчастном младшем брате, отлучённом от родных земель. Острог и Новый Мир – единое целое.
– Нет, Карамель.
– Скажи, что Острог равен Новому Миру.
– Дочка…
– Я так рада тебя видеть, пап…
Отец меняется в лице. Не помнит, чтобы называла его так. Не помнит, чтобы выказывала радость встрече хоть единожды. Правильно помнит.
– Ты был в Остроге? – спрашиваю я.
– Нет, – говорит мужчина. – Это место не для северянина Нового Мира. И я, признаться, удивлён, что на тех тщедушных землях оказалась моя дочь – кровь Голдман, истинная северянка, Создатель града будущего, в скором времени – управляющая.
– Тебе известно, как выглядит Острог? А то, что он не под нами, а за чертой города?
– Разумеется…
– Поэтому, говоря со мной об Остроге, ты никогда не смотрел под ноги? Я думала в том твоя сила: одолевать интерес, распирающее любопытство (тогда же я научилась притуплять собственное) и не опускать глаза на недостойных. А ты просто знал…их там нет.
– Я тебя разочаровал? – спрашивает отец. И даже сейчас его голос не дрожит, а лицо спокойно, хотя – более чем уверена, иначе для чего задавать вопрос? – на душе ураган сомнений.
Спешу его разубедить:
– Нет! Нет, никогда бы. Я всё так же считаю тебя великим умом Нового Мира – так и есть. Я считаю тебя мыслителем, прогнозистом, управляющим. Создателем. Ты выстраиваешь Новый Мир, адаптируешь его под себя, подгоняешь под меня, неважно – ведь ты мнёшь словно незастывшую глину, так плавко и уверенно. Ты стойко выносишь сваливающиеся беды и – упади даже небо Нового Мира – не колыхнулся бы, а атлантом расправил плечи. Я восторгаюсь твоим умом и спокойствием, твоими отстранённостью от внешнего и сосредоточенностью на внутреннем – для меня это служило идеалом, было какой-то недосягаемой высотой, потому что перебороть нечто деструктивное и разрушающее внутри себя не удавалось. И я приняла решение не отторгать тёмные стороны, а принять их.
– Для этого необязательно покидать отчий дом и оставлять Новый Мир вообще.
– Мне стало душно на поверхности.
– В следующий раз просто скажи о своих волнениях, дочка.
– В следующий раз? – переспрашиваю я.
– Ты вернёшься домой. Рано или поздно, я уверен. И – разумеется – если Острог не убьёт тебя, а мне бы, во-первых, не хотелось этого, а, во-вторых, ты не позволишь ему.
Оставляю мысль отца без ответа. Признаться, поражаюсь ей.
Пока что не Острог покушался на мою жизнь, а Новый Мир. Острог простодушен и наивен (воду делают мутной повстанцы из Резиденции, старожилы же отщипнутого от Нового Мира района спокойны и доброжелательны). Хотя, может, отец знает что-то, чего не знаю я? Или не знает ничего, а потому делает выводы самостоятельно. В этом сложно разобраться. Каждый живёт со своей правдой, и истина никому не дана.
– Знаешь, я познакомилась с Сарой, – говорю я.
Отец криво усмехается:
– Ответы нашла сама, дочка.
– Она значима для тебя?
Отец награждает холодным взглядом:
– Для меня значима только моя семья – жена и две дочери, ты знаешь. Больше никто – все остальные могут пропасть, и я не замечу их отсутствия; ваше же пережить не смогу.
– Беса ты пережил спокойно…
– Это не было спокойно, Карамель. Это было трудно и долго.
Отец сидел напротив бутыли – беседовал с ней. Мать сидела на антидепрессантах. Золото сидела на коленях Миринды. Я сидела в одиночестве. Тогда мы раскололись и больше не смогли собраться.
– Значит, эта горе-революционерка просила за свою деревню дураков? Ты пришла за правами Острогу по указке чужака?
Отвечаю спокойно:
– Нет. Ей неизвестно, что мы беседуем, неизвестно, что я приехала домой.
– Тогда зачем ты просишь признать Острог частью Нового Мира, Карамель? У этого есть какое-то объяснение помимо жеста доброй воли?
– Если бы ты видел Острог своими глазами…если бы видел дома, что построены на деревьях высотой как наши небоскрёбы (их кроны пугающе великолепны, в них прячутся крыши и люди), если бы видел солнце, покрывающее землю (оно не сокрыто пасмурным небом и грузными тучами), если бы видел россыпь звёзд в ночи (и это не подаренный дядей проектор). Сразу же передумал, я говорю серьёзно.
– Я не в том возрасте, чтобы гнаться за обманывающей своей внешностью обёрткой. Мне важны перспективы, гарантии. Будущее. В Остроге будущего нет – игра в революционеров не вечна.
– Знаешь, что мне не нравится? Позиция Нового Мира, в которой богатые не живут, а бедные не выживают. То утомительно.
– Критикуешь дающую тебе блага и удобства партию. Бьёшь по руке, что тебя кормит. И с каких пор тебя волнуют бедные…Ты, вдохновившись чьими-то речами, обманываешь саму себя: тебе нет никого дела до недостойных, тебя всегда интересовали исключительные люди, конкретные. Ты не должна просить за целый народ из-за одного к ним принадлежащего. Скажи, ты ведь с кем-нибудь познакомилась, прежде чем спуститься в Острог? Наверняка с молодым человеком…
– Какое это имеет отношение?
– Наверняка с ровесником, да? Теперь он кажется тебе ближе родителей, ближе семьи.
– В твоих словах нет смысла!
– Как и в твоих поступках, дочка. Сядь и подумай.
– Я думала всё время. Всё время, что стояла у тебя за спиной, у этого самого окна. Кажется, каждый день. Я думала над всем, чем ты кормил, и верила тому. Оно оказалось ложным.
– Не ложным, – сощурившись, поправляет отец. – Несколько иным. Правда, бывает, щипается. Ничего с этим не поделаешь. Поэтому я делал правду удобной для тебя. Той, которую бы ты приняла и которая сделала тебя лучше.
– Ты уже понял, что «лучше» и «идеально» не синонимы?
– Как тебе Сара? – перебивает отец.
Желает сменить тему? Как угодно! Задушу своей правдой:
– Она сказала, что любила тебя.
– Зашла с козырей…
– А ты её?
– Карамель, – спокойно улыбается отец, – я был молод и глуп (примерно, как ты). Это произошло в прошлом, там же и осталось.
– Не могу представить, как могло получиться, что вы были вместе, а в следующий миг она в психиатрическом отделении Картеля. И знаешь что? Правда мне неинтересна. Опасаюсь, что она потрясёт меня или обидит, испортит наши отношения, а я этого не хочу.
– Отношения портишь своими выходками ты, Карамель.
– На самом деле я не прошу ничего ужасного или неправильного. Дай огласке то, что всем и без тебя известно. Увековечь имя Острога, дай ему форму…
– Тебе известно, что в забытье без причины не отправляют?
– Известно. А то, что случилось со мной?
– Эту ерунду, – говорит отец, подразумевая слив и порочащие статьи в Вестнике – мы бы решили в течение нескольких дней, и никто бы о ней не вспомнил. Но ты не пожелала – сама.
Он говорит серьёзно? Всё это можно было решить? Так просто?
– А Патруль Безопасности? Для чего он был на приёме Голдман в «Фалафели»?
– Не забывай, в каком мире ты живёшь.
– Идеальном?
– Прекрати язвить, дочка, я пытаюсь помочь, донести правду. Патруль Безопасности не шёл за тобой – он охранял тебя. Поступило предупреждение (это опасение с моей стороны), что тебе хотят причинить вред иные. Так и вышло, не находишь?
Нет.
Нет, не может быть.
– И раз уж у нас время откровений, я признаюсь, – кивает отец. – Ту запись…хронику из Картеля, с нашей общей знакомой в главной роли. Я её не смотрел. Этого видео никогда не было у меня на компьютере – кто-то прислал файл. Я открыл его, узнал Сару и, всё бросив, ушёл. Ты зашла в кабинет не в то время.
Не может быть.
Обманывает ли отец?
Дядя велел никому не верить, кроме семьи…но не семья ли собрала вокруг меня наибольшее количество секретов? И где сам дядя? Вновь пропал, вновь замолчал. Каким сторонним бизнесом (он законен?) занимается Голдман, если не позволяет задавать лишние вопросы даже членам семьи? Отстранённо спрашиваю о местонахождении дяди и его отношение к происходящему.
– Золото отправили пожить к нему, пока всё не уляжется, – говорит отец.
– Пока все не забудут о существовании старшей дочери Голдман?
– Пока взорванное Здание Комитета Управляющих не перестанет полыхать, как минимум. К этому ты тоже имеешь отношение?
Отрицательно качаю головой. Отец вздыхает:
– И на том спасибо.
– Знаешь, – признаюсь в глубоко запрятанных, а может явившихся совсем недавно мыслях, – я всё думала…не затрави мы южан и остроговцев, не загони их в жесточайшие рамки – может, они бы не устроили тот теракт и не взорвали мост, по которому шёл Бес.
Отца не трогает – что ему свойственно – ни единая эмоция. Скупое лицо отвечает:
– Зря ты об этом думала – лишь потратила время.
Что.
– Мост бы взорвали в любом случае, – продолжает отец.
– Что ты почувствовал, когда увидел подрывающееся Здание?
– Больше не боишься слов с этим корнем?
– Я не буду повторять вопрос, но запомню, как ты увильнул от ответа.
Каин слабо улыбается и говорит, что скрываться не желал.
– Почувствовал, – говорит юноша, – будто всё меняется или поменяется в скором времени. Будто наши действия наконец обрели вес, стали осязаемы. Будто нас услышали, и впереди только хорошее.
В этом наше отличие. Я ощутила пустоту. Точнее – опустошение. Крушение идеалов, но не как речевой оборот. Здание, которому мы едва ли не поклонялись подобно идолу – божественному столпу, сотворённому богами-нами – могло рухнуть: отправиться в небытие и захватить с собой половину населения и иных домов.
Переспрашиваю:
– Так для чего вы это сделали?
– Ты и сама знаешь, конфетка. Мы просто хотим, чтобы нас услышали. Мы хотим вернуть наши права, а южанам присвоить большие. Богатые не живут, а бедные не выживают, при этом золотая статистика учит в Академии будущих управленцев тому, что утопия реальна, а Новый Мир – «апофеоз человеческой мысли и градостроения».
– Завези меня домой, – прошу я.
– Что ты сказала?
– Давай, водитель. На улицу Голдман, дорога тебе известна?
– Ты передумала быть с нами? Из-за подрыва..?
– За кого меня держишь, янтарные глазки?
– Тогда не понимаю, Карамель.
– Если Сара права – тебе же лучше, чтобы она была права – родители дома. Мне нужно переговорить с ними.
– Ты в своём уме, конфетка? – восклицает Каин. – Тебя ищет весь Новый Мир, а ты хочешь заехать к предкам на чай?
– В том и дело: Новый Мир ищет меня по каждому закоулку Нового Мира и не станет искать в самом очевидном для нахождения месте. Тем более у Патруля Безопасности сегодня иные заботы.
Киваю на Здание Комитета Управляющих, из раненного бока которого валит дым. Каин удручённо вздыхает:
– Это ненормально…
– Чего ты боишься? Что я запрусь дома и оставлю тебя на парковке? Что всё отменяется, и я передумала? Не доверяешь мне?
– Манипуляторша…
– Улица Голдман. Затем – куда посчитаешь нужным. Я пойду за тобой.
– Одно условие, – резко бросает Каин. – Ты молчишь про пятый район.
Выруливаем и мчимся к улице Голдман. Наблюдаю дроны и автомобили.
– Пожалуйста, не задерживайся, – просит Каин. – Я понимаю, что ты могла соскучиться по семье, но я не смогу остаться на парковке, если к дому прибудет Патруль Безопасности. Без чипа меня даже Залу Суда не представят – скинут с крыши, а я как дурак буду думать об оставшейся без защиты Голдман.
Улыбаюсь юноше, хотя понимаю, что сквозь дыхательную маску того не видно.
– Тебе идёт твоя улыбка, – говорит Каин.
Значит, замечает по глазам.
– Я быстро, не скучай.
Выбираюсь на посадочную платформу и поспешно двигаюсь к прекрасному дому Голдман – ладонь вжимаю в панель: считывается чип, замок открывается. На меня взирает служащая.
– Ты будешь молчать, – говорю я, но то не требуется. Миринда падает на пол. Переступаю через потерявшую сознание служащую и поднимаюсь на второй этаж – как и следовало ожидать, дверь в отцовский кабинет распахнута, а на фоне панорамного окна в скрюченной угрюмой позе сидит сам мужчина. Неспешно продвигаюсь к нему.
– Решила вернуть книгу? – спрашивает спина.
Оборачивается. У отца грустный впалый взгляд – кажется, ночь была беспокойной и лишённой сна. Не позволяю голосу дрогнуть и свойственно фамилии кидаю:
– Мне сообщили, оба родителя Голдман в доме по улице Голдман. Почему я вижу одного?
Отец ухмыляется:
– Даже не хочу спрашивать, кто тебе сообщил, но твоя мама взаправду переживает исчезновение дочери и последующий подрыв Здания Комитета Управляющих…она отъехала к нашим старым знакомым.
– К кому? – удивляюсь я. – Мы ни с кем не общаемся, ни с кем не дружны по-настоящему. К кому она могла поехать за помощью, советом или поддержкой?
– К Левиафан. Более не скажу. Ты и так подковырнула своим любопытным носом достаточно тайн. Пускай хоть одна сохранится. Ты умеешь не любопытствовать, если знаешь, что не готова узнать правду. К тайне с именем Левиафан ты не готова.
– Ладно, – соглашаюсь я. – Спасибо за прямоту.
– Тебя остроговцы манерам учили?
Не удерживается, я его понимаю. Язва неизбежна, она в черте характера Голдман.
– Зачем ты пришла, Карамель?
– Ты несильно рад, верно?
– Я понимаю, что ты не останешься. Но и задержать тебя не смогу.
– Конечно, – соглашаюсь я. – Это было бы негуманно. А к Патрулю Безопасности ты не обратишься.
– Будь добра нагуляться и вернуться домой, желательно – без вопиющих последствий типа лично подорванного Здания Комитета Управляющих. Просто поброди по улицам, поболтай с незнакомцами и вернись живой.
– Выглядишь дерьмово.
– Удивила.
Отец прикусывает губу, хотя ему такие привычки несвойственны – он контролирует всех и вся, и себя в первую очередь: мимику, жесты, тембр голоса. Говорит, что на лице отпечаталось волнение за любимую дочку: всю ночь дроны выискивали наследницу Голдман, а при свете дня то продолжили делать служители порядка из Палаты Безопасности. Завтра Новый Мир ожидает от Говарда Голдмана официальное заявление – комментарий к происходящему.
– Знаешь, что я скажу? – спрашивает отец.
Перебиваю его:
– Скажи, что Новый Мир построен не на старом городе, а на костях и лжи.
Отец – что несвойственно его натуре и вечно сведённым от сосредоточенных дум бровям – улыбается:
– Думаешь, это никому неизвестно, дочка?
– Скажи всему Новому Миру, что тебе известна причина подрыва Здания Комитета Управляющих.
– А мне известна?
– Разумеется! Ты сросся с Палатой Социума, ты был женат на работе все эти годы, и как никто иной знаешь причину подрыва Здания Комитета Управляющих. На себя обращают внимания те, к кому вы относитесь с пренебрежением, в то время как роль их в нашем мире велика и значима. Знаешь, какую мысль следует донести всем тем, кто за каждым твоим словом в Новостях заглядывает в рот и цитирует их после в Вестнике? Скажи, что это только начало: и вы будете слышать взрывы окружающих зданий, покуда не услышите вопли молящих о пощаде людей. Острог существует и томится под деспотизмом ваших пят, а знающие то южане – запуганы, но чем больше вы умалчиваете о нагнивающих проблемах, тем больше гнили получается в итоге. Не указывай идеальным людям идеального града на их несовершенства – то их погубит, сотрёт личности; но – будь добр и великодушен по отношению к изгнанным твоим гласом и погубленным твоей рукой – поведай правду об Остроге: несчастном младшем брате, отлучённом от родных земель. Острог и Новый Мир – единое целое.
– Нет, Карамель.
– Скажи, что Острог равен Новому Миру.
– Дочка…
– Я так рада тебя видеть, пап…
Отец меняется в лице. Не помнит, чтобы называла его так. Не помнит, чтобы выказывала радость встрече хоть единожды. Правильно помнит.
– Ты был в Остроге? – спрашиваю я.
– Нет, – говорит мужчина. – Это место не для северянина Нового Мира. И я, признаться, удивлён, что на тех тщедушных землях оказалась моя дочь – кровь Голдман, истинная северянка, Создатель града будущего, в скором времени – управляющая.
– Тебе известно, как выглядит Острог? А то, что он не под нами, а за чертой города?
– Разумеется…
– Поэтому, говоря со мной об Остроге, ты никогда не смотрел под ноги? Я думала в том твоя сила: одолевать интерес, распирающее любопытство (тогда же я научилась притуплять собственное) и не опускать глаза на недостойных. А ты просто знал…их там нет.
– Я тебя разочаровал? – спрашивает отец. И даже сейчас его голос не дрожит, а лицо спокойно, хотя – более чем уверена, иначе для чего задавать вопрос? – на душе ураган сомнений.
Спешу его разубедить:
– Нет! Нет, никогда бы. Я всё так же считаю тебя великим умом Нового Мира – так и есть. Я считаю тебя мыслителем, прогнозистом, управляющим. Создателем. Ты выстраиваешь Новый Мир, адаптируешь его под себя, подгоняешь под меня, неважно – ведь ты мнёшь словно незастывшую глину, так плавко и уверенно. Ты стойко выносишь сваливающиеся беды и – упади даже небо Нового Мира – не колыхнулся бы, а атлантом расправил плечи. Я восторгаюсь твоим умом и спокойствием, твоими отстранённостью от внешнего и сосредоточенностью на внутреннем – для меня это служило идеалом, было какой-то недосягаемой высотой, потому что перебороть нечто деструктивное и разрушающее внутри себя не удавалось. И я приняла решение не отторгать тёмные стороны, а принять их.
– Для этого необязательно покидать отчий дом и оставлять Новый Мир вообще.
– Мне стало душно на поверхности.
– В следующий раз просто скажи о своих волнениях, дочка.
– В следующий раз? – переспрашиваю я.
– Ты вернёшься домой. Рано или поздно, я уверен. И – разумеется – если Острог не убьёт тебя, а мне бы, во-первых, не хотелось этого, а, во-вторых, ты не позволишь ему.
Оставляю мысль отца без ответа. Признаться, поражаюсь ей.
Пока что не Острог покушался на мою жизнь, а Новый Мир. Острог простодушен и наивен (воду делают мутной повстанцы из Резиденции, старожилы же отщипнутого от Нового Мира района спокойны и доброжелательны). Хотя, может, отец знает что-то, чего не знаю я? Или не знает ничего, а потому делает выводы самостоятельно. В этом сложно разобраться. Каждый живёт со своей правдой, и истина никому не дана.
– Знаешь, я познакомилась с Сарой, – говорю я.
Отец криво усмехается:
– Ответы нашла сама, дочка.
– Она значима для тебя?
Отец награждает холодным взглядом:
– Для меня значима только моя семья – жена и две дочери, ты знаешь. Больше никто – все остальные могут пропасть, и я не замечу их отсутствия; ваше же пережить не смогу.
– Беса ты пережил спокойно…
– Это не было спокойно, Карамель. Это было трудно и долго.
Отец сидел напротив бутыли – беседовал с ней. Мать сидела на антидепрессантах. Золото сидела на коленях Миринды. Я сидела в одиночестве. Тогда мы раскололись и больше не смогли собраться.
– Значит, эта горе-революционерка просила за свою деревню дураков? Ты пришла за правами Острогу по указке чужака?
Отвечаю спокойно:
– Нет. Ей неизвестно, что мы беседуем, неизвестно, что я приехала домой.
– Тогда зачем ты просишь признать Острог частью Нового Мира, Карамель? У этого есть какое-то объяснение помимо жеста доброй воли?
– Если бы ты видел Острог своими глазами…если бы видел дома, что построены на деревьях высотой как наши небоскрёбы (их кроны пугающе великолепны, в них прячутся крыши и люди), если бы видел солнце, покрывающее землю (оно не сокрыто пасмурным небом и грузными тучами), если бы видел россыпь звёзд в ночи (и это не подаренный дядей проектор). Сразу же передумал, я говорю серьёзно.
– Я не в том возрасте, чтобы гнаться за обманывающей своей внешностью обёрткой. Мне важны перспективы, гарантии. Будущее. В Остроге будущего нет – игра в революционеров не вечна.
– Знаешь, что мне не нравится? Позиция Нового Мира, в которой богатые не живут, а бедные не выживают. То утомительно.
– Критикуешь дающую тебе блага и удобства партию. Бьёшь по руке, что тебя кормит. И с каких пор тебя волнуют бедные…Ты, вдохновившись чьими-то речами, обманываешь саму себя: тебе нет никого дела до недостойных, тебя всегда интересовали исключительные люди, конкретные. Ты не должна просить за целый народ из-за одного к ним принадлежащего. Скажи, ты ведь с кем-нибудь познакомилась, прежде чем спуститься в Острог? Наверняка с молодым человеком…
– Какое это имеет отношение?
– Наверняка с ровесником, да? Теперь он кажется тебе ближе родителей, ближе семьи.
– В твоих словах нет смысла!
– Как и в твоих поступках, дочка. Сядь и подумай.
– Я думала всё время. Всё время, что стояла у тебя за спиной, у этого самого окна. Кажется, каждый день. Я думала над всем, чем ты кормил, и верила тому. Оно оказалось ложным.
– Не ложным, – сощурившись, поправляет отец. – Несколько иным. Правда, бывает, щипается. Ничего с этим не поделаешь. Поэтому я делал правду удобной для тебя. Той, которую бы ты приняла и которая сделала тебя лучше.
– Ты уже понял, что «лучше» и «идеально» не синонимы?
– Как тебе Сара? – перебивает отец.
Желает сменить тему? Как угодно! Задушу своей правдой:
– Она сказала, что любила тебя.
– Зашла с козырей…
– А ты её?
– Карамель, – спокойно улыбается отец, – я был молод и глуп (примерно, как ты). Это произошло в прошлом, там же и осталось.
– Не могу представить, как могло получиться, что вы были вместе, а в следующий миг она в психиатрическом отделении Картеля. И знаешь что? Правда мне неинтересна. Опасаюсь, что она потрясёт меня или обидит, испортит наши отношения, а я этого не хочу.
– Отношения портишь своими выходками ты, Карамель.
– На самом деле я не прошу ничего ужасного или неправильного. Дай огласке то, что всем и без тебя известно. Увековечь имя Острога, дай ему форму…
– Тебе известно, что в забытье без причины не отправляют?
– Известно. А то, что случилось со мной?
– Эту ерунду, – говорит отец, подразумевая слив и порочащие статьи в Вестнике – мы бы решили в течение нескольких дней, и никто бы о ней не вспомнил. Но ты не пожелала – сама.
Он говорит серьёзно? Всё это можно было решить? Так просто?
– А Патруль Безопасности? Для чего он был на приёме Голдман в «Фалафели»?
– Не забывай, в каком мире ты живёшь.
– Идеальном?
– Прекрати язвить, дочка, я пытаюсь помочь, донести правду. Патруль Безопасности не шёл за тобой – он охранял тебя. Поступило предупреждение (это опасение с моей стороны), что тебе хотят причинить вред иные. Так и вышло, не находишь?
Нет.
Нет, не может быть.
– И раз уж у нас время откровений, я признаюсь, – кивает отец. – Ту запись…хронику из Картеля, с нашей общей знакомой в главной роли. Я её не смотрел. Этого видео никогда не было у меня на компьютере – кто-то прислал файл. Я открыл его, узнал Сару и, всё бросив, ушёл. Ты зашла в кабинет не в то время.
Не может быть.
Обманывает ли отец?
Дядя велел никому не верить, кроме семьи…но не семья ли собрала вокруг меня наибольшее количество секретов? И где сам дядя? Вновь пропал, вновь замолчал. Каким сторонним бизнесом (он законен?) занимается Голдман, если не позволяет задавать лишние вопросы даже членам семьи? Отстранённо спрашиваю о местонахождении дяди и его отношение к происходящему.
– Золото отправили пожить к нему, пока всё не уляжется, – говорит отец.
– Пока все не забудут о существовании старшей дочери Голдман?
– Пока взорванное Здание Комитета Управляющих не перестанет полыхать, как минимум. К этому ты тоже имеешь отношение?
Отрицательно качаю головой. Отец вздыхает:
– И на том спасибо.
– Знаешь, – признаюсь в глубоко запрятанных, а может явившихся совсем недавно мыслях, – я всё думала…не затрави мы южан и остроговцев, не загони их в жесточайшие рамки – может, они бы не устроили тот теракт и не взорвали мост, по которому шёл Бес.
Отца не трогает – что ему свойственно – ни единая эмоция. Скупое лицо отвечает:
– Зря ты об этом думала – лишь потратила время.
Что.
– Мост бы взорвали в любом случае, – продолжает отец.
