И едва-едва шевелит пальцами, чтобы пригладить щёки. Он делал так…в день нашего знакомства. Я запомнила жест и ощущала тепло сохранившегося в памяти касания еще до приезда в резиденцию. Не произошедшую близость. Касание. Мягкое, но пытливое, уверенное, но вопрошающее.
Гелиос перебивает самого себя одним вопросом за другим: в порядке ли я, не ранена ли, не тронута ли, как себя чувствую…От дома рвутся двое: с расспросами и проклятиями. Поднимаю оброненный пистолет и стреляю в приближающихся. До щелчка – две пули; одна пугает, другая прижигает. Несчастные рассыпаются и скрываются.
Резиденция полыхает – зарево обрисовывает части дома, поедает колонны, стены, уничтожает историю. Как вдруг – рвётся в сад. Алое покрывало укутывает зелёный лабиринт и с чёрными отметинами движется к хвойному лесу. Всё горит. И вера, как оказывается, людей – оплот неясных стенаний. Нет крепости. Нет духа. А люди…
– Посмотри на меня, – велит Гелиос.
Спаситель
Я хочу сказать, чтобы она отправлялась к Хозяину Монастыря под именем Богини Солнца и заявила свои права на Монастырь.
Я хочу сказать, чтобы она не позволяла суждениям иных складывать мнение о себе и не позволяла иным указывать направление её пути.
Я хочу сказать, чтобы она ткала историю сама, ибо силы, ума и духа для того в ней было достаточно.
Но вместо того говорю:
– Я счастлив.
Она замирает. Замирает подобно приятельнице-луне на небе, наблюдающей сквозь взмоченные облака за своим величайшим творением. Взгляд девочки теряется на миг – ловит мой ответный взгляд: находит, едва не плачет – глотает слёзы и дрожащий голос просит повторить только что сказанное.
– Под конец своей бессмысленной жизни, – смеюсь в ответ, – я обрёл смысл и познал жизнь.
Она склоняется, руками сгребая пропитанную рубаху, и пытается удержать алые берега.
Я хочу сказать, до чего ты красива, моя девочка. Как ночной ветер осторожно касается твоего – обласканного накануне – лица, как озаряющая луна добавляет блеска полотну смольных волос, как слёзы, вставшие в роднике голубых глаз, похожи на сам лунный камень, что носила моя мать, затем – старшая сестра, после нее – средняя, а напоследок – младшая.
Я хочу сказать, как мне повезло встретиться с тобой: случайно уловить взгляд и получить благословение, заслужить доверие, стать всем.
Я хочу сказать, что горжусь тобой.
Но вместо того роняю:
Девушка
– Тела наши, – говорит Бог Солнца, – ничего из себя не представляют. Разменная монета, и только. Вся суть – в душах. Береги свою душу, Луна.
Спаситель
Позволяет припасть к коленям и уловить аромат сливочного мускуса, который сама когда-то обнаружила и уличила, позволяет утонуть в бархате платья и коснуться нежных рук.
Я хочу сказать, что люблю её.
Но слова не слушаются, не вяжутся – перестают; дыхание прыгает, сжимает грудь; её лицо окаймляет свет – смольные волосы непослушно выглядывают над плечом и стегают по шее. Свет поглощает девочку. Говорю, что люблю её, но, боюсь, Луна уже не слышит.
Я боюсь, что не увижу более любимого лица.
Девушка
Бог Солнца в последний раз называет меня своим солнцем и навсегда покидает небосвод.
Гелиос перебивает самого себя одним вопросом за другим: в порядке ли я, не ранена ли, не тронута ли, как себя чувствую…От дома рвутся двое: с расспросами и проклятиями. Поднимаю оброненный пистолет и стреляю в приближающихся. До щелчка – две пули; одна пугает, другая прижигает. Несчастные рассыпаются и скрываются.
Резиденция полыхает – зарево обрисовывает части дома, поедает колонны, стены, уничтожает историю. Как вдруг – рвётся в сад. Алое покрывало укутывает зелёный лабиринт и с чёрными отметинами движется к хвойному лесу. Всё горит. И вера, как оказывается, людей – оплот неясных стенаний. Нет крепости. Нет духа. А люди…
– Посмотри на меня, – велит Гелиос.
Спаситель
Я хочу сказать, чтобы она отправлялась к Хозяину Монастыря под именем Богини Солнца и заявила свои права на Монастырь.
Я хочу сказать, чтобы она не позволяла суждениям иных складывать мнение о себе и не позволяла иным указывать направление её пути.
Я хочу сказать, чтобы она ткала историю сама, ибо силы, ума и духа для того в ней было достаточно.
Но вместо того говорю:
– Я счастлив.
Она замирает. Замирает подобно приятельнице-луне на небе, наблюдающей сквозь взмоченные облака за своим величайшим творением. Взгляд девочки теряется на миг – ловит мой ответный взгляд: находит, едва не плачет – глотает слёзы и дрожащий голос просит повторить только что сказанное.
– Под конец своей бессмысленной жизни, – смеюсь в ответ, – я обрёл смысл и познал жизнь.
Она склоняется, руками сгребая пропитанную рубаху, и пытается удержать алые берега.
Я хочу сказать, до чего ты красива, моя девочка. Как ночной ветер осторожно касается твоего – обласканного накануне – лица, как озаряющая луна добавляет блеска полотну смольных волос, как слёзы, вставшие в роднике голубых глаз, похожи на сам лунный камень, что носила моя мать, затем – старшая сестра, после нее – средняя, а напоследок – младшая.
Я хочу сказать, как мне повезло встретиться с тобой: случайно уловить взгляд и получить благословение, заслужить доверие, стать всем.
Я хочу сказать, что горжусь тобой.
Но вместо того роняю:
Девушка
– Тела наши, – говорит Бог Солнца, – ничего из себя не представляют. Разменная монета, и только. Вся суть – в душах. Береги свою душу, Луна.
Спаситель
Позволяет припасть к коленям и уловить аромат сливочного мускуса, который сама когда-то обнаружила и уличила, позволяет утонуть в бархате платья и коснуться нежных рук.
Я хочу сказать, что люблю её.
Но слова не слушаются, не вяжутся – перестают; дыхание прыгает, сжимает грудь; её лицо окаймляет свет – смольные волосы непослушно выглядывают над плечом и стегают по шее. Свет поглощает девочку. Говорю, что люблю её, но, боюсь, Луна уже не слышит.
Я боюсь, что не увижу более любимого лица.
Девушка
Бог Солнца в последний раз называет меня своим солнцем и навсегда покидает небосвод.
