Даже горничные туда не заходили, отец всегда убирался сам. Поэтому шкаф пока что стоял пустой, и мама очень нервничала: не разозлится ли отец, потому что она позволила работникам, заносившим шкаф, войти на минутку, чтобы поставить его? Не стоило ли попросить оставить его в коридоре? Ах, ну почему она не подумала об этом?
Пока Виктоир слушала причитания матери, у неё возник план, которым после завтрака она поделилась со мной. Мы собирались спрятаться в этом шкафу и удивить отца своим неожиданным появлением. Мы знали, что он не будет злиться. Даже сейчас, сколько ни роюсь в памяти, не могу вспомнить ни одного раза, когда отец был зол на нас, груб с нами, или чем-то недоволен. Родителем, на плечи которого легла забота о нашем воспитании, была мать.
Часы на самой высокой башне замка пробили два, и я прибавил шагу, но не побежал, несмотря на то, что очень хотел это сделать. Я думал, как скажу с утра сестре, что она трусишка, а я вот ни капли не испугался призраков и хищных теней, которые, как мы были абсолютно уверены, живут в замке. Лучше бы я на самом деле встретил тогда полчище призраков и десяток хищных теней.
К кабинету я успел вовремя – Виктоир отдала мне ключ, который стащила – и спрятался в шкафу. Было очень удобно осматривать комнату через дырочку замочной скважины. Потекли минуты ожидания. На самом деле, должно быть, прошло не больше десяти-пятнадцати минут, но тогда мне казалось, что я сижу в шкафу чуть ли не час. Наконец, дверь открылась, и вошёл отец.
Я не стал сразу выпрыгивать из шкафа и теперь очень жалею об этом. Вряд ли это бы остановило охотников, но они бы дождались моего ухода. По крайней мере, я мог бы в последний раз обнять отца и поговорить с ним.
Но я остался в шкафу. Было волнительно смотреть, как отец ходит по кабинету, снимает плащ, перебирает какие-то бумаги на столе и не подозревает о том, что я здесь. Вот он подошёл к шкафу, и я приготовился прыгнуть прямо к нему в руки, когда он откроет дверцу, но отец только посмотрел на шкаф и отошёл. Я смотрел, как он садится в кресло, спиной к зашторенному окну и уже протянул руку, чтобы открыть дверцу и с криком выскочить наружу, когда прямо за спиной отца появилась человеческая фигура.
Я отпрянул вглубь шкафа и прижался спиной к задней стенке – совершенно инстинктивно, не успев ни о чём подумать. Только что в комнате нас было двое и вот незнакомец, закутанный в плащ так, что не видно лица, появился, словно из воздуха.
Отец тоже заметил его присутствие, хоть и сидел к нему спиной. Он вскочил, обернулся, вскрикнул и бросился к двери. Но у двери уже стоял второй человек в плаще – выше и шире в плечах, чем первый. Он ударил отца, тот налетел на низкий столик посередине комнаты и пошатнулся, но устоял на ногах.
Я следил за ним через замочную скважину, умирая от страха. Какой-то тонкий голосок в голове твердил, что я должен выйти и помочь отцу, но ужас сковал мои мышцы, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
Отец переводил взгляд с одного незнакомца на другого.
– Что вы от меня хотите? – Спросил он надтреснутым голосом, какого я никогда у него не слышал.
Заговорил незнакомец, стоящий у окна и я понял, что ошибся. Голос был женский, это была незнакомка.
– Ты знаешь, почему мы здесь, Людовик.
– Я предполагаю, – осторожно ответил отец.
Высокий незнакомец хмыкнул. Это, похоже, был мужчина.
Женщина вздохнула.
– Тут нечего предполагать, Людовик. Твоя родословная предельно ясно обо всём говорит.
– Может быть, – согласился отец, чей голос явно выдавал страх. – Но я никогда не делал ничего противозаконного. Никогда не использовал свою магию.
Магия.
Это слово шокировало меня, ведь отец не был магом крови, костей или плоти. А другой магии, кроме запрещённой, быть не могло. И даже если бы захотел, где бы он её выучил? И что имела в виду женщина, упомянув его родословную? Насколько было известно мне, отец происходил из семьи богатого торговца, но дворянином не был. Он взял фамилию матери, происходившей из уважаемого дворянского рода – Локонте – когда женился на ней. Может быть, об этом она и говорила? О том, что он не дворянин?
Но ведь за это не убивают. Я уже был достаточно взрослым, чтобы понять, зачем могут тайком прокрадываться в дом два вооружённых человека, с ног до головы закутанные в плащи. Да, я знал, что говорят о моей матери, связавшей свою жизнь со «столь недостойным мужчиной», как выразилась одна пожилая дама. Виктоир за это подложила ей таракана в суп. Хорошо, что не попалась. Узнай мать, что это её рук дело, сестре бы ни поздоровилось.
(Хотя теперь, оглядываясь назад, я подозреваю, что она прекрасно поняла, что это сделала Виктоир и возможно даже почувствовала гордость за дочь, таким образом заступившуюся за родителей).
Но даже если кто-то из родственников или бывших воздыхателей матери хотел таким образом избавиться от отца, то зачем ждать двенадцать лет? Нет, дело было не в этом.
Конечно, в тот момент, наблюдая за загнанным в ловушку отцом, я не думал столь пространными предложениями, все эти мысли оформились позже. Тогда мой разум затопил страх – за отца и за себя. Что я буду делать, если моего любимого отца не станет? А что, если эти люди найдут меня и убьют? Я попытался придумать способ, которым могу помочь отцу. Даже хотел ощупать заднюю стенку шкафа: вдруг найдётся потайной ход? Но не мог сдвинуться с места от страха. Ну и, конечно, никакого хода там не было и быть не могло.
Женщина рассмеялась, но теперь, вспоминая тот смех, мне кажется, что звучал он печально.
– Я знаю, Людовик. Но боюсь, это не имеет значения.
В этот момент я нашёл в себе силы двинуться, чтобы лучше разглядеть происходящее, и увидел лицо отца. Тогда я не до конца понял его выражение, но теперь могу с уверенностью сказать – это было отчаяние. Вокруг него появились синие искры и ринулись к мужчине. Тот отшатнулся, но часть искр всё равно его задела. Он не закричал, хотя позже я узнал, что раны, нанесённые магией, очень болезненны. Молча схватившись рукой за стену, мужчина сполз на пол. Даже в шкафу мне было слышно его тяжёлое дыхание.
Женщина не осталась в долгу: она подняла руку и с неё сорвались оранжевые искры. Отец пытался защититься, и несколько атак у него получилось отбить – маленькие искорки сталкивались в воздухе с небольшой вспышкой и исчезали. Не самая впечатляющая магическая дуэль: два неподвижных человека и носящиеся, сталкивающиеся, взрывающиеся оранжевые и синие искры. Это могло бы быть красиво, не будь они такими маленькими.
Но, конечно, тогда мысли о красоте или зрелищности мне и в голову не приходили. Я никогда в своей жизни не был так напуган, потому что видел, что случилось с мужчиной, когда искры коснулись его и догадывался, что отцу придётся ещё хуже. В тот момент я, с присущей счастливому ребёнку верой в победу добра над злом, верил, что отец может выйти из этой схватки победителем.
Но в какой-то момент он пропустил одну искорку, потом ещё несколько и вот он уже стоит на коленях, уперевшись руками в пол и дыша так же тяжело, как мужчина перед тем, как потерять сознание. Но отец сознание не терял. Женщина продолжала осыпать его оранжевыми искрами, он поднял руку, пытаясь защититься, но с пальцев соскочило всего несколько искорок, и они быстро погасли. Его рука упала, и он застонал.
И в этот момент женщина спросила:
– Твой сын, Людовик. Он унаследовал твою магию?
Когда она произнесла «твой сын» я чуть не обмочился от страха, потому что подумал, что она каким-то образом узнала, что я сижу в шкафу. Смысл второй фразы не сразу дошёл до меня. Если мне от отца передалась магия, значит, я тоже могу пускать эти странные искорки? Не успел я как следует подумать об этом, как услышал слабый голос отца.
– Нет. Он не унаследовал мою магию. Оставьте мою семью в покое.
Женщина вздохнула.
Стоны отца сменились криком. И он всё никак не прекращался. Я и думать забыл о том, что и сам, возможно, владею магией. Я был слишком напуган. Этот звук был самым ужасным из всех, что я слышал в своей жизни. Он до сих пор иногда стоит у меня в ушах.
Я больше не хотел смотреть. С закрытыми глазами я прижался к задней стенке шкафа, отчаянно жалея, что он пустой и ничего не приглушает звук. Я зажал уши пальцами так сильно, что стало больно, но всё равно слышал, как кричит отец.
Не знаю, когда звук прекратился. Казалось, что прошло несколько часов. В какой-то момент я понял, что сижу в тишине. Сначала я подумал, что что-то сломал в ушах и оглох, но я всё ещё слышал своё дыхание и сердцебиение. Отняв руки от ушей я, так бесшумно как только мог, подполз поближе к дверце и выглянул в замочную скважину.
Женщина и мужчина в плащах исчезли, а отец лежал на полу. Я подумал, что он, должно быть, потерял сознание от боли. Подождав ещё немного, чтобы убедиться, что незнакомцы точно ушли и не вернутся, я выбрался из шкафа и подошёл к отцу.
Он лежал на животе, лицом вниз. Я присел около него и неуверенно дотронулся до его плеча. Потом потряс.
– Папа?
Никакого ответа. Его тело было совершенно безвольным. С трудом, но я всё же смог перевернуть его на спину. И тут же отшатнулся, стоило взглянуть на его лицо. Глаза открыты, приятные черты исказила гримаса боли и страха. На лице я успел заметить светлые пятна, едва различимые на его коже.
Тогда я понял, что отец не просто без сознания – он мёртв. Странно, но за этой мыслью пришло полное опустошение. Я не заплакал, не закричал, не бросился будить мать или искать слуг. Во мне как будто вообще не осталось никаких чувств, словно я абсолютно лишился способности чувствовать.
Я понял, что больше ничем не смогу помочь отцу и не хотел отвечать на вопросы, которые непременно возникнут, если я разбужу мать. Но больше всего мне не хотелось быть тем, кто расскажет ей, что она теперь вдова, а сестра – сирота. Мне не хотелось иметь ничего общего со смертью отца.
Это было желание ребёнка, пережившего ужасную травму и больше всего в тот момент хотевшего притвориться, что ничего не произошло. По крайней мере, до утра. Какая-то часть моего мозга нашёптывала, что, может быть, если я сейчас уйду, вернусь в свою комнату и лягу спать, то утром отец встретит нас с Виктоир в столовой, живой и невредимый. Поэтому я вышел из его кабинета и направился к себе.
Ощущение было такое, словно меня накрыли толстым стеклянным колпаком. Или, скорее, будто я в аквариуме и все мысли и чувства, все ощущения, весь мир должны пробиться через слои стекла и воды, прежде чем смогут достичь меня.
Теперь я думаю, что это решение, вполне вероятно, спасло мне жизнь. Если бы Охотники знали, чему я стал свидетелем, то убили бы меня, и не важно, передался мне дар отца или нет. Он утверждал, что нет, но я думаю, что это была последняя слабая попытка защитить меня.
Мой отец был ведьмаком-полукровкой и все найденные мной исследования на эту тему утверждают, что от брака полукровки с человеком в девяти из десяти случаев рождается обычный человек. Впрочем, моя надежда рассеялась, когда я прочитал о признаках, позволяющих распознать, передалась ли ребёнку магия «нечистого» родителя.
Отличительными признаками являются светлая кожа, чёрные волосы и глаза необычайного тёмного серого цвета. Такие были у моего отца. И, к сожалению, у меня. От матери, тоже черноволосой и кареглазой, мне досталась смуглая кожа. Но увы, первый признак, если верить учёным, является необязательным.
Утром, когда обнаружили тело отца, меня накрыло болью и горем так, словно я действительно до этого не знал, что он мёртв. На время эти боль и горе вытеснили остальные чувства и к мыслям о том, что сказали убийцы отца, я вернулся только спустя несколько месяцев.
И тогда на смену горю и боли пришёл страх. Если мне действительно передались магические силы и если охотники узнают об этом – они придут за мной. С тех пор страх стал моим постоянным спутником, не было и дня, когда бы я ни боялся.
Ничто в Мертоне не намекало на скорый приход весны. Март стал продолжением серого, холодного, мокрого и ветреного февраля. Венсан пожалел, что надел пальто, а не плащ с капюшоном. Дождь мог пойти в любую секунду, а от зонта в такую погоду проку мало. Ледяной ветер дёргал его за волосы и обжигал лицо. Венсан ускорил шаг, подавив порыв оглядеться. Снова.
Ему было страшно, но страх укоренился в нём настолько глубоко, что, не научись он с ним жить, давно бы задумался о самоубийстве. Сердце билось где-то в горле, на коже выступил холодный пот, дышать было тяжело, но со стороны он выглядел совершенно спокойным. Сегодня Венсан должен был встретиться с охотницей по имени Габриэлла Арамиц.
Он готовился к встрече с ней почти полгода и был уверен, что она его не выдаст. Если бы у него было хоть малейшее сомнение, его бы здесь сейчас не было. Но Венсана не переставал грызть червячок тревоги. Охотники – могущественная организация, приближённая к трону. Что, если они всё подстроили? Что, если сейчас его схватят или попросту убьют, как отца?
Эти мысли мучили его со вчерашнего вечера. Ночь он провёл без сна, а с утра почти поддался соблазну никуда не ходить. Но информация, которую он мог получить от Габриэллы, была слишком важна, чтобы не попытаться.
Она назначила ему встречу недалеко от моста Вилль. Ничем не примечательный район рабочего класса и обычный трёхэтажный дом. Венсан оделся так, что никто бы не признал в нём дворянина, сына герцогини. Все предосторожности были соблюдены, но, когда он подходил к дому, его тошнило.
Габриэлла ждала его в уютной гостиной в маленькой квартирке на втором этаже. Она сидела на диване с чашкой чая в руках, но стоило Венсану войти и закрыть за собой дверь, как она встала, сунула ему в руку кожаный портфель и, обойдя его, взялась за ручку двери.
– Деньги оставите в условленном месте.
Ему очень хотелось схватить её за руку, потребовать объяснений, сказать, чтобы она осталась… Но они говорили об этом, когда уславливались о встрече. Их переписка длилась чуть больше двух недель, и они обсудили все детали. Поэтому теперь он позволил Габриэлле уйти.
Дождавшись, когда её шаги на лестнице стихнут, Венсан подошёл к столу и сел на её место. Чашка с недопитым чаем стояла перед ним и, повинуясь какому-то непонятному порыву, он залпом осушил её. Чай на вкус оказался отвратительным – дешёвое пойло, совсем не похожее на то, что пили у них дома.
Переведя дыхание, Венсан положил на колени портфель. Он очень надеялся, что ему никогда не придётся использовать эту информацию, но она была его гарантом безопасности. Если всё пойдёт совсем уж плохо… Венсан открыл портфель, достал несколько листов бумаги и быстро пробежал глазами. Похоже, Габриэлла честно сделала свою работу. Убрав бумаги обратно, он поднялся. Нужно было возвращаться, пока его не хватились. Лучше, чтобы сестра и мать думали, что весь сегодняшний день, вечер и ночь он провёл дома. Никому не стоило знать, куда он ходил.
Венсан поймал экипаж, как только вышел за пределы рабочего района. Доехал до Розовой улицы – довольно респектабельное место, где, однако, появление человека в дешёвом пальто не было чем-то необычным. Дома здесь были построены из розового камня, за что она и получила своё название. Здесь у него на сутки была снята комната. Зашёл он через задний двор, а вышел из главных дверей уже другим человеком. Снова поймав экипаж, он доехал до самого Труа – одного из городских домов семьи Локонте.
Пока Виктоир слушала причитания матери, у неё возник план, которым после завтрака она поделилась со мной. Мы собирались спрятаться в этом шкафу и удивить отца своим неожиданным появлением. Мы знали, что он не будет злиться. Даже сейчас, сколько ни роюсь в памяти, не могу вспомнить ни одного раза, когда отец был зол на нас, груб с нами, или чем-то недоволен. Родителем, на плечи которого легла забота о нашем воспитании, была мать.
Часы на самой высокой башне замка пробили два, и я прибавил шагу, но не побежал, несмотря на то, что очень хотел это сделать. Я думал, как скажу с утра сестре, что она трусишка, а я вот ни капли не испугался призраков и хищных теней, которые, как мы были абсолютно уверены, живут в замке. Лучше бы я на самом деле встретил тогда полчище призраков и десяток хищных теней.
К кабинету я успел вовремя – Виктоир отдала мне ключ, который стащила – и спрятался в шкафу. Было очень удобно осматривать комнату через дырочку замочной скважины. Потекли минуты ожидания. На самом деле, должно быть, прошло не больше десяти-пятнадцати минут, но тогда мне казалось, что я сижу в шкафу чуть ли не час. Наконец, дверь открылась, и вошёл отец.
Я не стал сразу выпрыгивать из шкафа и теперь очень жалею об этом. Вряд ли это бы остановило охотников, но они бы дождались моего ухода. По крайней мере, я мог бы в последний раз обнять отца и поговорить с ним.
Но я остался в шкафу. Было волнительно смотреть, как отец ходит по кабинету, снимает плащ, перебирает какие-то бумаги на столе и не подозревает о том, что я здесь. Вот он подошёл к шкафу, и я приготовился прыгнуть прямо к нему в руки, когда он откроет дверцу, но отец только посмотрел на шкаф и отошёл. Я смотрел, как он садится в кресло, спиной к зашторенному окну и уже протянул руку, чтобы открыть дверцу и с криком выскочить наружу, когда прямо за спиной отца появилась человеческая фигура.
Я отпрянул вглубь шкафа и прижался спиной к задней стенке – совершенно инстинктивно, не успев ни о чём подумать. Только что в комнате нас было двое и вот незнакомец, закутанный в плащ так, что не видно лица, появился, словно из воздуха.
Отец тоже заметил его присутствие, хоть и сидел к нему спиной. Он вскочил, обернулся, вскрикнул и бросился к двери. Но у двери уже стоял второй человек в плаще – выше и шире в плечах, чем первый. Он ударил отца, тот налетел на низкий столик посередине комнаты и пошатнулся, но устоял на ногах.
Я следил за ним через замочную скважину, умирая от страха. Какой-то тонкий голосок в голове твердил, что я должен выйти и помочь отцу, но ужас сковал мои мышцы, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
Отец переводил взгляд с одного незнакомца на другого.
– Что вы от меня хотите? – Спросил он надтреснутым голосом, какого я никогда у него не слышал.
Заговорил незнакомец, стоящий у окна и я понял, что ошибся. Голос был женский, это была незнакомка.
– Ты знаешь, почему мы здесь, Людовик.
– Я предполагаю, – осторожно ответил отец.
Высокий незнакомец хмыкнул. Это, похоже, был мужчина.
Женщина вздохнула.
– Тут нечего предполагать, Людовик. Твоя родословная предельно ясно обо всём говорит.
– Может быть, – согласился отец, чей голос явно выдавал страх. – Но я никогда не делал ничего противозаконного. Никогда не использовал свою магию.
Магия.
Это слово шокировало меня, ведь отец не был магом крови, костей или плоти. А другой магии, кроме запрещённой, быть не могло. И даже если бы захотел, где бы он её выучил? И что имела в виду женщина, упомянув его родословную? Насколько было известно мне, отец происходил из семьи богатого торговца, но дворянином не был. Он взял фамилию матери, происходившей из уважаемого дворянского рода – Локонте – когда женился на ней. Может быть, об этом она и говорила? О том, что он не дворянин?
Но ведь за это не убивают. Я уже был достаточно взрослым, чтобы понять, зачем могут тайком прокрадываться в дом два вооружённых человека, с ног до головы закутанные в плащи. Да, я знал, что говорят о моей матери, связавшей свою жизнь со «столь недостойным мужчиной», как выразилась одна пожилая дама. Виктоир за это подложила ей таракана в суп. Хорошо, что не попалась. Узнай мать, что это её рук дело, сестре бы ни поздоровилось.
(Хотя теперь, оглядываясь назад, я подозреваю, что она прекрасно поняла, что это сделала Виктоир и возможно даже почувствовала гордость за дочь, таким образом заступившуюся за родителей).
Но даже если кто-то из родственников или бывших воздыхателей матери хотел таким образом избавиться от отца, то зачем ждать двенадцать лет? Нет, дело было не в этом.
Конечно, в тот момент, наблюдая за загнанным в ловушку отцом, я не думал столь пространными предложениями, все эти мысли оформились позже. Тогда мой разум затопил страх – за отца и за себя. Что я буду делать, если моего любимого отца не станет? А что, если эти люди найдут меня и убьют? Я попытался придумать способ, которым могу помочь отцу. Даже хотел ощупать заднюю стенку шкафа: вдруг найдётся потайной ход? Но не мог сдвинуться с места от страха. Ну и, конечно, никакого хода там не было и быть не могло.
Женщина рассмеялась, но теперь, вспоминая тот смех, мне кажется, что звучал он печально.
– Я знаю, Людовик. Но боюсь, это не имеет значения.
В этот момент я нашёл в себе силы двинуться, чтобы лучше разглядеть происходящее, и увидел лицо отца. Тогда я не до конца понял его выражение, но теперь могу с уверенностью сказать – это было отчаяние. Вокруг него появились синие искры и ринулись к мужчине. Тот отшатнулся, но часть искр всё равно его задела. Он не закричал, хотя позже я узнал, что раны, нанесённые магией, очень болезненны. Молча схватившись рукой за стену, мужчина сполз на пол. Даже в шкафу мне было слышно его тяжёлое дыхание.
Женщина не осталась в долгу: она подняла руку и с неё сорвались оранжевые искры. Отец пытался защититься, и несколько атак у него получилось отбить – маленькие искорки сталкивались в воздухе с небольшой вспышкой и исчезали. Не самая впечатляющая магическая дуэль: два неподвижных человека и носящиеся, сталкивающиеся, взрывающиеся оранжевые и синие искры. Это могло бы быть красиво, не будь они такими маленькими.
Но, конечно, тогда мысли о красоте или зрелищности мне и в голову не приходили. Я никогда в своей жизни не был так напуган, потому что видел, что случилось с мужчиной, когда искры коснулись его и догадывался, что отцу придётся ещё хуже. В тот момент я, с присущей счастливому ребёнку верой в победу добра над злом, верил, что отец может выйти из этой схватки победителем.
Но в какой-то момент он пропустил одну искорку, потом ещё несколько и вот он уже стоит на коленях, уперевшись руками в пол и дыша так же тяжело, как мужчина перед тем, как потерять сознание. Но отец сознание не терял. Женщина продолжала осыпать его оранжевыми искрами, он поднял руку, пытаясь защититься, но с пальцев соскочило всего несколько искорок, и они быстро погасли. Его рука упала, и он застонал.
И в этот момент женщина спросила:
– Твой сын, Людовик. Он унаследовал твою магию?
Когда она произнесла «твой сын» я чуть не обмочился от страха, потому что подумал, что она каким-то образом узнала, что я сижу в шкафу. Смысл второй фразы не сразу дошёл до меня. Если мне от отца передалась магия, значит, я тоже могу пускать эти странные искорки? Не успел я как следует подумать об этом, как услышал слабый голос отца.
– Нет. Он не унаследовал мою магию. Оставьте мою семью в покое.
Женщина вздохнула.
Стоны отца сменились криком. И он всё никак не прекращался. Я и думать забыл о том, что и сам, возможно, владею магией. Я был слишком напуган. Этот звук был самым ужасным из всех, что я слышал в своей жизни. Он до сих пор иногда стоит у меня в ушах.
Я больше не хотел смотреть. С закрытыми глазами я прижался к задней стенке шкафа, отчаянно жалея, что он пустой и ничего не приглушает звук. Я зажал уши пальцами так сильно, что стало больно, но всё равно слышал, как кричит отец.
Не знаю, когда звук прекратился. Казалось, что прошло несколько часов. В какой-то момент я понял, что сижу в тишине. Сначала я подумал, что что-то сломал в ушах и оглох, но я всё ещё слышал своё дыхание и сердцебиение. Отняв руки от ушей я, так бесшумно как только мог, подполз поближе к дверце и выглянул в замочную скважину.
Женщина и мужчина в плащах исчезли, а отец лежал на полу. Я подумал, что он, должно быть, потерял сознание от боли. Подождав ещё немного, чтобы убедиться, что незнакомцы точно ушли и не вернутся, я выбрался из шкафа и подошёл к отцу.
Он лежал на животе, лицом вниз. Я присел около него и неуверенно дотронулся до его плеча. Потом потряс.
– Папа?
Никакого ответа. Его тело было совершенно безвольным. С трудом, но я всё же смог перевернуть его на спину. И тут же отшатнулся, стоило взглянуть на его лицо. Глаза открыты, приятные черты исказила гримаса боли и страха. На лице я успел заметить светлые пятна, едва различимые на его коже.
Тогда я понял, что отец не просто без сознания – он мёртв. Странно, но за этой мыслью пришло полное опустошение. Я не заплакал, не закричал, не бросился будить мать или искать слуг. Во мне как будто вообще не осталось никаких чувств, словно я абсолютно лишился способности чувствовать.
Я понял, что больше ничем не смогу помочь отцу и не хотел отвечать на вопросы, которые непременно возникнут, если я разбужу мать. Но больше всего мне не хотелось быть тем, кто расскажет ей, что она теперь вдова, а сестра – сирота. Мне не хотелось иметь ничего общего со смертью отца.
Это было желание ребёнка, пережившего ужасную травму и больше всего в тот момент хотевшего притвориться, что ничего не произошло. По крайней мере, до утра. Какая-то часть моего мозга нашёптывала, что, может быть, если я сейчас уйду, вернусь в свою комнату и лягу спать, то утром отец встретит нас с Виктоир в столовой, живой и невредимый. Поэтому я вышел из его кабинета и направился к себе.
Ощущение было такое, словно меня накрыли толстым стеклянным колпаком. Или, скорее, будто я в аквариуме и все мысли и чувства, все ощущения, весь мир должны пробиться через слои стекла и воды, прежде чем смогут достичь меня.
Теперь я думаю, что это решение, вполне вероятно, спасло мне жизнь. Если бы Охотники знали, чему я стал свидетелем, то убили бы меня, и не важно, передался мне дар отца или нет. Он утверждал, что нет, но я думаю, что это была последняя слабая попытка защитить меня.
Мой отец был ведьмаком-полукровкой и все найденные мной исследования на эту тему утверждают, что от брака полукровки с человеком в девяти из десяти случаев рождается обычный человек. Впрочем, моя надежда рассеялась, когда я прочитал о признаках, позволяющих распознать, передалась ли ребёнку магия «нечистого» родителя.
Отличительными признаками являются светлая кожа, чёрные волосы и глаза необычайного тёмного серого цвета. Такие были у моего отца. И, к сожалению, у меня. От матери, тоже черноволосой и кареглазой, мне досталась смуглая кожа. Но увы, первый признак, если верить учёным, является необязательным.
Утром, когда обнаружили тело отца, меня накрыло болью и горем так, словно я действительно до этого не знал, что он мёртв. На время эти боль и горе вытеснили остальные чувства и к мыслям о том, что сказали убийцы отца, я вернулся только спустя несколько месяцев.
И тогда на смену горю и боли пришёл страх. Если мне действительно передались магические силы и если охотники узнают об этом – они придут за мной. С тех пор страх стал моим постоянным спутником, не было и дня, когда бы я ни боялся.
***
Ничто в Мертоне не намекало на скорый приход весны. Март стал продолжением серого, холодного, мокрого и ветреного февраля. Венсан пожалел, что надел пальто, а не плащ с капюшоном. Дождь мог пойти в любую секунду, а от зонта в такую погоду проку мало. Ледяной ветер дёргал его за волосы и обжигал лицо. Венсан ускорил шаг, подавив порыв оглядеться. Снова.
Ему было страшно, но страх укоренился в нём настолько глубоко, что, не научись он с ним жить, давно бы задумался о самоубийстве. Сердце билось где-то в горле, на коже выступил холодный пот, дышать было тяжело, но со стороны он выглядел совершенно спокойным. Сегодня Венсан должен был встретиться с охотницей по имени Габриэлла Арамиц.
Он готовился к встрече с ней почти полгода и был уверен, что она его не выдаст. Если бы у него было хоть малейшее сомнение, его бы здесь сейчас не было. Но Венсана не переставал грызть червячок тревоги. Охотники – могущественная организация, приближённая к трону. Что, если они всё подстроили? Что, если сейчас его схватят или попросту убьют, как отца?
Эти мысли мучили его со вчерашнего вечера. Ночь он провёл без сна, а с утра почти поддался соблазну никуда не ходить. Но информация, которую он мог получить от Габриэллы, была слишком важна, чтобы не попытаться.
Она назначила ему встречу недалеко от моста Вилль. Ничем не примечательный район рабочего класса и обычный трёхэтажный дом. Венсан оделся так, что никто бы не признал в нём дворянина, сына герцогини. Все предосторожности были соблюдены, но, когда он подходил к дому, его тошнило.
Габриэлла ждала его в уютной гостиной в маленькой квартирке на втором этаже. Она сидела на диване с чашкой чая в руках, но стоило Венсану войти и закрыть за собой дверь, как она встала, сунула ему в руку кожаный портфель и, обойдя его, взялась за ручку двери.
– Деньги оставите в условленном месте.
Ему очень хотелось схватить её за руку, потребовать объяснений, сказать, чтобы она осталась… Но они говорили об этом, когда уславливались о встрече. Их переписка длилась чуть больше двух недель, и они обсудили все детали. Поэтому теперь он позволил Габриэлле уйти.
Дождавшись, когда её шаги на лестнице стихнут, Венсан подошёл к столу и сел на её место. Чашка с недопитым чаем стояла перед ним и, повинуясь какому-то непонятному порыву, он залпом осушил её. Чай на вкус оказался отвратительным – дешёвое пойло, совсем не похожее на то, что пили у них дома.
Переведя дыхание, Венсан положил на колени портфель. Он очень надеялся, что ему никогда не придётся использовать эту информацию, но она была его гарантом безопасности. Если всё пойдёт совсем уж плохо… Венсан открыл портфель, достал несколько листов бумаги и быстро пробежал глазами. Похоже, Габриэлла честно сделала свою работу. Убрав бумаги обратно, он поднялся. Нужно было возвращаться, пока его не хватились. Лучше, чтобы сестра и мать думали, что весь сегодняшний день, вечер и ночь он провёл дома. Никому не стоило знать, куда он ходил.
Венсан поймал экипаж, как только вышел за пределы рабочего района. Доехал до Розовой улицы – довольно респектабельное место, где, однако, появление человека в дешёвом пальто не было чем-то необычным. Дома здесь были построены из розового камня, за что она и получила своё название. Здесь у него на сутки была снята комната. Зашёл он через задний двор, а вышел из главных дверей уже другим человеком. Снова поймав экипаж, он доехал до самого Труа – одного из городских домов семьи Локонте.
