Закатное солнце тёплым сентябрьским вечером превращает воздух в городе в какую-то волшебную субстанцию. Его можно пить, как ароматный апельсиновый чай, или летать в нём, не отрывая ноги от асфальта. Такой свет всё меняет — в лучшую, чудесную сторону. Даже старые дома в отходящих от набережной узких улочках — их тёмные, пахнущие сыростью арки с обваливающейся штукатуркой и поросшим изумрудным мхом бугристым асфальтом, превращаются в порталы в иные миры...
Если ты сам захочешь, разумеется.
Для некоторых горожан они, конечно, так и останутся страшненькими объектами в историческом центре, вопиющими о внимании коммунальных служб и администрации. И гулять там на закате — скорее всего, небезопасно. Мало ли кто может заинтересоваться содержимым твоих карманов. Да и улочки тупиковые, насквозь от набережной до «парадного» центра не пройдёшь, упрёшься в бетонный забор, придётся возвращаться.
А на набережной многолюдно. Гомонят компании молодых людей, играют в догонялки мамочки с детьми, по двое-трое прогуливаются степенно беседующие дамы в шляпах и перчатках. Забавно наблюдать за молодыми и не очень молодыми парочками — некоторые шагают держась за руки и светятся от счастья, а кто-то идёт в полушаге от спутника — и просто искрится от неуверенности.
А кто-то гуляет один, и если по некоторым одиночкам видно, что они наслаждаются таким положением дел, то взгляды других будто источают тот же оранжевый тревожный свет, каким делится с городом уходящее на покой солнце.
«Где ты?..»
Он любил помогать таким. Устраивать случайности.
Люди и сами себе вполне способны помочь, но им всё время что-то мешает. Нехватка времени, неуверенность, честное и искреннее намерение в ближайшее время стать лучше, более достойным, и вот тогда уже обязательно... Он беззлобно посмеивался над такими — ну неужели вы и правда думаете, что вас с большей вероятностью полюбят, если вы похудеете на пять кило, сделаете коррекцию бровей или даже купите новую машину? Это так не работает... Но почему бы не дать людям шанс?
И он его устраивал. Возможностей у него было чуть больше, чем у них самих, хотя всесильным он, конечно, не являлся.
Эту девушку он заметил в самом начале сентября. Она появлялась всегда в одно и то же время — значит, работала где-то поблизости и приходила на набережную сразу после окончания рабочего дня. Она шла неторопливо, часто останавливаясь у ограды и глядя на реку, явно о чём-то размышляя, и за пару недель он так и не понял, какова же «тональность» её одиноких прогулок — нужна ей та самая случайность или нет.
Ему стало любопытно.
Он мог воспользоваться своими привилегиями и узнать про девушку больше, но решил не портить удовольствие и просто понаблюдать. Она раскроется сама. Так всегда бывает. Никто не может долго прятать свои мысли и чувства здесь, у реки.
Здесь у города сердце; река — его главная артерия. А в сердце, всем известно, люди хранят самые сокровенные тайны.
Анна переехала в город в конце августа. Купила квартиру недалеко от центра, распроданной прежней жизни хватило только на малюсенькую комнатку в общежитии да необходимый минимум обстановки. Работа была найдена заранее, но до первой зарплаты ещё надо дожить... И потратить её на врачей.
Вечерами ноги не несли в пустую гулкую «коробочку», пока слишком сильно своей безликостью напоминающую больничную палату. Много гуляла, благо сентябрь расщедрился на пригоршню августовского тепла в золотой осенней оправе; прогулки уж точно не навредят...
Набережная притягивала. Там Анна училась быть горожанкой; растворяясь в потоке гуляющих, она выглядела будто бы своей, хоть пока ещё сама себя тут своей не ощущала. Но хотя бы так. Постепенно и она полноправной капелькой вольётся в эту людскую реку.
Лишь бы не оказалось, что совсем ненадолго...
Впрочем, не думать об этом «ненадолго» она научилась уже давно.
А пока — с удовольствием планировала, что купит в первую очередь в свой новый дом, как будет зимними вечерами вязать коврики и салфеточки — символы уюта... Гуляла не спеша, чтобы пульс не повысился, дышала ровно и неглубоко. Разглядывала прохожих — незаметно, мимоходом, чтобы не вызвать желания разглядывать её в ответ.
Её задачей было остаться незаметной. Ни у кого не вызвать интереса.
Ни в коем случае не завязывать знакомств сверх необходимого. Не приятельствовать, а тем более не дружить. Про романтику и упоминать не стоило. Не хотела Анна оставлять после себя печаль и слёзы. Разбитые сердца...
Потому что её собственное сердце готово было вот-вот отказаться работать.
Ни малейшей перегрузки, иначе... Года полтора, максимум три, говорил врач. Не слушай его, говорила бабушка. Просто он врач от слова «врать». Поезжай в «область», там есть кардиоцентр, там разберутся.
Потом врач неожиданно оказался прав насчёт самой бабушки — «от старости лекарства нет». Похороны прошли как в тумане, на горстях таблеток — волноваться-то нельзя...
И мало ли что врач в этот раз не ошибся — бабушка сказала «езжай в область», как Анна могла не послушаться?
И вот она — жительница областного центра. Город увлёк, закружил ярко освещёнными улицами, старомодным шармом центра у первого моста через реку и карнавальной яркостью новостроек, обступивших новую набережную у моста второго. Но перемещаться по городу на автобусах было тяжело: любая поездка — риск свалиться в позорный обморок и попасть в больницу раньше, чем планировалось. Поэтому, купив жильё и устроившись на работу, Анна гуляла только между этими двумя точками.
К счастью, между ними было много интересного.
К ажурной тесьме литой ограды набережной были «пришиты» и мост через реку, и городской парк с каруселями и фонтаном, и несколько улочек старой застройки, разной степени солидности, и сквер с монументальным сооружением — огромной «тарелкой» ретрансляционной антенны. А если пересечь сквер, то выйдешь на странную короткую улочку, которая, судя по направлению, должна выводить на одну из основных улиц старого центра, но узкая, покрытая выбоинами дорога, пробежав под окнами всего-то двух домов странной архитектуры, упиралась в кирпичный забор какого-то учреждения.
Впервые оказавшись там, Анна даже пару раз прошлась от начала и до конца потрескавшегося тротуара, внимательно глядя по сторонам — ища подвох: ну не может же улица в большом городе состоять всего из двух домов? Посмотрела по онлайн-картам — и правда, два дома, номер четыре и номер шесть. И всё...
Загадка! А Анна обожала загадки. И, как от назойливо пищащего комара, отмахивалась от самой простой и очевидной разгадки: просто раньше улица была длиннее, состояла, скорее всего, из частных одноэтажных домов, потом их снесли, построив другие улицы с другими направлениями, а эти два дома остались памятниками ушедшему «детству» города.
С тех пор, проходя мимо сквера с антенной, Анна каждый раз испытывала желание свернуть в него и добраться до странной улочки. Иногда заходила — но не слишком часто: во-первых, всё-таки смотреть там было решительно не на что, все детали обшарпанных домов и заросших бурьяном двориков она уже знала наизусть; во-вторых, не без оснований подозревала, что местные жители в конце концов обратят внимание на то, что к ним подозрительно часто захаживает какая-то девица, тут не проживающая. Ещё примут за распространительницу всякой гадости, которую стало модно закапывать во всяких укромных местах и продавать путём скидывания координат бедолагам-зависимым. Тогда точно побьют. Или ещё что похуже...
Так Анна уговаривала сама себя не бродить по «полуулочке» слишком часто. А на самом деле...
На самом деле не возмущения местных жителей она опасалась. И даже не возможной встречи с настоящими «закладчиками» или их нервными «клиентами». А того, что при приближении к перекрёстку с «полуулочкой» пробегал по загривку какой-то холодок, сердце чуть тяжелело. Будто предчувствие опасности... Или, наоборот, чего-то хорошего, будто это место обещало ей какие-то чудесные открытия.
Только вот страшнее всего было признать, что у неё не всё в порядке с нервами, а то и с психикой. Ещё только психиатрического диагноза ей не хватало в дополнение к «сердечному»...
Поэтому — просто гулять. Иногда заглядывать. Ненадолго. И идти дальше.
В первый раз он обратил на неё внимание именно там — на этой короткой мрачноватой улочке, оканчивающейся тупиком. Она точно на ней не жила, так зачем было приходить снова и снова? Точно не к знакомым: она ни разу не зашла ни в один подъезд, ни разу ни с кем не поздоровалась. И не с преступными целями: такое он про людей понимал сразу, с первого взгляда; подобными вещами она точно не занималась. Тогда что она там делает минимум пару раз в неделю?
Он решил последить за ней. Выяснил, где она работает и живёт. Понял, что в городе она недавно — стоило хоть немного отклониться от привычного маршрута, как она отходила в сторонку и лезла в онлайн-карту. А ещё он обратил внимание, что она часто останавливается и отдыхает, будто бежала бегом или тащила тяжёлый груз, хотя ходила всегда неторопливо и налегке. Неприятная догадка кольнула; не выдержал, проверил по «своим каналам». Да, оказался прав. Смертельно больна, смирилась, хорошо держится. Неожиданно сильно огорчился. Укорил сам себя: «Вокруг тебя постоянно кто-то умирает, а ты из-за какой-то приезжей расклеиваешься». А вот что-то было в ней такое, что заставило испытать злость на несправедливую судьбу... какой-то огонёк, крошечный, но если погаснет — сразу станет темнее... Такая эмоция — не на пользу. Осторожнее надо быть. Ещё не хватало устроить какой-нибудь локальный катаклизм. Она одна, а остальных горожан — полмиллиона. Они-то чем виноваты? Они не судьба.
Он уже особо не таился — ходил за ней, наблюдал, старался держаться поблизости на случай, если ей вдруг станет плохо. Уже понял, что она не очень-то замечает, кто оказывается рядом. Главное — слишком близко не крутиться. Тогда, скорее всего, испугается, спрячется, может, даже место прогулок сменит.
Для него-то это не проблема, он и в другом районе города мог бы без труда её найти. А вот ей каково будет добираться до другого места прогулок? Не надо слишком навязчиво «лезть в кадр», а то спугнёт, как осторожную птичку.
Сентябрь в этом году выдался таким щедрым на тепло, что даже не по себе становилось: уж не в подарок ли это от судьбы — на прощание?
Он не хотел об этом думать. В конце концов, ведь и правда: каждый день люди десятками умирают, чем она лучше и значительнее их?
А всё равно думалось. И это было неправильно.
Погода продолжала радовать, и вечером пятницы Анна решила, что погуляет подольше, а как стемнеет — зайдёт в кафе неподалёку от театра, съест пирожное — уж такую-то малость можно себе позволить, пусть до зарплаты ещё целых пять дней. Идя привычным маршрутом вдоль ограды набережной, она любовалась изгибами реки — синей ленты в золотых кудрях прибрежных зарослей. Оранжевый предзакатный свет придавал окружающему пейзажу ощущение какой-то нереальности, таинственности... Будто во сне. В хорошем сне, где вот-вот встретишь лучшего друга, чьё имя наяву не можешь вспомнить.
Вдруг трепыхнулось, кольнуло в груди, и Анна испуганно остановилась, прислушиваясь к ощущениям. Ну только не сейчас... Нет, всё в порядке, продолжения не последовало. Можно идти дальше. Только вот... Что за странное ощущение взгляда в затылок? Анна невольно обернулась: вроде бы никто на неё не смотрит. Снова медленно двинулась вперёд — и вдруг до неё дошло, что ощущение-то ей уже знакомо!
Вот, вот оно: будто сквозняк тихонечко дует в основание шеи! И хочется обернуться... Нет, хочется побежать! А бежать нельзя, да и зачем бежать, от чего, куда?..
А вот с этого места поподробнее, сказала себе Анна. И медленно пошла туда, куда ей хотелось побежать.
К возвышающейся над деревьями «тарелке» антенны-ретранслятора.
И сквозь сквер, и на ту самую «полуулочку».
И плевать на «психиатрический диагноз». Надо туда — значит, надо.
В сумерках там было, по правде говоря, в самом деле страшновато. Фонари ещё не горели, а солнечного света уже не хватало, чтобы рассеять сгущающуюся темноту в подворотнях. В довершение впечатления крайний подъезд дома сегодня «щеголял» сорванной с петель дверью и кучкой осыпавшейся штукатурки сбоку от входа. Будто кто-то пытался сквозь дверь выйти, мелькнула мысль. Будто кто-то удирал от кого-то...
Анна поёжилась и ускорила шаг. А толку — улица-то не проходная, если убегать от неведомой опасности, то назад, а не вперёд.
Из тёмного прохода между домами доносились странные тихие звуки — то ли кашель, то ли кряхтение. Анна замерла на месте, прислушиваясь. Плачет кто-то, что ли?..
Стараясь медленно и размеренно дышать, чтобы унять разогнавшееся с перепугу сердцебиение, Анна осторожно двинулась на звук. У стены в тени куста сирени что-то белело, какой-то плохо различимый в сгущающихся сумерках комок, не слишком крупный, но и не мелкий, не кошка и не собака. Ребёнок?
При приближении Анны «комок» дёрнулся и засопел громче. Но с места не двинулся.
— Эй, ты чего тут? — Девушка остановилась шагах в трёх, чтобы не спугнуть неведомого страдальца. — Что случилось? Помочь тебе чем-то?
— А... А я потерялся... — пробормотал «комок» заплаканным детским голосом. — Я чего-то ничего не понима-аю... — Голос задрожал, выпуская наружу сдерживаемые слёзы. — Я где-е вообще-е...
— Погоди, — Анна шагнула ближе. — Ты где живёшь-то, знаешь? Адрес можешь назвать? Я тебя отведу. Или отвезу...
— Да конечно, по-омню-у! — провыл мальчишка. Теперь Анна видела, что ему лет девять–десять, одет он в белую футболку и песочного цвета шорты, сидит скорчившись и обхватив колени руками, оттого и кажется, что под кустом лежит белый узелок с тряпками или что-то подобное. — Гурина, восемь, квартира тринадцать! Я же не маленький, чтобы адрес не знать!
— Ну так в чём проблема... — начала Анна — и осеклась. — Восемь?
— Ну да, восемь! — вскинулся мальчик. — Я непонятно сказал, что ли?
— Да всё понятно, — осторожно проговорила Анна, — я тебе верю... А как ты тут оказался?
— Да очень просто, — буркнул ребёнок. — Лёшка позвал со двора, я вышел, побежал на наше место, а его там нет. Я пошёл его искать, бегал-бегал... смотрю — уже стемнело, и никого... Двор пустой. А тут ведь и баба Клава с Полинкой гуляла, и Санька из девятого дома с сеструхой... И куда все подевались? И темно стало... — Он снова всхлипнул. — А я выходил-то — ещё двенадцати не было! Я домой побежал, а там... — Он глянул в сторону кирпичного забора в конце «полуулочки» и добавил тихо и хрипло: — И я вообще ничего уже не понимаю. Я спятил, да?..
— Да почему сразу «спятил», — стараясь, чтобы голос звучал спокойно, произнесла Анна. Сердце стучало как дождь по металлическому подоконнику — часто и звонко. Анна с трудом подавила зевок — стало душно, но не зевнёшь же на слова перепуганного ребёнка! Таблетку надо срочно... Но сначала надо успокоить «потеряшку». — Бывает, не туда свернул, забегался и не заметил, как время прошло. Давай пойдём твой дом искать. Вылезай из своего укрытия. — Она протянула мальчишке руку. — Да зовут-то тебя как? Я — Аня. Я тут работаю недалеко, гуляю вот после работы.
— Слава, — отозвался парнишка, ухватился за Анино запястье и поднялся на ноги.
Если ты сам захочешь, разумеется.
Для некоторых горожан они, конечно, так и останутся страшненькими объектами в историческом центре, вопиющими о внимании коммунальных служб и администрации. И гулять там на закате — скорее всего, небезопасно. Мало ли кто может заинтересоваться содержимым твоих карманов. Да и улочки тупиковые, насквозь от набережной до «парадного» центра не пройдёшь, упрёшься в бетонный забор, придётся возвращаться.
А на набережной многолюдно. Гомонят компании молодых людей, играют в догонялки мамочки с детьми, по двое-трое прогуливаются степенно беседующие дамы в шляпах и перчатках. Забавно наблюдать за молодыми и не очень молодыми парочками — некоторые шагают держась за руки и светятся от счастья, а кто-то идёт в полушаге от спутника — и просто искрится от неуверенности.
А кто-то гуляет один, и если по некоторым одиночкам видно, что они наслаждаются таким положением дел, то взгляды других будто источают тот же оранжевый тревожный свет, каким делится с городом уходящее на покой солнце.
«Где ты?..»
Он любил помогать таким. Устраивать случайности.
Люди и сами себе вполне способны помочь, но им всё время что-то мешает. Нехватка времени, неуверенность, честное и искреннее намерение в ближайшее время стать лучше, более достойным, и вот тогда уже обязательно... Он беззлобно посмеивался над такими — ну неужели вы и правда думаете, что вас с большей вероятностью полюбят, если вы похудеете на пять кило, сделаете коррекцию бровей или даже купите новую машину? Это так не работает... Но почему бы не дать людям шанс?
И он его устраивал. Возможностей у него было чуть больше, чем у них самих, хотя всесильным он, конечно, не являлся.
Эту девушку он заметил в самом начале сентября. Она появлялась всегда в одно и то же время — значит, работала где-то поблизости и приходила на набережную сразу после окончания рабочего дня. Она шла неторопливо, часто останавливаясь у ограды и глядя на реку, явно о чём-то размышляя, и за пару недель он так и не понял, какова же «тональность» её одиноких прогулок — нужна ей та самая случайность или нет.
Ему стало любопытно.
Он мог воспользоваться своими привилегиями и узнать про девушку больше, но решил не портить удовольствие и просто понаблюдать. Она раскроется сама. Так всегда бывает. Никто не может долго прятать свои мысли и чувства здесь, у реки.
Здесь у города сердце; река — его главная артерия. А в сердце, всем известно, люди хранят самые сокровенные тайны.
***
Анна переехала в город в конце августа. Купила квартиру недалеко от центра, распроданной прежней жизни хватило только на малюсенькую комнатку в общежитии да необходимый минимум обстановки. Работа была найдена заранее, но до первой зарплаты ещё надо дожить... И потратить её на врачей.
Вечерами ноги не несли в пустую гулкую «коробочку», пока слишком сильно своей безликостью напоминающую больничную палату. Много гуляла, благо сентябрь расщедрился на пригоршню августовского тепла в золотой осенней оправе; прогулки уж точно не навредят...
Набережная притягивала. Там Анна училась быть горожанкой; растворяясь в потоке гуляющих, она выглядела будто бы своей, хоть пока ещё сама себя тут своей не ощущала. Но хотя бы так. Постепенно и она полноправной капелькой вольётся в эту людскую реку.
Лишь бы не оказалось, что совсем ненадолго...
Впрочем, не думать об этом «ненадолго» она научилась уже давно.
А пока — с удовольствием планировала, что купит в первую очередь в свой новый дом, как будет зимними вечерами вязать коврики и салфеточки — символы уюта... Гуляла не спеша, чтобы пульс не повысился, дышала ровно и неглубоко. Разглядывала прохожих — незаметно, мимоходом, чтобы не вызвать желания разглядывать её в ответ.
Её задачей было остаться незаметной. Ни у кого не вызвать интереса.
Ни в коем случае не завязывать знакомств сверх необходимого. Не приятельствовать, а тем более не дружить. Про романтику и упоминать не стоило. Не хотела Анна оставлять после себя печаль и слёзы. Разбитые сердца...
Потому что её собственное сердце готово было вот-вот отказаться работать.
Ни малейшей перегрузки, иначе... Года полтора, максимум три, говорил врач. Не слушай его, говорила бабушка. Просто он врач от слова «врать». Поезжай в «область», там есть кардиоцентр, там разберутся.
Потом врач неожиданно оказался прав насчёт самой бабушки — «от старости лекарства нет». Похороны прошли как в тумане, на горстях таблеток — волноваться-то нельзя...
И мало ли что врач в этот раз не ошибся — бабушка сказала «езжай в область», как Анна могла не послушаться?
И вот она — жительница областного центра. Город увлёк, закружил ярко освещёнными улицами, старомодным шармом центра у первого моста через реку и карнавальной яркостью новостроек, обступивших новую набережную у моста второго. Но перемещаться по городу на автобусах было тяжело: любая поездка — риск свалиться в позорный обморок и попасть в больницу раньше, чем планировалось. Поэтому, купив жильё и устроившись на работу, Анна гуляла только между этими двумя точками.
К счастью, между ними было много интересного.
К ажурной тесьме литой ограды набережной были «пришиты» и мост через реку, и городской парк с каруселями и фонтаном, и несколько улочек старой застройки, разной степени солидности, и сквер с монументальным сооружением — огромной «тарелкой» ретрансляционной антенны. А если пересечь сквер, то выйдешь на странную короткую улочку, которая, судя по направлению, должна выводить на одну из основных улиц старого центра, но узкая, покрытая выбоинами дорога, пробежав под окнами всего-то двух домов странной архитектуры, упиралась в кирпичный забор какого-то учреждения.
Впервые оказавшись там, Анна даже пару раз прошлась от начала и до конца потрескавшегося тротуара, внимательно глядя по сторонам — ища подвох: ну не может же улица в большом городе состоять всего из двух домов? Посмотрела по онлайн-картам — и правда, два дома, номер четыре и номер шесть. И всё...
Загадка! А Анна обожала загадки. И, как от назойливо пищащего комара, отмахивалась от самой простой и очевидной разгадки: просто раньше улица была длиннее, состояла, скорее всего, из частных одноэтажных домов, потом их снесли, построив другие улицы с другими направлениями, а эти два дома остались памятниками ушедшему «детству» города.
С тех пор, проходя мимо сквера с антенной, Анна каждый раз испытывала желание свернуть в него и добраться до странной улочки. Иногда заходила — но не слишком часто: во-первых, всё-таки смотреть там было решительно не на что, все детали обшарпанных домов и заросших бурьяном двориков она уже знала наизусть; во-вторых, не без оснований подозревала, что местные жители в конце концов обратят внимание на то, что к ним подозрительно часто захаживает какая-то девица, тут не проживающая. Ещё примут за распространительницу всякой гадости, которую стало модно закапывать во всяких укромных местах и продавать путём скидывания координат бедолагам-зависимым. Тогда точно побьют. Или ещё что похуже...
Так Анна уговаривала сама себя не бродить по «полуулочке» слишком часто. А на самом деле...
На самом деле не возмущения местных жителей она опасалась. И даже не возможной встречи с настоящими «закладчиками» или их нервными «клиентами». А того, что при приближении к перекрёстку с «полуулочкой» пробегал по загривку какой-то холодок, сердце чуть тяжелело. Будто предчувствие опасности... Или, наоборот, чего-то хорошего, будто это место обещало ей какие-то чудесные открытия.
Только вот страшнее всего было признать, что у неё не всё в порядке с нервами, а то и с психикой. Ещё только психиатрического диагноза ей не хватало в дополнение к «сердечному»...
Поэтому — просто гулять. Иногда заглядывать. Ненадолго. И идти дальше.
***
В первый раз он обратил на неё внимание именно там — на этой короткой мрачноватой улочке, оканчивающейся тупиком. Она точно на ней не жила, так зачем было приходить снова и снова? Точно не к знакомым: она ни разу не зашла ни в один подъезд, ни разу ни с кем не поздоровалась. И не с преступными целями: такое он про людей понимал сразу, с первого взгляда; подобными вещами она точно не занималась. Тогда что она там делает минимум пару раз в неделю?
Он решил последить за ней. Выяснил, где она работает и живёт. Понял, что в городе она недавно — стоило хоть немного отклониться от привычного маршрута, как она отходила в сторонку и лезла в онлайн-карту. А ещё он обратил внимание, что она часто останавливается и отдыхает, будто бежала бегом или тащила тяжёлый груз, хотя ходила всегда неторопливо и налегке. Неприятная догадка кольнула; не выдержал, проверил по «своим каналам». Да, оказался прав. Смертельно больна, смирилась, хорошо держится. Неожиданно сильно огорчился. Укорил сам себя: «Вокруг тебя постоянно кто-то умирает, а ты из-за какой-то приезжей расклеиваешься». А вот что-то было в ней такое, что заставило испытать злость на несправедливую судьбу... какой-то огонёк, крошечный, но если погаснет — сразу станет темнее... Такая эмоция — не на пользу. Осторожнее надо быть. Ещё не хватало устроить какой-нибудь локальный катаклизм. Она одна, а остальных горожан — полмиллиона. Они-то чем виноваты? Они не судьба.
Он уже особо не таился — ходил за ней, наблюдал, старался держаться поблизости на случай, если ей вдруг станет плохо. Уже понял, что она не очень-то замечает, кто оказывается рядом. Главное — слишком близко не крутиться. Тогда, скорее всего, испугается, спрячется, может, даже место прогулок сменит.
Для него-то это не проблема, он и в другом районе города мог бы без труда её найти. А вот ей каково будет добираться до другого места прогулок? Не надо слишком навязчиво «лезть в кадр», а то спугнёт, как осторожную птичку.
Сентябрь в этом году выдался таким щедрым на тепло, что даже не по себе становилось: уж не в подарок ли это от судьбы — на прощание?
Он не хотел об этом думать. В конце концов, ведь и правда: каждый день люди десятками умирают, чем она лучше и значительнее их?
А всё равно думалось. И это было неправильно.
***
Погода продолжала радовать, и вечером пятницы Анна решила, что погуляет подольше, а как стемнеет — зайдёт в кафе неподалёку от театра, съест пирожное — уж такую-то малость можно себе позволить, пусть до зарплаты ещё целых пять дней. Идя привычным маршрутом вдоль ограды набережной, она любовалась изгибами реки — синей ленты в золотых кудрях прибрежных зарослей. Оранжевый предзакатный свет придавал окружающему пейзажу ощущение какой-то нереальности, таинственности... Будто во сне. В хорошем сне, где вот-вот встретишь лучшего друга, чьё имя наяву не можешь вспомнить.
Вдруг трепыхнулось, кольнуло в груди, и Анна испуганно остановилась, прислушиваясь к ощущениям. Ну только не сейчас... Нет, всё в порядке, продолжения не последовало. Можно идти дальше. Только вот... Что за странное ощущение взгляда в затылок? Анна невольно обернулась: вроде бы никто на неё не смотрит. Снова медленно двинулась вперёд — и вдруг до неё дошло, что ощущение-то ей уже знакомо!
Вот, вот оно: будто сквозняк тихонечко дует в основание шеи! И хочется обернуться... Нет, хочется побежать! А бежать нельзя, да и зачем бежать, от чего, куда?..
А вот с этого места поподробнее, сказала себе Анна. И медленно пошла туда, куда ей хотелось побежать.
К возвышающейся над деревьями «тарелке» антенны-ретранслятора.
И сквозь сквер, и на ту самую «полуулочку».
И плевать на «психиатрический диагноз». Надо туда — значит, надо.
В сумерках там было, по правде говоря, в самом деле страшновато. Фонари ещё не горели, а солнечного света уже не хватало, чтобы рассеять сгущающуюся темноту в подворотнях. В довершение впечатления крайний подъезд дома сегодня «щеголял» сорванной с петель дверью и кучкой осыпавшейся штукатурки сбоку от входа. Будто кто-то пытался сквозь дверь выйти, мелькнула мысль. Будто кто-то удирал от кого-то...
Анна поёжилась и ускорила шаг. А толку — улица-то не проходная, если убегать от неведомой опасности, то назад, а не вперёд.
Из тёмного прохода между домами доносились странные тихие звуки — то ли кашель, то ли кряхтение. Анна замерла на месте, прислушиваясь. Плачет кто-то, что ли?..
Стараясь медленно и размеренно дышать, чтобы унять разогнавшееся с перепугу сердцебиение, Анна осторожно двинулась на звук. У стены в тени куста сирени что-то белело, какой-то плохо различимый в сгущающихся сумерках комок, не слишком крупный, но и не мелкий, не кошка и не собака. Ребёнок?
При приближении Анны «комок» дёрнулся и засопел громче. Но с места не двинулся.
— Эй, ты чего тут? — Девушка остановилась шагах в трёх, чтобы не спугнуть неведомого страдальца. — Что случилось? Помочь тебе чем-то?
— А... А я потерялся... — пробормотал «комок» заплаканным детским голосом. — Я чего-то ничего не понима-аю... — Голос задрожал, выпуская наружу сдерживаемые слёзы. — Я где-е вообще-е...
— Погоди, — Анна шагнула ближе. — Ты где живёшь-то, знаешь? Адрес можешь назвать? Я тебя отведу. Или отвезу...
— Да конечно, по-омню-у! — провыл мальчишка. Теперь Анна видела, что ему лет девять–десять, одет он в белую футболку и песочного цвета шорты, сидит скорчившись и обхватив колени руками, оттого и кажется, что под кустом лежит белый узелок с тряпками или что-то подобное. — Гурина, восемь, квартира тринадцать! Я же не маленький, чтобы адрес не знать!
— Ну так в чём проблема... — начала Анна — и осеклась. — Восемь?
— Ну да, восемь! — вскинулся мальчик. — Я непонятно сказал, что ли?
— Да всё понятно, — осторожно проговорила Анна, — я тебе верю... А как ты тут оказался?
— Да очень просто, — буркнул ребёнок. — Лёшка позвал со двора, я вышел, побежал на наше место, а его там нет. Я пошёл его искать, бегал-бегал... смотрю — уже стемнело, и никого... Двор пустой. А тут ведь и баба Клава с Полинкой гуляла, и Санька из девятого дома с сеструхой... И куда все подевались? И темно стало... — Он снова всхлипнул. — А я выходил-то — ещё двенадцати не было! Я домой побежал, а там... — Он глянул в сторону кирпичного забора в конце «полуулочки» и добавил тихо и хрипло: — И я вообще ничего уже не понимаю. Я спятил, да?..
— Да почему сразу «спятил», — стараясь, чтобы голос звучал спокойно, произнесла Анна. Сердце стучало как дождь по металлическому подоконнику — часто и звонко. Анна с трудом подавила зевок — стало душно, но не зевнёшь же на слова перепуганного ребёнка! Таблетку надо срочно... Но сначала надо успокоить «потеряшку». — Бывает, не туда свернул, забегался и не заметил, как время прошло. Давай пойдём твой дом искать. Вылезай из своего укрытия. — Она протянула мальчишке руку. — Да зовут-то тебя как? Я — Аня. Я тут работаю недалеко, гуляю вот после работы.
— Слава, — отозвался парнишка, ухватился за Анино запястье и поднялся на ноги.
