Один из таких знатоков, серокожий тарокс с синими волосами, в один недобрый вечер выиграл партию у Флоитта - и в качестве выигрыша потребовал себе мальчика. Собирался он его съесть, пустить на утехи или продать как раба, неизвестно. Невероятно красивые чужеземцы были настолько известны своей жесткостью и любовью к человеческому мясу, что даже в глухих деревнях матери пугали непослушных детей угрозами отдать их жителям Тарока.
Метти случайно услышал разговор, и, не дожидаясь его исхода, решил сбежать, спрятаться, переждать время и затем отыскать друзей отца.
План был неплох, и, возможно, он сработал бы, не будь мальчик так растерян, испуган и мал. Но он в наступающих сумерках заблудился на улицах Серого города, а затем толпа выплеснула его из закрывающихся ворот на Черный рынок. Кое-как переждал Метти промозглую ночь в надежде утром, после открытия ворот вернуться обратно. Но не смог. Стража не пропустила одинокого чумазого мальчугана, посчитав его бродяжкой.
Можно было пойти в порт и попытаться найти моряков там. Но в порту свои обитатели, не терпящие мелких бесполезных чужаков. А потом искать стало бесполезно: имена и лица мужчин быстро стёрлись из памяти.
Уже через месяц бродяжьего существования старая жизнь подернулась дымкой и было в ней не больше правды, чем в историях старого сказочника, повествующего на углу Черного рынка о прекрасных принцессах, отважных рыцарях и могучих магах.
Но другие дети из их стайки завидовали и этому: кроме Метти только ещё шестилетние близнецы Эрики могли похвастаться воспоминаниями о прошлом. Они совсем недавно прибились к стайке. И именно они спасли остальных от голода в ту самую морозную пору, когда проверка наместника погубила Дани и Колина с Ческой. А бродяжки спасли близнецов.
Эркания и Эрикен были похожи как две капли воды: одинаково хмурились, одинаково смеялись, одинаково щурили ярко-зеленые глаза, выдающие в них горцев. Только черные тугие кудри Эрики были длиной по пояс, а у Эрика волосы почти не росли, и на макушке, слева, красовалась светлая прядка.
Толком дети не знали, но, кажется, из-за этой прядки все и случилось. Эрики (так их называли вдвоем, для краткости) помнили, что мама запрещала сыну выходить из дома без круглой шапочки, а там, где приходилось ходить с непокрытой головой, зачесывала ему волосы набок и мазала их темным соком крапивы. Жилось дома весело: мама была ласковой и часто пела, а могучий отец, придя из кузни, по вечерам строгал детям деревянные фигурки.
Но однажды к ним во двор пришли люди, привычные соседи, с непривычно злыми, незнакомыми лицами. В руках их были горящие факелы, охотничьи длинные ножи и вилы. Они потребовали, чтобы мама и папа отдали им Эриков, бесовских детей с отметинами Белого. Папа вышел во двор с острым колом в руках и, пока он отмахивался от односельчан, мама вытащила из-за печки суму, перекинула через плечо, вцепилась в руки близнецов и потащила их через задний огород так стремительно, что дети едва перебирали ногами.
Через околицу деревни она сумела незамеченной пробраться к постоялому двору, где возле конюшни стоял воз с перинами - только утром помощник купца скупал пух и перо по всем дворам и складывал в огромные плотные мешки.
Женщина бросила камень в противоположную сторону забора, и охранник постоялого двора, очнувшись от дремы, побрел проверять подозрительный звук. Мать же горячо, но быстро расцеловала детей и засунула их вместе с сумой в самую глубину душных перин, после чего велела не шевелиться целый день, что бы не случилось. Что было дальше с мамой и папой, дети не знали. Только слышали злые вопли и один страшный, животный, полный смертельной боли крик.
Но не пошевелились. Только крепче сжали друг другу ладони. А потом погрузились в какое-то оцепенение. Из него их не смогли вывести ни покачивание телеги, ни ругань возницы. Теплые перины окружали их со всех сторон, защищая от холода и толчков каменистой дороги.
Дети очнулись только тогда, когда помощник купца прибыл в Истомари и приказал загружать перины в портовый склад. На счастье Эриков, был уже вечер и сонные усталые работники не торопились работать быстро. Так что, едва шевеля затекшими членами, дети сумели под покровом сгущающихся сумерек незамеченными выбраться из телеги, отползли в сторонку - и замерли от ужаса и удивления.
В их небольшой деревеньке не было и четверти столько людей, сколько сновало по причалу и узким портовым улочкам. А как они выглядели! А во что были одеты! На какое-то время дети забыли о своих горестях, живо обсуждая всё окружающее.
Но голод дал о себе знать и пришло время задуматься о дальнейших действиях. Проверили суму. В ней обнаружилась фляга со слабым вином, несколько больших сухарей, острый нож и пяток иголок, воткнутых в моток ниток. На дне, плотно завернутые в тряпицу, лежали монеты.
Увы, через пару недель от этого и без того небольшого достатка осталось совсем немного: сухари были съедены, разбавленное водой вино выпито, фляга и большая часть денег ушли на оплату угла трактира, где дети могли ночевать в тепле.
Остались только нож, нитки с иголками и семь самых мелких монет. Но и эти крохи захотели отобрать двое крепких портовых мальчишек. Эрики оба умели драться, но силы были не равны. По чистой случайности эту несправедливость заметил Метти, который вместе с Энчи возвращался с неудачного поиска провизии. С таким подкреплением, пусть и ослабевшим от голода, они сумели отбиться от портовых и сохранить свое имущество. А бродяжки пригласили потрепанных брата с сестрой в свою берлогу, погреться.
Там Эрики и прижились. Те семь монеток спасли стайку от голодной смерти - да и близнецов, наверное, тоже. Потому что за одну монету у булочника можно было купить или один свежий калач, или большую миску, полную срезанных горелых краев и черствых залежавшихся булок. Пусть они не так вкусны, зато их гораздо больше.
Потом Эрики поменяли свои аккуратные, вышитые матерью одежки на лохмотья, надетые друг на друга - так было гораздо теплее. А хоть и слегка потрепанные, но красивые стеганые курточки, платье, рубаха и штаны отправились к старьевщику и позволили обзавестись небольшим запасом денег, которые Метти припрятал "на крайний случай" - все помнили, как не смогли спасти Дани и малышей. У Эркании остались только нитки и иголки, которыми она искусно штопала лохмотья. А у Эрикена - острый нож, с помощью которого он раскрывал крабьи панцири и ракушки, свежевал хорьков и крыс. Воспоминания о прошлом дети старательно глушили. Слишком страшны были догадки о судьбе родителей.
Наконец, последним членом их стайки был Инни. У Инни была полупрозрачная кожа, сквозь которую просвечивали голубые вены, бесцветные брови и ресницы, белые волосы и темно-красные глаза. Мальчишки из других банд называли его уродом. Но Эрика вспомнила, как у их черной крольчихи однажды в помете появился абсолютно белый крольчонок с пурпурными глазками. И отец...(глубокий вдох, чтобы загнать слезы обратно)... И один взрослый сказал, что это так бывает, ничего страшного, он такой же, как все остальные, просто аль... аль.. альбигноец вроде бы...
Инни было почти восемь. Три года назад он сбежал из храма Пятерых в Отребном городе. В этот храм подбрасывали детей-калек, уродов, немощных. Многие быстро умирали, более крепкие - выживали. Но можно ли было назвать это жизнью? Все пособия от главного храма и пожертвования горожан уходили в ненасытную утробу главного жреца. Немного перепадало его служкам. И уж совсем крохи - несчастным детям, уже наказанным самой жизнью. Многие из них были ущербны не только телом, но и разумом, и скорее походили на озлобленных диких зверей, чем на подобие людей. За каждую корку дрались насмерть. И это было не образным выражением.
Только чудом альбинос сумел выжить - за счет способности сохранять ясную голову, невероятной хитрости и отсутствия малейшей жалости к своим противникам. По сравнению с тем, что творилось в грязных комнатах приюта, водоворот с голодными акулами мог показаться спокойным мирным местечком.
Поэтому Инни считал ту ненадежную, холодную и голодную жизнь, которую вела их стайка, настоящим блаженством. Да, голодали они вместе, но и в случае удачи пировали тоже вместе. И всем (стараниями Метти) доставалось поровну. За своих соратников по несчастью мальчик был готов драться до последнего. А убивать он, увы, уже умел, и делал это отлично.
Вместе эти бродяжки провели больше года и им казалось, что они стали семьей.
Что происходит с такими детьми рано или поздно?
Они умирают.
Примыкают к другим, более сильным шайкам.
Разбегаются в разные стороны в поисках лучшей доли.
Это закономерность, привычная в мире, который незнаком хоть немного более благополучным детям, начиная с изнеженных наследников Розового города и заканчивая хилыми отпрысками многочисленных семейств Серого.
Скорее всего, ещё одна холодная зима разбила бы их слабый союз. Но им посчастливилось, по-настоящему посчастливилось. Они встретили матушку Эльду. Впрочем, Эльде повезло не меньше.
Это произошло в один из тех мерзких осенних дней, когда хочется сидеть в уютном кресле у камина, укутав ноги пледом, и попивать подогретое вино. И только из этого тепла и любоваться на мелкую, всепроникающую морось и текущие по мостовым потоки грязи.
Но у нашей мелкой стайки не было ни пледа, ни подогретого вина, ни камина, ни хоть какой-то крыши над головой. Нынче утром они в очередной раз лишились временного угла: из-за расползшихся дорог подвода с дровами задержалась и трактирщик распорядился разобрать на топливо груду старых бочек и трухлявых досок, в которой бродяжки на несколько дней нашли себе приют.
На их счастье, звериное чутье Инни и изворотливость Асси позволили покинуть пристанище раньше, чем до них добрались трактирные работники. Но куда было деваться теперь?
Промокшие дрожащие дети брели по улицам, в тщетных поисках нового пристанища.
Лохмотья пропитались влагой, капли дождя пробороздили по чумазым лицам белые дорожки, носы и руки покраснели от холода, они ежились и сутулились в попытках удержать остатки тепла. Эриков била крупная дрожь, Энчи шмыгал носом, Инни, и без того бледный, побледнел еще сильнее и то и дело разражался лающим кашлем.
Тот подвал, в котором они ютились прежде, затопило. А старая развалившаяся лачуга, на которую так рассчитывал Энчи, от сырости окончательно завалилась набок.
Так они и плелись, без особой цели, по кривым узким улицам Черного города, покрытым мусором и нечистотами. Остановиться и перестать искать пристанище - значило окончательно потерять шанс на выживание. Поэтому они упрямо двигались все вперед и вперед, с каждым шагом все меньше понимая, зачем они это делают. Но продолжали бездумно переставлять ноги в распухших от воды опорках.
Тем не менее, сил оставалось все меньше, даже у самого активного Энчи. Именно он остановился первым. Возле очередной лачуги споткнулся о торчащий каменный порожек. Неловко присел набок, разминая ушибленную лодыжку, а потом с каким-то застывшим лицом замер и, закрыв глаза, обмяк, облокотившись спиной о дверь.
Наверное, он так бы и остался там, да и остальные ушли недалеко, если бы дверь от веса мальчишки не отворилась вовнутрь. Энчи кубарем вкатился вглубь дома, а остальные замерли, насторожившись: вдруг придется спешно спасаться бегством от хозяев, раздосадованных подобным вторжением?
Но в ответ на шум от упавшего мальчишки не раздалось ни звука, тишина и темнота окутывала неказистый, но крепкий дом. Слегка осмелев, дети осторожно приблизились к дверному проему, надеясь вызволить товарища. Эркания, как самая любопытная из девочек, сунулась было в проем и тут же отшатнулась с приглушенным воплем: ей навстречу качнулась фигура Энчи, еще более чумазая, чем была.
- Кажется, тут никого нет, - хриплым шепотом произнес мальчик.
Дети, как по команде, распрямили ссутуленные плечи - в их жизни появилась надежда. Хозяйственный Мэтти тут же заприметил несколько валяющихся в подворотне хворостин, а Кари выломала пару досок из ветхого забора. Если в доме сохранился очаг, то они сумеют обогреться. А если нет - хотя бы разожгут костерок на полу. Появится возможность вскипятить воду (котелок у них имелся) и напоить горячим Инни и всех остальных.
Дети аккуратно пробрались в лачугу, поминутно замирая и оглядываясь. Но нутро дома продолжало хранить тишину, и дети понемногу расслабились. Из небольших сеней они прошли в просторную комнату, воздух в ней был влажным из-за приоткрытого слюдяного окна. Инни захлопнул окно так же плотно и аккуратно, как перед этим задвинул засов входной двери.
Из комнаты вело еще несколько дверей, а обстановка была довольно скудной: несколько широких сундуков, покрытых для мягкости стопками стеганых покрывал, широкий стол и полдюжины старых стульев. Но самое главное - возле одной из стен был очаг! И рядом с ним лежала внушительная кучка дров! Сухих!
Стайка мокрых зверьков окончательно воспрянула духом: скоро им станет тепло!
Эрикен осмотрел очаг, заглянул в дымоход и одобрительно кивнул: его отец был кузнецом и кое-чему успел его научить. Мэтти достал кресало, растеребил кору и после нескольких попыток сумел разжечь огонь. Инни предусмотрительно снял одно из покрывал с сундука и тщательно завесил окошко, чтобы ни один отсвет от очага не проник наружу. Конечно, их мог выдать дым, но на этот раз погода была уже на их стороне: в такой дождь он почти терялся на фоне пасмурного неба.
Дети начали обустраиваться на новом месте. Как только воздух чуточку прогрелся, скинули мокрое тряпье, не стесняясь друг друга, и завернулись в мягкие стеганые покрывала.
Мэтти и Эрик принялись копаться в сундуках. Пару раз тихонько вскрикнули от радости, отыскав рубахи, юбки и штаны, уже не новые, но очень хорошие, из крепкого материала, украшенные вышивкой и аппликациями. Их они свалили в большую кучу на стол - чуть позже вещи разделят по-честному.
Асси деловито рылась в своих узелках, проверяя, сильно ли промокли свертки с травами: следовало как можно скорее напоить Инни отваром от кашля.
Эрика сунулась в одну из дверей и обнаружила кухонный закуток. Инни составил ей компанию и они вполне преуспели в поисках. Кроме скудного набора посуды нашлось и немного провизии: плотно закрытые горшочки с растительным маслом, медом и крупой. Несмотря на влажный воздух, крупа заплесневела совсем немного. А вот от сухарей с печальным вздохом пришлось отказаться: зеленая корка покрыла их со всех сторон настолько густо, что они казались скорее замшелыми камушками, чем едой.
Висевший под потолком кусок сала оказался сильно обглодан крысами, но и оставшегося огрызка вполне могло хватить на пару-тройку похлебок.
Энчи попытался открыть следующую дверь, в углу. Та шла с трудом и поддалась только тогда, когда на помощь пришли Эрик и Мэтти - слишком уж распухла от влаги. За дверью оказалось небольшое крылечко с навесом, выходящее на крохотный задний дворик с отхожим местом, бочкой для дождевой воды и малюсеньким огородиком из трех грядок, сейчас превратившихся в жидкую грязь. Энчи скинул покрывало, чтобы не намокло, схватил котелок и найденный горшок, и голышом добежал до бочки, чтобы набрать воды. Затем вместе с другими мальчиками он стал прилаживать сосуды над разгоревшимся очагом. У них сразу будут и отвар, и похлебка, да еще и из мисок - небывалая роскошь.
Метти случайно услышал разговор, и, не дожидаясь его исхода, решил сбежать, спрятаться, переждать время и затем отыскать друзей отца.
План был неплох, и, возможно, он сработал бы, не будь мальчик так растерян, испуган и мал. Но он в наступающих сумерках заблудился на улицах Серого города, а затем толпа выплеснула его из закрывающихся ворот на Черный рынок. Кое-как переждал Метти промозглую ночь в надежде утром, после открытия ворот вернуться обратно. Но не смог. Стража не пропустила одинокого чумазого мальчугана, посчитав его бродяжкой.
Можно было пойти в порт и попытаться найти моряков там. Но в порту свои обитатели, не терпящие мелких бесполезных чужаков. А потом искать стало бесполезно: имена и лица мужчин быстро стёрлись из памяти.
Уже через месяц бродяжьего существования старая жизнь подернулась дымкой и было в ней не больше правды, чем в историях старого сказочника, повествующего на углу Черного рынка о прекрасных принцессах, отважных рыцарях и могучих магах.
Но другие дети из их стайки завидовали и этому: кроме Метти только ещё шестилетние близнецы Эрики могли похвастаться воспоминаниями о прошлом. Они совсем недавно прибились к стайке. И именно они спасли остальных от голода в ту самую морозную пору, когда проверка наместника погубила Дани и Колина с Ческой. А бродяжки спасли близнецов.
Эркания и Эрикен были похожи как две капли воды: одинаково хмурились, одинаково смеялись, одинаково щурили ярко-зеленые глаза, выдающие в них горцев. Только черные тугие кудри Эрики были длиной по пояс, а у Эрика волосы почти не росли, и на макушке, слева, красовалась светлая прядка.
Толком дети не знали, но, кажется, из-за этой прядки все и случилось. Эрики (так их называли вдвоем, для краткости) помнили, что мама запрещала сыну выходить из дома без круглой шапочки, а там, где приходилось ходить с непокрытой головой, зачесывала ему волосы набок и мазала их темным соком крапивы. Жилось дома весело: мама была ласковой и часто пела, а могучий отец, придя из кузни, по вечерам строгал детям деревянные фигурки.
Но однажды к ним во двор пришли люди, привычные соседи, с непривычно злыми, незнакомыми лицами. В руках их были горящие факелы, охотничьи длинные ножи и вилы. Они потребовали, чтобы мама и папа отдали им Эриков, бесовских детей с отметинами Белого. Папа вышел во двор с острым колом в руках и, пока он отмахивался от односельчан, мама вытащила из-за печки суму, перекинула через плечо, вцепилась в руки близнецов и потащила их через задний огород так стремительно, что дети едва перебирали ногами.
Через околицу деревни она сумела незамеченной пробраться к постоялому двору, где возле конюшни стоял воз с перинами - только утром помощник купца скупал пух и перо по всем дворам и складывал в огромные плотные мешки.
Женщина бросила камень в противоположную сторону забора, и охранник постоялого двора, очнувшись от дремы, побрел проверять подозрительный звук. Мать же горячо, но быстро расцеловала детей и засунула их вместе с сумой в самую глубину душных перин, после чего велела не шевелиться целый день, что бы не случилось. Что было дальше с мамой и папой, дети не знали. Только слышали злые вопли и один страшный, животный, полный смертельной боли крик.
Но не пошевелились. Только крепче сжали друг другу ладони. А потом погрузились в какое-то оцепенение. Из него их не смогли вывести ни покачивание телеги, ни ругань возницы. Теплые перины окружали их со всех сторон, защищая от холода и толчков каменистой дороги.
Дети очнулись только тогда, когда помощник купца прибыл в Истомари и приказал загружать перины в портовый склад. На счастье Эриков, был уже вечер и сонные усталые работники не торопились работать быстро. Так что, едва шевеля затекшими членами, дети сумели под покровом сгущающихся сумерек незамеченными выбраться из телеги, отползли в сторонку - и замерли от ужаса и удивления.
В их небольшой деревеньке не было и четверти столько людей, сколько сновало по причалу и узким портовым улочкам. А как они выглядели! А во что были одеты! На какое-то время дети забыли о своих горестях, живо обсуждая всё окружающее.
Но голод дал о себе знать и пришло время задуматься о дальнейших действиях. Проверили суму. В ней обнаружилась фляга со слабым вином, несколько больших сухарей, острый нож и пяток иголок, воткнутых в моток ниток. На дне, плотно завернутые в тряпицу, лежали монеты.
Увы, через пару недель от этого и без того небольшого достатка осталось совсем немного: сухари были съедены, разбавленное водой вино выпито, фляга и большая часть денег ушли на оплату угла трактира, где дети могли ночевать в тепле.
Остались только нож, нитки с иголками и семь самых мелких монет. Но и эти крохи захотели отобрать двое крепких портовых мальчишек. Эрики оба умели драться, но силы были не равны. По чистой случайности эту несправедливость заметил Метти, который вместе с Энчи возвращался с неудачного поиска провизии. С таким подкреплением, пусть и ослабевшим от голода, они сумели отбиться от портовых и сохранить свое имущество. А бродяжки пригласили потрепанных брата с сестрой в свою берлогу, погреться.
Там Эрики и прижились. Те семь монеток спасли стайку от голодной смерти - да и близнецов, наверное, тоже. Потому что за одну монету у булочника можно было купить или один свежий калач, или большую миску, полную срезанных горелых краев и черствых залежавшихся булок. Пусть они не так вкусны, зато их гораздо больше.
Потом Эрики поменяли свои аккуратные, вышитые матерью одежки на лохмотья, надетые друг на друга - так было гораздо теплее. А хоть и слегка потрепанные, но красивые стеганые курточки, платье, рубаха и штаны отправились к старьевщику и позволили обзавестись небольшим запасом денег, которые Метти припрятал "на крайний случай" - все помнили, как не смогли спасти Дани и малышей. У Эркании остались только нитки и иголки, которыми она искусно штопала лохмотья. А у Эрикена - острый нож, с помощью которого он раскрывал крабьи панцири и ракушки, свежевал хорьков и крыс. Воспоминания о прошлом дети старательно глушили. Слишком страшны были догадки о судьбе родителей.
Наконец, последним членом их стайки был Инни. У Инни была полупрозрачная кожа, сквозь которую просвечивали голубые вены, бесцветные брови и ресницы, белые волосы и темно-красные глаза. Мальчишки из других банд называли его уродом. Но Эрика вспомнила, как у их черной крольчихи однажды в помете появился абсолютно белый крольчонок с пурпурными глазками. И отец...(глубокий вдох, чтобы загнать слезы обратно)... И один взрослый сказал, что это так бывает, ничего страшного, он такой же, как все остальные, просто аль... аль.. альбигноец вроде бы...
Инни было почти восемь. Три года назад он сбежал из храма Пятерых в Отребном городе. В этот храм подбрасывали детей-калек, уродов, немощных. Многие быстро умирали, более крепкие - выживали. Но можно ли было назвать это жизнью? Все пособия от главного храма и пожертвования горожан уходили в ненасытную утробу главного жреца. Немного перепадало его служкам. И уж совсем крохи - несчастным детям, уже наказанным самой жизнью. Многие из них были ущербны не только телом, но и разумом, и скорее походили на озлобленных диких зверей, чем на подобие людей. За каждую корку дрались насмерть. И это было не образным выражением.
Только чудом альбинос сумел выжить - за счет способности сохранять ясную голову, невероятной хитрости и отсутствия малейшей жалости к своим противникам. По сравнению с тем, что творилось в грязных комнатах приюта, водоворот с голодными акулами мог показаться спокойным мирным местечком.
Поэтому Инни считал ту ненадежную, холодную и голодную жизнь, которую вела их стайка, настоящим блаженством. Да, голодали они вместе, но и в случае удачи пировали тоже вместе. И всем (стараниями Метти) доставалось поровну. За своих соратников по несчастью мальчик был готов драться до последнего. А убивать он, увы, уже умел, и делал это отлично.
Вместе эти бродяжки провели больше года и им казалось, что они стали семьей.
Глава 2. Матушка Эльда
Что происходит с такими детьми рано или поздно?
Они умирают.
Примыкают к другим, более сильным шайкам.
Разбегаются в разные стороны в поисках лучшей доли.
Это закономерность, привычная в мире, который незнаком хоть немного более благополучным детям, начиная с изнеженных наследников Розового города и заканчивая хилыми отпрысками многочисленных семейств Серого.
Скорее всего, ещё одна холодная зима разбила бы их слабый союз. Но им посчастливилось, по-настоящему посчастливилось. Они встретили матушку Эльду. Впрочем, Эльде повезло не меньше.
Это произошло в один из тех мерзких осенних дней, когда хочется сидеть в уютном кресле у камина, укутав ноги пледом, и попивать подогретое вино. И только из этого тепла и любоваться на мелкую, всепроникающую морось и текущие по мостовым потоки грязи.
Но у нашей мелкой стайки не было ни пледа, ни подогретого вина, ни камина, ни хоть какой-то крыши над головой. Нынче утром они в очередной раз лишились временного угла: из-за расползшихся дорог подвода с дровами задержалась и трактирщик распорядился разобрать на топливо груду старых бочек и трухлявых досок, в которой бродяжки на несколько дней нашли себе приют.
На их счастье, звериное чутье Инни и изворотливость Асси позволили покинуть пристанище раньше, чем до них добрались трактирные работники. Но куда было деваться теперь?
Промокшие дрожащие дети брели по улицам, в тщетных поисках нового пристанища.
Лохмотья пропитались влагой, капли дождя пробороздили по чумазым лицам белые дорожки, носы и руки покраснели от холода, они ежились и сутулились в попытках удержать остатки тепла. Эриков била крупная дрожь, Энчи шмыгал носом, Инни, и без того бледный, побледнел еще сильнее и то и дело разражался лающим кашлем.
Тот подвал, в котором они ютились прежде, затопило. А старая развалившаяся лачуга, на которую так рассчитывал Энчи, от сырости окончательно завалилась набок.
Так они и плелись, без особой цели, по кривым узким улицам Черного города, покрытым мусором и нечистотами. Остановиться и перестать искать пристанище - значило окончательно потерять шанс на выживание. Поэтому они упрямо двигались все вперед и вперед, с каждым шагом все меньше понимая, зачем они это делают. Но продолжали бездумно переставлять ноги в распухших от воды опорках.
Тем не менее, сил оставалось все меньше, даже у самого активного Энчи. Именно он остановился первым. Возле очередной лачуги споткнулся о торчащий каменный порожек. Неловко присел набок, разминая ушибленную лодыжку, а потом с каким-то застывшим лицом замер и, закрыв глаза, обмяк, облокотившись спиной о дверь.
Наверное, он так бы и остался там, да и остальные ушли недалеко, если бы дверь от веса мальчишки не отворилась вовнутрь. Энчи кубарем вкатился вглубь дома, а остальные замерли, насторожившись: вдруг придется спешно спасаться бегством от хозяев, раздосадованных подобным вторжением?
Но в ответ на шум от упавшего мальчишки не раздалось ни звука, тишина и темнота окутывала неказистый, но крепкий дом. Слегка осмелев, дети осторожно приблизились к дверному проему, надеясь вызволить товарища. Эркания, как самая любопытная из девочек, сунулась было в проем и тут же отшатнулась с приглушенным воплем: ей навстречу качнулась фигура Энчи, еще более чумазая, чем была.
- Кажется, тут никого нет, - хриплым шепотом произнес мальчик.
Дети, как по команде, распрямили ссутуленные плечи - в их жизни появилась надежда. Хозяйственный Мэтти тут же заприметил несколько валяющихся в подворотне хворостин, а Кари выломала пару досок из ветхого забора. Если в доме сохранился очаг, то они сумеют обогреться. А если нет - хотя бы разожгут костерок на полу. Появится возможность вскипятить воду (котелок у них имелся) и напоить горячим Инни и всех остальных.
Дети аккуратно пробрались в лачугу, поминутно замирая и оглядываясь. Но нутро дома продолжало хранить тишину, и дети понемногу расслабились. Из небольших сеней они прошли в просторную комнату, воздух в ней был влажным из-за приоткрытого слюдяного окна. Инни захлопнул окно так же плотно и аккуратно, как перед этим задвинул засов входной двери.
Из комнаты вело еще несколько дверей, а обстановка была довольно скудной: несколько широких сундуков, покрытых для мягкости стопками стеганых покрывал, широкий стол и полдюжины старых стульев. Но самое главное - возле одной из стен был очаг! И рядом с ним лежала внушительная кучка дров! Сухих!
Стайка мокрых зверьков окончательно воспрянула духом: скоро им станет тепло!
Эрикен осмотрел очаг, заглянул в дымоход и одобрительно кивнул: его отец был кузнецом и кое-чему успел его научить. Мэтти достал кресало, растеребил кору и после нескольких попыток сумел разжечь огонь. Инни предусмотрительно снял одно из покрывал с сундука и тщательно завесил окошко, чтобы ни один отсвет от очага не проник наружу. Конечно, их мог выдать дым, но на этот раз погода была уже на их стороне: в такой дождь он почти терялся на фоне пасмурного неба.
Дети начали обустраиваться на новом месте. Как только воздух чуточку прогрелся, скинули мокрое тряпье, не стесняясь друг друга, и завернулись в мягкие стеганые покрывала.
Мэтти и Эрик принялись копаться в сундуках. Пару раз тихонько вскрикнули от радости, отыскав рубахи, юбки и штаны, уже не новые, но очень хорошие, из крепкого материала, украшенные вышивкой и аппликациями. Их они свалили в большую кучу на стол - чуть позже вещи разделят по-честному.
Асси деловито рылась в своих узелках, проверяя, сильно ли промокли свертки с травами: следовало как можно скорее напоить Инни отваром от кашля.
Эрика сунулась в одну из дверей и обнаружила кухонный закуток. Инни составил ей компанию и они вполне преуспели в поисках. Кроме скудного набора посуды нашлось и немного провизии: плотно закрытые горшочки с растительным маслом, медом и крупой. Несмотря на влажный воздух, крупа заплесневела совсем немного. А вот от сухарей с печальным вздохом пришлось отказаться: зеленая корка покрыла их со всех сторон настолько густо, что они казались скорее замшелыми камушками, чем едой.
Висевший под потолком кусок сала оказался сильно обглодан крысами, но и оставшегося огрызка вполне могло хватить на пару-тройку похлебок.
Энчи попытался открыть следующую дверь, в углу. Та шла с трудом и поддалась только тогда, когда на помощь пришли Эрик и Мэтти - слишком уж распухла от влаги. За дверью оказалось небольшое крылечко с навесом, выходящее на крохотный задний дворик с отхожим местом, бочкой для дождевой воды и малюсеньким огородиком из трех грядок, сейчас превратившихся в жидкую грязь. Энчи скинул покрывало, чтобы не намокло, схватил котелок и найденный горшок, и голышом добежал до бочки, чтобы набрать воды. Затем вместе с другими мальчиками он стал прилаживать сосуды над разгоревшимся очагом. У них сразу будут и отвар, и похлебка, да еще и из мисок - небывалая роскошь.
