– Ты худший из себе подобных! – Кричала моя преподавательница по пыткам. Она перебирала красивыми точеными копытцами и даже гневливо сжимала вполне так себе человеческие губы.
– Или лучший, - саркастически заметил я, разглаживая мягкую серую шерстку на грудке. На своей грудке.
– Да провались ты пропадом, Лунь. – Она размашистой печатью влепила мне зачет, тем самым возведя меня до полноправного демона. Казалось, что этой печатью она бы с радостью заехала по моей холеной физиономии. Теперь ей можно было сказать все, что она обо мне думает, чем она не преминула воспользоваться: – Ты самый ленивый, бестолковый и невнимательный из всех моих учеников, а я здесь работаю уже 1000 лет. Ты не сделал ни одного домашнего задания, не ответил ни на один вопрос и даже не соизволил явиться на экзамены. Надеюсь, хоть работа научит тебя уму-разуму, потому что больше я тебя видеть не могу!
Я шелковой лапкой забрал у нее свою зачетку и пробормотал необходимое в таких случаях «Спасибо».
Если честно, я до последнего думал, что до она опять оставит меня на второй год, ну или вернее 319. Лунь, демон-мучитель, просидевший на скамье учеников последние 320 лет, я в общем-то легендарен. Ну не хотелось то мне ее покидать, очень даже было комфортно. Я потянулся, нащупал наросты рожек, которые образовались рядом с моими ушками согласно традиции. Не нужно же упоминать, что чем больше рога, тем круче демон? Я так совсем не крут. Ну и ладно, как-нибудь переживу.
Медленно я направился по дорожке в распределительную комнату, минуя потоки лавы, котлы с кипящим маслом и прочую атрибутику образовательного учреждения. Здесь было вполне сносно, масло хорошо шло с хлебом, а теплая лава грела шерстку. А земля, говорят, настоящий ад. Так еще и работать надо… Сейчас меня приставят к какому-нибудь неудачнику, чтобы я его наставлял на путь истинный страданиями.
Мадам с козлиной бородой, которая приходилась мне троюродной тетушкой, удивленно подняла очки, за которыми ее желтые глаза выглядели крохотными как бусинки:
– Лунь, это что ты?
– Я…
– Закончил, мой хороший? – восхищению тетушки не было предела. Я с достоинством кивнул.
– Луняша! Вот он, моя рыбонька, солнышко, ласточка – засюсюкала она, как будто в один день мне было не достаточно потерять нагретую скамейку ученика под своей мохнатой попкой, – А профиль то какой у тебя, напомни?
– Мучитель я. – Ладно, на тетушку не стоит сердиться, я так и имени ее не вспомнил. С другой стороны, меня в университете знали все.
– Так, сейчас подберу непыльную работку. Вот! Гениальный художник, врожденный порок – лень, очень восприимчивый. Надо его расшевелить, и сразу сантиметр в рогах прибавится, а так, гладишь, и кошачье обличье сможешь на собачье сменить, а там до ворона и козы, ой козла, недалеко! Вот тебе направление, мой хороший. Поступай на работу и тут же обращайся, если возникнут вопросы.
Не успел я подумать о том, что все-таки хорошо иметь родственников в бюрократах, как меня вынесло словно приливной волной Леты в грязную, плохо обставленную комнату.
Такс, что мы тут имеем? За столом, заставленным пустыми чашками, в которых некогда плескался кофе или чай или еще какая субстанция, которую пьют смертные, сидело тощее существо лет эдак 25. Оно, или вернее он, было патлатым, немытым, с горящими вдохновением серо-зелеными глазами и великолепным точеным носом, похожим на клюв. Существом я его обозвал, потому как для парня он был уже староват, но и мужиком его было никак не назвать. Любопытства ради я заглянул в карточку с данными подопечного. «Егор Романович Лукин, 23 года. Божий дар – живопись. Божье проклятье – лень». Егор, словно почувствовав, что в его комнатке с окошками-пуговками кто-то появился, встрепенулся, оторвав руку от листка с бумагой, на которой не дурно так был нарисован серый, рогатый кот. Так… а у нас и дар предвиденья имеется. Не увидев никого, парень скомкал листок бумаги и бросил в урну. Промахнулся. Впрочем, судя по количеству скомканных эскизов, не в первый раз.
Я обошел подопечного по кругу на своих четырех и с печалью вздохнул. Нет, так жить нельзя. Вокруг разбросана бумага, карандаши, кусочки какой-то еды, надеюсь это сыр бри покрывает остатки пиццы, а не плесень. Нет. Все-таки плесень. Валяющиеся стоячие носки, от которых, даже призрачному, на птичьих правах находящемуся в мире смертных, мне сделалось тошно, мусор, просто разбросанный по тому же полу, застеленная в прошлом году кровать и вещи, которым явно требовалась стирка. Ну и закинула ты меня, любезная тетушка. Не иначе, как папаша постарался. Он то знает, как я не люблю беспорядок. Шелковые лапки брезгливо обступали всю эту гадость, а «художник» тем временем развалился на грязной кровати и принялся смотреть в телефон, где мелькали смеющиеся придурки, задирающие юбки прохожим девушкам. Если и существует в мире Лень, то она обрушилась на беднягу Егорку всем своим весом. Все это безобразие заставило меня позабыть о своем первоначальном плане не лезть в жизнь смертного и выполнять свои обязанности на отлунись. Я в начале было подумал, что побуду с ним лет 40, потом как и полагается смертному, его где автобус переедет, и я снова дома. Но нет, 40 лет в такой помойке я не выдержу. Так, миленький, наведем ка мы здесь порядок. А вернее ты наведешь. У меня в арсенале было много психических штучек. В начале я послал парню чувство тревожности. Тот беспокойно заерзал, но потом поковырялся в носу, и принялся калякать что-то на бумаге. Тьфу, ты, да не приступ вдохновения я хотел вызвать! Парень нарисовал огромного жука, похожего на мерзкую сороконожку, которая вот вот должна была свалиться с бумаги. А вот это мысль!
Оставаться более 300 раз на факультете Мучительства имело свои преимущества, и я с легкостью воссоздал иллюзию того как туча сороконожек, ползает по листам бумаги, стенам, потолку и самому Егору. Художник, хоть и не мог их видеть, явственно ощущал брезгливость и наконец-то оторвал немытую голову от бумаги и огляделся.
– Да уберись ты, наконец! – заорал я ему в ухо, и Егорка вскочил с места. Парень смотрел свою комнату так, будто видел ее в первый раз.
– Что то я немного распустился, - выдохнул он и, наконец, принялся за уборку. Спустя четыре часа моей и его работы в комнате было чисто, белье оказалось перестирано, а сам Егор с удивлением смотрел на десяток найденных художественных принадлежностей. Глядел явно с удовольствием, любовно глядя каждую из найденных кистей. Я же вольготно разместился на раскладном диванчике, который оказался вполне себе удобным и вытянул серые лапки.
– Молодец, Егорка, еще бы помылся, и будет совсем хорошо.
Словно услышав мои слова, художник вдруг запустил пятерню в сальные волосы и понюхав ладонь, сморщился, взял полотенце и отправился в ванную комнату. По возвращению мой подопечный достал лист бумаги и принялся усердно работать. Умница. Я умница.
Когда я отлежал все свои бочки, то решился подойти к подопечному. Тот рисовал детализированную картину, изображающую наполненный автобус. Вот пузатый мужик, похожий на моего папашу, только рогов не хватает. Вот нервная дамочка, вцепившаяся в руку сына с рюкзаком, пытается устоять на месте, вот водитель, подкручивающий радио, чтобы наверняка включить русский шансон. Даже на мой взыскательный вкус набросок был очень хорош. Егорка все рисовал, что-то стирал, что-то добавлял и когда картинка была совсем закончена, вдруг потянулся к ней, чтобы привычным жестом отправить ее в мусорную корзину.
-- Не смей! – взревел я, да так что Егорка вздрогнул.
-- А неплохо получилось, -- пробурчал себе под нос парень. Да, восприимчивость у него и вправду очень высокая. Он взял рисунок, засунул его в принтер, и картинка полетела в Интернет на какой-то сайт для художников, с подписью «Типичный автобус. Егор Лукин». К ней тут же посыпались комментарии и восхищение, а кто-то и вовсе запустил ее в сеть дальше. Лоб у меня зачесался, и с удивлением я обнаружил, что рожки, которыми я был награжден лишь сегодня, слегка подросли, а это было ясным знаком того, что работу я свою выполнял великолепно. Не успел я замурчать от переполнившего чувства самодовольства, как меня дернуло вниз, словно меня вызвал с работы кто-то высокопоставленный. А кто высокопоставленный может беспокоить такую мелкую сошку как я? Конечно папка.
Кабинет моего папаши был не сильно далеко от офиса самого главного босса, который в последнее время пропадал на Земле по делам. В его отсутствие на папку свалилось множество бумажной работы, а потому он курил сразу по три сигары одновременно, засунув из в рот, полный острых клыков.
-- Мальчик мой! Знал я, что гены в тебе взыграют, – он поднялся со стула и заключил меня в медвежье объятье. Папаня почему-то считал объятье высшим проявлением расположения. Маме пару лет назад в порыве чувств даже пару ребер сломал. Так ему ужин понравился. В его офисе я потерял обличье кота и стал похож на того, кем стану, если буду работать очень усердно лет 400. Высокий как отец и жилистый, как мама, у меня серебристые курчавые волосы из которых торчали шишечки рогов и миндалевидные серые глаза. У отца волос было не много, зато рога в высоту достигали метра.
Покончив с объятьями, отец вручил мне сигару:
-- Я не курю, -- отозвался я.-- Говорят, вредно, – он рассмеялся, будто я сморозил хорошую шутку. Шутка и правда была не плоха, если учесть, что мы бессмертны. Из папкиного окна открывался вид на лавовый водопад и парк из алых буков, на которых каркали красноглазые вороны. Антуражненько.
-- Один день на работе и уже рога приросли! Нет, это в меня, я тебе говорю, в меня – отец бил себя в волосатую грудь. На работе он любил находиться в облике полукозла.—А ты сопротивлялся, когда я тебя на факультет устраивал, хотел к светлым работать идти. Порхал бы сейчас белым голубем или голожопым купидоном. Тьфу!
Папа разбередил старую рану. Мне пришлось опустить глаза в пол, вспоминая о юности. Конечно, кто из семьи потомственных демонов идет работать к светлым?
-- Ладно, пап. Забыли. Зачем ты меня звал то? У меня там, наверху работа, как-никак.
-- Вот, молодец. Сразу к делу. А позвал я тебя потому, что хочу подставить тебе плечо, Луняша, ты ж мой единственный сынок. Ты этого художника мотивируешь по быстрому, он пусть какую-нибудь выставочку организует, и я тебя по блату переведу на следующую работу.
Не успел я ничего сказать, как папка быстро добавил:
-- Ты же сам понимаешь, время Рембрантов закончилось, да и ты не особенно талантлив, чтоб своим трудом большие рога отрастить, а скоро местечко в отделе менеджмента освободиться. Мы тебя младшим имиджмейкером устроим. Ну, что скажешь? Ты же понимаешь, в современном мире нужно все-время стремиться к большему.
И в этом был он весь: напыщенный, высокомерный, считающий, что все он знает лучше всех. Даже сейчас он умудрился превратить мой маленький триумф в настоящее унижение!
-- Отращу себе я рога сам, -- зло проговорил я и намеренно вернулся к облику толстого кота. – Не надо мне ничего подставлять. Верни меня к работе.
Отец только широко улыбнулся и щелкнул пальцами:
-- Увидимся лет через двадцать, если повезет.
Меня обратно выбросило в квартирку с крохотными окнами. Егор уже спал, уютно расположившись на чистых простынях. Я же свернулся в клубочек и придавался трагическим думам.
Ненавижу эту гнилую систему. Конечно, в Аду свои порядки и взяточничество, кумовство, а также бессмысленная бюрократия – это само собой разумеется, но так хочется хоть иногда просто хорошо выполнить свою работу. Главный, говорят, загулял среди смертных и совсем перестал следить за порядком, как и многие старшие демоны, так что жаловаться некому. Светлые же только поржут, если написать им кляузу. Ладно, есть еще один выход. Просто ничего не делать. Просидеть с этим балбесом, пока он не помрет, потом найти похожего и сидеть при нем, это все лучше, чем карабкаться по карьерной лестнице как сумасшедшая мартышка. Да, так пусть будет так. Потом я повернулся на другой бок и призадумался.
Но что же мне делать, если талант в землю не зарыть? Я имею ввиду свой. Даже случайно я скорее всего подтолкну этого неумеху Егора к великим свершениям, и тогда меня выбросит под папочкино крыло обратно в ад, и мне будет не скрыться от его навязчивой идеи вырастить из меня свою более стройную копию. Подобные мысли заставили меня встать с кресла и начать беспокойно бродить туда сюда по комнате.
Итак, что мешает художнику творить?
Бедность? Нет, она, напротив, подстегивает. Голод? Обостряет чувства. Болезни? Заставляют почувствовать дыхание смерти и творить с отчаянной скоростью. Нет, нет. Все это не подходит. Тут нужен радикальный, чудовищный метод. Взглянув на фигуру художника, нежно обвивающую руками подушку, меня осенило. Любовь! Взаимная, крепкая и счастливая. Счастливые люди не пишут картин. Счастливые люди бегут в магазин за кольцом, покупают квартиру в ипотеку и рожают детишек. И идут на вовсе не творческую работу, чтобы все это содержать и кормить. Ну, Егорка, я устрою тебе счастливую личную жизнь.
К исполнению своего коварного плана я преступил на следующее же утро. Итак, какими девушками интересуется наш гений? Все утро гений листал странички в Интернете, на многих из них красовались девицы с толстыми губами, ресницами-щепками и роскошными гривами волос, цветами которых в общем то одна от другой и отличались. Многие из подобных дамочек писали Егору в основном с просьбой «А нарисуешь меня?». Мне все они не понравились, потому что такие музы обычно требовали денег и успеха, а и то и другое заставило бы Егора работать. Я запретил Егорке поддаваться на уловки красавиц и писать портреты за “спасибо” и назначил хорошую рыночную цену. Большинство девиц с обиженными комментариями удалились в другие места искать халявы, а две сделали заказ. Нет, надо прекращать делать из Егора успешного художника!
Между тем гений куда-то засобирался. Он умылся, выпил чашки три растворимого кофе и съел залежавшийся в холодильнике сырок, пока он проглатывал пищу с каким-то недовольным видом в комнату вошла девушка.
-- Егор, мне надо поговорить с тобой об оплате, -- голос ее был мягким, как и все формы. Красивая полная грудь, пряталась за столь неподходящей ей майкой, ноги были длинными и стройными с округлыми бедрами, небольшой животик, так женственно. Я подошел поближе с удовольствием рассматривая ее. Да пару столетий назад от нее бы заходились слюной все местные парни, а сейчас подавай всем живот-гладильную доску и круглую как арбуз попу. Я с удовольствием рассматривал нимфу, чьи светлые вьющиеся волосы были перехвачены в высокий хвост и с уколом странной ревности понимал, что может Егору и не надо искать Любви. Интересно, какое имя у этой красавицы? Соответствующее…
-- Люб, я завтра все тебе отдам, как раз зарплата. Да и пара заказов на портреты внезапно свалилась, -- последнее парень сказал с нескрываемой гордостью. Было бы чем гордиться… Мягкой лапкой я опрокинул недопитую чашку кофе на этого болтуна. Егорка тихо выругался и побежал переодеваться, предварительно закрыв за собой дверь в комнату. Соседка, а Любовь Викторовна Антонова была ему именно соседкой и владелицей квартиры, как я только что узнал из досье на своего подопечного, встала за дверью и той же певучей музыкальностью говорила:
– Или лучший, - саркастически заметил я, разглаживая мягкую серую шерстку на грудке. На своей грудке.
– Да провались ты пропадом, Лунь. – Она размашистой печатью влепила мне зачет, тем самым возведя меня до полноправного демона. Казалось, что этой печатью она бы с радостью заехала по моей холеной физиономии. Теперь ей можно было сказать все, что она обо мне думает, чем она не преминула воспользоваться: – Ты самый ленивый, бестолковый и невнимательный из всех моих учеников, а я здесь работаю уже 1000 лет. Ты не сделал ни одного домашнего задания, не ответил ни на один вопрос и даже не соизволил явиться на экзамены. Надеюсь, хоть работа научит тебя уму-разуму, потому что больше я тебя видеть не могу!
Я шелковой лапкой забрал у нее свою зачетку и пробормотал необходимое в таких случаях «Спасибо».
Если честно, я до последнего думал, что до она опять оставит меня на второй год, ну или вернее 319. Лунь, демон-мучитель, просидевший на скамье учеников последние 320 лет, я в общем-то легендарен. Ну не хотелось то мне ее покидать, очень даже было комфортно. Я потянулся, нащупал наросты рожек, которые образовались рядом с моими ушками согласно традиции. Не нужно же упоминать, что чем больше рога, тем круче демон? Я так совсем не крут. Ну и ладно, как-нибудь переживу.
Медленно я направился по дорожке в распределительную комнату, минуя потоки лавы, котлы с кипящим маслом и прочую атрибутику образовательного учреждения. Здесь было вполне сносно, масло хорошо шло с хлебом, а теплая лава грела шерстку. А земля, говорят, настоящий ад. Так еще и работать надо… Сейчас меня приставят к какому-нибудь неудачнику, чтобы я его наставлял на путь истинный страданиями.
Мадам с козлиной бородой, которая приходилась мне троюродной тетушкой, удивленно подняла очки, за которыми ее желтые глаза выглядели крохотными как бусинки:
– Лунь, это что ты?
– Я…
– Закончил, мой хороший? – восхищению тетушки не было предела. Я с достоинством кивнул.
– Луняша! Вот он, моя рыбонька, солнышко, ласточка – засюсюкала она, как будто в один день мне было не достаточно потерять нагретую скамейку ученика под своей мохнатой попкой, – А профиль то какой у тебя, напомни?
– Мучитель я. – Ладно, на тетушку не стоит сердиться, я так и имени ее не вспомнил. С другой стороны, меня в университете знали все.
– Так, сейчас подберу непыльную работку. Вот! Гениальный художник, врожденный порок – лень, очень восприимчивый. Надо его расшевелить, и сразу сантиметр в рогах прибавится, а так, гладишь, и кошачье обличье сможешь на собачье сменить, а там до ворона и козы, ой козла, недалеко! Вот тебе направление, мой хороший. Поступай на работу и тут же обращайся, если возникнут вопросы.
Не успел я подумать о том, что все-таки хорошо иметь родственников в бюрократах, как меня вынесло словно приливной волной Леты в грязную, плохо обставленную комнату.
Такс, что мы тут имеем? За столом, заставленным пустыми чашками, в которых некогда плескался кофе или чай или еще какая субстанция, которую пьют смертные, сидело тощее существо лет эдак 25. Оно, или вернее он, было патлатым, немытым, с горящими вдохновением серо-зелеными глазами и великолепным точеным носом, похожим на клюв. Существом я его обозвал, потому как для парня он был уже староват, но и мужиком его было никак не назвать. Любопытства ради я заглянул в карточку с данными подопечного. «Егор Романович Лукин, 23 года. Божий дар – живопись. Божье проклятье – лень». Егор, словно почувствовав, что в его комнатке с окошками-пуговками кто-то появился, встрепенулся, оторвав руку от листка с бумагой, на которой не дурно так был нарисован серый, рогатый кот. Так… а у нас и дар предвиденья имеется. Не увидев никого, парень скомкал листок бумаги и бросил в урну. Промахнулся. Впрочем, судя по количеству скомканных эскизов, не в первый раз.
Я обошел подопечного по кругу на своих четырех и с печалью вздохнул. Нет, так жить нельзя. Вокруг разбросана бумага, карандаши, кусочки какой-то еды, надеюсь это сыр бри покрывает остатки пиццы, а не плесень. Нет. Все-таки плесень. Валяющиеся стоячие носки, от которых, даже призрачному, на птичьих правах находящемуся в мире смертных, мне сделалось тошно, мусор, просто разбросанный по тому же полу, застеленная в прошлом году кровать и вещи, которым явно требовалась стирка. Ну и закинула ты меня, любезная тетушка. Не иначе, как папаша постарался. Он то знает, как я не люблю беспорядок. Шелковые лапки брезгливо обступали всю эту гадость, а «художник» тем временем развалился на грязной кровати и принялся смотреть в телефон, где мелькали смеющиеся придурки, задирающие юбки прохожим девушкам. Если и существует в мире Лень, то она обрушилась на беднягу Егорку всем своим весом. Все это безобразие заставило меня позабыть о своем первоначальном плане не лезть в жизнь смертного и выполнять свои обязанности на отлунись. Я в начале было подумал, что побуду с ним лет 40, потом как и полагается смертному, его где автобус переедет, и я снова дома. Но нет, 40 лет в такой помойке я не выдержу. Так, миленький, наведем ка мы здесь порядок. А вернее ты наведешь. У меня в арсенале было много психических штучек. В начале я послал парню чувство тревожности. Тот беспокойно заерзал, но потом поковырялся в носу, и принялся калякать что-то на бумаге. Тьфу, ты, да не приступ вдохновения я хотел вызвать! Парень нарисовал огромного жука, похожего на мерзкую сороконожку, которая вот вот должна была свалиться с бумаги. А вот это мысль!
Оставаться более 300 раз на факультете Мучительства имело свои преимущества, и я с легкостью воссоздал иллюзию того как туча сороконожек, ползает по листам бумаги, стенам, потолку и самому Егору. Художник, хоть и не мог их видеть, явственно ощущал брезгливость и наконец-то оторвал немытую голову от бумаги и огляделся.
– Да уберись ты, наконец! – заорал я ему в ухо, и Егорка вскочил с места. Парень смотрел свою комнату так, будто видел ее в первый раз.
– Что то я немного распустился, - выдохнул он и, наконец, принялся за уборку. Спустя четыре часа моей и его работы в комнате было чисто, белье оказалось перестирано, а сам Егор с удивлением смотрел на десяток найденных художественных принадлежностей. Глядел явно с удовольствием, любовно глядя каждую из найденных кистей. Я же вольготно разместился на раскладном диванчике, который оказался вполне себе удобным и вытянул серые лапки.
– Молодец, Егорка, еще бы помылся, и будет совсем хорошо.
Словно услышав мои слова, художник вдруг запустил пятерню в сальные волосы и понюхав ладонь, сморщился, взял полотенце и отправился в ванную комнату. По возвращению мой подопечный достал лист бумаги и принялся усердно работать. Умница. Я умница.
Когда я отлежал все свои бочки, то решился подойти к подопечному. Тот рисовал детализированную картину, изображающую наполненный автобус. Вот пузатый мужик, похожий на моего папашу, только рогов не хватает. Вот нервная дамочка, вцепившаяся в руку сына с рюкзаком, пытается устоять на месте, вот водитель, подкручивающий радио, чтобы наверняка включить русский шансон. Даже на мой взыскательный вкус набросок был очень хорош. Егорка все рисовал, что-то стирал, что-то добавлял и когда картинка была совсем закончена, вдруг потянулся к ней, чтобы привычным жестом отправить ее в мусорную корзину.
-- Не смей! – взревел я, да так что Егорка вздрогнул.
-- А неплохо получилось, -- пробурчал себе под нос парень. Да, восприимчивость у него и вправду очень высокая. Он взял рисунок, засунул его в принтер, и картинка полетела в Интернет на какой-то сайт для художников, с подписью «Типичный автобус. Егор Лукин». К ней тут же посыпались комментарии и восхищение, а кто-то и вовсе запустил ее в сеть дальше. Лоб у меня зачесался, и с удивлением я обнаружил, что рожки, которыми я был награжден лишь сегодня, слегка подросли, а это было ясным знаком того, что работу я свою выполнял великолепно. Не успел я замурчать от переполнившего чувства самодовольства, как меня дернуло вниз, словно меня вызвал с работы кто-то высокопоставленный. А кто высокопоставленный может беспокоить такую мелкую сошку как я? Конечно папка.
Кабинет моего папаши был не сильно далеко от офиса самого главного босса, который в последнее время пропадал на Земле по делам. В его отсутствие на папку свалилось множество бумажной работы, а потому он курил сразу по три сигары одновременно, засунув из в рот, полный острых клыков.
-- Мальчик мой! Знал я, что гены в тебе взыграют, – он поднялся со стула и заключил меня в медвежье объятье. Папаня почему-то считал объятье высшим проявлением расположения. Маме пару лет назад в порыве чувств даже пару ребер сломал. Так ему ужин понравился. В его офисе я потерял обличье кота и стал похож на того, кем стану, если буду работать очень усердно лет 400. Высокий как отец и жилистый, как мама, у меня серебристые курчавые волосы из которых торчали шишечки рогов и миндалевидные серые глаза. У отца волос было не много, зато рога в высоту достигали метра.
Покончив с объятьями, отец вручил мне сигару:
-- Я не курю, -- отозвался я.-- Говорят, вредно, – он рассмеялся, будто я сморозил хорошую шутку. Шутка и правда была не плоха, если учесть, что мы бессмертны. Из папкиного окна открывался вид на лавовый водопад и парк из алых буков, на которых каркали красноглазые вороны. Антуражненько.
-- Один день на работе и уже рога приросли! Нет, это в меня, я тебе говорю, в меня – отец бил себя в волосатую грудь. На работе он любил находиться в облике полукозла.—А ты сопротивлялся, когда я тебя на факультет устраивал, хотел к светлым работать идти. Порхал бы сейчас белым голубем или голожопым купидоном. Тьфу!
Папа разбередил старую рану. Мне пришлось опустить глаза в пол, вспоминая о юности. Конечно, кто из семьи потомственных демонов идет работать к светлым?
-- Ладно, пап. Забыли. Зачем ты меня звал то? У меня там, наверху работа, как-никак.
-- Вот, молодец. Сразу к делу. А позвал я тебя потому, что хочу подставить тебе плечо, Луняша, ты ж мой единственный сынок. Ты этого художника мотивируешь по быстрому, он пусть какую-нибудь выставочку организует, и я тебя по блату переведу на следующую работу.
Не успел я ничего сказать, как папка быстро добавил:
-- Ты же сам понимаешь, время Рембрантов закончилось, да и ты не особенно талантлив, чтоб своим трудом большие рога отрастить, а скоро местечко в отделе менеджмента освободиться. Мы тебя младшим имиджмейкером устроим. Ну, что скажешь? Ты же понимаешь, в современном мире нужно все-время стремиться к большему.
И в этом был он весь: напыщенный, высокомерный, считающий, что все он знает лучше всех. Даже сейчас он умудрился превратить мой маленький триумф в настоящее унижение!
-- Отращу себе я рога сам, -- зло проговорил я и намеренно вернулся к облику толстого кота. – Не надо мне ничего подставлять. Верни меня к работе.
Отец только широко улыбнулся и щелкнул пальцами:
-- Увидимся лет через двадцать, если повезет.
Меня обратно выбросило в квартирку с крохотными окнами. Егор уже спал, уютно расположившись на чистых простынях. Я же свернулся в клубочек и придавался трагическим думам.
Ненавижу эту гнилую систему. Конечно, в Аду свои порядки и взяточничество, кумовство, а также бессмысленная бюрократия – это само собой разумеется, но так хочется хоть иногда просто хорошо выполнить свою работу. Главный, говорят, загулял среди смертных и совсем перестал следить за порядком, как и многие старшие демоны, так что жаловаться некому. Светлые же только поржут, если написать им кляузу. Ладно, есть еще один выход. Просто ничего не делать. Просидеть с этим балбесом, пока он не помрет, потом найти похожего и сидеть при нем, это все лучше, чем карабкаться по карьерной лестнице как сумасшедшая мартышка. Да, так пусть будет так. Потом я повернулся на другой бок и призадумался.
Но что же мне делать, если талант в землю не зарыть? Я имею ввиду свой. Даже случайно я скорее всего подтолкну этого неумеху Егора к великим свершениям, и тогда меня выбросит под папочкино крыло обратно в ад, и мне будет не скрыться от его навязчивой идеи вырастить из меня свою более стройную копию. Подобные мысли заставили меня встать с кресла и начать беспокойно бродить туда сюда по комнате.
Итак, что мешает художнику творить?
Бедность? Нет, она, напротив, подстегивает. Голод? Обостряет чувства. Болезни? Заставляют почувствовать дыхание смерти и творить с отчаянной скоростью. Нет, нет. Все это не подходит. Тут нужен радикальный, чудовищный метод. Взглянув на фигуру художника, нежно обвивающую руками подушку, меня осенило. Любовь! Взаимная, крепкая и счастливая. Счастливые люди не пишут картин. Счастливые люди бегут в магазин за кольцом, покупают квартиру в ипотеку и рожают детишек. И идут на вовсе не творческую работу, чтобы все это содержать и кормить. Ну, Егорка, я устрою тебе счастливую личную жизнь.
К исполнению своего коварного плана я преступил на следующее же утро. Итак, какими девушками интересуется наш гений? Все утро гений листал странички в Интернете, на многих из них красовались девицы с толстыми губами, ресницами-щепками и роскошными гривами волос, цветами которых в общем то одна от другой и отличались. Многие из подобных дамочек писали Егору в основном с просьбой «А нарисуешь меня?». Мне все они не понравились, потому что такие музы обычно требовали денег и успеха, а и то и другое заставило бы Егора работать. Я запретил Егорке поддаваться на уловки красавиц и писать портреты за “спасибо” и назначил хорошую рыночную цену. Большинство девиц с обиженными комментариями удалились в другие места искать халявы, а две сделали заказ. Нет, надо прекращать делать из Егора успешного художника!
Между тем гений куда-то засобирался. Он умылся, выпил чашки три растворимого кофе и съел залежавшийся в холодильнике сырок, пока он проглатывал пищу с каким-то недовольным видом в комнату вошла девушка.
-- Егор, мне надо поговорить с тобой об оплате, -- голос ее был мягким, как и все формы. Красивая полная грудь, пряталась за столь неподходящей ей майкой, ноги были длинными и стройными с округлыми бедрами, небольшой животик, так женственно. Я подошел поближе с удовольствием рассматривая ее. Да пару столетий назад от нее бы заходились слюной все местные парни, а сейчас подавай всем живот-гладильную доску и круглую как арбуз попу. Я с удовольствием рассматривал нимфу, чьи светлые вьющиеся волосы были перехвачены в высокий хвост и с уколом странной ревности понимал, что может Егору и не надо искать Любви. Интересно, какое имя у этой красавицы? Соответствующее…
-- Люб, я завтра все тебе отдам, как раз зарплата. Да и пара заказов на портреты внезапно свалилась, -- последнее парень сказал с нескрываемой гордостью. Было бы чем гордиться… Мягкой лапкой я опрокинул недопитую чашку кофе на этого болтуна. Егорка тихо выругался и побежал переодеваться, предварительно закрыв за собой дверь в комнату. Соседка, а Любовь Викторовна Антонова была ему именно соседкой и владелицей квартиры, как я только что узнал из досье на своего подопечного, встала за дверью и той же певучей музыкальностью говорила:
