- Умница! Добытчица! – от души похвалила я подруженьку. – Да еще и спасительница!
Нольвенн усмехнулась, покачав головой.
- Вот ты скажи мне, горемычная, неужто целительница душ сама от лишних забот себя избавить не может? Без подручных средств?
- Сапожник без сапог, - я пожала плечами, а потом призналась с неожиданной тоской в голосе: - Да и… не хочется на деле избавляться-то, понимаешь?
- Понимаю.
Магичка серьезно кивнула и обхватила кружку обеими руками.
- Только дурак он, твой белобрысый. Только дураки лесовичку ветреную живой настоящей женщине предпочтут.
- Совершенно согласна, - прозвенел за спиной колокольчиком молодой голос старой кар… родственницы!!!
Лавена выступила из темноты с присущим ей фееризмом. Стряхнула с себя невидимость яркими блестками, осыпавшимися со стрекозиных крыльев, и я мысленно застонала – боги, за что-о?
- Ты за мной следишь? – подозрительно уточнила я.
- Я думала, это ты за мной! – сильфида оскорбленно поджала губы. – От вас, людей, никакого спасения.
Я вспомнила подступившие к стенам школы деревья и предпочла промолчать.
- Что, третью кружку никто не подумал захватить?
Ни капли не смущаясь (да и где бы вы видели смущающуюся фейри?), Лавена подхватила кувшин и отхлебнула прямо из горлышка. Зажмурилась, тряхнула головой, проглотила и продолжила бубнить:
- Какая гадость, ни в какое сравнение не идет с тем, которое лет пятьдесят назад мне притащил один кузнец… или это был лавочник?..
- А у тебя разве других дел нет сейчас? Каких-нибудь очень важных?..
- А я чем, по-твоему, занимаюсь? – оскорбилась прародительница.
- Пьешь наше вино? – насмешливо предположила Нольвенн.
Ведьмину дочку Лавена любила. Говорила, что есть в ней что-то дикое, хоть и не лесное.
- Вразумляю неразумную родственницу! – сильфида демонстративно поставила кувшин на место. – Шела, ты так и не надумала уехать из школы? Зря, очень зря!
- Я же тебе уже объясняла… - я попыталась от негаданной заботы отмахнуться.
- Про клятву. Да, - перебила прабабка. – Но клятва школе небось не смертью грозит.
Что-то жесткое в этот раз прозвучало в ее голосе. Резкое, как удар кнутом. И неприятный холодок пробежал по позвоночнику.
- Если боги милуют, то и в школе не грозит, - осторожно ответила я, остро ощущая, что что-то не так. Неспроста, ой, неспроста она этот разговор вновь завела. – Господин Гелес вот-вот найдет преступника, я уверена, и все вернется на круги своя.
Лавена поджала губы. Желтые глаза-луны смотрели на меня осуждающе и с легкой грустью.
- Лучше бы ему тогда поторопиться.
Больше я ничего сказать не успела. Сильфида растворилась в воздухе так же внезапно, как и появилась. Только без блесток.
- И что это было? – я озадаченно почесала затылок.
- Не знаю… - отозвалась Нольвен. – Но старая карга стащила наше вино!!
А в следующее мгновение наши волосы взметнул резкий порыв ветра и на головы обрушился ледяной ливень. Отчаянно визжа и костеря на чем свет стоит вредную бабку, мы бегом ринулись обратно в школу.
Под надежную крышу мы вбежали уже отчаянно хохоча. Липли к телу насквозь промокшие платья, с кос текло ручьями, мы спешили в уют нашей маленькой комнаты и совершенно без всякого вина были счастливы. И в тепле шерстяных одеял заснули быстро и без сновидений.
А наутро нас разбудил громкий стук в дверь. Я едва успела сесть на кровати, с трудом разлепляя сонные глаза, как в комнату уже ворвался однокурсник Нольвенн, тяжело дышащий, в надетой наизнанку рубахе. Возмущенный оклик застрял в горле. А парень уставился на подругу и только и прошептал пересохшим горлом:
- Невен… Невен.
02.11.2016
Мне хотелось вернуться к Нольвенн.
Вопросы, вопросы, глупые, пустые!
Господин Гелес впился в меня и жевал, жевал, перемалывал в челюстях бессмысленных слов. Как будто, они помогут. Как будто, они впрямь кого-то найдет.
Хотелось встать, развернуться и уйти. До дрожи в ногах. До судорог.
Хотелось вцепиться королевскому дознавателю в лицо зубами, ногтями, в кровь исцарапать, изодрать.
Хотелось собрать в единый ком всю щедро отпущенную мне богами силу, да и влепить ему в круглое отечное лицо. До жара в руках хотелось. До зуда в кончиках пальцев.
Я послушно отвечала на вопросы господина королевского дознавателя, и старалась не смотреть в глаза наставникам, которые при нем присутствовали. Директор Паскветэн и наставница Мадален с первого взгляда догадались бы, насколько я близка к срыву.
А мне срываться нельзя.
У меня Нольвенн одна в комнате сидит.
Смерть близнеца ударила по ней оборванной тетивой, хлестнула наотмашь по самой душе.
И потому мне нужно обязательно ответить на все вопросы господина Гелеса, и тогда он позволит мне уйти.
Тогда можно будет выйти из комнаты наставников, которая теперь превратилась в допросную, прикрыть за собой дверь, пройти по длинному коридору, спуститься на два пролета вниз, миновать внутренний двор, подняться на три этажа вверх, войти в нашу комнату и снова прикрыть за собой дверь.
А где-то между этими двумя дверями, нужно обязательно найти место, чтобы посидеть и привести себя в порядок. А то что-то я совсем плоха. В таком состоянии Нольвенн мне не успокоить.
Начать придется с себя.
Хороша целительница душ, ничего не скажешь.
Я старательно, ровно дышала и отвечала на вопросы.
Глубокий вдох – медленный выдох.
Глаза жгло, будто кто-то в них мешок песка просыпал.
Лавочка под стеной школы не смогла подарить мне покоя. Я сидела, расслабив спину и руки, вдыхала, выдыхала, старалась успокоить пульс, собрать теплый комок в солнечном сплетении… Не получалось.
Тревожил ползучий плющ, спустившийся низко-низко, к самой скамейке. Казалась зловещей яблоня, росшая над колодцем столько, сколько стояла здесь школа. Будоражила тенью Брейдена, протянувшего колючие лапы елей и терна в раньше такой уютный и безопасный двор.
Нет, не помогает. Да и Нольвенн там ждет.
С наставником Одраном я столкнулась чуть ли не у самых наших дверей. Вежливо поприветствовала его, и с облегчением подумала, что вот и ладно - не одна подруга была. Может, хоть поплакать сумела.
Потянула на себя дверь, скользнула в комнату – и поняла, что рано понадеялась. Нольвенн не плакала. Сидела на своей постели равнодушная – глаза сухие, косы черные, сама как изваяние каменное белое. Холодная. Не живая.
Закрытая.
Как устрица схлопывает створки, защищая нежную мякоть, так и Нольвенн нынче заперлась. Не от кого-то – от меня. Оборону держать собралась.
Я устало опустилась на свою кровать. Нет, не пробиться. Сильна ведьмина дочь, умела. Не подпустит. Не даст заглянуть себе в душу.
Я запрокинула голову, захлопала глазами, часто смаргивая. Веки, с самого утра горящие песком, набрякли едкой влагой, она сорвалась, побежала жгучими дорожками по щекам…
Что ж, если ты плакать не можешь – тогда поплачу я.
И с этой мыслью рухнули во мне запоры. Я выла, рыдала, вцепившись в лицо пальцами, раскачиваясь, надрываясь, исходя криком. В голос кричала, обхватив саму себя руками и теряясь, забывая саму себя, выкрикивая горе, качаясь...
Я не знаю, в какой миг на плечи мне легли поверх моих другие руки. Не помню, в какой миг Нольвенн обняла меня, уткнулась щекой в макушку, роняя на нее слезы, хлюпая носом…
Мы плакали вместе, в обнимку, и слезы, едкие, горькие, соленые разъедали горе, подтапливали его ледяную глыбу, и потоки моей магии, которой Нольвенн больше не противилась, перетекали от меня к ней, стягивая края душевной раны, и уходили, утекали прочь, унося с собой беспросветное отчаяние, черную вину, за то что не спасла, осталась сама жива. Оставляя опустошенность и изнеможение.
Ночь застала нас лежащих в обнимку, не способных расцепить руки, лишиться последней надежной опоры. Нарыдавшихся.
Я слабо ощутила, что вокруг глубокая ночь, этаж да и вся школа спит, и провалилась в сон, потянув за собой обессиленно поскуливающую Нольвенн.
И я знаю, что Нольвенн справилась бы нынче и сама. Уж кто-кто, а Нольвенн уж точно бы справилась!
Но я не хотела, чтобы ей пришлось справляться самой. Я хотела разделить эту ношу с ней.
Иначе зачем нужен друг, если в час горести ты вынужден справляться сам?
Нольвенн усмехнулась, покачав головой.
- Вот ты скажи мне, горемычная, неужто целительница душ сама от лишних забот себя избавить не может? Без подручных средств?
- Сапожник без сапог, - я пожала плечами, а потом призналась с неожиданной тоской в голосе: - Да и… не хочется на деле избавляться-то, понимаешь?
- Понимаю.
Магичка серьезно кивнула и обхватила кружку обеими руками.
- Только дурак он, твой белобрысый. Только дураки лесовичку ветреную живой настоящей женщине предпочтут.
- Совершенно согласна, - прозвенел за спиной колокольчиком молодой голос старой кар… родственницы!!!
Лавена выступила из темноты с присущим ей фееризмом. Стряхнула с себя невидимость яркими блестками, осыпавшимися со стрекозиных крыльев, и я мысленно застонала – боги, за что-о?
- Ты за мной следишь? – подозрительно уточнила я.
- Я думала, это ты за мной! – сильфида оскорбленно поджала губы. – От вас, людей, никакого спасения.
Я вспомнила подступившие к стенам школы деревья и предпочла промолчать.
- Что, третью кружку никто не подумал захватить?
Ни капли не смущаясь (да и где бы вы видели смущающуюся фейри?), Лавена подхватила кувшин и отхлебнула прямо из горлышка. Зажмурилась, тряхнула головой, проглотила и продолжила бубнить:
- Какая гадость, ни в какое сравнение не идет с тем, которое лет пятьдесят назад мне притащил один кузнец… или это был лавочник?..
- А у тебя разве других дел нет сейчас? Каких-нибудь очень важных?..
- А я чем, по-твоему, занимаюсь? – оскорбилась прародительница.
- Пьешь наше вино? – насмешливо предположила Нольвенн.
Ведьмину дочку Лавена любила. Говорила, что есть в ней что-то дикое, хоть и не лесное.
- Вразумляю неразумную родственницу! – сильфида демонстративно поставила кувшин на место. – Шела, ты так и не надумала уехать из школы? Зря, очень зря!
- Я же тебе уже объясняла… - я попыталась от негаданной заботы отмахнуться.
- Про клятву. Да, - перебила прабабка. – Но клятва школе небось не смертью грозит.
Что-то жесткое в этот раз прозвучало в ее голосе. Резкое, как удар кнутом. И неприятный холодок пробежал по позвоночнику.
- Если боги милуют, то и в школе не грозит, - осторожно ответила я, остро ощущая, что что-то не так. Неспроста, ой, неспроста она этот разговор вновь завела. – Господин Гелес вот-вот найдет преступника, я уверена, и все вернется на круги своя.
Лавена поджала губы. Желтые глаза-луны смотрели на меня осуждающе и с легкой грустью.
- Лучше бы ему тогда поторопиться.
Больше я ничего сказать не успела. Сильфида растворилась в воздухе так же внезапно, как и появилась. Только без блесток.
- И что это было? – я озадаченно почесала затылок.
- Не знаю… - отозвалась Нольвен. – Но старая карга стащила наше вино!!
А в следующее мгновение наши волосы взметнул резкий порыв ветра и на головы обрушился ледяной ливень. Отчаянно визжа и костеря на чем свет стоит вредную бабку, мы бегом ринулись обратно в школу.
Под надежную крышу мы вбежали уже отчаянно хохоча. Липли к телу насквозь промокшие платья, с кос текло ручьями, мы спешили в уют нашей маленькой комнаты и совершенно без всякого вина были счастливы. И в тепле шерстяных одеял заснули быстро и без сновидений.
А наутро нас разбудил громкий стук в дверь. Я едва успела сесть на кровати, с трудом разлепляя сонные глаза, как в комнату уже ворвался однокурсник Нольвенн, тяжело дышащий, в надетой наизнанку рубахе. Возмущенный оклик застрял в горле. А парень уставился на подругу и только и прошептал пересохшим горлом:
- Невен… Невен.
02.11.2016
Мне хотелось вернуться к Нольвенн.
Вопросы, вопросы, глупые, пустые!
Господин Гелес впился в меня и жевал, жевал, перемалывал в челюстях бессмысленных слов. Как будто, они помогут. Как будто, они впрямь кого-то найдет.
Хотелось встать, развернуться и уйти. До дрожи в ногах. До судорог.
Хотелось вцепиться королевскому дознавателю в лицо зубами, ногтями, в кровь исцарапать, изодрать.
Хотелось собрать в единый ком всю щедро отпущенную мне богами силу, да и влепить ему в круглое отечное лицо. До жара в руках хотелось. До зуда в кончиках пальцев.
Я послушно отвечала на вопросы господина королевского дознавателя, и старалась не смотреть в глаза наставникам, которые при нем присутствовали. Директор Паскветэн и наставница Мадален с первого взгляда догадались бы, насколько я близка к срыву.
А мне срываться нельзя.
У меня Нольвенн одна в комнате сидит.
Смерть близнеца ударила по ней оборванной тетивой, хлестнула наотмашь по самой душе.
И потому мне нужно обязательно ответить на все вопросы господина Гелеса, и тогда он позволит мне уйти.
Тогда можно будет выйти из комнаты наставников, которая теперь превратилась в допросную, прикрыть за собой дверь, пройти по длинному коридору, спуститься на два пролета вниз, миновать внутренний двор, подняться на три этажа вверх, войти в нашу комнату и снова прикрыть за собой дверь.
А где-то между этими двумя дверями, нужно обязательно найти место, чтобы посидеть и привести себя в порядок. А то что-то я совсем плоха. В таком состоянии Нольвенн мне не успокоить.
Начать придется с себя.
Хороша целительница душ, ничего не скажешь.
Я старательно, ровно дышала и отвечала на вопросы.
Глубокий вдох – медленный выдох.
Глаза жгло, будто кто-то в них мешок песка просыпал.
Лавочка под стеной школы не смогла подарить мне покоя. Я сидела, расслабив спину и руки, вдыхала, выдыхала, старалась успокоить пульс, собрать теплый комок в солнечном сплетении… Не получалось.
Тревожил ползучий плющ, спустившийся низко-низко, к самой скамейке. Казалась зловещей яблоня, росшая над колодцем столько, сколько стояла здесь школа. Будоражила тенью Брейдена, протянувшего колючие лапы елей и терна в раньше такой уютный и безопасный двор.
Нет, не помогает. Да и Нольвенн там ждет.
С наставником Одраном я столкнулась чуть ли не у самых наших дверей. Вежливо поприветствовала его, и с облегчением подумала, что вот и ладно - не одна подруга была. Может, хоть поплакать сумела.
Потянула на себя дверь, скользнула в комнату – и поняла, что рано понадеялась. Нольвенн не плакала. Сидела на своей постели равнодушная – глаза сухие, косы черные, сама как изваяние каменное белое. Холодная. Не живая.
Закрытая.
Как устрица схлопывает створки, защищая нежную мякоть, так и Нольвенн нынче заперлась. Не от кого-то – от меня. Оборону держать собралась.
Я устало опустилась на свою кровать. Нет, не пробиться. Сильна ведьмина дочь, умела. Не подпустит. Не даст заглянуть себе в душу.
Я запрокинула голову, захлопала глазами, часто смаргивая. Веки, с самого утра горящие песком, набрякли едкой влагой, она сорвалась, побежала жгучими дорожками по щекам…
Что ж, если ты плакать не можешь – тогда поплачу я.
И с этой мыслью рухнули во мне запоры. Я выла, рыдала, вцепившись в лицо пальцами, раскачиваясь, надрываясь, исходя криком. В голос кричала, обхватив саму себя руками и теряясь, забывая саму себя, выкрикивая горе, качаясь...
Я не знаю, в какой миг на плечи мне легли поверх моих другие руки. Не помню, в какой миг Нольвенн обняла меня, уткнулась щекой в макушку, роняя на нее слезы, хлюпая носом…
Мы плакали вместе, в обнимку, и слезы, едкие, горькие, соленые разъедали горе, подтапливали его ледяную глыбу, и потоки моей магии, которой Нольвенн больше не противилась, перетекали от меня к ней, стягивая края душевной раны, и уходили, утекали прочь, унося с собой беспросветное отчаяние, черную вину, за то что не спасла, осталась сама жива. Оставляя опустошенность и изнеможение.
Ночь застала нас лежащих в обнимку, не способных расцепить руки, лишиться последней надежной опоры. Нарыдавшихся.
Я слабо ощутила, что вокруг глубокая ночь, этаж да и вся школа спит, и провалилась в сон, потянув за собой обессиленно поскуливающую Нольвенн.
И я знаю, что Нольвенн справилась бы нынче и сама. Уж кто-кто, а Нольвенн уж точно бы справилась!
Но я не хотела, чтобы ей пришлось справляться самой. Я хотела разделить эту ношу с ней.
Иначе зачем нужен друг, если в час горести ты вынужден справляться сам?
