— Лора, иди ко мне. Иди на мой голос. Лора!
«Да я пытаюсь!» — раздраженно подумала я.
Я действительно пыталась, но не могла. Не понимала, где голос и как туда пойти. От собственной беспомощности хотелось плакать.
И вдруг я почувствовала прикосновение… к руке. Из темноты на меня выплыло лицо лорда Нергарда. На нем стало больше витиеватых линий проклятия, но сейчас я почти не обратила на них внимания. Он был здесь — и это главное.
— Что ты творишь, Лора? — сокрушенно спросил он, сжимая мои плечи (да, под его прикосновениями я начала ощущать свое тело). — Возвращайся!
Он толкнул меня с такой силой, что я… упала назад, испуганно вскрикнула и открыла глаза.
Я снова оказалась в своей комнате. Сидела в кресле, вцепившись руками в подлокотники, тяжело дыша и озираясь по сторонам. Винс, как и прежде, стоял передо мной, держа в руках раскрытую книгу. Казалось, он секунду назад перестал читать заклинание. Шед Говард притих в сторонке. Он смотрел на меня с любопытством и тревогой, нервно покусывая ноготь.
Некроса, конечно, рядом не оказалось.
Внутри все привычно сжалось. Вот уже которую неделю время от времени я просыпалась так по утрам. Ночью мне снился Нергардский замок, снился Некрос, наша новая встреча, а потом я просыпалась и понимала, что ничего подобного не произошло. В момент осознания на меня обрушивалась такая тоска, что какое-то время я искренне жалела о том, что вообще проснулась.
Сейчас меня охватило то же самое чувство, только в разы сильнее. Дыхание перехватило, на глаза навернулись слезы. Они душили меня, вырывались наружу, и я не могла их остановить.
— Лора, что случилось? — встревоженно спросил Винс, откладывая книгу в сторону и мгновенно оказываясь рядом. Он присел на подлокотник кресла и обнял меня за плечи. — Лора, что там было?
— Его нет, — только и смогла выдавить я. — Кажется, его больше нет.
И после этого я смогла лишь уткнуться лбом в Винса и разреветься в полную силу.
В тот день я больше так и не вышла из комнаты. Попросила Винса сказать родителям, что я плохо себя чувствую, и спряталась от всего мира в спальне. Ужин мне подали в комнату, но я к нему даже не прикоснулась, только выпила чай. Кусок не лез в горло.
Я не плакала. То есть, порыдав в объятиях Винса, совершенно не стесняясь присутствия постороннего верховного жреца, который тут же поторопился уйти, больше не рыдала. Лишь сидела или лежала, глядя в никуда и чувствуя, как меня постепенно раздавливает огромным тяжелым камнем. В груди что-то болело и не давало глубоко вдохнуть, но слез больше не было.
Перед сном ко мне зашла мама, чтобы узнать, как я себя чувствую и не нужно ли мне вызвать доктора. От доктора я отказалась, но воспользовалась случаем и немного полежала в ее объятиях. В детстве это всегда помогало, но сейчас предсказуемо не сработало. Мне лишь ненадолго стало легче, но потом мама начала спрашивать, что случилось, догадавшись, что болит у меня не тело, а душа. Я не смогла ей ничего рассказать. Почему-то казалось, что если произнесу все подслушанное в Нергардском замке вслух, это станет реальным.
Хотя и так все было реальней некуда. Часть меня все равно не желала верить, напоминая, что имя Некроса не было произнесено, но другая часть понимала, что только тогда все сходится. Некрос мертв, кто-то из стражей — Раж или тот самый Гатред, с которым я не успела познакомиться, — пробрался в наш мир и похищает кристалины. Я едва не ушла за черту вслед за Некросом, но он не позволил мне, вернул домой.
Умом я понимала, что так правильно. Что у меня есть семья и долг, ради которых я и вернулась в свой мир, оставив Некроса одного. Все осталось по-прежнему, но в то же время кое-что очень изменилось. Я поняла, что все эти месяцы жила лишь надеждой на то, что рано или поздно мы снова будем вместе. Теперь этой надежды не стало, и внутри образовалась пустота. Она была страшнее, чем не помнить себя.
На следующий день желание выйти из комнаты не появилось. Я, конечно, встала, привела себя в порядок и оделась, но завтрак попросила подать в комнату. И даже заставила себя немного поесть, понимая, что в противном случае мне не избежать допроса папой.
Однако возвращаться к библиотечным изысканиям меня не тянуло. Я не видела в этом смысла (сейчас я ни в чем не видела смысла). Предпочла сидеть на кушетке в своей личной гостиной и смотреть в окно на просыпающуюся от зимнего сна природу. Сегодня, словно в насмешку, тучи растянуло и на небе показалось столь редкое в Северных землях солнце. Оно пока грело слабо, но снег под его лучами уже почти весь растаял.
Я очень надеялась, что родители дадут мне хотя бы пару дней побыть наедине с собой, прежде чем начнут активно вытаскивать из ямы отчаяния, поэтому удивилась и даже немного разозлилась, услышав, как за моей спиной открылась дверь.
Впрочем, дверь тут же закрылась, а меня никто так и не окликнул. Я уж подумала, что кто-то из слуг заглянул в мою гостиную по ошибке, но несколько секунд спустя услышала рядом с кушеткой сосредоточенное сопение. Так сопеть умел только один обитатель замка Фолкнор — моя шестилетняя сестра Полина.
Я обернулась через плечо, собираясь взглядом дать ей понять, что сейчас чаепитие с куклами совершенно не входит в мои планы. Почему-то она всегда приходила за этим ко мне, а не к средней нашей сестре — Ксане. Наверное, потому что с тех пор, как той исполнилось тринадцать, она возомнила себя слишком взрослой для любых игр. И вообще ее характер серьезно испортился, как мне казалось. Правда, мама утверждает, что в тринадцать лет я была такой же (с чем я категорически не согласна!).
Однако Полина стояла передо мной не с одной из своих кукол, а сосредоточенно держа в руках большую кружку с каким-то горячим напитком (настоящим, а не «понарошку») и заметно боясь ее выронить или расплескать содержимое.
— Что? — хмуро спросила я.
— Я принесла тебе какао, — сообщила Полина и улыбнулась. — Мама сказала, что ты грустишь, поэтому не приходишь.
Губы как-то сами собой растянулись в улыбке, а в горле снова встал ком, но уже совсем не такой, как раньше. Полина искренне считала, что шоколад во всех видах — это главное лекарство от любой беды. Как родители ни пытались ее ограничивать, она всегда умудрялась где-то раздобыть или шоколадную плитку, или конфету, или хотя бы кружку какао. Мы даже шутили, что она вырастет жрицей не Некроса, а Шоколадного Бога. Сестренку такая перспектива поначалу воодушевила, и она очень расстроилась, когда узнала, что такого бога нет.
— Спасибо, — искренне поблагодарила я, забирая у Полины кружку и поджимая ноги так, чтобы освободить рядом с собой место.
Сестра облегченно выдохнула и тут же забралась на кушетку с ногами, прижала колени к груди. Она посмотрела на меня так серьезно, словно ей было гораздо больше шести лет. Светлые бровки сошлись на переносице. Из всех нас только Полина родилась почти точной копией мамы, с такими же светлыми, как у нее, волосами. Мы с Ксаной мастью пошли в отца.
— Почему ты грустишь? — спросила она с таким видом, словно собиралась найти решение любой моей проблеме, какой бы она ни была.
Жаль только, что на самом деле она не могла этого сделать. А я не знала, как ей все объяснить.
— Я скучаю по одному человеку, — после недолгого молчания призналась я.
Светлые брови удивленно взлетели вверх, кажется, сестра искренне не ожидала, что моя проблема окажется такой пустяковой.
— Давай позовем его в гости, — тут же предложила она. — И ты не будешь скучать.
— Он не придет, — чуть дрогнувшим голосом возразила я. — Он больше уже никогда не придет.
Маленький лобик снова нахмурился.
— Почему? Он не скучает по тебе?
— Он не может, — вздохнула я. — Оттуда, куда он ушел, нельзя прийти.
— Зачем тогда он туда ушел?
— Думаю, у него не было выбора.
Сестра снова нахмурилась и закусила губу, а потом предположила:
— Может быть, это еще не точно? Когда ты ушла, папа тоже боялся, что ты не сможешь вернуться, но ты вернулась.
Я улыбнулась. Почему-то очень не захотелось ее расстраивать, объясняя, что на этот раз надеяться не на что. И заодно захотелось, чтобы она оказалась права. Я сделала глоток терпкого какао и кивнула.
— Может быть.
— Давай я пока тебя повеселю? Хочешь, дам поиграть в мои куклы?
Вот мы и добрались до сути! Я непроизвольно рассмеялась, чем привела Полину в восторг. Она порывисто обняла меня и устроилась рядом, недвусмысленно покосившись на кружку, которую я держала в руках. Видимо, решила, что я выпила достаточно, чтобы излечиться, и теперь могу с ней поделиться. Я, конечно, не стала разочаровывать Полину: отдала какао и обняла за плечи, придерживая, чтобы она не свалилась с кушетки, пока пьет. А сама снова перевела взгляд на окно.
Сердце тут же тревожно встрепенулось: во дворе замка явно что-то происходило. Чтобы рассмотреть лучше, я вскочила с кушетки, оставив ее в полное распоряжение Полины, и прижалась лбом к стеклу.
Во дворе толпились королевские гвардейцы и… чужие жрецы в белых, красных и голубых мантиях. Это было очень странно, потому что защитный контур не должен был их пропустить в таких количествах, если только отец не пригласил их всех к нам. А в этом я очень сомневалась.
— Пола, посиди пока здесь, — рассеянно попросила я, торопливо направляясь к двери.
Сестренка даже не ответила, слишком увлеченная содержимым кружки. Теперь хоть война, хоть конец света, а пока она не допьет — ее ничто с места не сдвинет. Зато мою апатию как рукой сняло.
На лестнице я столкнулась с мамой, которая, видимо, тоже только заметила неожиданных гостей. Внизу распорядитель дома с кем-то пререкался, и мы поспешно спустились, собираясь выяснить, что происходит.
В холле топтались пятеро королевских гвардейцев. Четверо стояли позади, а один (видимо, главный) требовал у распорядителя пригласить хозяина дома. Распорядитель в ответ требовал представиться и объяснить цель визита. Офицер заявлял, что объяснит все только самому господину Фолкнору. Так и говорил — господину, а не шеду.
— Горинг, в чем дело? — обратилась мама к распорядителю, бросая настороженный взгляд на офицера гвардии.
Тот как-то странно улыбнулся. Потом посмотрел на меня, опустил глаза и нахмурился. Я не сразу поняла, что его смутило. Штаны? Кажется, в других землях женщины их почти не носят, только в особых случаях, но у нас на севере это было обычным делом. Хотя вот мама моя так и не смогла к ним привыкнуть, продолжала носить зимой длинные платья и юбки из плотной ткани, под которые надевала только теплые колготы.
— Эти господа требуют шеда Фолкнора, — тем временем с легким поклоном объяснил распорядитель. — Но не желают объяснить, зачем он им.
— Мы все объясним хозяину дома, — упрямо повторил офицер, снова переводя взгляд на мою маму.
И было в нем что-то очень неприятное.
— Я жена шеда Фолкнора, — с достоинством заявила мама, жестом отпуская Горинга. — И хозяйка этого дома. Вы можете изложить причины визита мне.
— Я знаю, кто ты, Нея, — с кривой усмешкой заявил офицер. — Но буду говорить только с твоим мужем.
Мама на мгновение потеряла дар речи, присматриваясь к гвардейцу, а потом удивленно выдохнула:
— Роан?
— Майор Митчелл, с твоего позволения.
— Вы знакомы? — удивилась я, подходя ближе и разглядывая рыжеволосого мужчину.
На вид он был старше мамы, но, наверное, моложе отца. Какой-то их очень давний приятель?
— Увы, — хмыкнула мама, уже вернув себе свое обычное самообладание. — Когда-то я собиралась за этого господина замуж.
— Ох… — досадливо поморщилась я, скользнув еще одним взглядом по мужчине. На мой вкус он был в разы хуже отца. — Понимаю, почему не вышла.
Мой едкий комментарий майора Митчелла разозлил. Он недовольно поджал губы и прищурился.
— Пригласите сюда господина Фолкнора, иначе мы будем вынуждены применить силу.
— Серьезно? — фыркнула я. Мне и до их визита было плохо, поэтому я совсем не следила за словами. — Думаете, две верховные жрицы не справятся с вами?
— На этот случай с нами десяток верховных жрецов из трех земель, — огрызнулся майор Митчелл. — Решите оказать сопротивление — и вам же будет хуже.
— И чего ради вы все пришли в мой дом? — раздался с лестницы звучный голос. — Да еще сломали защитный контур?
Отец спустился по ступенькам и стремительно подошел к нам, полы его повседневной мантии как всегда разлетались в стороны при каждом движении. Едва появившись, отец сразу наполнил собой все помещение, даже я почувствовала гнетущее воздействие его ауры, а гвардейцы и вовсе непроизвольно сделали шаг назад. Только майор остался на месте и повыше вздернул подбородок.
Следом за отцом по лестнице спустился и Винс. Надо же, а я и не знала, что он снова у нас. Впрочем, он навещал Фолкнор почти каждый день и раньше.
— Шед Фолкнор, — майор все же «вспомнил» правильное обращение к верховному жрецу, — и господин Голд, вы арестованы по приказу его величества.
С торжественным (и где-то даже торжествующим) видом Митчелл достал из-за пазухи сложенный втрое лист и развернул его, демонстрируя нам размашистую подпись и характерную печать. Я очень отчетливо поняла, что гвардеец ждал своего часа и возможности отомстить моему отцу за разрушенную помолвку все двадцать лет.
Мы с мамой задохнулись от возмущения и (что душой кривить) испуга. Отец же невозмутимо забрал документ из рук гвардейца и внимательно прочитал его.
— За подрыв устоев государства, ересь и действия против Короны, — прочитал он вслух и выразительно изогнул бровь. — Ладно, ересь мне понятна, но причем тут действия против Короны и подрыв государственных устоев?
— Вера в Четырех Богов — одна из важнейших опор Объединенных земель, — пафосно объяснил Митчелл. — И вы эту опору расшатываете. К тому же активно контактируете с беглым монархом…
— Вы имеете в виду законного короля, которого узурпатор на троне пытался убить вместе с его семьей? — едко уточнил отец.
Майор Митчелл аж побагровел. Я надеялась, что его хватит удар, но он лишь потребовал:
— Пройдите с нами, Фолкнор. Мы забираем вас в столицу. И вашего юного протеже тоже.
Я испуганно обернулась на Винса. Вот только этого не хватало! Почему-то я была уверена, что в столице отец сумеет себя защитить (пусть это и было наивно), но если они заберут еще и Винса… С кем мы останемся тогда?
Отец словно прочитал мои мысли:
— Оставьте шеда Голда в покое. Он ни слова не сказал против Богов ни на одном Совете.
— То, что он носит мантию жреца, уже оскорбление Богам, — высокомерно заявил Митчелл. — И он везде ходит с вами, поддерживая ваши слова и деяния. Поэтому ответственность будет нести наравне с вами.
— Мне кажется, вы обойдетесь, — огрызнулся отец.
А я наконец поняла, почему он не взял на Совет меня: пошла бы с ним — сейчас меня арестовывали бы за компанию.
— Думаю, вы понимаете, чем вам всем грозит неповиновение? — с мерзкой улыбкой уточнил майор Митчелл. — Во дворе ждут два десятка гвардейцев и десяток жрецов. Если будет нужно, король пришлет еще. Вас все равно арестуют, а вместе с вами — и всю вашу семью.
Что-то мне это напоминало. Настолько, что дурно сделалось. Примерно так же капитан Котон арестовывал Нергарда. Тогда тот выбрал пойти с капитаном добровольно.
«Да я пытаюсь!» — раздраженно подумала я.
Я действительно пыталась, но не могла. Не понимала, где голос и как туда пойти. От собственной беспомощности хотелось плакать.
И вдруг я почувствовала прикосновение… к руке. Из темноты на меня выплыло лицо лорда Нергарда. На нем стало больше витиеватых линий проклятия, но сейчас я почти не обратила на них внимания. Он был здесь — и это главное.
— Что ты творишь, Лора? — сокрушенно спросил он, сжимая мои плечи (да, под его прикосновениями я начала ощущать свое тело). — Возвращайся!
Он толкнул меня с такой силой, что я… упала назад, испуганно вскрикнула и открыла глаза.
Я снова оказалась в своей комнате. Сидела в кресле, вцепившись руками в подлокотники, тяжело дыша и озираясь по сторонам. Винс, как и прежде, стоял передо мной, держа в руках раскрытую книгу. Казалось, он секунду назад перестал читать заклинание. Шед Говард притих в сторонке. Он смотрел на меня с любопытством и тревогой, нервно покусывая ноготь.
Некроса, конечно, рядом не оказалось.
Внутри все привычно сжалось. Вот уже которую неделю время от времени я просыпалась так по утрам. Ночью мне снился Нергардский замок, снился Некрос, наша новая встреча, а потом я просыпалась и понимала, что ничего подобного не произошло. В момент осознания на меня обрушивалась такая тоска, что какое-то время я искренне жалела о том, что вообще проснулась.
Сейчас меня охватило то же самое чувство, только в разы сильнее. Дыхание перехватило, на глаза навернулись слезы. Они душили меня, вырывались наружу, и я не могла их остановить.
— Лора, что случилось? — встревоженно спросил Винс, откладывая книгу в сторону и мгновенно оказываясь рядом. Он присел на подлокотник кресла и обнял меня за плечи. — Лора, что там было?
— Его нет, — только и смогла выдавить я. — Кажется, его больше нет.
И после этого я смогла лишь уткнуться лбом в Винса и разреветься в полную силу.
Глава 6
В тот день я больше так и не вышла из комнаты. Попросила Винса сказать родителям, что я плохо себя чувствую, и спряталась от всего мира в спальне. Ужин мне подали в комнату, но я к нему даже не прикоснулась, только выпила чай. Кусок не лез в горло.
Я не плакала. То есть, порыдав в объятиях Винса, совершенно не стесняясь присутствия постороннего верховного жреца, который тут же поторопился уйти, больше не рыдала. Лишь сидела или лежала, глядя в никуда и чувствуя, как меня постепенно раздавливает огромным тяжелым камнем. В груди что-то болело и не давало глубоко вдохнуть, но слез больше не было.
Перед сном ко мне зашла мама, чтобы узнать, как я себя чувствую и не нужно ли мне вызвать доктора. От доктора я отказалась, но воспользовалась случаем и немного полежала в ее объятиях. В детстве это всегда помогало, но сейчас предсказуемо не сработало. Мне лишь ненадолго стало легче, но потом мама начала спрашивать, что случилось, догадавшись, что болит у меня не тело, а душа. Я не смогла ей ничего рассказать. Почему-то казалось, что если произнесу все подслушанное в Нергардском замке вслух, это станет реальным.
Хотя и так все было реальней некуда. Часть меня все равно не желала верить, напоминая, что имя Некроса не было произнесено, но другая часть понимала, что только тогда все сходится. Некрос мертв, кто-то из стражей — Раж или тот самый Гатред, с которым я не успела познакомиться, — пробрался в наш мир и похищает кристалины. Я едва не ушла за черту вслед за Некросом, но он не позволил мне, вернул домой.
Умом я понимала, что так правильно. Что у меня есть семья и долг, ради которых я и вернулась в свой мир, оставив Некроса одного. Все осталось по-прежнему, но в то же время кое-что очень изменилось. Я поняла, что все эти месяцы жила лишь надеждой на то, что рано или поздно мы снова будем вместе. Теперь этой надежды не стало, и внутри образовалась пустота. Она была страшнее, чем не помнить себя.
На следующий день желание выйти из комнаты не появилось. Я, конечно, встала, привела себя в порядок и оделась, но завтрак попросила подать в комнату. И даже заставила себя немного поесть, понимая, что в противном случае мне не избежать допроса папой.
Однако возвращаться к библиотечным изысканиям меня не тянуло. Я не видела в этом смысла (сейчас я ни в чем не видела смысла). Предпочла сидеть на кушетке в своей личной гостиной и смотреть в окно на просыпающуюся от зимнего сна природу. Сегодня, словно в насмешку, тучи растянуло и на небе показалось столь редкое в Северных землях солнце. Оно пока грело слабо, но снег под его лучами уже почти весь растаял.
Я очень надеялась, что родители дадут мне хотя бы пару дней побыть наедине с собой, прежде чем начнут активно вытаскивать из ямы отчаяния, поэтому удивилась и даже немного разозлилась, услышав, как за моей спиной открылась дверь.
Впрочем, дверь тут же закрылась, а меня никто так и не окликнул. Я уж подумала, что кто-то из слуг заглянул в мою гостиную по ошибке, но несколько секунд спустя услышала рядом с кушеткой сосредоточенное сопение. Так сопеть умел только один обитатель замка Фолкнор — моя шестилетняя сестра Полина.
Я обернулась через плечо, собираясь взглядом дать ей понять, что сейчас чаепитие с куклами совершенно не входит в мои планы. Почему-то она всегда приходила за этим ко мне, а не к средней нашей сестре — Ксане. Наверное, потому что с тех пор, как той исполнилось тринадцать, она возомнила себя слишком взрослой для любых игр. И вообще ее характер серьезно испортился, как мне казалось. Правда, мама утверждает, что в тринадцать лет я была такой же (с чем я категорически не согласна!).
Однако Полина стояла передо мной не с одной из своих кукол, а сосредоточенно держа в руках большую кружку с каким-то горячим напитком (настоящим, а не «понарошку») и заметно боясь ее выронить или расплескать содержимое.
— Что? — хмуро спросила я.
— Я принесла тебе какао, — сообщила Полина и улыбнулась. — Мама сказала, что ты грустишь, поэтому не приходишь.
Губы как-то сами собой растянулись в улыбке, а в горле снова встал ком, но уже совсем не такой, как раньше. Полина искренне считала, что шоколад во всех видах — это главное лекарство от любой беды. Как родители ни пытались ее ограничивать, она всегда умудрялась где-то раздобыть или шоколадную плитку, или конфету, или хотя бы кружку какао. Мы даже шутили, что она вырастет жрицей не Некроса, а Шоколадного Бога. Сестренку такая перспектива поначалу воодушевила, и она очень расстроилась, когда узнала, что такого бога нет.
— Спасибо, — искренне поблагодарила я, забирая у Полины кружку и поджимая ноги так, чтобы освободить рядом с собой место.
Сестра облегченно выдохнула и тут же забралась на кушетку с ногами, прижала колени к груди. Она посмотрела на меня так серьезно, словно ей было гораздо больше шести лет. Светлые бровки сошлись на переносице. Из всех нас только Полина родилась почти точной копией мамы, с такими же светлыми, как у нее, волосами. Мы с Ксаной мастью пошли в отца.
— Почему ты грустишь? — спросила она с таким видом, словно собиралась найти решение любой моей проблеме, какой бы она ни была.
Жаль только, что на самом деле она не могла этого сделать. А я не знала, как ей все объяснить.
— Я скучаю по одному человеку, — после недолгого молчания призналась я.
Светлые брови удивленно взлетели вверх, кажется, сестра искренне не ожидала, что моя проблема окажется такой пустяковой.
— Давай позовем его в гости, — тут же предложила она. — И ты не будешь скучать.
— Он не придет, — чуть дрогнувшим голосом возразила я. — Он больше уже никогда не придет.
Маленький лобик снова нахмурился.
— Почему? Он не скучает по тебе?
— Он не может, — вздохнула я. — Оттуда, куда он ушел, нельзя прийти.
— Зачем тогда он туда ушел?
— Думаю, у него не было выбора.
Сестра снова нахмурилась и закусила губу, а потом предположила:
— Может быть, это еще не точно? Когда ты ушла, папа тоже боялся, что ты не сможешь вернуться, но ты вернулась.
Я улыбнулась. Почему-то очень не захотелось ее расстраивать, объясняя, что на этот раз надеяться не на что. И заодно захотелось, чтобы она оказалась права. Я сделала глоток терпкого какао и кивнула.
— Может быть.
— Давай я пока тебя повеселю? Хочешь, дам поиграть в мои куклы?
Вот мы и добрались до сути! Я непроизвольно рассмеялась, чем привела Полину в восторг. Она порывисто обняла меня и устроилась рядом, недвусмысленно покосившись на кружку, которую я держала в руках. Видимо, решила, что я выпила достаточно, чтобы излечиться, и теперь могу с ней поделиться. Я, конечно, не стала разочаровывать Полину: отдала какао и обняла за плечи, придерживая, чтобы она не свалилась с кушетки, пока пьет. А сама снова перевела взгляд на окно.
Сердце тут же тревожно встрепенулось: во дворе замка явно что-то происходило. Чтобы рассмотреть лучше, я вскочила с кушетки, оставив ее в полное распоряжение Полины, и прижалась лбом к стеклу.
Во дворе толпились королевские гвардейцы и… чужие жрецы в белых, красных и голубых мантиях. Это было очень странно, потому что защитный контур не должен был их пропустить в таких количествах, если только отец не пригласил их всех к нам. А в этом я очень сомневалась.
— Пола, посиди пока здесь, — рассеянно попросила я, торопливо направляясь к двери.
Сестренка даже не ответила, слишком увлеченная содержимым кружки. Теперь хоть война, хоть конец света, а пока она не допьет — ее ничто с места не сдвинет. Зато мою апатию как рукой сняло.
На лестнице я столкнулась с мамой, которая, видимо, тоже только заметила неожиданных гостей. Внизу распорядитель дома с кем-то пререкался, и мы поспешно спустились, собираясь выяснить, что происходит.
В холле топтались пятеро королевских гвардейцев. Четверо стояли позади, а один (видимо, главный) требовал у распорядителя пригласить хозяина дома. Распорядитель в ответ требовал представиться и объяснить цель визита. Офицер заявлял, что объяснит все только самому господину Фолкнору. Так и говорил — господину, а не шеду.
— Горинг, в чем дело? — обратилась мама к распорядителю, бросая настороженный взгляд на офицера гвардии.
Тот как-то странно улыбнулся. Потом посмотрел на меня, опустил глаза и нахмурился. Я не сразу поняла, что его смутило. Штаны? Кажется, в других землях женщины их почти не носят, только в особых случаях, но у нас на севере это было обычным делом. Хотя вот мама моя так и не смогла к ним привыкнуть, продолжала носить зимой длинные платья и юбки из плотной ткани, под которые надевала только теплые колготы.
— Эти господа требуют шеда Фолкнора, — тем временем с легким поклоном объяснил распорядитель. — Но не желают объяснить, зачем он им.
— Мы все объясним хозяину дома, — упрямо повторил офицер, снова переводя взгляд на мою маму.
И было в нем что-то очень неприятное.
— Я жена шеда Фолкнора, — с достоинством заявила мама, жестом отпуская Горинга. — И хозяйка этого дома. Вы можете изложить причины визита мне.
— Я знаю, кто ты, Нея, — с кривой усмешкой заявил офицер. — Но буду говорить только с твоим мужем.
Мама на мгновение потеряла дар речи, присматриваясь к гвардейцу, а потом удивленно выдохнула:
— Роан?
— Майор Митчелл, с твоего позволения.
— Вы знакомы? — удивилась я, подходя ближе и разглядывая рыжеволосого мужчину.
На вид он был старше мамы, но, наверное, моложе отца. Какой-то их очень давний приятель?
— Увы, — хмыкнула мама, уже вернув себе свое обычное самообладание. — Когда-то я собиралась за этого господина замуж.
— Ох… — досадливо поморщилась я, скользнув еще одним взглядом по мужчине. На мой вкус он был в разы хуже отца. — Понимаю, почему не вышла.
Мой едкий комментарий майора Митчелла разозлил. Он недовольно поджал губы и прищурился.
— Пригласите сюда господина Фолкнора, иначе мы будем вынуждены применить силу.
— Серьезно? — фыркнула я. Мне и до их визита было плохо, поэтому я совсем не следила за словами. — Думаете, две верховные жрицы не справятся с вами?
— На этот случай с нами десяток верховных жрецов из трех земель, — огрызнулся майор Митчелл. — Решите оказать сопротивление — и вам же будет хуже.
— И чего ради вы все пришли в мой дом? — раздался с лестницы звучный голос. — Да еще сломали защитный контур?
Отец спустился по ступенькам и стремительно подошел к нам, полы его повседневной мантии как всегда разлетались в стороны при каждом движении. Едва появившись, отец сразу наполнил собой все помещение, даже я почувствовала гнетущее воздействие его ауры, а гвардейцы и вовсе непроизвольно сделали шаг назад. Только майор остался на месте и повыше вздернул подбородок.
Следом за отцом по лестнице спустился и Винс. Надо же, а я и не знала, что он снова у нас. Впрочем, он навещал Фолкнор почти каждый день и раньше.
— Шед Фолкнор, — майор все же «вспомнил» правильное обращение к верховному жрецу, — и господин Голд, вы арестованы по приказу его величества.
С торжественным (и где-то даже торжествующим) видом Митчелл достал из-за пазухи сложенный втрое лист и развернул его, демонстрируя нам размашистую подпись и характерную печать. Я очень отчетливо поняла, что гвардеец ждал своего часа и возможности отомстить моему отцу за разрушенную помолвку все двадцать лет.
Мы с мамой задохнулись от возмущения и (что душой кривить) испуга. Отец же невозмутимо забрал документ из рук гвардейца и внимательно прочитал его.
— За подрыв устоев государства, ересь и действия против Короны, — прочитал он вслух и выразительно изогнул бровь. — Ладно, ересь мне понятна, но причем тут действия против Короны и подрыв государственных устоев?
— Вера в Четырех Богов — одна из важнейших опор Объединенных земель, — пафосно объяснил Митчелл. — И вы эту опору расшатываете. К тому же активно контактируете с беглым монархом…
— Вы имеете в виду законного короля, которого узурпатор на троне пытался убить вместе с его семьей? — едко уточнил отец.
Майор Митчелл аж побагровел. Я надеялась, что его хватит удар, но он лишь потребовал:
— Пройдите с нами, Фолкнор. Мы забираем вас в столицу. И вашего юного протеже тоже.
Я испуганно обернулась на Винса. Вот только этого не хватало! Почему-то я была уверена, что в столице отец сумеет себя защитить (пусть это и было наивно), но если они заберут еще и Винса… С кем мы останемся тогда?
Отец словно прочитал мои мысли:
— Оставьте шеда Голда в покое. Он ни слова не сказал против Богов ни на одном Совете.
— То, что он носит мантию жреца, уже оскорбление Богам, — высокомерно заявил Митчелл. — И он везде ходит с вами, поддерживая ваши слова и деяния. Поэтому ответственность будет нести наравне с вами.
— Мне кажется, вы обойдетесь, — огрызнулся отец.
А я наконец поняла, почему он не взял на Совет меня: пошла бы с ним — сейчас меня арестовывали бы за компанию.
— Думаю, вы понимаете, чем вам всем грозит неповиновение? — с мерзкой улыбкой уточнил майор Митчелл. — Во дворе ждут два десятка гвардейцев и десяток жрецов. Если будет нужно, король пришлет еще. Вас все равно арестуют, а вместе с вами — и всю вашу семью.
Что-то мне это напоминало. Настолько, что дурно сделалось. Примерно так же капитан Котон арестовывал Нергарда. Тогда тот выбрал пойти с капитаном добровольно.
