ПРОЛОГ
Начало августа в Треагарде выдалось уж очень душным и жарким. Вот и сегодня с утра воздух был похож на ватное одеяло. Когда духота сделалась невыносимой, а небо заволокло плотным белёсым маревом, Дух Леса вышел на выжженную прогалину. Весной тут был пожар, но Дух, как ни старался, не мог вспомнить, что послужило тому причиной.
Не помнил он и о том, что за полуразрушенный дом стоит на пригорке. Когда-то, кажется, это было добротное двухэтажное строение, окружённое хорошим, хоть и несколько запущенным садом. С этой вот прогалины Дух отлично мог разглядеть остатки дома, напоминающие остов корабля, бурей выброшенного на берег. Дух Леса когда-то был на побережье, в гостях у Морского Царя, и видел именно такой остов!
Какие-то очень смутные воспоминания бередили душу. И кошки ещё эти… и маленькая комнатная собачка… все они жили в уцелевшей части дома. Дух приносил им еду: то часть волчьей добычи, то подношения деревенских, которые люди оставляли на другом краю леса. Почему-то ему казалось это правильным.
В доме также обитал и дух кладовок – но его Лесной Дух встречал очень редко. Тот был скрытным, стеснительным и к тому же знал только одно слово: «Барахло». Иногда Лесной Дух бродил по развалинам, отыскивая какие-то вещи, и отдавал их Барахлу, чтобы тот нашёл им место для хранения. Себе он забрал только коробку с кучей мелких вещиц из кости, камня и дерева, которые, по мнению Духа, принадлежали ему. Только он их почему-то не помнил… Да, и ещё слегка помятую эмалированную кружку с рыжей веткой клёна на боку. Она была словно какой-то знакомой, родной.
Однажды Барахло выбрался навстречу Духу и протянул на чёрной мохнатой лапке обгоревший лист бумаги.
– Барахло?
– Это карта леса, – пояснил Дух. – Видишь, вот тропа, вот перекрёсток двух больших дорог, а вот здесь, где обгорело, был незаживающий портал в Тоффити. Оттуда здорово сквозило, и…
Лесной Дух задумался. Тоффити? Почему он помнил это название? В Треагарде никогда не было местности с таким названием – ни деревни, ни города, ни части леса.
– Послушай, Барахло. А ты помнишь, кто тут раньше жил?
Кладовочный кивнул и посмотрел на Духа снизу вверх глазами, полными слёз.
– Барахло! – сказал он взволнованно. – Барахлоооо!
Заметался, прижав карту к груди, покрытой чёрным мехом, и убежал в развалины. Дух уже думал, что кладовочный не вернётся, но он прибежал снова, на этот раз – с большим портретом.
Кто и каким волшебством нанёс на лист плотной бумаги столько маленьких улыбающихся лиц? Когда был сделан этот рисунок и кем? Кто-то нарисовал цветными карандашами много разных людей – не меньше пятнадцати человек. Или даже больше…
– Барахло, – палец кладовочного ткнул в какое-то лицо, – Барахло, Барахло, Барахло-Барахло, Барахлооооо…
И заплакал, прижав лапку ко рту.
Мда. Непонятно это всё. Дух Леса в тот день долго рассматривал портрет. Потом Барахло решительно его отобрал.
Вот и сейчас, в этот душный день, Лесной Дух задумался о тайне развалин. Даже не заметил, как пошёл дождь, как начали падать с неба крупные тёплые капли.
– Кто они были и вернутся ли? – спросил Дух, глядя в хмурое августовское небо.
Но, конечно же, оно не могло дать ответа.
ГЛАВА 1. Арена
Театр не поражал ни красотой, ни размерами. Арена, засыпанная песком, трибуны – несколько рядов, уставленных деревянными скамьями. Полотняные пологи над платными местами натянуты так, что даже не хлопают на ветру.
И почти никого. Только сидит на песке, прислонившись спиной к бортику, парень лет двадцати пяти, да стоит возле него другой – примерно того же возраста.
Довольно высокий. Лицо бледное по здешним меркам: Виавея – город солнечный, жаркий, тут люди смуглее. И слишком плотно одетый – вон, сидящий-то парень одет вовсе скудно: в набедренную повязку да сандалии.
На первом ряду, полускрытые тенью полога, сидит, поставив лапки вместе, словно кошка, некрупный серый грифон, осёдланный двухместным седлом. Рядом – молодая женщина с ребёнком, привязанным к полной высокой груди. Разморенные жарой, нездешние, усталые, пропылённые.
– Прозвище твоё? – уныло спрашивает распорядитель, царапая стилусом доску.
– Странник.
– Годы?
– Двадцать три года.
– В боях подобных – участвовал?
– Нет.
– Тогда тебе придётся оставить распоряжение об имуществе в случае тяжкого увечья или смерти. Письменное. Несгораемое. Сделай.
– У меня нет имущества.
– А это? – парень указывает подбородком на женщину с ребёнком и грифона.
– Это… моя сестра, её кормилица и грифон. Она свободный грифон, она мой друг и…
– Плохо, – говорит распорядитель. – Если ты умрёшь – а они ничьи, то их кто-нибудь присвоит. Если раб – не твой раб, то он сразу становится чьим-то. На твоём месте я бы дал пару сиклей здешнему писцу, чтобы записал их за тобой как твоё личное имущество. Тогда, если тебя ранят или убьют, их жизнями хотя бы можно будет оплатить твоё лечение или похороны.
Человек, назвавшийся Странником, беспомощно вздохнул.
– А если их записать как мою жену и дочь?
– У них будет хотя бы какой-то шанс выбраться из Виавеи свободными. Но женщины и свобода – так себе два понятия. На твоём месте, друг, я бы тебе посоветовал искать другого заработка или хотя бы другое место, чтобы подохнуть. Виавея – не лучшее.
– Мне нужны деньги, – сказал Странник, слегка усмехаясь уголками пересохших губ. – Но дело не только в них.
– Гм, знакомые речи. Новичков тут любят – свежее мясо, непредсказуемый результат. Но и гибнет их по полсотни за сезон. Ты понимаешь?
– Хорошо, я запишу женщину и ребёнка как свою семью, – нетерпеливым тоном сказал Странник. – Мне нужно оружие и место, где мы сможем отдохнуть до начала игр.
– Не называй представления играми, иначе тебе срежут половину головы, – вздохнул распорядитель. – Ты будешь драться верхом или пешим?
– На грифоне, – ответил Странник.
– Оружие?
– Топор или сабля, мне всё равно. Разрешена ли магия?
– Если ты маг, то тебя поставят не в первую десятку, – оживился распорядитель. – Ты будешь биться с более опытными…
Тут глаза его загорелись.
– Есть у нас для тебя отличный противник.
Странник равнодушно посмотрел в сторону заждавшихся его друзей. Грифон чистила клювом крыло, женщина кормила младенца. Это выглядело очень умиротворяюще.
– Повернёшь налево от театра – там будет постоялый двор. Скажешь, что Коготь внесёт за тебя задаток, и хозяин даст вам поесть и переночевать. Завтра с утра не опаздывай. Хозяин должен посмотреть на тебя, прежде чем выпускать на арену.
– А Коготь – это ты? – вяло уточнил Странник.
– Коготь – это наш хозяин, – кисло ответил распорядитель. – А я – всего лишь я.
– Зовут тебя как?
Распорядитель поднялся на ноги, стряхнул с ног и набедренной повязки песок и сунул в сумку на ремне и доску, и стилус.
У него было жилистое, сухое тело бойца. Смуглая кожа южанина. И усталые, даже больные глаза старика.
– Никак, – сказал распорядитель и махнул рукой. – Я просто раб. Рабам не положены имена. Увидишь.
ГЛАВА 2. Лира
Там, где заканчивается ущелье и начинается густой, почти непролазный лес, там, где у подножия гор стелются туманы, некогда стоял небольшой посёлок лесорубов. Немного было им надо в этих суровых краях: дорога, чтобы проезжали по ней телеги, да речка, чтобы сплавлять по ней брёвна. Потом пришёл сюда мор, и деревня постепенно вымерла. Которые живые остались – ушли давным-давно, кто в Розамунду, ближайший город, а кто – в соседнее село, что на другом конце ущелья. Вот и сделался этот край безлюдным. Чтобы уйти со всем скарбом по реке, люди разобрали домишки на плоты. Остался лишь домик ведьмы между кладбищем и лесом.
В нём долгое время никто не жил, а затем там поселился Теренций Августус по прозвищу Ванильный Некромант – в основном он там ночевал короткими летними ночами.
Затем мимо кладбища проходила чудовищная нечисть по имени Умрах, и разворотила весь домик, лишив его крыши, части печной трубы, походя выбив окна и сломав дверь. Все труды по ремонту домишки пошли прахом! А полгода спустя пришли сюда гномы, неутомимые строители, и всё поправили. Не от души работали, не старались – так и остался домик с наспех нахлобученной крышей, похожей на кепку, съехавшую набекрень. И печку толком не восстановили…
– Хорошо хоть дверь навесили да стёкла вставили, – ворчал теперь одинокий жилец домика, подкладывая в печь дрова.
Тут же в комнату повалил дым. Невзирая на это, жилец поднатужился, встал на цыпочки и поставил на плиту небольшой помятый чайник. Полюбовался своей работой и тяжело вздохнул. Вытер пот со лба.
Немудрено: чайник был почти такого же размера, что и сам временный хозяин домишки. И хотя воды он туда налил даже не до половины, всё равно – тяжеловато.
– А потому что нечего было делать такие огромные неудобные плиты, печки, кровати и чайники, – пробухтел коротышка. – Ещё и зелий всяких назапасал, а сахару и какао – мало. И заварки мало. А в муке – жучки!
Тем не менее, бормоча это, коротышка просеял муку через сито и замесил на воде тесто. Порывшись на полках, выудил жестянку с яичным порошком, отыскал соль, всыпал и сахар, и какао, и ваниль. Долго пыхтел, перемешивая получившееся месиво, а потом, ругаясь на непонятном наречии, искал банку с растительным маслом. Ворча, неуклюже пёк блинчики прямо над огнём, держа сковороду на весу.
И едва не уронил её, когда в дверь внезапно постучали.
– Не заперто, – сказал уже не таким сердитым тоном.
Но сделал вот что: недопечённый блин шваркнул на тарелку, а сковороду взял наперевес обеими руками.
В домик вошёл самый обыкновенный гном – коричневые штаны и рубашка, длинный, чуть не до пола, фартук, рабочие рукавицы. У гнома была борода, заплетённая в две косицы, которые он аккуратно заправил за уши. Большой вещевой мешок он тут же снял с плеч и поставил на пол, возле ног, обутых в разношенные, заляпанные цементом и краской башмаки.
– Здрасьте, – сказал гном с некоторым удивлением.
Уж на что гном-строитель был небольшого росточка и кряжист, широк в плечах – а коротышка со сковородкой оказался гораздо ниже. И шире.
– А, это ты, – теряя интерес к гостю, вздохнул временный хозяин. – Не надейся, что буду делиться. Самому мало.
– Вы же Кимми? – спросил вежливо гном-строитель. – Это… как оно… Киммибобби?
– Киммельбобель, – кисло ответил чайный гном.
– Где-то должен быть кто-то, кто меня нанял, – сказал строитель. – С бригадой. Так вот… начальник тут КТО?
– Кто-кто… дракон в пальто, – ворчливо буркнул Киммельбобель. – Где б вы все были, если б я вас не зарисовал? Да-да, и тебя, Нурли Друид.
– Норли Дродд, – поправил чайного гнома бригадир гномов-строителей.
– Да? А сам зовёшь меня Киммибобби, – ядовито хмыкнул Киммельбобель.
И он принялся копошиться под столом, под который запросто помещался, даже не пригибая головы.
Вытащил оттуда блокнот, исчёрканный безграмотными пометками и примитивными рисунками в исторически сложившемся стиле «точка-точка-запятая, палка-палка-огуречик».
– Вот. Видишь? – Кимми показал на одну из страничек. – Это Главный Нигромант. Или нектомант? Он тут правил всеми живыми и неживыми. А вот его подданные. Это вот Тиресий, это – Тёро Ливенбоб, а это Мать… А это…
Рисунок девочки с двумя странными наростами по обе стороны от тела вызвали у Киммельбобеля слёзы.
– Её я лучше всех помню, – сказал он. – Но память осыпается…
– Ты хоть что-то помнишь, – вздохнул Норли. – У тебя чайник закипел, кстати. Давай завтракать?
Тут он принялся вытаскивать из вещевого мешка разные припасы, в том числе и сладости, и Кимми окончательно воспрял духом.
Даже поделился с Дроддом шоколадными блинами, пусть и не очень вкусными.
***
– Если тебе страшно жениться, так и скажи, – проворчала Лира, когда они остановились перед конторой писцов. – Можешь даже записать меня как рабыню. Я ж понимаю – женой меня назвать не всякий решится, страшна как…
– Перестань. Просто… какой из меня муж?
– Выберемся отсюда – и порвём твою бумагу на мелкие клочки. Если хочешь, я ее даже съем. Ух, как я хочу есть! Твоя дочь из меня все соки высасывает.
И Лира приоткрыла личико младенца, скрытого оборками чепчика, чтобы солнце не обожгло нежных щёк. Грустно улыбнулась, провела по слегка потному лобику Юноны ладонью. И поправила оборки.
– Она не дочь, – привычно ответил Странник.
– Учись врать, что дочь, – пожала плечами Лира. – Ты что, не умеешь врать?
Он умел врать. Просто Лира об этом понятия не имела. За неделю знакомства они как-то не успели показать себя друг другу с разных сторон.
Спустя некоторое время Странник получил ещё непросохшую глиняную табличку, где было означено, что Лира является женой Ноттингарда Уиндварда, свободного человека. И что Юна – его дочь, а грифон Грей – его собственность. Молодой человек покрутил табличку так и сяк.
– Всё ещё хочешь съесть свидетельство? – спросил он у Лиры.
Она пожала плечами.
– Ну не тебя же есть? Ты мой работодатель. Надеюсь, я тебя не лишусь в первом же представлении сезона?
– Да я и драться-то не собираюсь, – почесал в затылке Странник. – Парень прав: есть и другие способы заработать деньги. Мне бы туда только попасть!
– И выбраться, – добавила Лира. – Пойдём найдем этот их постоялый двор. Иначе я упаду прямо здесь и начну выть, как…
– Пойдем-пойдём, – слегка испуганно перебил Странник, с беспокойством озираясь.
– Мне здесь не нравится, – едва войдя в сыроватое, душное помещение общего зала, пробормотала кормилица.
Хотя что тут было страшного? Столы, скамьи, большой чан с водой. За одним столом устроилась компания – видимо, путешественники. Они пили из фляжек, закусывали хлебом и чесноком из своих сумок.
– А вот зверюшку вашу вы зря с собой сюда привели, – заметил один из путешественников негромко. – Сейчас выйдет сюда старик – орать начнёт. Так что давайте быстренько спровадьте её на конюшню!
– Ага, чтобы ты её там украл, – недоверчиво ответила Лира.
– Я её и так могу забрать, – путник встал, упираясь руками в боки. – Ишь… семейка нашлась. Новенькие тут?
– Старенькие, – кисло ответил Странник.
Конюшня Ноту понравилась куда больше жилого здания. Просторная, и духоты нет. Лошадьми, конечно, пахнет, но это лучше перегара с чесноком.
Последние две монетки из тощего кошеля Странника тут же перешли в цепкие грязноватые руки маленького конюха – лет десяти, не больше.
– Напоишь её, – велел Нот, – и дашь поесть.
– Мяса? – уважительно спросил мальчик.
Нот огорчённо цокнул языком, глядя, как оживилась голодная грифонша. Вчера вечером они поели горячей пшеничной каши, но разве это еда для такого хищника?!
– Есть остатки рыбы, – тут же сообразил мальчишка, – и немного вчерашней картошки. Не тухлой!
– Давай, – вздохнул Нот, стараясь не обращать внимание на расстроенное ворчание Грей.
Отпустить бы её поохотиться, что ли!
Но тут появился хозяин двора, и услышав заветное «от Когтя», расщедрился и на кусок говяжьей грудинки для грифонши, и на еду для Странника с Лирой.
Ночевать всё-таки легли на сеновале, над конюшней. Юна на ночь глядя проснулась и заявила о себе довольно громким плачем. Она всегда плакала так – требовательно, сердито. Не жаловалась, а командовала. Лира дала ей грудь, и малышка энергично зачмокала в почти полной темноте. Странник, лежавший к ним спиной, спросил:
