Глава 1. Запах моря
Старый морской волк грустит. Из его окна не видно моря. И запах только по ночам, когда дует нежный юго-восточный. Днём же пахнет рыбой от коптилен, и требухой, и сотнями других запахов, но не морем.
А ночью кажется, что оно подступило к самым окнам, колышет весь дом, отчего на стенах вздрагивают портреты дедов и прадедов морского волка. Все они в полосатых фуфайках, с трубками во рту. Все они просолённые и просмолённые, кроме одного, самого первого, самого древнего. Его дагерротип в темноте почти неразличим, но старый морской волк знает, что на его пра-пра-прадедушке надета шляпа с пером и кожаный плащ. И волосы у него длинные и чёрные. А во взгляде таятся зеленоватые звёзды.
Такие звёзды старый морской волк видел над океаном давным давно. Там, на Островах Равноденствия. Там, далеко-далеко, куда возврата нет и не будет. Но когда море подступает к дому по ночам, ему кажется, что только шагни за порог — и тебя там будет ждать старинный трёхмачтовик. Он подхватит старого морского волка на свою деревянну ладонь и понесёт по волнам...
Иногда кажется, что море стучит в окна и двери. Старый морской волк выскакивает наружу и видит только сухую землю двора, да узкую улицу, да ещё луну. Но не тот он волк, чтобы на луну выть! Он лишь задирает голову да почёсывает её, лохматую, давно не стриженную и не чёсанную...
Но только однажды снова слышится голос моря, когда снова дует влажный юго-восточный. Этой тёплой ночью старый морской волк выходит за дверь и видит, как волны мягко покачиваются там, где кончается крыльцо. Он делает два шага по ступеням и идёт по щиколотку в воде к лунной дорожке. Там, где заканчивается дорожка, покачивается на волне парусник — силуэт, чёрный силуэт, на редкость чётко вырезанный ножницами ночи на фоне луны.
Кажется, что дойти до парусника невозможно: слишком далеко, слишком глубоко, но старый морской волк бросается грудью на гладкую, шелковистую волну и плывёт. И когда уже кончаются силы и становится совсем трудно дышать, и тело насквозь пронзает боль — с корабля бросают спасательный круг.
Старого морского волка поднимают на борт. И он оказывается среди таких же, как он — просмолённых, накрепко просолённых морем, одетых в одежду простых моряков и с трубками в зубах. Все, кроме одного: тот в кожаном плаще и шляпе с пером...
Утром от старого морского волка найдут лишь его старую зюйдвестку да трубку с пустым кисетом. И в доме будет пахнуть морем, и крыльцо будет облизано солёной волной. Так странно. Ведь море даже не видно из его окна...
Глава 2. Полюби!
Море накатывает прохладными волнами на берег, лижет пальцы ног, поет в тысячу голосов:
- Любишь?
Человек поджимает ноги, закрывает глаза, дрожит и отодвигается от прилива.
- Нет, нет…
Но голосов моря не заглушить. Далёкий призыв, песня сирены, от которой нет спасения.
- Хочешь?
- Нет! – обдирая криком связки, на грани истерики. – Нееееееет!
Нет… а куда деваться-то? Скалы, одинокое кривое деревце, два куста, поросль лишайников и мха. Вот и всё… ах да, ещё камни, песок и – море. Пенные барашки у самых пальцев босых ног.
- Ууууу, - грустно отзывалась пучина.
Перекличка дельфинов возле самого берега, плеск воды, разбивающейся о скалистый мыс. Не эти ли волны принесли сюда утлый чёлн, не они ли оставили рыбака здесь, на островке, который можно обойти за две минуты?
- Полюбиииии, - обиженно, почти по-детски.
- Нет, нет, нет…
Рыбак нашаривает камень, бросает в воду. Вода шипит, отползает, чтобы нахлынуть опять.
Человека мучает жажда. Он хватает раковины одну за другой, ища в них дождевую воду. В одной несколько капель, смешанных с песком, солоноватых, но всё-таки это не морская вода! Она отдаёт дохлым моллюском и водорослями. Её мало. С сухим рыданием рыбак бросает ракушку и падает лицом вниз.
Пока он лежит так, в полном изнеможении и отчаянии, в корнях деревца начинает бить родничок. Слабенький, так – крошечная ямка в камне, едва ли на палец заполняемая водой. Полумертвое дерево вздыхает почти по-человечески.
- Пить? Пить, пить, - приглашает море.
Человек сначала дёргает плечами, мол, отстань. Но море упрямо шепчет "пить". И он садится, озирается. Видит ямку с водой, припадает к ней губами.
- Хорошо? – спрашивает море.
Он снова дёргает плечом. Что ж хорошего? Еды всё равно никакой нет. Впрочем, он справится сам. Есть нож, ветвь дерева вон валяется под ногами… Вскоре примитивное орудие – рогатина – готово.
Он входит в море, и оно сдавленно ахает, обнимает ноги, обволакивает прохладой. Оно гонит к рыбаку разных рыб – и он пронзает тело одной, крупной, длиной почти в руку. Есть! Раненая рыба бьётся, проткнутая рогатиной. Море поражено первобытной жестокостью, но покорно подставляет мужчине ещё одну рыбину. Пусть насытится.
- Хорошо? – робко шепчет оно.
Но рыбак сердито бурчит что-то в ответ. Что ж хорошего-то? Ведь рыба сырая, а значит – несъедобная.
- Ещё заболеть не хватало от такой еды…
Однако он вспарывает одной из рыбин живот, достает холодную и склизкую рыбью печень и жадно поедает.
На островок опускается ночь. Море нежно сияет зеленоватым и синим: чтобы рыбаку не было страшно, если проснётся.
- Хорошо? – слышит он сквозь сон. И отворачивается спиной к берегу, а лицом к деревцу. Уйди, постылое, чтоб ты исчезло совсем.
Ночь холодна, и холоден камень, и с моря дует стылый ветер.
К утру ветер приносит грозу. Молния бьёт в куст, который занимается огнём. Проснувшийся от грохота грома человек прячет головню в расщелину между камнями, пока дождь не залил огонь. Ливень хлещет рыбака по голове и спине, едва скрытой лохмотьями, но ему не до погоды. Он подкармливает костерок веточками, которые сберёг сухими под своим животом.
Теперь у него есть огонь. Утром солнце высушивает скудную одежку, а у рыбака на завтрак жареная рыба. Она благоухает, как в лучших ресторанах приморского городка.
- Хорошо? – спрашивает море с небывалой нежностью.
Но он лишь пожимает плечами. Что ж хорошего-то? Это только рыба! Мяса бы, да картошечки, да рому! А ещё, пожалуй, выкурить трубочку доброго табаку!
Рыбак нашёл на отмели парус и сделал жалкое подобие навеса, чтобы укрыться от непогоды. Море пригоняет к берегу плавник, иногда приносит и что-то более полезное: закупоренную бутылку вина, например. Рыбак весел и пьян: поет песни и смеется в черное лицо ночи.
Пьяный, он идёт к морю, ложится на волну, и нежится в тёплой воде. Море умеет делать ему приятно, оно обволакивает человека лаской. Дыша грудью морской девы, облекшись её плотью, море дарит рыбаку свою любовь. Из пены выходит она, совершенная в наготе, подставляет себя под его ладони. Она и покорна, и страстна. Он ставит её на колени и грубо берёт сзади, тяжело дыша и слушая жалобные женские стоны.
Утолив похоть человека, морская дева становится водой и пеной и откатывается в пучину, а рыбак лежит, вдыхая ночной сладкий воздух, и думает о портовых шлюхах.
- Хорошо? – спрашивает море, набегая волной на скалы.
Но рыбак пьяно смеётся.
- Что хорошего-то? Подумаешь – с бледной нежитью спутался! Тьфу, холодная как рыба, склизкая, как медуза!
- Полюби, - застенчиво просит море.
- Да иди ты… без тебя тошно! – восклицает рыбак, ища бутылку. Тщетно: вино выпито до дна.
У него есть маленький родничок – воды как раз, чтобы не умереть от жажды – навес, чтобы спасаться от дождя, рыба, чтобы утолить голод, и женская плоть, чтобы насытить похоть. Но он ищет глазами паруса, ему не хочется оставаться здесь, на островке.
Море отгоняет корабли прочь, но с каждым днём человек становится всё молчаливее и пасмурней. Однажды он ложится лицом к деревцу, отвернувшись от моря, и не встаёт три дня. Лишь иногда он протягивает руку к родничку и делает глоток-другой воды. И больше ни движения. Море обеспокоено.
- Что надо тебе? – вскипает оно.
- Я человек и хочу к людям, - наконец отвечает рыбак.
Утром он видит, как к островку причаливает барк. Это контрабандисты, им нужна вода. Лишний человек им без надобности, и заплатить ему за проезд нечем. Рыбака оставляют, он никому не интересен… кроме моря.
- Тебе нужны эти люди? – не понимает оно. – Ведь ты-то им не нужен! А я… я для тебя…
Он сыплет проклятиями.
- Если бы ты любила, - говорит он наконец, швыряя в море камни, - ты отпустила бы меня! Потому что я задыхаюсь в твоем плену! Мне нужны города, друзья, вино, музыка… женщины! На свете столько чудес! А я тут на этом камне сижу с тобой и ничего не вижу, кроме твоих бесконечных волн.
- Музыка? – море старательно поёт тысячами голосов. Его пение волшебно. Но рыбак продолжает кидаться камнями, а потом вновь ложится, уткнувшись в корни дерева, и умолкает.
Он всем видом показывает, что так и будет лежать до самой смерти.
Море вздыхает.
Любит ли оно?
Да, конечно.
У ног человека появляются старинные золотые дублоны и драгоценные жемчужины.
- Вот. Бери. Я дам ещё, сколько будет надо.
Вскоре оно пригоняет другое судно, и на нём другие люди, ещё более обделённые судьбой. Им нужна хоть какая-то пожива. Увидев, что им предлагает рыбак, они сговариваются убить его. Море слышит их голоса и разбивает корабль о камни. Одного за другим топит оно подлецов.
- Да будь ты проклято! – кричит рыбак, беспомощно глядя на тонущих.
- Слушай, они желали тебе смерти, - шепчет море. – Это плохие люди, пираты, они затопили десять кораблей. Я приведу тебе другой корабль. Завтра, на рассвете.
И утром у островка оказывается небольшой рыбацкий челн. Он пустой. Там только парус и весла, бухта веревки да кувшин с вином.
- Я отнесу тебя куда скажешь. Только не забывай меня! Хоть иногда… приходи ко мне.
- Да иди ты, - человек собирает в лодку драгоценности, садится сам и плывёт к земле, где звучит музыка и веселятся в компании портовых шлюх его друзья.
Море вечно. Оно любило рыбака до самой его смерти и не забывало о нём никогда. А он иногда приходил на берег, забирал то, что приносили волны, а порой позволял морской деве ласкать себя. Но никогда не бывал счастлив с нею. Простая баба из кабака стала его женою и рожала ему детей. Рыбак никогда никуда не ездил дальше залива или портового городишки, не старался "посмотреть свет" и не мечтал о чудесах. Жизнь его прошла около моря, и неизвестно, почему он не уехал вглубь материка.
- Полюби, - стонало море в бурю и штиль, - полюби!
Рыбак каждый день слышал тысячи голосов и отворачивался, а если находился в лодке за работой, обязательно плевал в светлую воду.
Просыпался ночью, глядел в тёмное окошко и бормотал, услышав голоса сирен:
- Вот ведь пристала, проклятая.
И так до старости, до кончины рыбака.
Иногда люди рассказывают, что ночью выходит из волн морская дева и идёт к кладбищу в рыбацком посёлке. Там немного могил: ведь эти люди чаще тонут, чем умирают на берегу.
У одного надгробия дева сидит долго-долго, а потом уходит, оставляя плети водорослей, кораллы и крупные раковины. И если послушать, что поёт такая раковина, то услышишь тысячу голосов моря, поющих одно лишь слово.
Только нет на него ответа. Упрямо молчит мёртвый рыбак.
Глава 3. Я поверил в тебя!
А вечер выдался холодным. Да, вот так просто: после погожего дня, после ясного солнца. Взял и ветер подул - с севера. Просто напомнил, что скоро осень.
Северный ветер, шестой, шустрый, что до костей может пробрать, что даже ранней осенью снег способен принести, что кладёт хрустящую корочку инея на травы и делает их седыми.
Но нет! Ещё не спета летняя песня, ещё не отзвучало эхо августа высоко и далеко в горах! Подумаешь - немного похолодало! Вперёд, вперёд, насладиться последними тёплыми днями, поймать в ладони звёздный вечер, удержать на краю обрыва лето!
Пента выбрался на лесную тропу и огляделся. Далеко ли до города? Видимо, неблизко, если с горы - и не видно никаких огней. Что ж, опять придётся ночевать на голой земле. Этот совершенно пустой лес был просто огромен. Здесь водились только мелкие зверюшки да птицы. За несколько дней Пента не встретил ни хищника, ни человека. Жутковато, что и говорить.
Он поправил на плечах ремни большого гитарного чехла и покрутил крепкой, круглой головой, подыскивая место для ночлега. Кажется, вон та прогалина подойдёт. Можно накидать веток, постелить плащ, под голову сунуть гитару... костёр зажечь для тепла, воды нагреть для чая, и всё будет не так уж плохо.
Едва он натаскал веток и зажёг огонь, как с дерева свесился вниз головой Фокл. Пента не ожидал его резкого появления и вздрогнул.
- П-привет, - сказал он и сидя попятился от дерева подальше. - Ты... зачем тут?
- Сказку, - потребовал дух.
Пента не знал, за что его преследует неугомонный и не слишком вежливый призрак. Был он похож на мальчишку лет семи, только слегка просвечивал, да частенько показывал длинные, острые белоснежные зубы. Один раз попытался укусить. Не то чтобы больно, но прикосновения зубов, в отличие от рук-ног Фокла, Пента ощутил. Он пытался выяснить, откуда в лесу дух ребёнка - заблудился или убит злыми людьми, но мальчишка говорил только, что не помнит.
Но чаще он просто требовал сказку или песню, слушал и уходил.
Уже вот много дней Пента шёл через большой лес, и призрак преследовал его по пятам. Надоел, конечно, но всё-таки спутник. С ним Пента даже забыл, куда шёл и откуда - так уморила его нескончаемая болтовня мальчика, так запутали его бесчисленные вопросы.
- Я хотел поспать, - сказал Пента Фоклу.
- Тогда песню.
- Всё равно же слушать не будешь! - вздохнул гитарист.
- Тогда сказку.
Голос у Фокла словно надтреснутый - тихий такой, хрипловатый.
- А давай сегодня ты мне сказку расскажешь, - предложил Пента. - Я знаешь, как устал. А завтра в городе петь. Давай я играть буду, а ты рассказывай.
- Не умею, - проворчал Фокл. - Давай вместе?
Пента бросил в закипевшую воду немного чаю и сушёной малины и кивнул.
- Давай. Жили-были... гм...
- Мать и сын. Мать большая, сын маленький, - быстро продолжил Фокл. - И у них была собака. И сын умел колдовать. Это просто! И собака его очень любила.
- И мама его любила, а мальчик очень любил их обеих, - улыбнулся Пента. - И очень они все трое дружили. Но однажды мама пошла в лес...
- И сказала Сыну и Собаке, чтобы дверь никому не открывали. Ни разбойникам, ни солдатам, ни почтальону, ни клоуну, нииии...
- Ни злым тварям из леса, - продолжил Пента.
И заиграл зловещую, отрывистую мелодию.
- Ууу, - одобрительно загудел Фокл. - Сын не верил в почтальонов и клоунов, но боялся их. И когда мама ушла, он стал верить, что она вернётся, потому что это было его магией. Но мама не вернулась. Сын и Собака долго ждали, пока не поняли, что мама ушла насовсем. А потом вышли из дома и стали искать хоть кого-нибудь, пока не поняли, что остались совсем одни во всём мире. Сын сразу в это поверил...
Пента взял неверный аккорд и уставился на Фокла. Тот смотрел в огонь.
- Собака приносила Сыну еды, - сказал музыкант. - Она защищала его от зверей и людей.
- От почтальонов, клоунов и разбойников, - согласился Фокл как-то вяло.
Его оживление вдруг пропало. - Но только их тоже не было, они пропали. И лес этот весь был заколдованный и страшный, но пустой, совсем пустой. Только мыши, белки, кролики и совы. Однажды они съели сову, но она была совсем невкусная. Потом Собака ичезла.
