И если то был дар Скрэя, то Нила охотно принимала бы его в себя снова и снова. Лишь бы он не переставал целовать, и ласкать, и проникать внутрь, как должно мужчине проникать в женщину…
Грозовую тучу прочертила чёткая, тонкая молния, и при первом раскате грома в дверь таверны "Белое перо" вошла девушка. Её тонкое, светлое лицо выражало мрачноватую задумчивость. Не обращая внимания на посетителей, которых в вечерний час в таверне оказалось немало, девушка прошла к стойке и попросила горячего грога. Едва она успела получить дымящуюся кружку, как входная дверь хлопнула, и в "Белом пере" ещё на одного посетителя стало больше.
Он встал у стойки рядом с девушкой и небрежным движением руки снял с её головы капюшон, прятавший густые светлые волосы необычного серебристого оттенка, заплетенные в тугую косу.
- Здравствуй, Нила, - сказал он.
Она отпила большой глоток грога и поставила кружку на место.
- Приветствую, - буркнула девушка. – Не думала, что ты начнёшь ходить за мной, тебе же не я нужна?
- Твой дружок хорошо спрятался, да? За твоей спиной.
- Не твоё дело, - ответила Нила.
- Я до сих пор не был представлен тебе, - сказал похожий на Скрэя человек.
- Мне неинтересно, как тебя зовут, - Нила взяла кружку обеими руками, отпила, чуть расплескав напиток, и сердито зашипела сквозь зубы. – Я желаю, чтобы тебя больше не было.
- Ничего, не ты одна желаешь этого. Меня зовут Мард, я в некотором роде брат Скрэя. Я так понимаю, он избавился от своей способности открывать двери, отдав её первой попавшейся смазливой девчонке. И даже не подумал, каково тебе будет, когда ищейки направятся по твоему следу. Он думал только о себе, Нила.
Человек, похожий на Скрэя, говорил ровным, бесчувственным голосом. Это ужасно раздражало. Нила искала, что ему возразить, но человек уже продолжил:
- Он сбежал от своих обязанностей и думал также сбежать от ответственности за побег. Полагаю, с тобой он окончательно потерял статус.
- Что потерял? – не сдержалась Нила. Она никак не могла понять, о чём толкует этот странный тип.
- Если объяснять понятным тебе языком, девочка, Скрэй – служитель, он призван охранять… - Мард задумался, затем просветлел лицом и щёлкнул пальцами. – Он хранитель. На него возложены определенные обязанности по присмотру за вашим миром. В Долинах он не должен был проявляться зримо, потому что каждая открытая и не закрытая Дверь, в которую можно войти во плоти, вредит состоянию сущего.
Нила в изумлении уставилась на Марда.
- Хранитель? Присмотр за миром? Входит во плоти? Это могут лишь присные всеотца… Ты хочешь сказать, что Скрэй - ангел?
Мард скривился, но потом подумал и кивнул.
- Не совсем такой он ангел, какими вы себе тут их представляете. Без золотых кудрей и белых крыльев, это точно…
Нила смущенно хмыкнула.
- Он сбежал, потому что не хотел ответственности, и делал все, что в голову придёт, а на уме у него лишь веселье. Теперь ты понимаешь, что Скрэй – совершенно безответственный тип? Он никогда не думает о последствиях. Но мне кажется, Нила, что ты – девочка неглупая. И наверняка сейчас сама догадалась, чего я от тебя хочу.
- Чтобы я тебе открыла дверь к нему, да? - Нила отскочила от Марда на шаг и выставила перед собой кулачки. – Вот уж нетушки! Не видать тебе Скрэя, как…
- Посмотри сюда, Нила.
Мард вытащил из кармана небольшой кошелек и высыпал на стойку несколько монет. От плохого предчувствия у Нилы сжалось сердце.
- Посмотри. Только не прикасайся – просто укажи пальцем.
Девушка пожала плечами.
- Ну, монеты, - сказала она дрогнувшим голосом.
- Это наказание для него. Мог бы и пуговицей стать… или ложкой. Но стал монетой. Понимаешь? Я уже нашёл его. И ты можешь попытаться… Сможешь найти, где Скрэй – получишь его в подарок. Вернее – в обмен на одну малость.
Нила захлопала глазами, чувствуя, как под веками стало сухо и горячо. Отчего, если хочешь заплакать, глазам становится сухо и горячо?
Десяток монет лежали на влажной стойке. Трактирщица поглядывала заинтересованно, забыв о посетителях, кружках пива и грога, шуме и музыке. Нила насупилась, заметив этот взгляд. И провела рукой над деньгами - не касаясь их.
- Укажешь не на ту монету, пеняй на себя, девочка. Думай о последствиях, - сказал Мард, наблюдая за Нилой.
"Я всегда узнавала его, - думала девушка, - всегда. Ни разу не ошибалась. А он? Я же до сих пор не знаю, помнит ли он моё имя. "Красавица" - и всё, никак иначе. И вот этот Мард, который так на него похож, утверждает, что Скрэю нет до меня дела… Но… тогда почему он отдал мне свой дар? Неужели просто для того, чтобы его не преследовали? Его всё равно поймали, и он наверняка понимал, что не сможет уйти… и отдал дар мне. Почему? Для чего? Вряд ли для того, чтобы я отдала…"
Кто-то толкнул Нилу, пьяно засмеялся, затряс кошельком, и монет на стойке стало гораздо больше. Глаза Нилы наполнились слезами, и она не глядя ткнула в ближайшую денежку. Ей было всё равно, какую выбирать. Монетка была мокрая и холодная.
- Дура! – крикнул Мард, хватая девушку за руку. – Кресень великий, какая же дура! Я же сказал: не трогай!!!
Нила прижалась к нему, со страхом глядя на то, как одинаковые люди постепенно заполняют таверну. Это всё были повторения Скрэя, не меньше двадцати одинаковых, совсем одинаковых Скрэев.
- Что это?
Мард оторвал от себя вздрагивающую девушку и выставил перед собой как щит.
- Гляди теперь! Хорошо хоть, тут не миллион монет был, - заговорил он сердито. – Видишь теперь? Дыры… двери надо закрывать было. Открывать он тебя научил. А закрывать? И сам никогда не закрывал, и ты теперь тоже.! – всё равнодушие и безразличие куда-то делись, Мард был вне себя от злости.
Он оттолкнул Нилу и хлопнул в ладони, отчего Скрэи, обступавшие их, выстроились как по линейке вдоль стойки. Посетители поспешно выбирались из таверны, хозяйка вышла из ступора и суетилась, что-то гневно высказывая на незнакомом языке.
- Деньги, деньги, - только и поняла Нила.
То ли трактирщицу поразило превращение монет, то ли она хотела возмещение ущерба из-за уходящих клиентов, непонятно. Нила оттолкнула хозяйку, и та сердито запричитала, а потом выбежала вон. "Позовёт вышибал", - подумала девушка, глядя, как захлопывается за женщиной дверь куда-то вглубь таверны.
Парни выстроились в ряд и застыли, видимо, повинуясь Марду.
Нила прошла вдоль ряда и в изумлении замерла напротив одного из Скрэев. Долго стояла, разглядывая его. Всё в точности: взъерошенные, неровно остриженные волосы серебристого цвета, зеленовато-серые глаза, большой улыбчивый рот. Но он или не он? Нила взяла за руку Скрэя справа от этого парня, рука была тяжёлая, тёплая и безвольная.
- Ты?
- Привет, красавица.
Нила в нерешительности подошла к ещё одному Скрэю, и к ещё одному.
- Скрэй?
- Привет, красавица.
- Скрэй?
- Привет, красавица.
- Скрэй…
Мард положил руку девушке на плечо.
- Он мог бы появиться тут столько раз, сколько вообще приходил в Долины и в целом в Триречье, Нила. Каждый раз, не закрывая двери, Скрэй оставлял тут частичку себя. Но это не всё. Каждый раз, когда он уходил, то уносил с собой частичку этого мира.
- Как это?
- Да вот так. Ты думаешь, я ловил Скрэя, чтобы уничтожить? Я всего лишь хотел изъять у него дар. Миром прошу, отдай.
- Если закрыть двери – они все исчезнут?
- Да. Кроме того, настоящего.
- Он сейчас здесь?
Мард покачал головой.
- Я не знаю. Он мог уйти, тут было слишком много людей, - на лице похожего на Скрэя человека отобразилось сомнение. – А мог и остаться, но его не отличишь… Нила. Отдай. Я бы забрал сам, но это подарок.
- Нет, Мард. Мы с ними пойдём искать и закрывать двери. До тех пор, пока не останется только один Скрэй. Или не останется… - Нила тихонько всхлипнула, вспоминая волшебную ночь в мире, который остался для неё лишь комнатой с большим окном и ковром без узоров. – Помоги мне сделать так, чтобы они меня слушались.
- Я не могу этого сделать. Пойдем вместе.
Мард скривил губы, брезгливо глядя на компанию, с которой ему предстояло путешествовать: двадцать безответственных разгильдяев Скрэев и одну глупую девчонку из Долин.
- Всё-таки я тоже немного хранитель.
Вернувшаяся с высоким, худощавым парнем-помощником трактирщица нашла лишь уснувшего за столом забулдыгу. На стойке лежал полупустой кошелёк, в котором ещё оставались монеты. Вряд ли то был кошелёк Марда.
Хозяйка таверны осмотрела пустой зал, подошла к распахнутой настежь входной двери и аккуратно затворила её.
Зачем я купила чайник со свистком?
"Свистать всех наверх!" — вопит он каждое утро.
И в стекле окна отражаются паруса. Проплывают мимо дальние страны. Иногда в дом заглядывают странные путники в одежде, задубевшей от морской соли. Их лица обветренны, красны, небриты. Их тельняшки или грубые свитера не из здешней городской жизни.
Во всё виноват, конечно, этот чайник. Каждое утро я слышу его разбойничий посвист и жду, что разверну свой зонт не в пасмурную зябь, а в морскую зыбь.
Ветер наполнит его, словно парус, и, как в сказке, я полечу.
Это ничего, что зонтики не летают, мой — полетит, думаю я.
Облупившаяся краска окна, мутноватое после дождей стекло, отражение маяка, которого на самом деле нет... крики чаек, хотя поблизости нет даже пруда.
С той самой минуты, когда я увидела медный закат в помятом боку этого чайника, нет мне покоя. "О нет, — сказал мне тогда пожилой бродяга в помятом плаще. — Это не медь заката, это огонь маяка! Купи у меня этот чайник, девочка. Он слишком настойчиво зовёт по утрам. Староват я стал для всего этого!"
Я ещё подумала: как можно быть староватым для простого помятого чайника со свистком?
Ох, как я ошибалась.
Завтра выкину, выкину его на помойку, куплю обычный электрический.
Но и назавтра чайник будит меня залихватским "свистать всех наверх", и в его помятом боку отражается огонь ещё более старого, чем он, маяка. И в оконном стекле отражаются проплывающие мимо корабли. И когда я выхожу, то открываю зонт в промозглую дождливую зябь...
А кажется, что в гулкую морскую зыбь.
И так каждый день и вовеки веков.
Зачем я купила этот чайник со свистком...
Помню по юности – один бродяга к нашей стоянке прибился. Не из местных и не из наших, а такой сам по себе бродяга, человек дороги. Мы с обозом шли себе и шли, да вот остановились на два дни, дать быкам да коням перед перевалом отдохнуть, сил набраться. Поставили фургоны в круг, разбили лагерь. Тут и бродяга появился.
- Позвольте, - говорит, - с вами постоять, давно на этом пути людей не видел, этак и одичать недолго.
Караванщики наши переглянулись, видят – человек не лихой, добрый, позволили остаться. Поначалу поглядывали за ним, да только видят – без оружия, даже без вещей почти, по-чаклуньи не шепчет, по-ворожбиному не чирикает, руками чар не плетёт. Даже посох при ём гладкий, без рун и колдовских узоров, палка простая можжевеловая. Да и сам собой человек не опасный. Собаки к нему ластятся, лошади мордами тянутся, что до обозных обережниц, так и те спокойны стоят, не воют.
С утра раннего бродяга первым встал, воды от ручья принёс, огонь развёл, каши сварил, а потом поставил на раскалённый камень чашку с длинною ручкой и стал ворожить. Да такая то была ворожба, что все караванные носами повели. Запах от чашки пошёл столь волшебный, что ни в сказке сказать, а пером описывать там мастеров не было. У меня слюни потекли, да так захотелось зелья этого попробовать, что, доев кашу, я сразу к бродяге подсел.
- Что за зелье ты варишь? – спросил я. – Для колдовства какого?
- Не чаклун я и не ворожбин, - ответил бродяга, - иду от Кофейной пристани к дому родному. В мешке у меня кофий самый хороший. Ты скажи вот мне, обозный, отчего вы кофий от Кофейной пристани не возите? Добрый напиток! Бодрость от него, радость на сердце и блаженство на душе!
Мы ведь тогда и не знали, что такая пристань есть! Отведал я зелья – и не понял, по вкусу ли мне, а только ещё захотелось! Слово за слово, а решил я, что отобьюсь от каравана и в другой раз за кофием пойду, как этот вот бродяга. А не то – свой обоз составлю и буду по городам волшебный напиток развозить. Хотел ещё я поговорить с ним, да только времени не нашлось. То одно дело мне в обозе, то другое, да и бродяга просто так не сидел.
К вечеру заскрипели деревянные обережницы, повернулись к северо-востоку, куда мы и шли, уставились стеклянными глазами на перевал и вой подняли. Беда пришла откуда не ждали: с гор лихие люди спустились, грабить нас хотели. Похватали мы кто дрыны, кто топоры, а кто и оружие, обережницы железные когти выпростали, фургоны собой загородили. Первые стрелы по ним пришлись, ничего. Потом рукопашная закипела.
А я помню, как тот парень, бродяга-доходяга, дрался. Ещё подумал мимоходом – недооценили мы его. Ничего, что он ворожить не умел и оружия при себе не имел – схватил свою палку можжевеловую и пошёл врагов уговаривать прилечь. Двоих сразу уговорил. А третий тогда ко мне к нему ужом метнулся, со спины. Я и обернуться не успел, как бродяга меня собой загородил, палку перед собой выставил. Только разбойник ему под посох нырнул да ножик острый под сердце сунул – держи, мол, подарочек. Схватился бродяга за сердце, словно хотел жизнь уходящую внутрь к себе вернуть. Не вышло. Упал и затих.
…Так и не узнал я тогда, где эта Кофейная пристань стоит. Забрал с собою мешок с кофием, мололку там нашёл, чашку с ручкой длинною – всё себе унаследовал. Всю дорогу через перевал мы таились, костров не жгли, так я мешок нюхал. Жалел, что с бродягою не поговорил как следует, как хотел. Потом, когда уже в долину спустились, учился я зелье кофейное варить, не вдруг преуспел.
После, как зима прошла, я отправился бродяжить, почти год ходил по землям чужим, спрашивал, искал, к морю вышел – и пошёл вдоль побережья. Тепло там, только сыро. Много миль-то проехал, пока нашёл, кто про пристань Кофейную знает.
С тех пор и вожу кофий – сначала на себе таскал, потом добрым конём обзавёлся, после – купил двух волов, фургон да обережницу свою первую выстругал, чаклуна сговорил за полмешка кофия, чтобы заворожил её. Хорошая у меня обережница тогда получилась, весёлая, запросто так не выла, а ворогам спуску не давала. Защищала меня, бывало, и от копий, и от стрел, пока её на выходе из Курганов не пожгли. Но пока жгли, я-таки с фургоном ушёл.
Ты пей, пей. Хороший это напиток. И чашка с длинною ручкой – та самая чашка, в которой мой бродяга ещё кофий варил. Я тебе это зачем говорю? Доброе это дело – мешки с кофием от Кофейной пристани возить. Хорошее, стало быть. Напиток роскошный, стоит дорого, главное дело – научиться его готовить. У меня в городе уже все утром его варят. Запах поутру там стоит чудесный… правильный. От одного его в голове уже яснее делается и мысли в голову бодрые да добрые приходят. Видишь, вот и ты уже улыбаешься.
А я, как пью, всё того человека вспоминаю. Не зря, стало быть, встретились.
Жила-была художница, которая умела рисовать только двери. Всё равно где: на холсте, на листке картона, в тетради в клеточку или просто на стене. Она рисовала разные двери и не было среди них ни одной похожей на предыдущие.
Грозовую тучу прочертила чёткая, тонкая молния, и при первом раскате грома в дверь таверны "Белое перо" вошла девушка. Её тонкое, светлое лицо выражало мрачноватую задумчивость. Не обращая внимания на посетителей, которых в вечерний час в таверне оказалось немало, девушка прошла к стойке и попросила горячего грога. Едва она успела получить дымящуюся кружку, как входная дверь хлопнула, и в "Белом пере" ещё на одного посетителя стало больше.
Он встал у стойки рядом с девушкой и небрежным движением руки снял с её головы капюшон, прятавший густые светлые волосы необычного серебристого оттенка, заплетенные в тугую косу.
- Здравствуй, Нила, - сказал он.
Она отпила большой глоток грога и поставила кружку на место.
- Приветствую, - буркнула девушка. – Не думала, что ты начнёшь ходить за мной, тебе же не я нужна?
- Твой дружок хорошо спрятался, да? За твоей спиной.
- Не твоё дело, - ответила Нила.
- Я до сих пор не был представлен тебе, - сказал похожий на Скрэя человек.
- Мне неинтересно, как тебя зовут, - Нила взяла кружку обеими руками, отпила, чуть расплескав напиток, и сердито зашипела сквозь зубы. – Я желаю, чтобы тебя больше не было.
- Ничего, не ты одна желаешь этого. Меня зовут Мард, я в некотором роде брат Скрэя. Я так понимаю, он избавился от своей способности открывать двери, отдав её первой попавшейся смазливой девчонке. И даже не подумал, каково тебе будет, когда ищейки направятся по твоему следу. Он думал только о себе, Нила.
Человек, похожий на Скрэя, говорил ровным, бесчувственным голосом. Это ужасно раздражало. Нила искала, что ему возразить, но человек уже продолжил:
- Он сбежал от своих обязанностей и думал также сбежать от ответственности за побег. Полагаю, с тобой он окончательно потерял статус.
- Что потерял? – не сдержалась Нила. Она никак не могла понять, о чём толкует этот странный тип.
- Если объяснять понятным тебе языком, девочка, Скрэй – служитель, он призван охранять… - Мард задумался, затем просветлел лицом и щёлкнул пальцами. – Он хранитель. На него возложены определенные обязанности по присмотру за вашим миром. В Долинах он не должен был проявляться зримо, потому что каждая открытая и не закрытая Дверь, в которую можно войти во плоти, вредит состоянию сущего.
Нила в изумлении уставилась на Марда.
- Хранитель? Присмотр за миром? Входит во плоти? Это могут лишь присные всеотца… Ты хочешь сказать, что Скрэй - ангел?
Мард скривился, но потом подумал и кивнул.
- Не совсем такой он ангел, какими вы себе тут их представляете. Без золотых кудрей и белых крыльев, это точно…
Нила смущенно хмыкнула.
- Он сбежал, потому что не хотел ответственности, и делал все, что в голову придёт, а на уме у него лишь веселье. Теперь ты понимаешь, что Скрэй – совершенно безответственный тип? Он никогда не думает о последствиях. Но мне кажется, Нила, что ты – девочка неглупая. И наверняка сейчас сама догадалась, чего я от тебя хочу.
- Чтобы я тебе открыла дверь к нему, да? - Нила отскочила от Марда на шаг и выставила перед собой кулачки. – Вот уж нетушки! Не видать тебе Скрэя, как…
- Посмотри сюда, Нила.
Мард вытащил из кармана небольшой кошелек и высыпал на стойку несколько монет. От плохого предчувствия у Нилы сжалось сердце.
- Посмотри. Только не прикасайся – просто укажи пальцем.
Девушка пожала плечами.
- Ну, монеты, - сказала она дрогнувшим голосом.
- Это наказание для него. Мог бы и пуговицей стать… или ложкой. Но стал монетой. Понимаешь? Я уже нашёл его. И ты можешь попытаться… Сможешь найти, где Скрэй – получишь его в подарок. Вернее – в обмен на одну малость.
Нила захлопала глазами, чувствуя, как под веками стало сухо и горячо. Отчего, если хочешь заплакать, глазам становится сухо и горячо?
Десяток монет лежали на влажной стойке. Трактирщица поглядывала заинтересованно, забыв о посетителях, кружках пива и грога, шуме и музыке. Нила насупилась, заметив этот взгляд. И провела рукой над деньгами - не касаясь их.
- Укажешь не на ту монету, пеняй на себя, девочка. Думай о последствиях, - сказал Мард, наблюдая за Нилой.
"Я всегда узнавала его, - думала девушка, - всегда. Ни разу не ошибалась. А он? Я же до сих пор не знаю, помнит ли он моё имя. "Красавица" - и всё, никак иначе. И вот этот Мард, который так на него похож, утверждает, что Скрэю нет до меня дела… Но… тогда почему он отдал мне свой дар? Неужели просто для того, чтобы его не преследовали? Его всё равно поймали, и он наверняка понимал, что не сможет уйти… и отдал дар мне. Почему? Для чего? Вряд ли для того, чтобы я отдала…"
Кто-то толкнул Нилу, пьяно засмеялся, затряс кошельком, и монет на стойке стало гораздо больше. Глаза Нилы наполнились слезами, и она не глядя ткнула в ближайшую денежку. Ей было всё равно, какую выбирать. Монетка была мокрая и холодная.
- Дура! – крикнул Мард, хватая девушку за руку. – Кресень великий, какая же дура! Я же сказал: не трогай!!!
Нила прижалась к нему, со страхом глядя на то, как одинаковые люди постепенно заполняют таверну. Это всё были повторения Скрэя, не меньше двадцати одинаковых, совсем одинаковых Скрэев.
- Что это?
Мард оторвал от себя вздрагивающую девушку и выставил перед собой как щит.
- Гляди теперь! Хорошо хоть, тут не миллион монет был, - заговорил он сердито. – Видишь теперь? Дыры… двери надо закрывать было. Открывать он тебя научил. А закрывать? И сам никогда не закрывал, и ты теперь тоже.! – всё равнодушие и безразличие куда-то делись, Мард был вне себя от злости.
Он оттолкнул Нилу и хлопнул в ладони, отчего Скрэи, обступавшие их, выстроились как по линейке вдоль стойки. Посетители поспешно выбирались из таверны, хозяйка вышла из ступора и суетилась, что-то гневно высказывая на незнакомом языке.
- Деньги, деньги, - только и поняла Нила.
То ли трактирщицу поразило превращение монет, то ли она хотела возмещение ущерба из-за уходящих клиентов, непонятно. Нила оттолкнула хозяйку, и та сердито запричитала, а потом выбежала вон. "Позовёт вышибал", - подумала девушка, глядя, как захлопывается за женщиной дверь куда-то вглубь таверны.
Парни выстроились в ряд и застыли, видимо, повинуясь Марду.
Нила прошла вдоль ряда и в изумлении замерла напротив одного из Скрэев. Долго стояла, разглядывая его. Всё в точности: взъерошенные, неровно остриженные волосы серебристого цвета, зеленовато-серые глаза, большой улыбчивый рот. Но он или не он? Нила взяла за руку Скрэя справа от этого парня, рука была тяжёлая, тёплая и безвольная.
- Ты?
- Привет, красавица.
Нила в нерешительности подошла к ещё одному Скрэю, и к ещё одному.
- Скрэй?
- Привет, красавица.
- Скрэй?
- Привет, красавица.
- Скрэй…
Мард положил руку девушке на плечо.
- Он мог бы появиться тут столько раз, сколько вообще приходил в Долины и в целом в Триречье, Нила. Каждый раз, не закрывая двери, Скрэй оставлял тут частичку себя. Но это не всё. Каждый раз, когда он уходил, то уносил с собой частичку этого мира.
- Как это?
- Да вот так. Ты думаешь, я ловил Скрэя, чтобы уничтожить? Я всего лишь хотел изъять у него дар. Миром прошу, отдай.
- Если закрыть двери – они все исчезнут?
- Да. Кроме того, настоящего.
- Он сейчас здесь?
Мард покачал головой.
- Я не знаю. Он мог уйти, тут было слишком много людей, - на лице похожего на Скрэя человека отобразилось сомнение. – А мог и остаться, но его не отличишь… Нила. Отдай. Я бы забрал сам, но это подарок.
- Нет, Мард. Мы с ними пойдём искать и закрывать двери. До тех пор, пока не останется только один Скрэй. Или не останется… - Нила тихонько всхлипнула, вспоминая волшебную ночь в мире, который остался для неё лишь комнатой с большим окном и ковром без узоров. – Помоги мне сделать так, чтобы они меня слушались.
- Я не могу этого сделать. Пойдем вместе.
Мард скривил губы, брезгливо глядя на компанию, с которой ему предстояло путешествовать: двадцать безответственных разгильдяев Скрэев и одну глупую девчонку из Долин.
- Всё-таки я тоже немного хранитель.
Вернувшаяся с высоким, худощавым парнем-помощником трактирщица нашла лишь уснувшего за столом забулдыгу. На стойке лежал полупустой кошелёк, в котором ещё оставались монеты. Вряд ли то был кошелёк Марда.
Хозяйка таверны осмотрела пустой зал, подошла к распахнутой настежь входной двери и аккуратно затворила её.
Глава 8. Очень короткая, про чайник
Зачем я купила чайник со свистком?
"Свистать всех наверх!" — вопит он каждое утро.
И в стекле окна отражаются паруса. Проплывают мимо дальние страны. Иногда в дом заглядывают странные путники в одежде, задубевшей от морской соли. Их лица обветренны, красны, небриты. Их тельняшки или грубые свитера не из здешней городской жизни.
Во всё виноват, конечно, этот чайник. Каждое утро я слышу его разбойничий посвист и жду, что разверну свой зонт не в пасмурную зябь, а в морскую зыбь.
Ветер наполнит его, словно парус, и, как в сказке, я полечу.
Это ничего, что зонтики не летают, мой — полетит, думаю я.
Облупившаяся краска окна, мутноватое после дождей стекло, отражение маяка, которого на самом деле нет... крики чаек, хотя поблизости нет даже пруда.
С той самой минуты, когда я увидела медный закат в помятом боку этого чайника, нет мне покоя. "О нет, — сказал мне тогда пожилой бродяга в помятом плаще. — Это не медь заката, это огонь маяка! Купи у меня этот чайник, девочка. Он слишком настойчиво зовёт по утрам. Староват я стал для всего этого!"
Я ещё подумала: как можно быть староватым для простого помятого чайника со свистком?
Ох, как я ошибалась.
Завтра выкину, выкину его на помойку, куплю обычный электрический.
Но и назавтра чайник будит меня залихватским "свистать всех наверх", и в его помятом боку отражается огонь ещё более старого, чем он, маяка. И в оконном стекле отражаются проплывающие мимо корабли. И когда я выхожу, то открываю зонт в промозглую дождливую зябь...
А кажется, что в гулкую морскую зыбь.
И так каждый день и вовеки веков.
Зачем я купила этот чайник со свистком...
Глава 9. Про кофий
Помню по юности – один бродяга к нашей стоянке прибился. Не из местных и не из наших, а такой сам по себе бродяга, человек дороги. Мы с обозом шли себе и шли, да вот остановились на два дни, дать быкам да коням перед перевалом отдохнуть, сил набраться. Поставили фургоны в круг, разбили лагерь. Тут и бродяга появился.
- Позвольте, - говорит, - с вами постоять, давно на этом пути людей не видел, этак и одичать недолго.
Караванщики наши переглянулись, видят – человек не лихой, добрый, позволили остаться. Поначалу поглядывали за ним, да только видят – без оружия, даже без вещей почти, по-чаклуньи не шепчет, по-ворожбиному не чирикает, руками чар не плетёт. Даже посох при ём гладкий, без рун и колдовских узоров, палка простая можжевеловая. Да и сам собой человек не опасный. Собаки к нему ластятся, лошади мордами тянутся, что до обозных обережниц, так и те спокойны стоят, не воют.
С утра раннего бродяга первым встал, воды от ручья принёс, огонь развёл, каши сварил, а потом поставил на раскалённый камень чашку с длинною ручкой и стал ворожить. Да такая то была ворожба, что все караванные носами повели. Запах от чашки пошёл столь волшебный, что ни в сказке сказать, а пером описывать там мастеров не было. У меня слюни потекли, да так захотелось зелья этого попробовать, что, доев кашу, я сразу к бродяге подсел.
- Что за зелье ты варишь? – спросил я. – Для колдовства какого?
- Не чаклун я и не ворожбин, - ответил бродяга, - иду от Кофейной пристани к дому родному. В мешке у меня кофий самый хороший. Ты скажи вот мне, обозный, отчего вы кофий от Кофейной пристани не возите? Добрый напиток! Бодрость от него, радость на сердце и блаженство на душе!
Мы ведь тогда и не знали, что такая пристань есть! Отведал я зелья – и не понял, по вкусу ли мне, а только ещё захотелось! Слово за слово, а решил я, что отобьюсь от каравана и в другой раз за кофием пойду, как этот вот бродяга. А не то – свой обоз составлю и буду по городам волшебный напиток развозить. Хотел ещё я поговорить с ним, да только времени не нашлось. То одно дело мне в обозе, то другое, да и бродяга просто так не сидел.
К вечеру заскрипели деревянные обережницы, повернулись к северо-востоку, куда мы и шли, уставились стеклянными глазами на перевал и вой подняли. Беда пришла откуда не ждали: с гор лихие люди спустились, грабить нас хотели. Похватали мы кто дрыны, кто топоры, а кто и оружие, обережницы железные когти выпростали, фургоны собой загородили. Первые стрелы по ним пришлись, ничего. Потом рукопашная закипела.
А я помню, как тот парень, бродяга-доходяга, дрался. Ещё подумал мимоходом – недооценили мы его. Ничего, что он ворожить не умел и оружия при себе не имел – схватил свою палку можжевеловую и пошёл врагов уговаривать прилечь. Двоих сразу уговорил. А третий тогда ко мне к нему ужом метнулся, со спины. Я и обернуться не успел, как бродяга меня собой загородил, палку перед собой выставил. Только разбойник ему под посох нырнул да ножик острый под сердце сунул – держи, мол, подарочек. Схватился бродяга за сердце, словно хотел жизнь уходящую внутрь к себе вернуть. Не вышло. Упал и затих.
…Так и не узнал я тогда, где эта Кофейная пристань стоит. Забрал с собою мешок с кофием, мололку там нашёл, чашку с ручкой длинною – всё себе унаследовал. Всю дорогу через перевал мы таились, костров не жгли, так я мешок нюхал. Жалел, что с бродягою не поговорил как следует, как хотел. Потом, когда уже в долину спустились, учился я зелье кофейное варить, не вдруг преуспел.
После, как зима прошла, я отправился бродяжить, почти год ходил по землям чужим, спрашивал, искал, к морю вышел – и пошёл вдоль побережья. Тепло там, только сыро. Много миль-то проехал, пока нашёл, кто про пристань Кофейную знает.
С тех пор и вожу кофий – сначала на себе таскал, потом добрым конём обзавёлся, после – купил двух волов, фургон да обережницу свою первую выстругал, чаклуна сговорил за полмешка кофия, чтобы заворожил её. Хорошая у меня обережница тогда получилась, весёлая, запросто так не выла, а ворогам спуску не давала. Защищала меня, бывало, и от копий, и от стрел, пока её на выходе из Курганов не пожгли. Но пока жгли, я-таки с фургоном ушёл.
Ты пей, пей. Хороший это напиток. И чашка с длинною ручкой – та самая чашка, в которой мой бродяга ещё кофий варил. Я тебе это зачем говорю? Доброе это дело – мешки с кофием от Кофейной пристани возить. Хорошее, стало быть. Напиток роскошный, стоит дорого, главное дело – научиться его готовить. У меня в городе уже все утром его варят. Запах поутру там стоит чудесный… правильный. От одного его в голове уже яснее делается и мысли в голову бодрые да добрые приходят. Видишь, вот и ты уже улыбаешься.
А я, как пью, всё того человека вспоминаю. Не зря, стало быть, встретились.
Глава 10. Художница, которая рисовала двери
Жила-была художница, которая умела рисовать только двери. Всё равно где: на холсте, на листке картона, в тетради в клеточку или просто на стене. Она рисовала разные двери и не было среди них ни одной похожей на предыдущие.
