– Демон Ургриен? – вопросила она строго.
– Угу, – сказал Ургриен.
– Зайдите, вас ожидают.
– Да мне б только печать.
– Зайдите-зайдите, – нетерпеливо повторила голова.
Он вошёл. Голова полетела следом, не испытывая ни малейшего смущения оттого, что не была прикреплена к телу. Тело тем временем залихватски барабанило по клавишам печатной машинки. В этом даже слышался определённый ритм.
У забранного плотными занавесками окна в удобном кожаном кресле расположился Люсьен. В материальном обличии он был утончён, смугл, облачён в удивительный блестящий костюм с очень узкими брюками и позолотой на обшлагах камзола. Высокие сапоги сверкали, отражая свет многочисленных свечек.
– Приветствую, – лениво сказал Люсьен. – У меня к тебе дополнения к списку.
– Что? – так и вскинулся Ургриен. – Мне был обещан отпуск!
– Тебе было обещано повышение, – заметил Люсьен.
– А потом отпуск! Сто лет и ещё две недели! Оплачиваемый!
– Вот потом и оплачешь, – схохмил старший демон. – А пока прими и распишись.
Ургриен протянул свой список. Люсьен окинул его недовольным взглядом и поднял на Ургриена полные огня глаза.
– Через месяц? – спросил он нехорошим голосом. – Ты что… вступил с мальчишкой… в переговоры?
Он вдруг закрыл лицо рукой. Картинно, напоказ.
Ургриен ткнул пальцем в список.
– Что вообще за канитель? – спросил он. – Сделать так, чтобы Матильда Виркин, шести с половиной лет, и Санни Виркин, шести лет, разлучились навсегда. И примечание – не убивать.
– Ты и не сможешь их убить, – ухмыльнулся Люсьен. – Но вступать в переговоры… с делом… это ж надо быть таким идиотом!
Ургриен приподнял правую бровь. Левая после ангельского кнута ему не повиновалась: удар перечеркнул её, оставив белёсый шрам, который ухудшил подвижность мышцы. Спорить с начальством, конечно, дорого встанет, но прояснить кое-какие моменты демону бы не помешало.
– Что не так с мальчишкой? Про девочку я понял, она предназначена сыну Накрови и будет править всем Срединным миром, тра-ля-ля, щас я зарыдаю. Но почему нельзя уничтожить её братца?
– Много будешь знать – быстро прогоришь на своей работёнке, – ответил ему Люсьен.
Не то чтобы резко, скорее устало. Но Ургриен уже шевельнул ноздрями, чуя, что старшего демона можно дожать.
– Лю, – сказал он, нарочно вытянув губы дудочкой.
Начальство терпеть не могло, когда его имя сокращали или коверкали. Демоны вообще недолюбливают, когда кто-то вольно обращается с их именами. К тому же – одно дело «Ург», звучит угрожающе даже в сокращённом варианте. Другое – «Лю». «Я тя лю» может развязно сказать какой-нибудь сопляк с улицы какой-нибудь аналогичной соплячке.
Назвать же старшего «Лю» может лишь… никто. Люсьен скрипнул клыками так зверски, что Ургриен засепетил:
– Я тебя не выдал хранителю, пока ты ходил по их ангельскому архиву. Меня в цепях держали, меня вербовать пытались, меня хранители соблазняли, но не поддался я!
– И?
– Бубенчики твои, – срифмовал Ургриен. – Не находишь, что ты мне слегка должен? Я ж не прошу у тебя повышения…
– Я тебе ещё пару списков подкину, тогда и поговорим о повышении, – кивнул Люсьен, изображая из себя повелителя. – Конкретней давай.
– Да что конкретней, Люсьен, – задушевно молвил Ургриен. – Пока ты мне не расскажешь, почему мальчишку нельзя просто прихлопнуть, я отсюда не выйду.
Люсьен достал из внутреннего кармана расчёску для бровей. Всякий в их ведомстве знал: если Люсьен принимается расчёсывать брови – он на самом деле хочет тебя убить. А если ты совсем несгораемый, как базальта кусок, то Люсьен уж найдёт способ проверить твою несгораемость. И мало не покажется.
Ибо даже в Бездне младшие демоны продолжают чувствовать боль. На то они и младшие, несовершенные творения Накрови!
Так что, пожалуй, да – Ургриен здорово рисковал. Но с другой стороны, а что ему было терять? Он даже свободен по-настоящему не был никогда. Как маленький ребёнок прощупывает почву и выясняет пределы родительского терпения, так и младший демон сейчас выяснял: насколько хрупко его положение в демонском обществе после возвращения из плена.
Если ему тут не доверяют и подозревают, что Эмильен успел его завербовать, то дело плохо.
Причесав брови и полюбовавшись в зеркало, материализовавшееся на ладони, Люсьен произнёс:
– Мальчишку трогать нельзя. Будет хорошо, если ты даже пальцем его не коснёшься. Понял?
И тут мелькнуло на его лице какое-то этакое выражение. Отливающие рыжиной волосы вдруг сверкнули огнём, рыжие брови, только что расчёсанные, свелись к переносице, а губы растянулись в улыбке, и Ургриен понял. Вспомнил тёмно-рыжие вихры шестилетнего парнишки с улицы, у которого есть только таинственный «деда» и сестра, живые, смышлёные глаза того же самого янтарного цвета. Угораздило же Люсьена… Постойте-ка, это он, значит…
– Твой сын?
Испытание на прочность закончилось ничьей: положительного ответа Ургриен так и не услышал, зато увидел, как страшен начальник в гневе. Лицо старшего демона исказилось, раскалилось добела, оскалило клыки. Материальная сущность испарилась в зловонном дыму. Череп моментально полысел, из него вытянулись рога, уши заострились. Люсьен заорал:
– Фильда! Ещё пятьсот пунктов в список ему!
Листок в руках Ургриена затрепетал и удлиннился. Голова девушки укоризненно качнулась и хлопнула длинными ресницами:
– Ах, как так можно!
– Злобно и безбожно, – не преминул срифмовать Ургриен.
И вылетел вон.
– Гадская работёнка, – выразительно сказал младший демон, повернувшись к захлопнувшейся двери.
Работать не хотелось. Хотелось в отпуск, подальше от всех этих демонических рож. И заодно ангельских. Сколько можно? Сдались ему эти рожи!
Но удрать он не мог. Каждый демон привязан к Накрови и к Бездне своей чёрной кровью, и страшные муки ожидают того…
– Та-та-та, – пропел Ургриен, оборвав собственные мысли.
Кинул взгляд на список. Честно говоря, он был согласен и на тысячу пунктов, если бы первым по прежнему не стоял всё тот же самый.
«Сделать так, чтобы Матильда Виркин, шести с половиной лет, и Санни Виркин, шести лет, разлучились навсегда».
Одного не мог взять в толк младший демон Ургриен: почему оба оказались в подворотне. Если б у него, скажем, была на примете будущая невеста Великого Демона, разве не построил бы он для неё дворец? Если б у него был сын… Тут Ургриен скривился, словно при виде светоча, и сплюнул на чёрную матовую плитку пола. Не надо ему этакой пакости. Любой демон, встречаясь с женщиной Срединного мира, способен просчитать свои шаги на пару-тройку вперёд и просто не допустить зачатия.
Люсьен облажался.
В свете этого его долгое копание в чужих архивах выглядело ещё более подозрительно, а собственное пребывание в плену становилось не просто случайностью. Оно делалось гнусной подставой. Ургриен подумал, что ему всё ещё не хватает немножко информации, и неплохо было бы добыть её. Таким образом можно купить не просто долгожданное повышение и отпуск. Можно куда больше.
Тилли съёжилась, ожидая удара палкой. Санни, напротив, расправил плечи и распрямил спину. Они стояли перед дедой – карманы наружу, корзинки с подаянием на полу. Вокруг собрались другие сироты. Отдельно попрошайки, отдельно способные, отдельно вороватые.
– Это всё? – спросил деда скрипучим голосом.
Санни и Тилли переглянулись. Кивнули. Взялись за руки крепко-крепко.
– Что вы делали на вокзале? – не опуская свою страшную палку, спросил деда.
– Вот, – носком ботинка Санни подвинул свою корзинку поближе к старику.
Звякнула мелочь. Им удалось разменять золотой и спрятать больше половины. Сверкнул глянцевым боком металлический волчок, выкрашенный красным и синим. Качнулись лениво два яблока, толстощёкий помидор и кусок хлеба. Негусто, конечно. Санни стиснул зубы.
– Вокзал не ваша территория, сколько раз я должен вам говорить? – повысил голос деда. – Там работают другие. Вы хотите, чтобы меня кокнули?
Слово «кокнуть» в представлении Санни никак не вязалось с обликом старика. Деда крепкий, с широкими плечами и большими руками и ногами. Деда будто сделан из камня. Особенно это чувствуется, когда он бьёт по лицу или рукам: будто булыжником охаживает. А «кокнуть» – это треск хрупкой фарфоровой чашки. Бежишь мимо уличного кафе, дёргаешь скатёрку, чашки и блюдца кокаются о мостовую. Ахи, охи, дамы визжат, джентльмены сердятся, кричит официант, смеются прохожие. Тилли в роли «хорошей девочки» – у неё платье аккуратное и башмаки почти новые. Она помогает подбирать уцелевшее, слушает похвалу – «какая милая девочка!» и принимает мелкие подачки. А заодно набивает карманы печеньем, суёт за пазуху булочки и куски сахару, слизывает с пирожных крем… «Где твоя мама, малышка?» – малышки тут же простывает след.
– Санни!
Мальчик вздрогнул, округлил глаза, принял виноватый вид. Поздно: палка ударила его по ноге. Вот чёрт проклятый, прямо по голени, там и так всё в синяках…
– А ты?
Деда повернулся к Тилли.
– У тебя умишка не хватило остановить твоего дружочка?
Тилли сжалась ещё сильнее. Санни захотелось быть сильным, очень сильным, захотелось палку эту сломать, но он боялся новых ударов. Только и хватило его, что загородить собой Тилли. Но его тут же отодвинули прочь.
– Что вы делали на вокзале?
– Я танцевала, – пролепетала девочка.
Оттопырила нижнюю губу, свесила голову так, что тёмные волосы спрятали лицо. У Тилли чуднЫе волосы: вьются так, что ничем их не свяжешь. Любую верёвку развяжут, любую ленту скинут.
– Не трогайте её, деда, – взмолился Санни, видя, как палка поднялась в воздух. – Мы бегали на вокзал смотреть паровозы!
– Сбежать хотели? – спросил старик. – Тупицы! Вас же, мелких, да без билета, и близко к паровозу не подпустят! Дети без родителей никуда не ездят! Даже с билетом. И паспортов у вас нет…
Он презрительно, вприщур, оглядел Санни и Тилли. Мальчик почувствовал, что у него дрожат ноги. Деньги – это половина дела. Как билеты купить? Они с Тилли не подумали об этом.
Палкой их сегодня больше не били. Обошлось парой оплеух. Но и поесть не дали. Заперли в чулане, поставив ведро для естественных нужд. Не так уж плохо, конечно, но в планах детей было выбраться этой ночью из приюта и удрать восвояси.
– Мы убежим, – уверенно сказал Санни.
Тилли шмыгнула носом.
– Жаль, что ты не согласился, – сказала она. – Надо было просить у дядьки задаток и чтобы вывел тебя отсюда. А ты бы потом дал удрать мне.
– Но…
– Жаль, – повторила Тилли. – Если б он со мной встретился! Или хоть бы сказал, как можно встретиться с ним.
– Он сказал, что через месяц придёт. И найдёт меня сам. Давай удерём, как только нас выпустят, – Санни подумал о деньгах, спрятанных в надёжном месте. – Пешком пойдём или купим лошадь!
– На лошадь не хватит.
– Ну маленькую лошадь купим, – не сдавался Санни. – Главное удрать!
– Деда нас не выпустит, – Тилли прижалась к плечу мальчика и заплакала. – Тебе надо было согласиться.
– Но тогда бы я тебя больше не увидел, – возразил мальчик. – А я хочу, чтобы ты всегда была со мной!
Они обнялись и сидели так тихо-тихо и долго-долго.
А потом Тилли спросила:
– Он сказал «не видеть»?
– Что?
– Не видеть меня. Если ты завяжешь глаза, ты не будешь видеть.
Они не смогли сбежать ни завтра, ни послезавтра, ни потом. Деда зорко следил, чтобы их не оставляли работать поодиночке или вдвоём. Санни водил за руку «слепой» мальчик, двенадцатилетний, очень сильный и ловкий малый. Несмотря на свою мнимую слепоту, умение закатывать глаза так, что они были страшными и белыми, невзирая на непрозрачные тёмно-зелёные очки, Родж не прекращал наблюдать за Санни. Худшего (или лучшего, тут уж как посмотреть) надсмотрщика нельзя было изобрести! Чтобы не потерять своего «поводыря» в моменты, когда Родж притворялся слепым, он пользовался бечёвкой. Санни наблюдал за напарником не без интереса. Ему ведь тоже предстояло играть эту роль!
И до конца месяца Санни почти не виделся с Тилли. Лишь изредка поздней ночью они потихоньку пробирались в конец коридора, где всегда пахло пылью и отчаянно вздыхали старые доски. Дом был дряхл, куда дряхлее, чем деда. Но под лёгкими маленькими ребятами доски почти не скрипели. Словно были с детьми заодно! Тилли и Санни сидели, словно мышата, и шёпотом делились своими дневными переживаниями или просто молчали. Всё уже давно было обговорено, оставалось только ждать того дяденьку.
– Санни, – сказал утром деда. – Ты уже неделю приносишь одну только еду. Узнаю, что ты прячешь деньги – ноги переломаю! Да так, что всю жизнь ходить не сможешь!
– А что, – высказался Родж, – я буду его в тележке возить. Двоим убогим больше дадут!
– Дурак, – прошептал Санни, не сдержавшись, – поводырь впереди идёт, а тележка сзади…
– Ну в тачке, – удостоив своего «поводыря» болезненным щелчком по затылку, не смутился Родж.
– Заткнись, – деда рявкнул уже на Доджа. – А ты, – он уставился на Санни выцветшими бледно-зелёными глазами, – понял, да? Мне нужны деньги. Дом надо содержать, дрова на зиму запасать… Да и вас, сопляков, кормить-поить-одевать!
Санни уже открыл рот, чтобы сказать, что зимой они мёрзнут, а летом дом становится жарким, словно печка. И что деньги старик тратит явно не на его содержание. Что до одежды – так они носят то, что утащат или найдут в мусорных кучах. И с едой то же самое! Но ноги пока что были мальчику дороже правды. В свои шесть лет он уже понял, что иногда лучше помалкивать.
Он побрёл за Роджем, думая, как же от него отцепиться. Ведь все деньги забирал себе мнимый слепой! И вдруг напарник дёрнул за бечёвку.
– Вперёд, пёсик, – скомандовал он.
Это означало, что Родж видит «клиента» и сейчас будет изображать слепца, а Санни – его поводыря. Мальчик тяжело вздохнул, прикидывая, как ему половчее утаить от вредного Роджа хотя бы несколько монеток. И поднял глаза на высокого мужчину, который приподнял над головой шляпу и сказал:
– Господа! Не подскажете ли, как пройти в детский приют?
И подмигнул.
Это был бы совершенно незнакомый дяденька, Санни мог поклясться что никогда его не видел… если бы не шрам через левую бровь и страшные глаза. Мальчик подумал, что такие глаза бывают у других ребят прямо перед тем, как их ударит деда. При этом дяденька улыбался.
Так Санни понял, что прошёл месяц. И протянул ладошку.
– Покажу дорогу, когда заплатите, – сказал он.
И дёрнул бечёвку.
– Мой друг слепой, – пояснил для дяденьки. – Он точно ничего не подскажет.
– Куда ему, – вдруг согласился этот странный тип. – Это ведь Роджер Виркин? Братик твой?
– Мы все друг другу братики, если не сестрёнки, добрый человек, – сказал Родж смиренным голосом попрошайки. – Если у вас есть мелочь, подайте на пропитание! И мы охотно проводим вас к нашей жалкой хижине.
Дяденька улыбнулся ещё шире, и Санни сделалось жутко. Зубы у дяденьки были острые, а нехватка одного клыка слева пугало ещё больше. Особенно когда в этой дырочке мелькнул острый кончик ярко-красного языка.
Звякнула мелочь. Родж ощупью принял подаяние, а у Санни внезапно потяжелел карман ветхих штанов. Он ощутил бедром горячий увесистый кругляш и поднял на дяденьку глаза.
– Я всё решил, – сказал он. – Только дайте проститься с Тилли.
– Это ты о чём, пёсик? – спросил Родж елейным голоском.
Разумеется, он ничего не понимал.
– Угу, – сказал Ургриен.
– Зайдите, вас ожидают.
– Да мне б только печать.
– Зайдите-зайдите, – нетерпеливо повторила голова.
Он вошёл. Голова полетела следом, не испытывая ни малейшего смущения оттого, что не была прикреплена к телу. Тело тем временем залихватски барабанило по клавишам печатной машинки. В этом даже слышался определённый ритм.
У забранного плотными занавесками окна в удобном кожаном кресле расположился Люсьен. В материальном обличии он был утончён, смугл, облачён в удивительный блестящий костюм с очень узкими брюками и позолотой на обшлагах камзола. Высокие сапоги сверкали, отражая свет многочисленных свечек.
– Приветствую, – лениво сказал Люсьен. – У меня к тебе дополнения к списку.
– Что? – так и вскинулся Ургриен. – Мне был обещан отпуск!
– Тебе было обещано повышение, – заметил Люсьен.
– А потом отпуск! Сто лет и ещё две недели! Оплачиваемый!
– Вот потом и оплачешь, – схохмил старший демон. – А пока прими и распишись.
Ургриен протянул свой список. Люсьен окинул его недовольным взглядом и поднял на Ургриена полные огня глаза.
– Через месяц? – спросил он нехорошим голосом. – Ты что… вступил с мальчишкой… в переговоры?
Он вдруг закрыл лицо рукой. Картинно, напоказ.
Ургриен ткнул пальцем в список.
– Что вообще за канитель? – спросил он. – Сделать так, чтобы Матильда Виркин, шести с половиной лет, и Санни Виркин, шести лет, разлучились навсегда. И примечание – не убивать.
– Ты и не сможешь их убить, – ухмыльнулся Люсьен. – Но вступать в переговоры… с делом… это ж надо быть таким идиотом!
Ургриен приподнял правую бровь. Левая после ангельского кнута ему не повиновалась: удар перечеркнул её, оставив белёсый шрам, который ухудшил подвижность мышцы. Спорить с начальством, конечно, дорого встанет, но прояснить кое-какие моменты демону бы не помешало.
– Что не так с мальчишкой? Про девочку я понял, она предназначена сыну Накрови и будет править всем Срединным миром, тра-ля-ля, щас я зарыдаю. Но почему нельзя уничтожить её братца?
– Много будешь знать – быстро прогоришь на своей работёнке, – ответил ему Люсьен.
Не то чтобы резко, скорее устало. Но Ургриен уже шевельнул ноздрями, чуя, что старшего демона можно дожать.
– Лю, – сказал он, нарочно вытянув губы дудочкой.
Начальство терпеть не могло, когда его имя сокращали или коверкали. Демоны вообще недолюбливают, когда кто-то вольно обращается с их именами. К тому же – одно дело «Ург», звучит угрожающе даже в сокращённом варианте. Другое – «Лю». «Я тя лю» может развязно сказать какой-нибудь сопляк с улицы какой-нибудь аналогичной соплячке.
Назвать же старшего «Лю» может лишь… никто. Люсьен скрипнул клыками так зверски, что Ургриен засепетил:
– Я тебя не выдал хранителю, пока ты ходил по их ангельскому архиву. Меня в цепях держали, меня вербовать пытались, меня хранители соблазняли, но не поддался я!
– И?
– Бубенчики твои, – срифмовал Ургриен. – Не находишь, что ты мне слегка должен? Я ж не прошу у тебя повышения…
– Я тебе ещё пару списков подкину, тогда и поговорим о повышении, – кивнул Люсьен, изображая из себя повелителя. – Конкретней давай.
– Да что конкретней, Люсьен, – задушевно молвил Ургриен. – Пока ты мне не расскажешь, почему мальчишку нельзя просто прихлопнуть, я отсюда не выйду.
Люсьен достал из внутреннего кармана расчёску для бровей. Всякий в их ведомстве знал: если Люсьен принимается расчёсывать брови – он на самом деле хочет тебя убить. А если ты совсем несгораемый, как базальта кусок, то Люсьен уж найдёт способ проверить твою несгораемость. И мало не покажется.
Ибо даже в Бездне младшие демоны продолжают чувствовать боль. На то они и младшие, несовершенные творения Накрови!
Так что, пожалуй, да – Ургриен здорово рисковал. Но с другой стороны, а что ему было терять? Он даже свободен по-настоящему не был никогда. Как маленький ребёнок прощупывает почву и выясняет пределы родительского терпения, так и младший демон сейчас выяснял: насколько хрупко его положение в демонском обществе после возвращения из плена.
Если ему тут не доверяют и подозревают, что Эмильен успел его завербовать, то дело плохо.
Причесав брови и полюбовавшись в зеркало, материализовавшееся на ладони, Люсьен произнёс:
– Мальчишку трогать нельзя. Будет хорошо, если ты даже пальцем его не коснёшься. Понял?
И тут мелькнуло на его лице какое-то этакое выражение. Отливающие рыжиной волосы вдруг сверкнули огнём, рыжие брови, только что расчёсанные, свелись к переносице, а губы растянулись в улыбке, и Ургриен понял. Вспомнил тёмно-рыжие вихры шестилетнего парнишки с улицы, у которого есть только таинственный «деда» и сестра, живые, смышлёные глаза того же самого янтарного цвета. Угораздило же Люсьена… Постойте-ка, это он, значит…
– Твой сын?
Испытание на прочность закончилось ничьей: положительного ответа Ургриен так и не услышал, зато увидел, как страшен начальник в гневе. Лицо старшего демона исказилось, раскалилось добела, оскалило клыки. Материальная сущность испарилась в зловонном дыму. Череп моментально полысел, из него вытянулись рога, уши заострились. Люсьен заорал:
– Фильда! Ещё пятьсот пунктов в список ему!
Листок в руках Ургриена затрепетал и удлиннился. Голова девушки укоризненно качнулась и хлопнула длинными ресницами:
– Ах, как так можно!
– Злобно и безбожно, – не преминул срифмовать Ургриен.
И вылетел вон.
– Гадская работёнка, – выразительно сказал младший демон, повернувшись к захлопнувшейся двери.
Работать не хотелось. Хотелось в отпуск, подальше от всех этих демонических рож. И заодно ангельских. Сколько можно? Сдались ему эти рожи!
Но удрать он не мог. Каждый демон привязан к Накрови и к Бездне своей чёрной кровью, и страшные муки ожидают того…
– Та-та-та, – пропел Ургриен, оборвав собственные мысли.
Кинул взгляд на список. Честно говоря, он был согласен и на тысячу пунктов, если бы первым по прежнему не стоял всё тот же самый.
«Сделать так, чтобы Матильда Виркин, шести с половиной лет, и Санни Виркин, шести лет, разлучились навсегда».
Одного не мог взять в толк младший демон Ургриен: почему оба оказались в подворотне. Если б у него, скажем, была на примете будущая невеста Великого Демона, разве не построил бы он для неё дворец? Если б у него был сын… Тут Ургриен скривился, словно при виде светоча, и сплюнул на чёрную матовую плитку пола. Не надо ему этакой пакости. Любой демон, встречаясь с женщиной Срединного мира, способен просчитать свои шаги на пару-тройку вперёд и просто не допустить зачатия.
Люсьен облажался.
В свете этого его долгое копание в чужих архивах выглядело ещё более подозрительно, а собственное пребывание в плену становилось не просто случайностью. Оно делалось гнусной подставой. Ургриен подумал, что ему всё ещё не хватает немножко информации, и неплохо было бы добыть её. Таким образом можно купить не просто долгожданное повышение и отпуск. Можно куда больше.
ГЛАВА 3. Деда
Тилли съёжилась, ожидая удара палкой. Санни, напротив, расправил плечи и распрямил спину. Они стояли перед дедой – карманы наружу, корзинки с подаянием на полу. Вокруг собрались другие сироты. Отдельно попрошайки, отдельно способные, отдельно вороватые.
– Это всё? – спросил деда скрипучим голосом.
Санни и Тилли переглянулись. Кивнули. Взялись за руки крепко-крепко.
– Что вы делали на вокзале? – не опуская свою страшную палку, спросил деда.
– Вот, – носком ботинка Санни подвинул свою корзинку поближе к старику.
Звякнула мелочь. Им удалось разменять золотой и спрятать больше половины. Сверкнул глянцевым боком металлический волчок, выкрашенный красным и синим. Качнулись лениво два яблока, толстощёкий помидор и кусок хлеба. Негусто, конечно. Санни стиснул зубы.
– Вокзал не ваша территория, сколько раз я должен вам говорить? – повысил голос деда. – Там работают другие. Вы хотите, чтобы меня кокнули?
Слово «кокнуть» в представлении Санни никак не вязалось с обликом старика. Деда крепкий, с широкими плечами и большими руками и ногами. Деда будто сделан из камня. Особенно это чувствуется, когда он бьёт по лицу или рукам: будто булыжником охаживает. А «кокнуть» – это треск хрупкой фарфоровой чашки. Бежишь мимо уличного кафе, дёргаешь скатёрку, чашки и блюдца кокаются о мостовую. Ахи, охи, дамы визжат, джентльмены сердятся, кричит официант, смеются прохожие. Тилли в роли «хорошей девочки» – у неё платье аккуратное и башмаки почти новые. Она помогает подбирать уцелевшее, слушает похвалу – «какая милая девочка!» и принимает мелкие подачки. А заодно набивает карманы печеньем, суёт за пазуху булочки и куски сахару, слизывает с пирожных крем… «Где твоя мама, малышка?» – малышки тут же простывает след.
– Санни!
Мальчик вздрогнул, округлил глаза, принял виноватый вид. Поздно: палка ударила его по ноге. Вот чёрт проклятый, прямо по голени, там и так всё в синяках…
– А ты?
Деда повернулся к Тилли.
– У тебя умишка не хватило остановить твоего дружочка?
Тилли сжалась ещё сильнее. Санни захотелось быть сильным, очень сильным, захотелось палку эту сломать, но он боялся новых ударов. Только и хватило его, что загородить собой Тилли. Но его тут же отодвинули прочь.
– Что вы делали на вокзале?
– Я танцевала, – пролепетала девочка.
Оттопырила нижнюю губу, свесила голову так, что тёмные волосы спрятали лицо. У Тилли чуднЫе волосы: вьются так, что ничем их не свяжешь. Любую верёвку развяжут, любую ленту скинут.
– Не трогайте её, деда, – взмолился Санни, видя, как палка поднялась в воздух. – Мы бегали на вокзал смотреть паровозы!
– Сбежать хотели? – спросил старик. – Тупицы! Вас же, мелких, да без билета, и близко к паровозу не подпустят! Дети без родителей никуда не ездят! Даже с билетом. И паспортов у вас нет…
Он презрительно, вприщур, оглядел Санни и Тилли. Мальчик почувствовал, что у него дрожат ноги. Деньги – это половина дела. Как билеты купить? Они с Тилли не подумали об этом.
Палкой их сегодня больше не били. Обошлось парой оплеух. Но и поесть не дали. Заперли в чулане, поставив ведро для естественных нужд. Не так уж плохо, конечно, но в планах детей было выбраться этой ночью из приюта и удрать восвояси.
– Мы убежим, – уверенно сказал Санни.
Тилли шмыгнула носом.
– Жаль, что ты не согласился, – сказала она. – Надо было просить у дядьки задаток и чтобы вывел тебя отсюда. А ты бы потом дал удрать мне.
– Но…
– Жаль, – повторила Тилли. – Если б он со мной встретился! Или хоть бы сказал, как можно встретиться с ним.
– Он сказал, что через месяц придёт. И найдёт меня сам. Давай удерём, как только нас выпустят, – Санни подумал о деньгах, спрятанных в надёжном месте. – Пешком пойдём или купим лошадь!
– На лошадь не хватит.
– Ну маленькую лошадь купим, – не сдавался Санни. – Главное удрать!
– Деда нас не выпустит, – Тилли прижалась к плечу мальчика и заплакала. – Тебе надо было согласиться.
– Но тогда бы я тебя больше не увидел, – возразил мальчик. – А я хочу, чтобы ты всегда была со мной!
Они обнялись и сидели так тихо-тихо и долго-долго.
А потом Тилли спросила:
– Он сказал «не видеть»?
– Что?
– Не видеть меня. Если ты завяжешь глаза, ты не будешь видеть.
Они не смогли сбежать ни завтра, ни послезавтра, ни потом. Деда зорко следил, чтобы их не оставляли работать поодиночке или вдвоём. Санни водил за руку «слепой» мальчик, двенадцатилетний, очень сильный и ловкий малый. Несмотря на свою мнимую слепоту, умение закатывать глаза так, что они были страшными и белыми, невзирая на непрозрачные тёмно-зелёные очки, Родж не прекращал наблюдать за Санни. Худшего (или лучшего, тут уж как посмотреть) надсмотрщика нельзя было изобрести! Чтобы не потерять своего «поводыря» в моменты, когда Родж притворялся слепым, он пользовался бечёвкой. Санни наблюдал за напарником не без интереса. Ему ведь тоже предстояло играть эту роль!
И до конца месяца Санни почти не виделся с Тилли. Лишь изредка поздней ночью они потихоньку пробирались в конец коридора, где всегда пахло пылью и отчаянно вздыхали старые доски. Дом был дряхл, куда дряхлее, чем деда. Но под лёгкими маленькими ребятами доски почти не скрипели. Словно были с детьми заодно! Тилли и Санни сидели, словно мышата, и шёпотом делились своими дневными переживаниями или просто молчали. Всё уже давно было обговорено, оставалось только ждать того дяденьку.
– Санни, – сказал утром деда. – Ты уже неделю приносишь одну только еду. Узнаю, что ты прячешь деньги – ноги переломаю! Да так, что всю жизнь ходить не сможешь!
– А что, – высказался Родж, – я буду его в тележке возить. Двоим убогим больше дадут!
– Дурак, – прошептал Санни, не сдержавшись, – поводырь впереди идёт, а тележка сзади…
– Ну в тачке, – удостоив своего «поводыря» болезненным щелчком по затылку, не смутился Родж.
– Заткнись, – деда рявкнул уже на Доджа. – А ты, – он уставился на Санни выцветшими бледно-зелёными глазами, – понял, да? Мне нужны деньги. Дом надо содержать, дрова на зиму запасать… Да и вас, сопляков, кормить-поить-одевать!
Санни уже открыл рот, чтобы сказать, что зимой они мёрзнут, а летом дом становится жарким, словно печка. И что деньги старик тратит явно не на его содержание. Что до одежды – так они носят то, что утащат или найдут в мусорных кучах. И с едой то же самое! Но ноги пока что были мальчику дороже правды. В свои шесть лет он уже понял, что иногда лучше помалкивать.
Он побрёл за Роджем, думая, как же от него отцепиться. Ведь все деньги забирал себе мнимый слепой! И вдруг напарник дёрнул за бечёвку.
– Вперёд, пёсик, – скомандовал он.
Это означало, что Родж видит «клиента» и сейчас будет изображать слепца, а Санни – его поводыря. Мальчик тяжело вздохнул, прикидывая, как ему половчее утаить от вредного Роджа хотя бы несколько монеток. И поднял глаза на высокого мужчину, который приподнял над головой шляпу и сказал:
– Господа! Не подскажете ли, как пройти в детский приют?
И подмигнул.
Это был бы совершенно незнакомый дяденька, Санни мог поклясться что никогда его не видел… если бы не шрам через левую бровь и страшные глаза. Мальчик подумал, что такие глаза бывают у других ребят прямо перед тем, как их ударит деда. При этом дяденька улыбался.
Так Санни понял, что прошёл месяц. И протянул ладошку.
– Покажу дорогу, когда заплатите, – сказал он.
И дёрнул бечёвку.
– Мой друг слепой, – пояснил для дяденьки. – Он точно ничего не подскажет.
– Куда ему, – вдруг согласился этот странный тип. – Это ведь Роджер Виркин? Братик твой?
– Мы все друг другу братики, если не сестрёнки, добрый человек, – сказал Родж смиренным голосом попрошайки. – Если у вас есть мелочь, подайте на пропитание! И мы охотно проводим вас к нашей жалкой хижине.
Дяденька улыбнулся ещё шире, и Санни сделалось жутко. Зубы у дяденьки были острые, а нехватка одного клыка слева пугало ещё больше. Особенно когда в этой дырочке мелькнул острый кончик ярко-красного языка.
Звякнула мелочь. Родж ощупью принял подаяние, а у Санни внезапно потяжелел карман ветхих штанов. Он ощутил бедром горячий увесистый кругляш и поднял на дяденьку глаза.
– Я всё решил, – сказал он. – Только дайте проститься с Тилли.
– Это ты о чём, пёсик? – спросил Родж елейным голоском.
Разумеется, он ничего не понимал.
