****
Нежное летнее утро неспешно разливалось по крышам московских домов. Припозднившиеся петухи торопливо кукарекали вслед уже отгорланившим собратьям, зевающие портомойки спускались к реке, сонные дворники лениво ширкали метлами в спящих дворах. Где-то далеко неосторожный звонарь задел колокол и вязкое «Боммм…» растворилось в туманном воздухе. И в этом благолепии над тихими улицами разнесся протяжный женский вопль:
- Без ножа зреза-али-и-и-и-и!!!! Обокра-а-а-али-и-и-и-и!!! Кормильца свели, ироды-ы-ы-ы…
***
Начальник московского уголовного сыска Кумушкин снял фуражку и вытер потную лысину. В дверь негромко стукнули.
- Разумнов, ты? – крикнул Кумушкин и, не дождавшись ответа, пригласил:
- Входи!
Дверь кабинета отворилась, и невысокий плотный господин лет сорока пяти вошел в кабинет.
- Проходи! Только дверь закрой плотнее. Дело особенной важности, - распорядился Кумушкин. – Дмитриеву уже сказали, он с Трефом скоро прибудет.
Разумнов, не торопясь, прикрыл дверь, вошел в кабинет и сел на неудобный жесткий стул.
- Нынче ночью с конюшни Коробейникова свели Везучего! – сообщил Кумушкин, склонившись к самому лицу Разумнова. - Звонил градоначальник, просил, чтобы тебя, Иван Андреич, поставили сыщиком… Он с Коробейниковым в дружбе. Сам понимаешь, дело чрезвычайное…
Разумнов почти не слушал Кумушкина, и, поджав губы и постукивая пальцами по столешнице, думал о своем.
Орловский жеребец Везучий появился на столичном ипподроме в начале года. Вороной трехлетка за сезон стартовал всего восемь раз и во всех заездах пришел первым с большим отрывом от соперников, принеся своему владельцу столичному магнату Коробейникову сто тысяч чистого дохода, за что и был прозван конюхами, ходившими за ним и получавшим «призовые», Кормильцем. А когда он прошел полторы версты меньше, чем за две минуты семнадцать секунд – неслыханная резвость для трехлетки, то о нем заговорили как о восходящей звезде бегов. В то время шла ожесточенная борьба между сторонниками американских рысаков, все чаще и чаще заставлявшими глотать пыль орловцев, и почитателями отечественной рысистой породы. На Везучего возлагали большие надежды. Поклонники орловцев воспряли духом – наконец-то, как считали они, появился достойный конкурент «американцам». Ждали, запишет ли Коробейников Везучего на Большое Всероссийское Дерби, в котором сходились лучшие лошади обеих пород. Все, от оборванных обитателей Хитрова рынка до блистающих завсегдатаев великосветских раундов, обсуждали возможное участие Везучего в Дерби. И вот, наконец, по Москве прокатилась новость: Коробейников, окрыленный победами своего питомца, записал его на Дерби, где Везучему пришлось бы тягаться с такими звездами бегов, как Джоди Грей и Лотта Бенкс. Без преувеличения можно сказать, что весь конный мир России, да что там – каждый человек, хоть немного смыслящий в бегах, с трепетом ждал 18 июля, когда должен был состояться розыгрыш. Ставки, как говорят, были баснословные. Рассказывали - некоторые закладывали дома, чтобы участвовать в розыгрыше. Исчезновение одного из фаворитов накануне соревнования грозило серьезным скандалом.
- Ты уж там постарайся, Иван Андреич, сам понимаешь.
Разумнов очнулся от раздумий, молча встал и направился к выходу.
- Куда же ты, Иван Андреич? – с удивлением воскликнул Кумушкин.
- На конюшню, любезный мой, на конюшню, - устало отозвался тот и вышел из кабинета.
Отпустив извозчика, Разумнов минуты две стоял перед коробейниковской конюшней. Впрочем, «конюшня» представляла собой не конюшню в буквальном смысле, а небольшой ипподром, где содержались и тренировались лошади Коробейникова. У того на службе был собственный кузнец, два ветеринара, три жокея, два наездника и даже специальный повар, следивший за меню призеров. А уж конюхов, как говорили, был целый взвод. Сама же конюшня представляла собой мощное здание красного кирпича с белыми каменными конскими головами над входом, больше похожее на длинный одноэтажный особняк.
Разумнов прошел через ворота мимо будок, около которых сидели два кавказских волкодава. Собаки, едва завидя его, натянули цепи и басовито забрехали, прихрапывая от возбуждения. Около входа в конюшню стояла толпа, и из ее гула выделялся подвывающий женский голос. «Все следы ведь потопчут, болваны!» - с досадой подумал Разумнов. Он подошел к людям, присмотрелся и обратился к высокому сухому мужику, который, судя по тому, как он себя держал, был здесь старшим:
- Любезный, скажи-ка людям своим, чтобы они отошли подальше.
- А ты кто таков?! – с выпадом повернулся в его сторону мужик, топорща рыжие усы.
- Разумнов, сыскная полиция.
- Разззойдись! – повысил мужик голос на толпящихся. После третьего или четвертого окрика народ подался и чуть отодвинулся от входа в конюшню.
- Благодарствую… Позвольте… Разрешите…- бубнил Разумнов, протискиваясь между пахнущих навозом и потом телами. Наконец, ему удалось преодолеть это препятствие и очутиться на пороге конюшни.
В лицо пахнуло влажным запахом свежескошенной травы, навоза, пареного овса, опилок и конского пота.
Кто-то вздохнул за плечом. Разумнов обернулся и увидел рыжеусого, который стоял в шаге от него и мял в руках жокейскую кепку.
- Тебя как звать? – спросил его Разумнов.
- Василий Кузнецов, Ваша светлость! Конюх я старшой!
- Старшой, значит…
Оглядевшись по сторонам, Разумнов осмотрел ворота. Следов взлома нет.
- Конюшня на ночь запирается?
- А как же, Ваше благородие! Самолично запираю и ключи сдаю сторожу под собственную расписку.
Разумнов изучил чисто выметенный бетонный пол, а потом пошел по коридору, сопровождаемый любопытными взглядами лошадей. Пройдя шагов пять, он оглянулся. Вся толпа конюших следовала за ним.
- Голубчики, ну вы же все следы потопчите! – с безнадегой в голосе сказал он. При этих его словах толпа начала оглядываться по сторонам.
- Так нет же следов-то! – сказал какой-то низенький мужичок, широко улыбаясь. – Тут же пол бетонный, какие следы?
- Разойдитесь, разойдитесь, сыскная полиция! – раздался голос Кумушкина, и начальник сыска появился в конюшне. - Ну, что тут? Есть хоть что-нибудь?
- Пока нет, - ответил Разумнов и двинулся дальше. «Засада», «Милорд», «Громобой», «Красава», «Везучий». Он остановился перед денником. Дверь не заперта.
- Кто открыл дверь? – спросил он Василия.
- Не знаю, Ваше благородие! Ежли надобно, у Глашки спрошу.
- Кто такая?
- За Везучим она ходила.
- Баба за конем ходила?
- Так точно, Ваше сиятельство! Девка.
- Девка?
- Сергей Михалыч ее с Воронежу привезли вместе с Везучим. Конь благородный, изволил капризничать, так она с им и управлялась. Он за ей как собачонка бегал. Куды она – туды и он.
- А пропажу кто обнаружил?
- Она, Ваше благородие!
- Ну, так позови ее.
- Глашка! – зычно крикнул Василий. От толпы отделилась худенькая фигурка, и веснушчатая девчонка с двумя соломенными косами, всхлипывая и растирая красное лицо, подошла к Разумнову.
- Ну-ка, скажи мне, любезная, - обратился к ней Разумнов, - пропажу ты обнаружила?
- Я, - сверкнув зелеными глазищами, ответила Глашка.
- Дверь, стало быть, ты открыла?
- Ну, я. Я утром-то пошла чистить Кормильца, смотрю, а денник-то пустой. Ну, я в голос, да и за Васильстепанычем побегла.
Разумнов втянул в себя воздух. От Глашки сильно пахло луком.
- А что же это от тебя луком-то так пахнет?
- А это я утром краюшку с луком ела.
- Сколько раз тебе говорить, - возмущенно начал отчитывать Глашку Василий, - нешто можно к лошади с такой вонью подходить?! Лошадь – животное благородное, у ней нервный срыв возможен из-за такого вонизьма!
- Да говорили! – огрызнулась Глашка. – А тока хоцца! Сами-то вон, и чесночком, и водочкой балуетесь, и ничего, лошади от вас в нервный срыв не впадают!
- Ух, поговоришь мне! – прошипел Василий, гневно потрясая смятой кепкой. – Языкатая больно!
При этих словах Глашка поджала губы и нырнула обратно в толпу.
- И вчера вечером, Василий, ты, стало быть, конюшню запер и ключи сторожу сдал.
- Сдал, Ваша светлость! Вот вам крест – сдал! А вы у него и спросите сами.
- Господин начальник, извольте распорядиться, чтобы допросили сторожа, - обратился Разумнов к Кумушкину, – не брал ли кто у него в ночь ключей.
- Его уже допрашивают. Не буду вам мешать, пойду, посмотрю, что там со сторожем.
Кумушкин удалился, надо сказать, к большому облегчению Разумнова – он терпеть не мог работать под чьим-либо «бдительным оком». Оказавшись в одиночестве, он исследовал каждый закоулочек денника. Следов никаких. Конь словно испарился.
Неожиданно где-то на улице раздался громовой голос:
- Подлецы! Продажные шкуры! Всех на каторгу сошлю, мерзавцы! – и в конюшню вошел крупный мужчина в дорожном костюме.
- Вы кто? – гаркнул он издали, едва завидя Разумнова.
- Разумнов Иван Андреевич, сыскная полиция, - представился тот. – А вы, я так полагаю, Сергей Михайлович Коробейников.
- Он самый! Ну что, нашли? – грохотал магнат.
- Я прибыл сюда четверть часа назад, милостивый государь. За такое время кошка родить не успеет. Как вы полагаете, кому было выгодно исчезновение Везучего?
- Кому?! – Коробейников перекатился с пяток на носки и обратно. – Да всем! Пальцев не хватит считать! Яковлев! – первый. Гжданьский – второй, - начал он перечислять владельцев фаворитов рысистых бегов. – Да любой! Любой, кто поставил на Грея или на Лотту был бы счастлив, если бы Везучий исчез! Это же деньги, сударь мой милостивый! Это огромные деньги! В Сибирь, в Сибирь всех! – красный от натуги магнат ударил кулаком по деревянной перегородке так, что в ближайших стойлах лошади шарахнулись в испуге. - Прикажите привезти Трефа! – Коробейников хмурил брови и раздувал ноздри. – Любые деньги! Если нужно, я позвоню градоначальнику.
- Треф сейчас прибудет, - ответил Разумнов. – Но для того, чтобы он мог работать, здесь должна быть спокойная обстановка.
- Разойдитесь, черти! – гаркнул Коробейников. – Вон пошли все!
- Прошу меня простить, сударь, но вам тоже следует выйти из конюшни.
Прорычав что-то неразборчивое, Коробейников вышел во двор, и спустя секунду Разумнов услышал, как он клянет, на чем свет стоит конюших. Затем раздался лязг и грохот – разошедшийся магнат, похоже, начал швыряться чем под руку попало. Сыщик дождался дактилоскописта и поспешил выйти за ворота двора, чтобы встретить Дмитриева, дрессировщика знаменитого на всю Россию добермана Трефа. Ждать пришлось недолго. У входа в завод остановился извозчик, и из экипажа на землю спрыгнул поджарый глянцево-черный пес с темно-рыжим подпалом на груди и на лапах.
- Треф, стоять! – скомандовал господин, выходящий следом из коляски. Пес обернулся, оскалив белые зубы в подобии улыбки, и задвигал куцым хвостом.
- Рядом! – Треф послушно прошел бок о бок с хозяином мимо затихших людей.
- Срамная собака! Тьфу! – обозрев зад пса, плюнула ему вслед какая-то баба из конюших.
- Срамная-не срамная, а дело знает, - ответил ей кто-то.
Получив команду «Гуляй», Треф деловито обнюхал все углы, пару раз задрал лапу и вернулся к хозяину.
- Ищи, ищи, Треф! – Дмитриев дал Трефу понюхать попону Везучего. Толпа затихла, а кобель уткнулся носом в пол и закрутился на месте, непрерывно виляя обрубком хвоста, а потом начал то тут, то там разрывать лапами солому, как мышкующая лисица. Не отрывая носа от пола, пес обежал круг вдоль стен денника, а потом уверенно направился к толпящимся в проходе людям и забрехал на кого-то.
- Ой, уберите его! Всеми святыми прошу – уберите! – завизжала женщина.
Разумнов выглянул в коридор. Треф брехал на Глашку.
- Треф, тубо! – крикнул Дмитриев. Доберман мгновенно замолк и вернулся к дрессировщику.
- Кто такова? – тихо спросил Дмитриев у Разумнова.
- Конюх Везучего. Глашка. Ее следы тут повсюду. Ничего странного, что Треф на нее показал. Я с ней уже беседовал.
- При случае побеседуйте еще раз. Треф же не нашел других следов.
- Прикажите-ка ему еще поискать.
- Извольте, - пожал плечами Дмитриев. Но и второй заход окончился точно так же. Треф обежал денник, вышел из конюшни, сделал круг по двору, долго крутился на каком-то пятачке в десяти шагах от ворот, искал по ветру запах, вернулся в конюшню и на обратном пути обрехал Василия и опять Глашку.
- Ну вот, он показывает на тех, кто с утра тут побывал, - подтвердил Разумнов.
- Однако напомню вам, Иван Андреевич, что и сторонних следов собака не обнаружила, - Дмитриев многозначительно посмотрел на Разумнова и пошел со своим питомцем к выходу.
Разумнов еще раз посмотрел в денник, отпустил Василия и прошел в небольшой кирпичный домик-сторожку. На крыльце его встретил начальник сыска.
- Что говорит сторож? – спросил Разумнов.
- Божится, что ничего не слыхал, - ответил Кумушкин. – Да вот, извольте с ним сами поговорить.
Сторож, грубоватый мужик лет шестидесяти с заплаканными глазами, сидел перед столом.
- Да вот вам крест! – крестился он на темные иконы в углу и вытирал лицо грязным фартуком. – Да нешто я! Сергей Михалыч мне доверяют, у него спросите. Все ключики, как один… Да вот, извольте сами посмотреть, - он встал и открыл ключницу.
- И что, ничего не слыхал? – спросил его Разумнов.
- Да говорю же вам, барин, - ничегошеньки! – с обидой в голосе ответил тот.
- И собаки не брехали?
- Да нет же, говорю я вам! Я и не спал всю ночь, ежли что – сразу услыхал бы! Тихо было, как в Раю.
- Ну, а хоть что-нибудь ты слышал? Петухов там, соловьи, может, пели…
- Это-то слыхал, а как же! В два часа по полуночи у Марфы дверь скрипнула. Это к ней Сёмыч ходит. Полюбовники они. Слыхал, как собаки цепями гремели. А боле ничего, до самых петухов. Ни-ни!
Позвали Марфу, которая оказалась той самой бабой, упрекнувшей Трефа в срамоте. На вопросы она отвечала спокойно и безо всякого стеснения подтвердила, что Сёмыч к ней на самом деле ходит, и «нынче ночью часа в два тоже приходил». Допрошенный затем Сёмыч, работавший конюхом, повторил тоже самое. И оба на вопрос, не слышали ли они «чего такого», пожимали плечами: «Нет». К концу дня были опрошены все работники конюшни. Никто ничего не мог сказать по существу дела: все было как обычно, никаких происшествий, ничего подозрительного. И никаких посторонних людей.
По пути домой Разумнов заехал к знакомому кузнецу и попросил расклепать замок. Тот вытер руки о тряпку, взял замок, ушел с ним в кузницу и довольно скоро вернулся. Разумнов снял с замка верхнюю крышку, внимательно осмотрел механизм, вставил в личинку ключ, повернул туда-сюда несколько раз. Замок открывался и закрывался легко, никаких повреждений не было.
С утра Разумнов и Дмитриев опять были на конюшне. Едва войдя в завод, они услышали, как Василий ругается с Глашкой.
- Почему ты мне сразу не сказала? – возмущался старший конюх. – Я его уже сказал с фуражу снять! Сейчас сама будешь с Марфой говорить, объяснять, что к чему!
- Ну и скажу! – огрызалась Глашка. – Подумашь – сняли! Как снимут, так и поставят! Всяко бывает, а вчерась вона день какой был! Не до Орла было!
- Что за Орел? – спросил Разумнов.
- Да вот бестолковая девка! – досадовал Василий. – Второго дня должны были у нас жеребца забрать.
Нежное летнее утро неспешно разливалось по крышам московских домов. Припозднившиеся петухи торопливо кукарекали вслед уже отгорланившим собратьям, зевающие портомойки спускались к реке, сонные дворники лениво ширкали метлами в спящих дворах. Где-то далеко неосторожный звонарь задел колокол и вязкое «Боммм…» растворилось в туманном воздухе. И в этом благолепии над тихими улицами разнесся протяжный женский вопль:
- Без ножа зреза-али-и-и-и-и!!!! Обокра-а-а-али-и-и-и-и!!! Кормильца свели, ироды-ы-ы-ы…
***
Начальник московского уголовного сыска Кумушкин снял фуражку и вытер потную лысину. В дверь негромко стукнули.
- Разумнов, ты? – крикнул Кумушкин и, не дождавшись ответа, пригласил:
- Входи!
Дверь кабинета отворилась, и невысокий плотный господин лет сорока пяти вошел в кабинет.
- Проходи! Только дверь закрой плотнее. Дело особенной важности, - распорядился Кумушкин. – Дмитриеву уже сказали, он с Трефом скоро прибудет.
Разумнов, не торопясь, прикрыл дверь, вошел в кабинет и сел на неудобный жесткий стул.
- Нынче ночью с конюшни Коробейникова свели Везучего! – сообщил Кумушкин, склонившись к самому лицу Разумнова. - Звонил градоначальник, просил, чтобы тебя, Иван Андреич, поставили сыщиком… Он с Коробейниковым в дружбе. Сам понимаешь, дело чрезвычайное…
Разумнов почти не слушал Кумушкина, и, поджав губы и постукивая пальцами по столешнице, думал о своем.
Орловский жеребец Везучий появился на столичном ипподроме в начале года. Вороной трехлетка за сезон стартовал всего восемь раз и во всех заездах пришел первым с большим отрывом от соперников, принеся своему владельцу столичному магнату Коробейникову сто тысяч чистого дохода, за что и был прозван конюхами, ходившими за ним и получавшим «призовые», Кормильцем. А когда он прошел полторы версты меньше, чем за две минуты семнадцать секунд – неслыханная резвость для трехлетки, то о нем заговорили как о восходящей звезде бегов. В то время шла ожесточенная борьба между сторонниками американских рысаков, все чаще и чаще заставлявшими глотать пыль орловцев, и почитателями отечественной рысистой породы. На Везучего возлагали большие надежды. Поклонники орловцев воспряли духом – наконец-то, как считали они, появился достойный конкурент «американцам». Ждали, запишет ли Коробейников Везучего на Большое Всероссийское Дерби, в котором сходились лучшие лошади обеих пород. Все, от оборванных обитателей Хитрова рынка до блистающих завсегдатаев великосветских раундов, обсуждали возможное участие Везучего в Дерби. И вот, наконец, по Москве прокатилась новость: Коробейников, окрыленный победами своего питомца, записал его на Дерби, где Везучему пришлось бы тягаться с такими звездами бегов, как Джоди Грей и Лотта Бенкс. Без преувеличения можно сказать, что весь конный мир России, да что там – каждый человек, хоть немного смыслящий в бегах, с трепетом ждал 18 июля, когда должен был состояться розыгрыш. Ставки, как говорят, были баснословные. Рассказывали - некоторые закладывали дома, чтобы участвовать в розыгрыше. Исчезновение одного из фаворитов накануне соревнования грозило серьезным скандалом.
- Ты уж там постарайся, Иван Андреич, сам понимаешь.
Разумнов очнулся от раздумий, молча встал и направился к выходу.
- Куда же ты, Иван Андреич? – с удивлением воскликнул Кумушкин.
- На конюшню, любезный мой, на конюшню, - устало отозвался тот и вышел из кабинета.
Отпустив извозчика, Разумнов минуты две стоял перед коробейниковской конюшней. Впрочем, «конюшня» представляла собой не конюшню в буквальном смысле, а небольшой ипподром, где содержались и тренировались лошади Коробейникова. У того на службе был собственный кузнец, два ветеринара, три жокея, два наездника и даже специальный повар, следивший за меню призеров. А уж конюхов, как говорили, был целый взвод. Сама же конюшня представляла собой мощное здание красного кирпича с белыми каменными конскими головами над входом, больше похожее на длинный одноэтажный особняк.
Разумнов прошел через ворота мимо будок, около которых сидели два кавказских волкодава. Собаки, едва завидя его, натянули цепи и басовито забрехали, прихрапывая от возбуждения. Около входа в конюшню стояла толпа, и из ее гула выделялся подвывающий женский голос. «Все следы ведь потопчут, болваны!» - с досадой подумал Разумнов. Он подошел к людям, присмотрелся и обратился к высокому сухому мужику, который, судя по тому, как он себя держал, был здесь старшим:
- Любезный, скажи-ка людям своим, чтобы они отошли подальше.
- А ты кто таков?! – с выпадом повернулся в его сторону мужик, топорща рыжие усы.
- Разумнов, сыскная полиция.
- Разззойдись! – повысил мужик голос на толпящихся. После третьего или четвертого окрика народ подался и чуть отодвинулся от входа в конюшню.
- Благодарствую… Позвольте… Разрешите…- бубнил Разумнов, протискиваясь между пахнущих навозом и потом телами. Наконец, ему удалось преодолеть это препятствие и очутиться на пороге конюшни.
В лицо пахнуло влажным запахом свежескошенной травы, навоза, пареного овса, опилок и конского пота.
Кто-то вздохнул за плечом. Разумнов обернулся и увидел рыжеусого, который стоял в шаге от него и мял в руках жокейскую кепку.
- Тебя как звать? – спросил его Разумнов.
- Василий Кузнецов, Ваша светлость! Конюх я старшой!
- Старшой, значит…
Оглядевшись по сторонам, Разумнов осмотрел ворота. Следов взлома нет.
- Конюшня на ночь запирается?
- А как же, Ваше благородие! Самолично запираю и ключи сдаю сторожу под собственную расписку.
Разумнов изучил чисто выметенный бетонный пол, а потом пошел по коридору, сопровождаемый любопытными взглядами лошадей. Пройдя шагов пять, он оглянулся. Вся толпа конюших следовала за ним.
- Голубчики, ну вы же все следы потопчите! – с безнадегой в голосе сказал он. При этих его словах толпа начала оглядываться по сторонам.
- Так нет же следов-то! – сказал какой-то низенький мужичок, широко улыбаясь. – Тут же пол бетонный, какие следы?
- Разойдитесь, разойдитесь, сыскная полиция! – раздался голос Кумушкина, и начальник сыска появился в конюшне. - Ну, что тут? Есть хоть что-нибудь?
- Пока нет, - ответил Разумнов и двинулся дальше. «Засада», «Милорд», «Громобой», «Красава», «Везучий». Он остановился перед денником. Дверь не заперта.
- Кто открыл дверь? – спросил он Василия.
- Не знаю, Ваше благородие! Ежли надобно, у Глашки спрошу.
- Кто такая?
- За Везучим она ходила.
- Баба за конем ходила?
- Так точно, Ваше сиятельство! Девка.
- Девка?
- Сергей Михалыч ее с Воронежу привезли вместе с Везучим. Конь благородный, изволил капризничать, так она с им и управлялась. Он за ей как собачонка бегал. Куды она – туды и он.
- А пропажу кто обнаружил?
- Она, Ваше благородие!
- Ну, так позови ее.
- Глашка! – зычно крикнул Василий. От толпы отделилась худенькая фигурка, и веснушчатая девчонка с двумя соломенными косами, всхлипывая и растирая красное лицо, подошла к Разумнову.
- Ну-ка, скажи мне, любезная, - обратился к ней Разумнов, - пропажу ты обнаружила?
- Я, - сверкнув зелеными глазищами, ответила Глашка.
- Дверь, стало быть, ты открыла?
- Ну, я. Я утром-то пошла чистить Кормильца, смотрю, а денник-то пустой. Ну, я в голос, да и за Васильстепанычем побегла.
Разумнов втянул в себя воздух. От Глашки сильно пахло луком.
- А что же это от тебя луком-то так пахнет?
- А это я утром краюшку с луком ела.
- Сколько раз тебе говорить, - возмущенно начал отчитывать Глашку Василий, - нешто можно к лошади с такой вонью подходить?! Лошадь – животное благородное, у ней нервный срыв возможен из-за такого вонизьма!
- Да говорили! – огрызнулась Глашка. – А тока хоцца! Сами-то вон, и чесночком, и водочкой балуетесь, и ничего, лошади от вас в нервный срыв не впадают!
- Ух, поговоришь мне! – прошипел Василий, гневно потрясая смятой кепкой. – Языкатая больно!
При этих словах Глашка поджала губы и нырнула обратно в толпу.
- И вчера вечером, Василий, ты, стало быть, конюшню запер и ключи сторожу сдал.
- Сдал, Ваша светлость! Вот вам крест – сдал! А вы у него и спросите сами.
- Господин начальник, извольте распорядиться, чтобы допросили сторожа, - обратился Разумнов к Кумушкину, – не брал ли кто у него в ночь ключей.
- Его уже допрашивают. Не буду вам мешать, пойду, посмотрю, что там со сторожем.
Кумушкин удалился, надо сказать, к большому облегчению Разумнова – он терпеть не мог работать под чьим-либо «бдительным оком». Оказавшись в одиночестве, он исследовал каждый закоулочек денника. Следов никаких. Конь словно испарился.
Неожиданно где-то на улице раздался громовой голос:
- Подлецы! Продажные шкуры! Всех на каторгу сошлю, мерзавцы! – и в конюшню вошел крупный мужчина в дорожном костюме.
- Вы кто? – гаркнул он издали, едва завидя Разумнова.
- Разумнов Иван Андреевич, сыскная полиция, - представился тот. – А вы, я так полагаю, Сергей Михайлович Коробейников.
- Он самый! Ну что, нашли? – грохотал магнат.
- Я прибыл сюда четверть часа назад, милостивый государь. За такое время кошка родить не успеет. Как вы полагаете, кому было выгодно исчезновение Везучего?
- Кому?! – Коробейников перекатился с пяток на носки и обратно. – Да всем! Пальцев не хватит считать! Яковлев! – первый. Гжданьский – второй, - начал он перечислять владельцев фаворитов рысистых бегов. – Да любой! Любой, кто поставил на Грея или на Лотту был бы счастлив, если бы Везучий исчез! Это же деньги, сударь мой милостивый! Это огромные деньги! В Сибирь, в Сибирь всех! – красный от натуги магнат ударил кулаком по деревянной перегородке так, что в ближайших стойлах лошади шарахнулись в испуге. - Прикажите привезти Трефа! – Коробейников хмурил брови и раздувал ноздри. – Любые деньги! Если нужно, я позвоню градоначальнику.
- Треф сейчас прибудет, - ответил Разумнов. – Но для того, чтобы он мог работать, здесь должна быть спокойная обстановка.
- Разойдитесь, черти! – гаркнул Коробейников. – Вон пошли все!
- Прошу меня простить, сударь, но вам тоже следует выйти из конюшни.
Прорычав что-то неразборчивое, Коробейников вышел во двор, и спустя секунду Разумнов услышал, как он клянет, на чем свет стоит конюших. Затем раздался лязг и грохот – разошедшийся магнат, похоже, начал швыряться чем под руку попало. Сыщик дождался дактилоскописта и поспешил выйти за ворота двора, чтобы встретить Дмитриева, дрессировщика знаменитого на всю Россию добермана Трефа. Ждать пришлось недолго. У входа в завод остановился извозчик, и из экипажа на землю спрыгнул поджарый глянцево-черный пес с темно-рыжим подпалом на груди и на лапах.
- Треф, стоять! – скомандовал господин, выходящий следом из коляски. Пес обернулся, оскалив белые зубы в подобии улыбки, и задвигал куцым хвостом.
- Рядом! – Треф послушно прошел бок о бок с хозяином мимо затихших людей.
- Срамная собака! Тьфу! – обозрев зад пса, плюнула ему вслед какая-то баба из конюших.
- Срамная-не срамная, а дело знает, - ответил ей кто-то.
Получив команду «Гуляй», Треф деловито обнюхал все углы, пару раз задрал лапу и вернулся к хозяину.
- Ищи, ищи, Треф! – Дмитриев дал Трефу понюхать попону Везучего. Толпа затихла, а кобель уткнулся носом в пол и закрутился на месте, непрерывно виляя обрубком хвоста, а потом начал то тут, то там разрывать лапами солому, как мышкующая лисица. Не отрывая носа от пола, пес обежал круг вдоль стен денника, а потом уверенно направился к толпящимся в проходе людям и забрехал на кого-то.
- Ой, уберите его! Всеми святыми прошу – уберите! – завизжала женщина.
Разумнов выглянул в коридор. Треф брехал на Глашку.
- Треф, тубо! – крикнул Дмитриев. Доберман мгновенно замолк и вернулся к дрессировщику.
- Кто такова? – тихо спросил Дмитриев у Разумнова.
- Конюх Везучего. Глашка. Ее следы тут повсюду. Ничего странного, что Треф на нее показал. Я с ней уже беседовал.
- При случае побеседуйте еще раз. Треф же не нашел других следов.
- Прикажите-ка ему еще поискать.
- Извольте, - пожал плечами Дмитриев. Но и второй заход окончился точно так же. Треф обежал денник, вышел из конюшни, сделал круг по двору, долго крутился на каком-то пятачке в десяти шагах от ворот, искал по ветру запах, вернулся в конюшню и на обратном пути обрехал Василия и опять Глашку.
- Ну вот, он показывает на тех, кто с утра тут побывал, - подтвердил Разумнов.
- Однако напомню вам, Иван Андреевич, что и сторонних следов собака не обнаружила, - Дмитриев многозначительно посмотрел на Разумнова и пошел со своим питомцем к выходу.
Разумнов еще раз посмотрел в денник, отпустил Василия и прошел в небольшой кирпичный домик-сторожку. На крыльце его встретил начальник сыска.
- Что говорит сторож? – спросил Разумнов.
- Божится, что ничего не слыхал, - ответил Кумушкин. – Да вот, извольте с ним сами поговорить.
Сторож, грубоватый мужик лет шестидесяти с заплаканными глазами, сидел перед столом.
- Да вот вам крест! – крестился он на темные иконы в углу и вытирал лицо грязным фартуком. – Да нешто я! Сергей Михалыч мне доверяют, у него спросите. Все ключики, как один… Да вот, извольте сами посмотреть, - он встал и открыл ключницу.
- И что, ничего не слыхал? – спросил его Разумнов.
- Да говорю же вам, барин, - ничегошеньки! – с обидой в голосе ответил тот.
- И собаки не брехали?
- Да нет же, говорю я вам! Я и не спал всю ночь, ежли что – сразу услыхал бы! Тихо было, как в Раю.
- Ну, а хоть что-нибудь ты слышал? Петухов там, соловьи, может, пели…
- Это-то слыхал, а как же! В два часа по полуночи у Марфы дверь скрипнула. Это к ней Сёмыч ходит. Полюбовники они. Слыхал, как собаки цепями гремели. А боле ничего, до самых петухов. Ни-ни!
Позвали Марфу, которая оказалась той самой бабой, упрекнувшей Трефа в срамоте. На вопросы она отвечала спокойно и безо всякого стеснения подтвердила, что Сёмыч к ней на самом деле ходит, и «нынче ночью часа в два тоже приходил». Допрошенный затем Сёмыч, работавший конюхом, повторил тоже самое. И оба на вопрос, не слышали ли они «чего такого», пожимали плечами: «Нет». К концу дня были опрошены все работники конюшни. Никто ничего не мог сказать по существу дела: все было как обычно, никаких происшествий, ничего подозрительного. И никаких посторонних людей.
По пути домой Разумнов заехал к знакомому кузнецу и попросил расклепать замок. Тот вытер руки о тряпку, взял замок, ушел с ним в кузницу и довольно скоро вернулся. Разумнов снял с замка верхнюю крышку, внимательно осмотрел механизм, вставил в личинку ключ, повернул туда-сюда несколько раз. Замок открывался и закрывался легко, никаких повреждений не было.
С утра Разумнов и Дмитриев опять были на конюшне. Едва войдя в завод, они услышали, как Василий ругается с Глашкой.
- Почему ты мне сразу не сказала? – возмущался старший конюх. – Я его уже сказал с фуражу снять! Сейчас сама будешь с Марфой говорить, объяснять, что к чему!
- Ну и скажу! – огрызалась Глашка. – Подумашь – сняли! Как снимут, так и поставят! Всяко бывает, а вчерась вона день какой был! Не до Орла было!
- Что за Орел? – спросил Разумнов.
- Да вот бестолковая девка! – досадовал Василий. – Второго дня должны были у нас жеребца забрать.
