Он год назад засек ногу себе, да так и не оправился толком. И Сергей Михалыч приказали его извозчикам продать. Я уж и подумал, что его забрали, а тут нынче смотрю – стоит в стойле. Никто за ним не приехал. А Глашка и не сказала никому. Ты же его уводила, вроде! Я же видел, как ты с ним за ворота выходила!
- Уводила! Да назад привела. Час мы с ним за воротами простоямши – никто не приехал! – не сдавалась Глашка.
- Милая, ты не могла бы мне дать какую-нибудь вещицу, с которой соприкасался Везучий? – обратился Дмитриев к Глашке.
- А зачем это вам? – настороженно спросила девчонка.
- Нужно для розыска.
- Ну ща, вынесу, - пообещала она, ушла в конюшню и через минуту вернулась с тряпицей.
- Вот, - она развернула тряпочку и показала кусок золотой ленты.
- Это что? – спросил Дмитриев.
- А это когда он последний раз бежал, его наградили венком с такими ленточками. Уж больно мне понравились. Венок-то потом выкинули, а ленты я срезала. Красивые! – улыбнулась Глашка. – В гриву ему по праздникам вплетала.
- Благодарствую, - ответил Дмитриев, пряча ленту в карман.
– Идемте, Иван Андреич, надобно сторожа еще раз расспросить.
Сторож нашелся в сторожке.
- Ну-ка, любезный, скажи-ка, никто у тебя ключей от конюшни не мог взять? – спросил Разумнов.
- Ну что вы, барин! – с обидой воскликнул сторож. – Ни в коем разе! Разве я кому дам?
- Ну, может, не дал, а не пропадали ключи у тебя? Не было такого?
- Нет! – замотал головой сторож. – Ни в коем разе.
- А у кого еще есть ключи?
- У Сергей Михалыча вторая связка.
- И больше ни у кого?
- Ни у кого!
- А днем ключи у Василия?
- Никак нет, Ваша светлость, утром он отпирает и мне тот час и сдает. И вечером – взял, запер и вернул.
Сыщики вышли во двор.
- К Коробейникову? – спросил Дмитриев. – А что - нет ли у него интереса в том, чтобы Везучий пропал?
Разумнов внимательно посмотрел на Дмитриева:
- Каков же интерес?
- А таков, что я слыхал, что дела его не очень, и что он хотел Везучего продать. А если бы он проиграл Дерби, то сильно потерял бы в цене.
- Мотив.
- Еще какой. А что насчет конкурентов?
- Да нет, вряд ли. Не тот уровень, чтобы идти на такое преступление. Одно я точно знаю – замок открывали родным ключом. Значит, поучаствовали свои. Поехали к Коробейникову.
Магнат был слегка помят, видимо, после бурной ночи, на сыщиков смотрел исподлобья.
- Нам надобно знать, Сергей Михайлович, у кого, кроме сторожа, были запасные ключи, - спросил Разумнов.
- У меня.
- Вы можете мне их сейчас показать?
- Разумеется, - Коробейников порылся в ящике бюро и извлек два ключа. – Вот они. Там замок поменяли, вы же забрали прежний с собой. Это два оставшихся.
- Я могу взять у вас эти два ключа?
- Разумеется. Они мне теперь ни к чему.
- Никто не мог взять их у вас без вашего ведома?
Коробейников усмехнулся.
- Чтобы взять их без моего ведома, вору пришлось бы разломать это бюро, а прежде взломать дверь этого кабинета! А у меня здесь народу тридцать человек обслуги, совершить такое и остаться незамеченным просто невозможно.
- Сергей Михайлович, если бы вы захотели сейчас продать Везучего, сколько бы он стоил?
Коробейников метнул на сыщика пронзительный взгляд.
- Я думаю, что тысяч за сто я его продал бы.
- Вы его уже оценивали, не так ли?
- Вы полагаете, это я затеял всю эту историю? Ошибаетесь, господин сыщик. Да, у меня была мысль продать его… Мне было нужно поправить мои дела, но я нашел более простой выход из ситуации.
- Какой же?
Коробейников кривовато улыбнулся.
- Я женюсь. И беру полмиллиона приданого. Так что Везучий остался бы при мне.
- Поздравляю вас, господин Коробейников. Удачный ход, сказать нечего. В таком случае – никто из конюших не держал на вас зла?
Магнат презрительно фыркнул.
- А вы покажите мне того, кто на меня зла не держит! Все! Им, видишь ли, не нравится мой характер! А я – человек простой. У меня разговор короток – что не по мне, так могу и в зубы дать!
Он поднялся и навис над сыщиками горой.
- Ежли это кто-то из своих, головы поотрываю к чертям собачьим! – и он шибанул кулаком по столешнице так, что подпрыгнул письменный прибор. – Нутром чую – кто-то из людишек напакостил! Ух, мерзавцы! Подлецы! Твари продажные!
Он наклонился к Разумнову.
- Найдите мне тех, кто это сделал! Удавлю своими руками! – и он потряс перед лицом сыщика огромными ручищами.
- Неприятный тип, - сказал Дмитриев, когда они вышли из особняка Коробейникова. – Действительно – чуть что не по нем – в зубы.
- Что поделать, Владимир Дмитрич, наш долг помогать всем независимо от наших симпатий и антипатий.
- Ну, какого вы мнения о происходящем?
Разумнов сделал неопределенное движение головой.
- Отпечатки пальцев на двери принадлежат конюшим. Глашка, Василий, тренер… Ничего постороннего. Замок открывали своим ключом, не отмычкой и даже не дубликатом . Выходит, что сделать это мог только сторож.
- И чего ради?
- Да, не для чего.
- Я все больше склоняюсь к тому, что в происшествии замешана Глашка. Сами посудите – Треф показал на нее. Она могла каким-то образом взять ключи и потихоньку свети жеребца.
- А резон, Владимир Дмитрич? Продать его за те деньги, которых он стоит, она не сможет. Даже за четверть этих денег.
- Ну, она могла быть только орудием в чьих-то руках. Пообещал ей кто-нибудь золотые сережки, к примеру, или нитку бус. От бабьего полу не знаешь, чего ожидать. Я помню, в Бронницах расследовали мы кражу у купца Семенова. Девка вынесла грабителю драгоценностей на сто пятьдесят тысяч. И вы знаете, что он ей за это дал? Сорокакопеешные бусики. Для нее бриллианты и изумруды равнозначны с этой безделушкой. Она просто не понимала стоимости украденного.
- Глашка-то как раз очень хорошо понимает, сколько стоит Везучий. Да и, кроме того, ее с конем связывала нежная дружба. Об этом твердят все. Он бегал за ней как щенок. Он в ее глазах гораздо больше, чем хорошая беговая лошадь, это ее друг, а друзей не продают. Вот вы бы отдали Трефа кому-нибудь?
- Я даже продал бы его не всякому. И если бы такая необходимость возникла, то подыскал бы ему доброго понимающего в собаках человека, который заботился бы о нем так же, как и я.
- Вот, Владимир Дмитрич! А если вор пообещал Глашке прекрасные условия для жеребца? А если он ей пообещал, что она сама будет с ним?
- А кто мог такое обещать? Только тот, у кого собственная конюшня и подходящие условия для такого коня.
Разумнов махнул рукой извозчику.
Известный любитель лошадей купец Яковлев принял сыщиков довольно сдержано.
- Ждал вас, господа. Ну-с, я готов ответить на все ваши вопросы, - сказал он, поудобней усаживаясь в кресле.
- Полагаю, главный вопрос, ответ на который нас интересует, нет нужды озвучивать, - начал Разумнов.
- Конечно, нет. Я Везучего не крал.
- Мы даже не сомневаемся в этом. Алексей Яковлевич, скажите мне, как конник – какой смысл красть такого жеребца?
Яковлев развел руками:
- Даже и не знаю, что вам сказать. По сути – никакого. Продать его практически невозможно. Он же похищен, как я понимаю, без документов. А без документов он – полное ничто. Его же ни на один приз не запишешь. Если только поставить производителем в свой завод. Но… - Яковлев на миг задумался и потом, поморщившись, продолжил:
- Отдачи придется ждать слишком долго, да еще не известно, будет ли она.
- Почему же, позвольте спросить?
- Да потому, что Везучий происходит от двух малоизвестных лошадей. Отец его Помпей особо не блистал. На моей памяти, он лишь однажды занял третье место, и то, как говорят, случайно. А так – пятое, иногда четвертое. А его мать Плакида вообще не бежала. Кто знает Плакиду? Никто. И их внуки от Везучего, скорей всего, будут такими же серыми бездарностями. На детях природа отдыхает. Именитые лошади за всю свою жизнь дают максимум одного-двух качественных потомков. А все гениальные лошади, как правило, случайность, дар свыше, игра природы. Даже если мы кроем выдающуюся матку выдающимся жеребцом, их потомство, как правило, не блещет на ипподромах и в лучшем случае может рассматриваться лишь как звено в линии породы.
- А Везучий, по-вашему, гениальная лошадь?
Яковлев задумался.
- Я думаю, что о гениальности лошади можно начинать наговорить не ранее, чем года через два после того, как она начала выступать. Но определенные задатки у него, да, имеются.
- Алексей Яковлевич, - спросил Дмитриев, - раз дела обстоят так, вы не будете возражать, если мы с Трефом походим по вашей конюшне?
Купец развел руками:
- Пожалуйте, господа. Я и сам проеду с вами. Наслышан о вашей собаке, господин Дмитриев, хотелось бы посмотреть, как она работает.
На конюшне Дмитриев дал понюхать Трефу ленту, милостиво подаренную Глашкой, и приказал искать. Доберман обошел все закоулки, потратив полчаса времени, а потом вернулся к Дмитриеву и сел около его ног.
- Что это значит? – спросил Яковлев, наблюдавший за действиями собаки.
- Это значит, что Треф не нашел здесь ничего, что было бы связано с Везучим, - ответил Дмитриев.
Визит к Гжданьскому тоже ничего не дал, что, впрочем, сыщиков не удивило. Оба лошадника твердили одно: красть Везучего нет смысла. День близился к завершению, Разумнов с Дмитриевым не спеша брели вдоль набережной, сопровождаемые трусящим рядом Трефом. На Иване Великом бахнул колокол – скоро вечерня. Голуби спорхнули с крыши Успенского и, хлопая крыльями, сделали круг над набережной и вернулись на свое место.
- Ерунда какая-то, Владимир Дмитрич, получается. Выходит, красть Везучего никому не выгодно – хлопот больше. Кто же его мог свести? Мотива ни у кого нет. У нас нет подозреваемых.
- А Глашка?
- Глашка? Сомневаюсь я, что она, совершив такое дело, осталась бы на конюшне. И с чего ей жеребца красть?
- По логике не с чего.
- А мог ведь Треф не взять следа?
Дмитриев пожал плечами.
- Мог. Запах от человека или животного сохраняется на месте примерно пятнадцать часов. Если времени прошло больше, что Треф вполне мог следа уже не найти. Но в нашем случае прошло не более одиннадцати часов. Меня, Иван Андреич, смущает вот что: жеребец – не иголка, его в чулан не заховаешь. Где-то же он стоит?
- Понятно, что стоит. Только где? Москва большая, каждый двор не обойдешь. Может, его и в Москве-то уже нет. Наводку дали, ищут коня, может, где и объявится. Не будут же его всю оставшуюся жизни в стойле держать. Надо ждать. Ну ладно, Владимир Дмитрич, до завтра. Будем надеяться, что завтрашний день будет более счастливым для нас.
Разумнов пошел к двум извозчикам, в теньке поджидавшим клиентов.
- То надоть, то ненадоть, - жаловался один другому. – А нонче с утра пришли, опять говорять – надоть, иди, забирай… И шо людям голову дурят?
- И что ты? – спросил его приятель.
- Шо-шо… Надо брать. Конь хороший, пяти годов, вороной. Рысак, да в прошлом годе ногу зашиб… Вам куды, барин? – встрепенулся он, заметив Разумнова.
- Крестовский вал, братец, пятый дом, - устало отозвался сыщик, усаживаясь в коляску.
Лошадь цокала копытами о брусчатку, и этот размеренный звук действовал на Разумнова успокаивающе. Он погрузился в размышления, еще и еще раз прокручивая все последние события. Треф славился феноменальным чутьем, однако, он следа не взял. То, что он показал на Глашку, тоже ни о чем не говорит. На Василия он тоже показал. Эти двое первыми были на месте преступления. Да и рыдала Глашка вполне правдоподобно. И мотива – факт – у нее нет. Лучшего ухода, чем у Коробейникова, для Везучего найти трудно, коня холили и лелеяли. Яковлев и Гжданьский правы – красть жеребца с целью наживы нет смысла. Его не продашь, на бега не запишешь, потомства ждать долго и неизвестно, каким оно будет. Оставалась только месть. Вероятно, кто-то из конюших решил так поквитаться с магнатом за суровое обхождение. В том, что Везучего свели свои, не было сомнений. Но кто? Кто мог взять ключи у сторожа так, что тот этого не заметил, увести коня и вернуть ключи на место? Сторожа могли напоить чем-нибудь сонным. Но в ночь кражи он не спал. Он слышал, как Семыч приходил к Марфе, как гремели цепями собаки… Но бреха не слыхал. Значит, уводили свои, поэтому собаки и не лаяли. Копыта обмотали тряпками, чтобы не было слышно подков, и спокойно увели.
- Верно ведь, барин? – вдруг ворвался во внутреннюю тишину голос извозчика.
- Что? – переспросил Разумнов. – Я не слушал тебя, братец, о своем думал.
- Да я говорю – то надоть, то не надоть, голову людям морочат, а ведь серьезные люди, - подосадовал тот на какие-то свои печали и натянул вожжи. – Приехали, барин.
Следующие три недели прошли в непрерывном хождении по всем более-менее известным конюшням города. Искали Везучего. Всем околоточным надзирателям, городовым, будочникам было приказано проверять всех без исключения вороных жеребцов и, на всякий случай, меринов. Пожалуй, за всю свою жизнь Разумнову не приходилось видеть такого количества лошадей за такой промежуток времени. От рыжих, серых, черных, гнедых боков, голов и ног уже рябило в глазах. Несколько раз сообщали, что рысак найден, но при тщательном осмотре выяснялось, что полицейские, в стремлении отличиться, принимали за Везучего других лошадей и даже не удосуживались взглянуть на клеймо. Агентура из беспризорников, тоже заряженная на поиски коня, точно так же ничем не радовала. Жеребец как сквозь землю провалился. Разумнов даже предположил, что его попросту убили из жажды мести, да и бросили где-нибудь в лесу на съедение волкам. Но больше его занимало не это. Он никак не мог выстроить картину преступления. Как при зарытых воротах, при полном заводе людей смогли свети рысака так, что никто этого не увидел, не заметил, не понял? И почему Треф не взял след? Он не сомневался в том, что решение этой загадки было простым, но чем проще загадка, тем трудней найти ответ. А главное – не было никакой логики в этом преступлении. Агентура, следившая за главными подозреваемыми, ничего подозрительного в их действиях не находила. Ни Глашка, ни Василий, ни сторож не давали никаких поводов сомневаться в их добропорядочности. К концу третьей недели страсти по Везучему начали стихать. Наблюдение с конюшни сняли. Разумнов пребывал в дурном расположении духа. За пятнадцать лет работы сыщиком он ни разу не терпел поражения. Его ставили на самые сложные, самые путанные дела, а тут… Жеребца найти не смог. Над ним уже начали подшучивать сослуживцы, да и в газетах появились статьи с крикливым заголовком «Знаменитый сыщик сел в лужу!» Кумушкин, едва завидев его, начинал хмуриться и уже не проявлял прежнего расположения. Все это царапало самолюбие Разумнова, считавшегося одним из лучших сыщиков Москвы. Проклятый конь едва уже не снился ему, и в одно утро он решил еще раз посетить коробейниковскую конюшню. Выйдя из дома, он свистнул извозчика и, садясь в экипаж, уже по привычке глянул на лошадь. Вороной жеребец. Мощный, по стати видна порода.
- Откуда у тебя такой конь? – спросил Разумнов возницу.
- Да прикупил случаем, - с охотой ответил тот, видимо, польщенный вниманием «барина» к своему коню. – Он в прошлом годе ногу зашиб, рысак он орловский. На еподроме бегал. Ну вот, и зашиб ногу-то. Лечили его, лечили, сказывали – немецких дохтуров привозили, а те руками развели – чегой-то там у него повредилось, бегать уже не сможет.
- Уводила! Да назад привела. Час мы с ним за воротами простоямши – никто не приехал! – не сдавалась Глашка.
- Милая, ты не могла бы мне дать какую-нибудь вещицу, с которой соприкасался Везучий? – обратился Дмитриев к Глашке.
- А зачем это вам? – настороженно спросила девчонка.
- Нужно для розыска.
- Ну ща, вынесу, - пообещала она, ушла в конюшню и через минуту вернулась с тряпицей.
- Вот, - она развернула тряпочку и показала кусок золотой ленты.
- Это что? – спросил Дмитриев.
- А это когда он последний раз бежал, его наградили венком с такими ленточками. Уж больно мне понравились. Венок-то потом выкинули, а ленты я срезала. Красивые! – улыбнулась Глашка. – В гриву ему по праздникам вплетала.
- Благодарствую, - ответил Дмитриев, пряча ленту в карман.
– Идемте, Иван Андреич, надобно сторожа еще раз расспросить.
Сторож нашелся в сторожке.
- Ну-ка, любезный, скажи-ка, никто у тебя ключей от конюшни не мог взять? – спросил Разумнов.
- Ну что вы, барин! – с обидой воскликнул сторож. – Ни в коем разе! Разве я кому дам?
- Ну, может, не дал, а не пропадали ключи у тебя? Не было такого?
- Нет! – замотал головой сторож. – Ни в коем разе.
- А у кого еще есть ключи?
- У Сергей Михалыча вторая связка.
- И больше ни у кого?
- Ни у кого!
- А днем ключи у Василия?
- Никак нет, Ваша светлость, утром он отпирает и мне тот час и сдает. И вечером – взял, запер и вернул.
Сыщики вышли во двор.
- К Коробейникову? – спросил Дмитриев. – А что - нет ли у него интереса в том, чтобы Везучий пропал?
Разумнов внимательно посмотрел на Дмитриева:
- Каков же интерес?
- А таков, что я слыхал, что дела его не очень, и что он хотел Везучего продать. А если бы он проиграл Дерби, то сильно потерял бы в цене.
- Мотив.
- Еще какой. А что насчет конкурентов?
- Да нет, вряд ли. Не тот уровень, чтобы идти на такое преступление. Одно я точно знаю – замок открывали родным ключом. Значит, поучаствовали свои. Поехали к Коробейникову.
Магнат был слегка помят, видимо, после бурной ночи, на сыщиков смотрел исподлобья.
- Нам надобно знать, Сергей Михайлович, у кого, кроме сторожа, были запасные ключи, - спросил Разумнов.
- У меня.
- Вы можете мне их сейчас показать?
- Разумеется, - Коробейников порылся в ящике бюро и извлек два ключа. – Вот они. Там замок поменяли, вы же забрали прежний с собой. Это два оставшихся.
- Я могу взять у вас эти два ключа?
- Разумеется. Они мне теперь ни к чему.
- Никто не мог взять их у вас без вашего ведома?
Коробейников усмехнулся.
- Чтобы взять их без моего ведома, вору пришлось бы разломать это бюро, а прежде взломать дверь этого кабинета! А у меня здесь народу тридцать человек обслуги, совершить такое и остаться незамеченным просто невозможно.
- Сергей Михайлович, если бы вы захотели сейчас продать Везучего, сколько бы он стоил?
Коробейников метнул на сыщика пронзительный взгляд.
- Я думаю, что тысяч за сто я его продал бы.
- Вы его уже оценивали, не так ли?
- Вы полагаете, это я затеял всю эту историю? Ошибаетесь, господин сыщик. Да, у меня была мысль продать его… Мне было нужно поправить мои дела, но я нашел более простой выход из ситуации.
- Какой же?
Коробейников кривовато улыбнулся.
- Я женюсь. И беру полмиллиона приданого. Так что Везучий остался бы при мне.
- Поздравляю вас, господин Коробейников. Удачный ход, сказать нечего. В таком случае – никто из конюших не держал на вас зла?
Магнат презрительно фыркнул.
- А вы покажите мне того, кто на меня зла не держит! Все! Им, видишь ли, не нравится мой характер! А я – человек простой. У меня разговор короток – что не по мне, так могу и в зубы дать!
Он поднялся и навис над сыщиками горой.
- Ежли это кто-то из своих, головы поотрываю к чертям собачьим! – и он шибанул кулаком по столешнице так, что подпрыгнул письменный прибор. – Нутром чую – кто-то из людишек напакостил! Ух, мерзавцы! Подлецы! Твари продажные!
Он наклонился к Разумнову.
- Найдите мне тех, кто это сделал! Удавлю своими руками! – и он потряс перед лицом сыщика огромными ручищами.
- Неприятный тип, - сказал Дмитриев, когда они вышли из особняка Коробейникова. – Действительно – чуть что не по нем – в зубы.
- Что поделать, Владимир Дмитрич, наш долг помогать всем независимо от наших симпатий и антипатий.
- Ну, какого вы мнения о происходящем?
Разумнов сделал неопределенное движение головой.
- Отпечатки пальцев на двери принадлежат конюшим. Глашка, Василий, тренер… Ничего постороннего. Замок открывали своим ключом, не отмычкой и даже не дубликатом . Выходит, что сделать это мог только сторож.
- И чего ради?
- Да, не для чего.
- Я все больше склоняюсь к тому, что в происшествии замешана Глашка. Сами посудите – Треф показал на нее. Она могла каким-то образом взять ключи и потихоньку свети жеребца.
- А резон, Владимир Дмитрич? Продать его за те деньги, которых он стоит, она не сможет. Даже за четверть этих денег.
- Ну, она могла быть только орудием в чьих-то руках. Пообещал ей кто-нибудь золотые сережки, к примеру, или нитку бус. От бабьего полу не знаешь, чего ожидать. Я помню, в Бронницах расследовали мы кражу у купца Семенова. Девка вынесла грабителю драгоценностей на сто пятьдесят тысяч. И вы знаете, что он ей за это дал? Сорокакопеешные бусики. Для нее бриллианты и изумруды равнозначны с этой безделушкой. Она просто не понимала стоимости украденного.
- Глашка-то как раз очень хорошо понимает, сколько стоит Везучий. Да и, кроме того, ее с конем связывала нежная дружба. Об этом твердят все. Он бегал за ней как щенок. Он в ее глазах гораздо больше, чем хорошая беговая лошадь, это ее друг, а друзей не продают. Вот вы бы отдали Трефа кому-нибудь?
- Я даже продал бы его не всякому. И если бы такая необходимость возникла, то подыскал бы ему доброго понимающего в собаках человека, который заботился бы о нем так же, как и я.
- Вот, Владимир Дмитрич! А если вор пообещал Глашке прекрасные условия для жеребца? А если он ей пообещал, что она сама будет с ним?
- А кто мог такое обещать? Только тот, у кого собственная конюшня и подходящие условия для такого коня.
Разумнов махнул рукой извозчику.
Известный любитель лошадей купец Яковлев принял сыщиков довольно сдержано.
- Ждал вас, господа. Ну-с, я готов ответить на все ваши вопросы, - сказал он, поудобней усаживаясь в кресле.
- Полагаю, главный вопрос, ответ на который нас интересует, нет нужды озвучивать, - начал Разумнов.
- Конечно, нет. Я Везучего не крал.
- Мы даже не сомневаемся в этом. Алексей Яковлевич, скажите мне, как конник – какой смысл красть такого жеребца?
Яковлев развел руками:
- Даже и не знаю, что вам сказать. По сути – никакого. Продать его практически невозможно. Он же похищен, как я понимаю, без документов. А без документов он – полное ничто. Его же ни на один приз не запишешь. Если только поставить производителем в свой завод. Но… - Яковлев на миг задумался и потом, поморщившись, продолжил:
- Отдачи придется ждать слишком долго, да еще не известно, будет ли она.
- Почему же, позвольте спросить?
- Да потому, что Везучий происходит от двух малоизвестных лошадей. Отец его Помпей особо не блистал. На моей памяти, он лишь однажды занял третье место, и то, как говорят, случайно. А так – пятое, иногда четвертое. А его мать Плакида вообще не бежала. Кто знает Плакиду? Никто. И их внуки от Везучего, скорей всего, будут такими же серыми бездарностями. На детях природа отдыхает. Именитые лошади за всю свою жизнь дают максимум одного-двух качественных потомков. А все гениальные лошади, как правило, случайность, дар свыше, игра природы. Даже если мы кроем выдающуюся матку выдающимся жеребцом, их потомство, как правило, не блещет на ипподромах и в лучшем случае может рассматриваться лишь как звено в линии породы.
- А Везучий, по-вашему, гениальная лошадь?
Яковлев задумался.
- Я думаю, что о гениальности лошади можно начинать наговорить не ранее, чем года через два после того, как она начала выступать. Но определенные задатки у него, да, имеются.
- Алексей Яковлевич, - спросил Дмитриев, - раз дела обстоят так, вы не будете возражать, если мы с Трефом походим по вашей конюшне?
Купец развел руками:
- Пожалуйте, господа. Я и сам проеду с вами. Наслышан о вашей собаке, господин Дмитриев, хотелось бы посмотреть, как она работает.
На конюшне Дмитриев дал понюхать Трефу ленту, милостиво подаренную Глашкой, и приказал искать. Доберман обошел все закоулки, потратив полчаса времени, а потом вернулся к Дмитриеву и сел около его ног.
- Что это значит? – спросил Яковлев, наблюдавший за действиями собаки.
- Это значит, что Треф не нашел здесь ничего, что было бы связано с Везучим, - ответил Дмитриев.
Визит к Гжданьскому тоже ничего не дал, что, впрочем, сыщиков не удивило. Оба лошадника твердили одно: красть Везучего нет смысла. День близился к завершению, Разумнов с Дмитриевым не спеша брели вдоль набережной, сопровождаемые трусящим рядом Трефом. На Иване Великом бахнул колокол – скоро вечерня. Голуби спорхнули с крыши Успенского и, хлопая крыльями, сделали круг над набережной и вернулись на свое место.
- Ерунда какая-то, Владимир Дмитрич, получается. Выходит, красть Везучего никому не выгодно – хлопот больше. Кто же его мог свести? Мотива ни у кого нет. У нас нет подозреваемых.
- А Глашка?
- Глашка? Сомневаюсь я, что она, совершив такое дело, осталась бы на конюшне. И с чего ей жеребца красть?
- По логике не с чего.
- А мог ведь Треф не взять следа?
Дмитриев пожал плечами.
- Мог. Запах от человека или животного сохраняется на месте примерно пятнадцать часов. Если времени прошло больше, что Треф вполне мог следа уже не найти. Но в нашем случае прошло не более одиннадцати часов. Меня, Иван Андреич, смущает вот что: жеребец – не иголка, его в чулан не заховаешь. Где-то же он стоит?
- Понятно, что стоит. Только где? Москва большая, каждый двор не обойдешь. Может, его и в Москве-то уже нет. Наводку дали, ищут коня, может, где и объявится. Не будут же его всю оставшуюся жизни в стойле держать. Надо ждать. Ну ладно, Владимир Дмитрич, до завтра. Будем надеяться, что завтрашний день будет более счастливым для нас.
Разумнов пошел к двум извозчикам, в теньке поджидавшим клиентов.
- То надоть, то ненадоть, - жаловался один другому. – А нонче с утра пришли, опять говорять – надоть, иди, забирай… И шо людям голову дурят?
- И что ты? – спросил его приятель.
- Шо-шо… Надо брать. Конь хороший, пяти годов, вороной. Рысак, да в прошлом годе ногу зашиб… Вам куды, барин? – встрепенулся он, заметив Разумнова.
- Крестовский вал, братец, пятый дом, - устало отозвался сыщик, усаживаясь в коляску.
Лошадь цокала копытами о брусчатку, и этот размеренный звук действовал на Разумнова успокаивающе. Он погрузился в размышления, еще и еще раз прокручивая все последние события. Треф славился феноменальным чутьем, однако, он следа не взял. То, что он показал на Глашку, тоже ни о чем не говорит. На Василия он тоже показал. Эти двое первыми были на месте преступления. Да и рыдала Глашка вполне правдоподобно. И мотива – факт – у нее нет. Лучшего ухода, чем у Коробейникова, для Везучего найти трудно, коня холили и лелеяли. Яковлев и Гжданьский правы – красть жеребца с целью наживы нет смысла. Его не продашь, на бега не запишешь, потомства ждать долго и неизвестно, каким оно будет. Оставалась только месть. Вероятно, кто-то из конюших решил так поквитаться с магнатом за суровое обхождение. В том, что Везучего свели свои, не было сомнений. Но кто? Кто мог взять ключи у сторожа так, что тот этого не заметил, увести коня и вернуть ключи на место? Сторожа могли напоить чем-нибудь сонным. Но в ночь кражи он не спал. Он слышал, как Семыч приходил к Марфе, как гремели цепями собаки… Но бреха не слыхал. Значит, уводили свои, поэтому собаки и не лаяли. Копыта обмотали тряпками, чтобы не было слышно подков, и спокойно увели.
- Верно ведь, барин? – вдруг ворвался во внутреннюю тишину голос извозчика.
- Что? – переспросил Разумнов. – Я не слушал тебя, братец, о своем думал.
- Да я говорю – то надоть, то не надоть, голову людям морочат, а ведь серьезные люди, - подосадовал тот на какие-то свои печали и натянул вожжи. – Приехали, барин.
Следующие три недели прошли в непрерывном хождении по всем более-менее известным конюшням города. Искали Везучего. Всем околоточным надзирателям, городовым, будочникам было приказано проверять всех без исключения вороных жеребцов и, на всякий случай, меринов. Пожалуй, за всю свою жизнь Разумнову не приходилось видеть такого количества лошадей за такой промежуток времени. От рыжих, серых, черных, гнедых боков, голов и ног уже рябило в глазах. Несколько раз сообщали, что рысак найден, но при тщательном осмотре выяснялось, что полицейские, в стремлении отличиться, принимали за Везучего других лошадей и даже не удосуживались взглянуть на клеймо. Агентура из беспризорников, тоже заряженная на поиски коня, точно так же ничем не радовала. Жеребец как сквозь землю провалился. Разумнов даже предположил, что его попросту убили из жажды мести, да и бросили где-нибудь в лесу на съедение волкам. Но больше его занимало не это. Он никак не мог выстроить картину преступления. Как при зарытых воротах, при полном заводе людей смогли свети рысака так, что никто этого не увидел, не заметил, не понял? И почему Треф не взял след? Он не сомневался в том, что решение этой загадки было простым, но чем проще загадка, тем трудней найти ответ. А главное – не было никакой логики в этом преступлении. Агентура, следившая за главными подозреваемыми, ничего подозрительного в их действиях не находила. Ни Глашка, ни Василий, ни сторож не давали никаких поводов сомневаться в их добропорядочности. К концу третьей недели страсти по Везучему начали стихать. Наблюдение с конюшни сняли. Разумнов пребывал в дурном расположении духа. За пятнадцать лет работы сыщиком он ни разу не терпел поражения. Его ставили на самые сложные, самые путанные дела, а тут… Жеребца найти не смог. Над ним уже начали подшучивать сослуживцы, да и в газетах появились статьи с крикливым заголовком «Знаменитый сыщик сел в лужу!» Кумушкин, едва завидев его, начинал хмуриться и уже не проявлял прежнего расположения. Все это царапало самолюбие Разумнова, считавшегося одним из лучших сыщиков Москвы. Проклятый конь едва уже не снился ему, и в одно утро он решил еще раз посетить коробейниковскую конюшню. Выйдя из дома, он свистнул извозчика и, садясь в экипаж, уже по привычке глянул на лошадь. Вороной жеребец. Мощный, по стати видна порода.
- Откуда у тебя такой конь? – спросил Разумнов возницу.
- Да прикупил случаем, - с охотой ответил тот, видимо, польщенный вниманием «барина» к своему коню. – Он в прошлом годе ногу зашиб, рысак он орловский. На еподроме бегал. Ну вот, и зашиб ногу-то. Лечили его, лечили, сказывали – немецких дохтуров привозили, а те руками развели – чегой-то там у него повредилось, бегать уже не сможет.
