– А разве это случилось не после того, как ты разбил сердце моей дочери? – его слова бьют мне в спину. Я замираю. Прямо ощущаю, как ноги уже наступают на эти грабли! – Я пришёл просить тебя о помощи, Кирилл, но не делай из меня идиота. Не будь ты ей нужен — набил бы тебе наглую морду и был бы прав, – повышает он голос, очевидно, потеряв терпение.
– Я ошибся и извинился перед Василисой, Антон Михайлович. Мне нужна была она, и я не готов был расставаться. Она об этом отлично знала, но очевидно, ей глубоко плевать, – оборачиваюсь на притихшего мужчину. – И как, по-вашему, я должен принять факт, что она поганит жизнь мне, моим близким и кидается на всех подряд с кулаками или с канистрой бензина на чужие вещи? – в конце я срываюсь, рявкая.
Её отец пронизывающе смотрит в мои глаза, поджимая губы. Да уж, вижу, что не приятно слышать подобное об образцовой дочурке. А мне было приятно, когда она возомнила о себе вершительницу судеб, став отмороженной стервой? Меня до сих пор коробит факт, что она использовала меня, как сопляка на вечеринке у Макарова. Даже ноги раздвинула, но не в желании ко мне, а для своей выгоды.
– Любовь юной женщины бывает, как пылкой, так и разрушительной, Кирилл. У моей дочери всегда был характер, который мы усмиряли рядом правил и уважением друг к другу. Когда появился в её жизни ты – она изменилась. Ты ведь сам осмелился расширить её границы, но не смог их удержать. В том, что происходит, Василиса, несомненно, виновата… Как и ты, Кирилл.
Я тяжело выдыхаю и устало приваливаюсь к грязной машине. Здесь он прав, и крыть мне определенно нечем, да и глупо оспаривать очевидное. Мы обое натворили глупостей...
Опускаю взгляд на грязный пол, совсем не вовремя вспоминая, как она здесь прибиралась и напевала под нос песни, думая, что никто не слышит. А я слышал, наслаждаясь её мелодичным голосом, который она ото всех скрывала, смущаясь петь публично.
– Я пытался с ней говорить. Пытался остановить и образумить. Максимально отстранил от себя, чтобы не давить на неё… Василиса решила мстить, беспринципно и грязно. Она стала глуха ко мне. Почему вы считаете, что сейчас она меня услышит?
– Любое последствие начинается с причины, – заумно подмечает мужчина, кивнув каким-то мыслям. – Думаешь, она мстила просто так?
– Не просто так, – соглашаюсь я. – Она явно заявила, что может стать заклятым врагом и добиться полного уничтожения противника, – стараюсь подавить в себе ухмылку, которая появляется от осознанного, тайного восхищения её проделок.
Кто бы мог подумать ещё полгода назад, что этот ангелочек примерит на себя демонские рожки и готова будет казнить всех виновных на костре?
– Так что с ней случилось?
– Мы не знаем, Кирилл. Она мочит и не подпускает к себе, ни меня, ни мать, ни даже Тимофея. Отключила все гаджеты, абсолютно ни на что не реагирует. Я с женой посменно за ней наблюдаю, так как оставить её одну в таком состоянии… Страшно.
– Мне нужно принять душ и я хочу её навестить. Не стоит откладывать, если вы говорите, что дела настолько плохи, – я смотрю на Антона Михайловича, который облегченно выдохнул.
– Спасибо, Кирилл.
Я киваю, и иду в душ. Сердце переполняется тревогой, когда в голове укладываются слова её отца. Неужели, всё настолько плохо, как говорит Антон Михайлович? Что произошло? Почему в какой-то момент она отреклась не только от мести, но и от жизни?
Встреча будет не самой легкой – это точно.
Антон Михайлович настолько осторожно открывает дверь её комнаты, что даже я сам проникаюсь этим волнительным моментом. Когда взгляд скользит по её комнате, я совершенно не узнаю это место.
Я был здесь всего раз, но отлично помню каждую деталь и светлую энергетику, в которой, кажется, порхали бабочки и паслись единороги. Теперь в этой комнате ужасающе напряженно и страшно.
Окна – зашторены, и не смотря на солнечный зимний день, здесь настоящий мрак. Запах стоит затхлый, будто комнату не проветривали несколько недель. Вещи разбросаны, словно сюда ворвалась буря и снесла всё с поверхностей на пол. Свет гнетуще тусклый, исходящий от прикроватной лампы, нагнетает обстановку.
Взгляд останавливается на ней, тихонько лежащей спиной к двери. От осознания, что всё действительно плохо, я не решаюсь зайти и потревожить девушку. Кажется, я не смогу посмотреть в её глаза, так как уже ощущаю глубочайшую вину и смертельный яд в своём сердце.
Антон Михайлович крепко сжимает моё плечо и кивает. Я всё ещё растерян и смотрю ему вслед, когда мужчина бесшумно уходит вниз. Он позволяет решить мне самому – зайти к ней или трусливо сбежать.
Набрав в грудь побольше воздуха, я стараюсь зайти без лишнего шума и аккуратно закрываю дверь. Но едва подступив к кровати, под моей ногой раздаётся хруст стекла. Смотрю на пол и убираю ногу, которой наступил на разбитую рамку с семейной фотографией. Здесь настоящий хаос.
Я обхожу кровать и сразу же впиваюсь взглядом в бледное лицо Василисы. Она лежит с закрытыми глазами, но не спит – слишком сбитое дыхание.
Моё сердце разрывается, когда я вижу впалые щеки, тени под глазами и покрытые коркой сухие губы. Волосы грязные, сальные, а на ней пижама с жирными пятнами.
До чего же ты себя довела, Василиса?
Я присаживаюсь на край кровати, выжидающе глядя на её лицо. Она не открывает глаз и даже не двигается, явно показывая, что не имеет желания разговаривать.
– Здравствуй, Лиса, – мягко обращаюсь я к девушке, спровоцировав её вздрогнуть и раскрыть глаза. – Я пришёл тебя проведать.
Василиса смотрит на меня мучительно долгую секунду, а затем снова прикрывает глаза… И она не собирается их открывать. Я хмурюсь, оценивая её состояние. Что, даже не выгонит? Никаких обвинений или криков? Вообще ничего.
Мне становится не по себе.
– Выглядишь неважно, – мой голос обретает твердые нотки укора. – Что с твоей комнатой? Я прямо как в берлоге неотесанного медведя… А помнится ты сделала мне выговор, когда я раскидал шмотки на СТО!
Нулевая реакция начинает раздражать.
– Когда ты в последний раз мылась и проветривала комнату? Здесь же дышать невозможно, – она двигается, и я уже приготовился ловить дерзкий ответ, но… Ничего.
Василиса едва приоткрывает глаза и перекатывается на другой бок, повернувшись ко мне спиной. Её апатия вызывает во мне глубокую тревогу и бессильную ярость.
– Иди-ка сюда, – не выдерживаю я и схватив её за плечо, переворачиваю на спину. Хочу подхватить за плечи и усадить для неизбежного разговора, но Лиса шарахается от меня на край кровати, задрожав.
Мой взгляд пробегается по её отсутствующему взгляду, опускается на руки, в кулаках которых она зажала одеяло и скользит на ногу, цепляясь за рану на коленке под задранной шелковой штанишки. Повреждение несерьезные, но заметен воспалительный процесс – ссадина напухшая и красная. Ведомый любопытством, подхватываю край одеяла и приподнимаю, замечая вторую коленку, но штанина не позволяет рассмотреть её ногу.
Василиса нервно одергивает одеяло и поджимает колени к груди, обхватив свои ноги руками. Её реакции меня настораживают, а мысли разбегаются в разные стороны от безобидных догадок, до самых тяжелых последствий.
– Я пришёл к тебе не затем, чтобы молчать, Лиса, – стараюсь вызвать у неё эмоцию хотя бы резким тоном. Я всего на несколько секунд ловлю её взгляд, но глаза моментально становятся стеклянными и совершенно безучастными. – Василиса, ты волнуешь родителей. Извела свою мать до повышенного давления… Отца вообще видела? На него смотреть жалко.
Кажется, её никакие слова в этом мире не способны зацепить и вывести из этого парализованного состояния.
– Ты что-то принимаешь? – в голову закрадывается мысль, что возможно, Василиса сейчас под седативными. Надеюсь, что не под чем-то хуже…
Мой вопрос очередной раз бьется об стену её безразличия.
– Принципиально меня игнорируешь или язык отсох? – уже грубее пытаюсь её расшевелить. – Сама напросилась… – решаю её схватить на руки и отнести в ванную.
Возможно, хотя бы вода на время приведет её в чувства…
Она реагирует, но не так, как бы этого хотелось. Василиса снова дергается, но в этот раз смотрит на меня расширенными от страха глазами, в которых застыли слезы. Меня передергивает от затравленного взгляда. Её грудь тяжело поднимается и судорожно дрожит, как и вся она. Василису буквально затрусило от эмоций, которых всего несколько секунд назад и в помине не было.
– Лиса… Ну ты чего? – шепчу я, замирая и не смея к ней прикасаться или давить в такой тяжелый момент. – Ты меня испугалась?
Василиса опускает голову, упираясь лбом в коленки и крепко обнимает себя руками. Она забивается в кокон, дрожит. А я сижу, смотрю, а прикоснуться не могу. Уверен, она снова шарахнется в сторону…
Я не выдерживаю. Стремительно выхожу из её комнаты, и только когда закрываю дверь, облокачиваюсь на неё и прикрываю глаза. В ушах стоит гул, а мысли терроризируют меня самыми страшными предположениями… Хотя эти предположения с каждой секундой крепко обосновываются в моей головой.
Не понимаю, видят ли на самом деле её родители, что происходит, но вижу я. И меня это вводит в шок. Она шарахается от рук, реагирует на отдельные слова, как на триггер, и совсем стала затравленная обоснованным ранее страхом. Случилось нечто плохое и она боится.
Как же ты попала в такой капкан, Лисичка? Ты же умеешь постоять за себя, а в последнее время готова была руку по локоть откусить, если что не по нраву.
Я захожу на кухню в тихом ужасе, молча присев на стул.
Её родители смотрят на меня с немой мольбой, желая обрести крошечную надежду, чтобы понять их дочь и суметь ей помочь.
Поднимаю тяжелый взгляд на отца семейства, который смотрит на меня с блестящими глазами от боли, затем перевожу взгляд на его жену. Она обняла себя руками в точности, как Василиса, качаясь от волнения.
– Я помогу Василисе, – твердо заявил я.
Чета Авдеевых неуверенно переглянулись.
– Ты что-то узнал? – с тревогой спрашивает Антон Михайлович. – Она заговорила?
– Пока рано что-то утверждать, но у меня есть идея. Надеюсь, вы прислушаетесь ко мне и доверитесь. Клянусь, что я не оставлю Василису в подобном состоянии и вытащу её из комнаты любой ценой.
– Что нам нужно делать?
– Не мешать, – изрекаю я единственную просьбу. – Берите отпуск и переведите дыхание, а я позабочусь о вашей дочери.
Я беру на себя ответственность, остаточно решив, что пора взяться за приручение одной дикой Лисы. Но, боюсь, что без увечий из этого дома я уже не выйду...
Просыпаюсь раньше будильника, вперив сонный взгляд в окно. Всю ночь ворочался, а тревожность будила в спину, не позволяя глубоко уснуть. Одергиваю одеяло и осматриваю чужую для себя комнату, не привыкнув к такому яркому свету и нежным тонам. Дома, всё-таки, привычней.
Одеваюсь на ходу, пока иду на кухню. Слишком долго капаюсь в незнакомых тумбочках и ящиках, чтобы приготовить кофе и простой завтрак из яиц с овощами. Когда делаю завтрак на две порции замечаю, что только в одну тарелку сгружаю всё самое симпатичное.
Скептически осматриваю тарелки и тяжело облокачиваюсь на столешницу.
Перевожу взгляд на часы – начало восьмого. Интересно, Василиса спит или просто лежит? Стоит ли её кормить спросонья? Хотя… Вряд ли она станет так просто есть. Подхватываю поднос, но в заднем кармане вибрирует телефон.
– Да? – отвечаю на звонок.
– Ты мне тачку обещал посмотреть, Бес, – начинает с претензии Артём. – И что я вижу? Ты даже не удосужился её в гараж загнать.
– Я скажу Максу…
– Мне нужен ты, а твой Макс много трындит. Ты знаешь, какое там нутро навороченное, сам же ставил. Я сейчас на СТО, когда тебя ждать? – спрашивает Артём, а я напрягаюсь.
– У меня сегодня дела… – рассеяно говорю я, не отрывая взгляда от готового завтрака.
– В универ, наконец-то, пойдешь? Тогда встретимся в столовой.
– Нет, я не приду в универ.
– Бес, хватит мне загадки загадывать. Где ты и когда мы встретимся? Я, кстати, нашёл несколько крутых поддержанных байков. Думаю, там есть с чем поработать, – распинается Артём, желая вытащить меня и разговорить.
– Не нужно, у меня пока нет времени на работу… И универ тоже.
– Та-а-ак, – тянет друг, очевидно правильно расценивая мои слова и неуверенность. – Только не говори, что ты снова связался с этой стервой.
Молчу, и это молчание достаточно многословное.
– Совсем рехнулся, да? – рявкает Артём мне в телефон, из-за чего я вздрагиваю.
– Ей плохо, Артём. Что-то произошло и мне нужно выяснить в чём дело, – делюсь я своими соображениями.
– Плохо, значит. Плохо, блядь?! – он срывается. – Плевать на неё, Бес. Ты что, не видел, что она вытворяла? Ты ей никто, чтобы за ней сопли подтирать! Вали от неё, пока не поздно…
– Мне кажется, что… – горло пересыхает от волнения. – Она так реагирует, будто с ней произошло что-то плохое… Пока я не выясню, что произошло, останусь с ней. Ты ещё общаешься с Дымарским? У меня к нему работа.
– Дымарский… – не знаю, где именно он нашёл в этой фамилии шипящие буквы, но Артём действительно зашипел, как дикий кошак. – Причём здесь Дымок к этой неуравновешенной сучке?
– Артём, – начинаю злиться, – просто сведи меня с ним.
– Кир, не торопись... Сам уже знаешь, на что она способна. Лучше присмотрись, прежде чем к Дымарскому бежать. Я ей не верю!
– Подкати ко мне вечером, скину адрес… Поболтаем, – выдыхаю я, сдаваясь под напором Артёма. Не телефонный это разговор. – О Василисе в таком тоне больше ни слова. Ты меня знаешь, дважды повторять не стану.
– Не жалуйся потом, когда она… – отключаю звонок, откинув телефон в сторону. Он скользит по столешнице и бьется об холодильник.
– Ладно… – выдыхаю я, сам себе кивая. – На старт, внимание и… Марш.
Поднимаю поднос с завтраком и направляюсь к ней в комнату.
Несмотря на решительность, всё-таки на мгновение застываю у двери, пытаясь продумать реакции Василисы на мои слова. Что, если у меня ничего не получится? Сомнений много, но только решение проблем одна. Лису нужно растормошить и разговорить как можно быстрее.
Я ставлю поднос на тумбу и смотрю Василису. Она почти полностью накрыта одеялом и только аккуратный носик видно из её постельного убежища. Маленькая так завернулась в одеяло, что напоминает клубочек... Она часто так спит, что меня по утрам умиляло.
– Вставай, Лиса. Пора завтракать, – говорю я, потянув одеяло вниз.
Она раскрыла глаза и шокировано моргнула, перевернувшись на спину. Эмоциональная вспышка в её глазах тухнет, как только мы встречаемся взглядом. Василиса, как и вчера, отворачивается от меня.
Не спешу протягивать к ней свои зудящие руки. Вместо этого подхожу к окну, одергиваю шторы и открываю окно на проветривание. Комната освещается ослепительно-ярким светом, а Василиса накрывается одеялом с головой.
– Так не пойдет, Лиса. Поешь и маршируй в душ. У нас ещё по плану уборка в твоей берлоге, – со смешком одергиваю её одеяло, доставляя дискомфорт.
Василиса жмурится, растирая красные глаза. На меня не смотрит, только недовольно поджимает губы и хмурится.
– Садись. Лежа завтракать неудобно. И предупреждаю, что сегодня завтрак в постели – исключение. Будем соблюдать правила и есть на кухне, – говорю я, и сам удивляюсь своему приказному тону. Василиса передёргивает плечами, но садится.
– Я ошибся и извинился перед Василисой, Антон Михайлович. Мне нужна была она, и я не готов был расставаться. Она об этом отлично знала, но очевидно, ей глубоко плевать, – оборачиваюсь на притихшего мужчину. – И как, по-вашему, я должен принять факт, что она поганит жизнь мне, моим близким и кидается на всех подряд с кулаками или с канистрой бензина на чужие вещи? – в конце я срываюсь, рявкая.
Её отец пронизывающе смотрит в мои глаза, поджимая губы. Да уж, вижу, что не приятно слышать подобное об образцовой дочурке. А мне было приятно, когда она возомнила о себе вершительницу судеб, став отмороженной стервой? Меня до сих пор коробит факт, что она использовала меня, как сопляка на вечеринке у Макарова. Даже ноги раздвинула, но не в желании ко мне, а для своей выгоды.
– Любовь юной женщины бывает, как пылкой, так и разрушительной, Кирилл. У моей дочери всегда был характер, который мы усмиряли рядом правил и уважением друг к другу. Когда появился в её жизни ты – она изменилась. Ты ведь сам осмелился расширить её границы, но не смог их удержать. В том, что происходит, Василиса, несомненно, виновата… Как и ты, Кирилл.
Я тяжело выдыхаю и устало приваливаюсь к грязной машине. Здесь он прав, и крыть мне определенно нечем, да и глупо оспаривать очевидное. Мы обое натворили глупостей...
Опускаю взгляд на грязный пол, совсем не вовремя вспоминая, как она здесь прибиралась и напевала под нос песни, думая, что никто не слышит. А я слышал, наслаждаясь её мелодичным голосом, который она ото всех скрывала, смущаясь петь публично.
– Я пытался с ней говорить. Пытался остановить и образумить. Максимально отстранил от себя, чтобы не давить на неё… Василиса решила мстить, беспринципно и грязно. Она стала глуха ко мне. Почему вы считаете, что сейчас она меня услышит?
– Любое последствие начинается с причины, – заумно подмечает мужчина, кивнув каким-то мыслям. – Думаешь, она мстила просто так?
– Не просто так, – соглашаюсь я. – Она явно заявила, что может стать заклятым врагом и добиться полного уничтожения противника, – стараюсь подавить в себе ухмылку, которая появляется от осознанного, тайного восхищения её проделок.
Кто бы мог подумать ещё полгода назад, что этот ангелочек примерит на себя демонские рожки и готова будет казнить всех виновных на костре?
– Так что с ней случилось?
– Мы не знаем, Кирилл. Она мочит и не подпускает к себе, ни меня, ни мать, ни даже Тимофея. Отключила все гаджеты, абсолютно ни на что не реагирует. Я с женой посменно за ней наблюдаю, так как оставить её одну в таком состоянии… Страшно.
– Мне нужно принять душ и я хочу её навестить. Не стоит откладывать, если вы говорите, что дела настолько плохи, – я смотрю на Антона Михайловича, который облегченно выдохнул.
– Спасибо, Кирилл.
Я киваю, и иду в душ. Сердце переполняется тревогой, когда в голове укладываются слова её отца. Неужели, всё настолько плохо, как говорит Антон Михайлович? Что произошло? Почему в какой-то момент она отреклась не только от мести, но и от жизни?
Встреча будет не самой легкой – это точно.
***
Антон Михайлович настолько осторожно открывает дверь её комнаты, что даже я сам проникаюсь этим волнительным моментом. Когда взгляд скользит по её комнате, я совершенно не узнаю это место.
Я был здесь всего раз, но отлично помню каждую деталь и светлую энергетику, в которой, кажется, порхали бабочки и паслись единороги. Теперь в этой комнате ужасающе напряженно и страшно.
Окна – зашторены, и не смотря на солнечный зимний день, здесь настоящий мрак. Запах стоит затхлый, будто комнату не проветривали несколько недель. Вещи разбросаны, словно сюда ворвалась буря и снесла всё с поверхностей на пол. Свет гнетуще тусклый, исходящий от прикроватной лампы, нагнетает обстановку.
Взгляд останавливается на ней, тихонько лежащей спиной к двери. От осознания, что всё действительно плохо, я не решаюсь зайти и потревожить девушку. Кажется, я не смогу посмотреть в её глаза, так как уже ощущаю глубочайшую вину и смертельный яд в своём сердце.
Антон Михайлович крепко сжимает моё плечо и кивает. Я всё ещё растерян и смотрю ему вслед, когда мужчина бесшумно уходит вниз. Он позволяет решить мне самому – зайти к ней или трусливо сбежать.
Набрав в грудь побольше воздуха, я стараюсь зайти без лишнего шума и аккуратно закрываю дверь. Но едва подступив к кровати, под моей ногой раздаётся хруст стекла. Смотрю на пол и убираю ногу, которой наступил на разбитую рамку с семейной фотографией. Здесь настоящий хаос.
Я обхожу кровать и сразу же впиваюсь взглядом в бледное лицо Василисы. Она лежит с закрытыми глазами, но не спит – слишком сбитое дыхание.
Моё сердце разрывается, когда я вижу впалые щеки, тени под глазами и покрытые коркой сухие губы. Волосы грязные, сальные, а на ней пижама с жирными пятнами.
До чего же ты себя довела, Василиса?
Я присаживаюсь на край кровати, выжидающе глядя на её лицо. Она не открывает глаз и даже не двигается, явно показывая, что не имеет желания разговаривать.
– Здравствуй, Лиса, – мягко обращаюсь я к девушке, спровоцировав её вздрогнуть и раскрыть глаза. – Я пришёл тебя проведать.
Василиса смотрит на меня мучительно долгую секунду, а затем снова прикрывает глаза… И она не собирается их открывать. Я хмурюсь, оценивая её состояние. Что, даже не выгонит? Никаких обвинений или криков? Вообще ничего.
Мне становится не по себе.
– Выглядишь неважно, – мой голос обретает твердые нотки укора. – Что с твоей комнатой? Я прямо как в берлоге неотесанного медведя… А помнится ты сделала мне выговор, когда я раскидал шмотки на СТО!
Нулевая реакция начинает раздражать.
– Когда ты в последний раз мылась и проветривала комнату? Здесь же дышать невозможно, – она двигается, и я уже приготовился ловить дерзкий ответ, но… Ничего.
Василиса едва приоткрывает глаза и перекатывается на другой бок, повернувшись ко мне спиной. Её апатия вызывает во мне глубокую тревогу и бессильную ярость.
– Иди-ка сюда, – не выдерживаю я и схватив её за плечо, переворачиваю на спину. Хочу подхватить за плечи и усадить для неизбежного разговора, но Лиса шарахается от меня на край кровати, задрожав.
Мой взгляд пробегается по её отсутствующему взгляду, опускается на руки, в кулаках которых она зажала одеяло и скользит на ногу, цепляясь за рану на коленке под задранной шелковой штанишки. Повреждение несерьезные, но заметен воспалительный процесс – ссадина напухшая и красная. Ведомый любопытством, подхватываю край одеяла и приподнимаю, замечая вторую коленку, но штанина не позволяет рассмотреть её ногу.
Василиса нервно одергивает одеяло и поджимает колени к груди, обхватив свои ноги руками. Её реакции меня настораживают, а мысли разбегаются в разные стороны от безобидных догадок, до самых тяжелых последствий.
– Я пришёл к тебе не затем, чтобы молчать, Лиса, – стараюсь вызвать у неё эмоцию хотя бы резким тоном. Я всего на несколько секунд ловлю её взгляд, но глаза моментально становятся стеклянными и совершенно безучастными. – Василиса, ты волнуешь родителей. Извела свою мать до повышенного давления… Отца вообще видела? На него смотреть жалко.
Кажется, её никакие слова в этом мире не способны зацепить и вывести из этого парализованного состояния.
– Ты что-то принимаешь? – в голову закрадывается мысль, что возможно, Василиса сейчас под седативными. Надеюсь, что не под чем-то хуже…
Мой вопрос очередной раз бьется об стену её безразличия.
– Принципиально меня игнорируешь или язык отсох? – уже грубее пытаюсь её расшевелить. – Сама напросилась… – решаю её схватить на руки и отнести в ванную.
Возможно, хотя бы вода на время приведет её в чувства…
Она реагирует, но не так, как бы этого хотелось. Василиса снова дергается, но в этот раз смотрит на меня расширенными от страха глазами, в которых застыли слезы. Меня передергивает от затравленного взгляда. Её грудь тяжело поднимается и судорожно дрожит, как и вся она. Василису буквально затрусило от эмоций, которых всего несколько секунд назад и в помине не было.
– Лиса… Ну ты чего? – шепчу я, замирая и не смея к ней прикасаться или давить в такой тяжелый момент. – Ты меня испугалась?
Василиса опускает голову, упираясь лбом в коленки и крепко обнимает себя руками. Она забивается в кокон, дрожит. А я сижу, смотрю, а прикоснуться не могу. Уверен, она снова шарахнется в сторону…
Я не выдерживаю. Стремительно выхожу из её комнаты, и только когда закрываю дверь, облокачиваюсь на неё и прикрываю глаза. В ушах стоит гул, а мысли терроризируют меня самыми страшными предположениями… Хотя эти предположения с каждой секундой крепко обосновываются в моей головой.
Не понимаю, видят ли на самом деле её родители, что происходит, но вижу я. И меня это вводит в шок. Она шарахается от рук, реагирует на отдельные слова, как на триггер, и совсем стала затравленная обоснованным ранее страхом. Случилось нечто плохое и она боится.
Как же ты попала в такой капкан, Лисичка? Ты же умеешь постоять за себя, а в последнее время готова была руку по локоть откусить, если что не по нраву.
Я захожу на кухню в тихом ужасе, молча присев на стул.
Её родители смотрят на меня с немой мольбой, желая обрести крошечную надежду, чтобы понять их дочь и суметь ей помочь.
Поднимаю тяжелый взгляд на отца семейства, который смотрит на меня с блестящими глазами от боли, затем перевожу взгляд на его жену. Она обняла себя руками в точности, как Василиса, качаясь от волнения.
– Я помогу Василисе, – твердо заявил я.
Чета Авдеевых неуверенно переглянулись.
– Ты что-то узнал? – с тревогой спрашивает Антон Михайлович. – Она заговорила?
– Пока рано что-то утверждать, но у меня есть идея. Надеюсь, вы прислушаетесь ко мне и доверитесь. Клянусь, что я не оставлю Василису в подобном состоянии и вытащу её из комнаты любой ценой.
– Что нам нужно делать?
– Не мешать, – изрекаю я единственную просьбу. – Берите отпуск и переведите дыхание, а я позабочусь о вашей дочери.
Я беру на себя ответственность, остаточно решив, что пора взяться за приручение одной дикой Лисы. Но, боюсь, что без увечий из этого дома я уже не выйду...
Глава 21.1 Лисий капкан
Просыпаюсь раньше будильника, вперив сонный взгляд в окно. Всю ночь ворочался, а тревожность будила в спину, не позволяя глубоко уснуть. Одергиваю одеяло и осматриваю чужую для себя комнату, не привыкнув к такому яркому свету и нежным тонам. Дома, всё-таки, привычней.
Одеваюсь на ходу, пока иду на кухню. Слишком долго капаюсь в незнакомых тумбочках и ящиках, чтобы приготовить кофе и простой завтрак из яиц с овощами. Когда делаю завтрак на две порции замечаю, что только в одну тарелку сгружаю всё самое симпатичное.
Скептически осматриваю тарелки и тяжело облокачиваюсь на столешницу.
Перевожу взгляд на часы – начало восьмого. Интересно, Василиса спит или просто лежит? Стоит ли её кормить спросонья? Хотя… Вряд ли она станет так просто есть. Подхватываю поднос, но в заднем кармане вибрирует телефон.
– Да? – отвечаю на звонок.
– Ты мне тачку обещал посмотреть, Бес, – начинает с претензии Артём. – И что я вижу? Ты даже не удосужился её в гараж загнать.
– Я скажу Максу…
– Мне нужен ты, а твой Макс много трындит. Ты знаешь, какое там нутро навороченное, сам же ставил. Я сейчас на СТО, когда тебя ждать? – спрашивает Артём, а я напрягаюсь.
– У меня сегодня дела… – рассеяно говорю я, не отрывая взгляда от готового завтрака.
– В универ, наконец-то, пойдешь? Тогда встретимся в столовой.
– Нет, я не приду в универ.
– Бес, хватит мне загадки загадывать. Где ты и когда мы встретимся? Я, кстати, нашёл несколько крутых поддержанных байков. Думаю, там есть с чем поработать, – распинается Артём, желая вытащить меня и разговорить.
– Не нужно, у меня пока нет времени на работу… И универ тоже.
– Та-а-ак, – тянет друг, очевидно правильно расценивая мои слова и неуверенность. – Только не говори, что ты снова связался с этой стервой.
Молчу, и это молчание достаточно многословное.
– Совсем рехнулся, да? – рявкает Артём мне в телефон, из-за чего я вздрагиваю.
– Ей плохо, Артём. Что-то произошло и мне нужно выяснить в чём дело, – делюсь я своими соображениями.
– Плохо, значит. Плохо, блядь?! – он срывается. – Плевать на неё, Бес. Ты что, не видел, что она вытворяла? Ты ей никто, чтобы за ней сопли подтирать! Вали от неё, пока не поздно…
– Мне кажется, что… – горло пересыхает от волнения. – Она так реагирует, будто с ней произошло что-то плохое… Пока я не выясню, что произошло, останусь с ней. Ты ещё общаешься с Дымарским? У меня к нему работа.
– Дымарский… – не знаю, где именно он нашёл в этой фамилии шипящие буквы, но Артём действительно зашипел, как дикий кошак. – Причём здесь Дымок к этой неуравновешенной сучке?
– Артём, – начинаю злиться, – просто сведи меня с ним.
– Кир, не торопись... Сам уже знаешь, на что она способна. Лучше присмотрись, прежде чем к Дымарскому бежать. Я ей не верю!
– Подкати ко мне вечером, скину адрес… Поболтаем, – выдыхаю я, сдаваясь под напором Артёма. Не телефонный это разговор. – О Василисе в таком тоне больше ни слова. Ты меня знаешь, дважды повторять не стану.
– Не жалуйся потом, когда она… – отключаю звонок, откинув телефон в сторону. Он скользит по столешнице и бьется об холодильник.
– Ладно… – выдыхаю я, сам себе кивая. – На старт, внимание и… Марш.
Поднимаю поднос с завтраком и направляюсь к ней в комнату.
Несмотря на решительность, всё-таки на мгновение застываю у двери, пытаясь продумать реакции Василисы на мои слова. Что, если у меня ничего не получится? Сомнений много, но только решение проблем одна. Лису нужно растормошить и разговорить как можно быстрее.
Я ставлю поднос на тумбу и смотрю Василису. Она почти полностью накрыта одеялом и только аккуратный носик видно из её постельного убежища. Маленькая так завернулась в одеяло, что напоминает клубочек... Она часто так спит, что меня по утрам умиляло.
– Вставай, Лиса. Пора завтракать, – говорю я, потянув одеяло вниз.
Она раскрыла глаза и шокировано моргнула, перевернувшись на спину. Эмоциональная вспышка в её глазах тухнет, как только мы встречаемся взглядом. Василиса, как и вчера, отворачивается от меня.
Не спешу протягивать к ней свои зудящие руки. Вместо этого подхожу к окну, одергиваю шторы и открываю окно на проветривание. Комната освещается ослепительно-ярким светом, а Василиса накрывается одеялом с головой.
– Так не пойдет, Лиса. Поешь и маршируй в душ. У нас ещё по плану уборка в твоей берлоге, – со смешком одергиваю её одеяло, доставляя дискомфорт.
Василиса жмурится, растирая красные глаза. На меня не смотрит, только недовольно поджимает губы и хмурится.
– Садись. Лежа завтракать неудобно. И предупреждаю, что сегодня завтрак в постели – исключение. Будем соблюдать правила и есть на кухне, – говорю я, и сам удивляюсь своему приказному тону. Василиса передёргивает плечами, но садится.
