– Хочешь я перечислю, сколько раз ты заставляла проявиться мою мигрень от твоих выходок? Разгромленная квартира, жестокий план мести с моим другом и твоей подругой… Ты даже легла под меня, чтобы…
– Я не жалуюсь на память, Кирилл. Что ты хочешь сказать? Ты не пережил того, что пережила я и не тебе судить мои реакции, желания и действия. Так что твоё сравнение – идиотское… Несмотря на то, что ты не идиот.
– А теперь снова хамишь. Защищаешься. От меня, – его глаза сверкают от раздражения. – Разве я мало делаю для того, чтобы помочь тебе? Почему ты упрямо хочешь всё испортить и ставить свои условия, которые идут в резон с моими планами?
Я тяжело выдыхаю, отворачиваясь.
– Ты хочешь контролировать меня и ситуацию. Я понимаю это. Но ты уже хорошо меня знаешь, Василиса. Разве я могу причинить тебе… Чёрт, – он раздраженно чертыхается и отходит к столу, нервно наливая себе кофе, расплескав напиток на деревянный стол и кафель. – Я проклинаю себя каждое утро, когда просыпаюсь с мыслями о моём предательстве, и засыпаю с пониманием, что я мудак. Увы. Это действительно так и мне жаль. Но забудь хоть на минуту об этом и ответь на вопрос: ты мне доверяешь?
Я смотрю, как он пьет яростно отпивает горячий напиток, точно обжигая нёбо и язык, ожидая моего ответа. Я подхожу ближе, накрывая его руку с чашкой, не позволяя себе навредить.
– Доверяю, Кирилл, – отвечаю я на вопрос, смотря прямо в его глаза. – Но мне важно держать под контролем то, что ты делаешь. Это важно не только для меня, но и для тебя. Ты можешь перейти черту, как и я сама.
– Я на коротком поводке, так что тебе не о чем волноваться.
– И у кого этот поводок? – любопытствую я, забывая, что недавно злилась и была обижена.
– Мирослав запретил. Отец предостерег. Нанятый адвокат настрого пригрозил штрафом. И я сам себе не могу позволить облажаться, – Кир опускается на стул и отодвигает рядом стул для меня. Я присаживаюсь и наливаю себе кофе.
– Ты говорил, что у тебя тяжелые отношения с отцом, – припоминаю я, как Кирилл реагировал на любое упоминание про его отца.
– Тяжелые, – соглашается парень.
– Расскажешь? – спрашиваю, не особо веря в успех.
– Я пошёл в свою мать, – начал он говорить, а я удивленно вскинула брови. – Она обожала адреналин и скорость. Была великолепна на гонках. Моя мать предложила Русо создать Живые холмы. Руслан, конечно, сразу всё просчитал и открыл дело сам. Но мою мать не обидел – она всегда имела доступ к гонкам и срывала большой куш.
– Поверить не могу. Твоя мама создала Живые холмы? – ошеломленно выдохнула я. – Она, наверное, чертовски идеальная женщина… Прости. Ты сказал… Она погибла?
– Да. Один ублюдок столкнул её с трассы на ежегодных профессиональных гонках. Моя мама любила нарушать правила и тот день не был исключением. Она поехала со старта без защиты. Её хоронили в закрытом гробу, – он грустит, но с улыбкой вспоминает о ней.
– Поэтому ты был так категоричен к моей защите, – догадываюсь я. – Мне так жаль…
– Правила безопасности и защита существуют не просто так. Несмотря на то, что я восхищаюсь своей матерью и продолжаю участия в гонках – она была глупа и самонадеянна, – он качает головой. – Но у нас была глубокая эмоциональная связь. Именно она приучила меня к байку, научила водить и показала основы механики. Так что всё, что я имею и умею – заслуга матери.
– Она бы гордилась тобой, Кирилл. Я уверена в этом, – я ободряюще улыбаюсь, сжимая его руку в своей, поддерживая.
– Я был в глубоком отчаянье и депрессии. Я нуждался в отце, чтобы пережить такую острую боль моей утраты. В какой-то момент я расклеился. Подсел на колеса, чтобы избежать душевных терзаний, начал заливаться спиртным… Поэтому я хорошо знаю состояние, в котором застал тебя. Я был слишком тесно с этим знаком, – он отпивает кофе, смачивая горло.
– А твой отец? Где он был в это время?
– Пока я доводил своё состояние до безумства, отца не было дома. Он нашёл утешение в новой женщине. Прошло всего три месяца с похорон моей матери, а он стал сношаться с какой-то шлюхой. И знаешь, что он делал после того, как кончал в неё? Приходил ко мне и читал нотации. Когда я узнал об этой женщине – собрал вещи и уехал из дома. Он полностью разрушил нашу семью, поставив в приоритет чужую женщину, а не скорбь о жене и поддержку своего сына, – Кирилл шумно ставит чашку на стол и сжимает кулаки до побелевших костяшек.
– Это правда ужасно.
– Не печалься, Василиса. Всё давно в прошлом и я пережил свою утрату.
– Но ты всё ещё злишься на своего отца, – понимающе киваю. – Я тоже злюсь на своего отца. Своими глазами видела, как он зажимал нашу экономичку. Он ушёл из дома к любовнице, причём к не самой… Достойной.
– Нет достойных женщин для наших отцов, кроме матерей. И нет, я не злюсь. Скорее, просто глубоко обижен. Часть меня понимает, что любовь лучше страданий, скорби и эмоционального насилия с нелюбимым человеком, но вторая часть…
– Твердит, что он не имеет права, – заканчиваю я предложение вместо Кирилла, потупив взгляд. – Может и мне стоит поумерить свою вспыльчивость. Я люблю своего папу, но я в бешенстве, что он ушёл от нас.
– Обсуди это с Дарьей. Она тебе поможет разобраться в чувствах и принять эту ситуация. К сожалению, моя терапия с тётей была на грани пытки и почти насильственной. Но она умело вправляет мозги – это я проверил лично.
– Раз уж мы так откровенно говорим… Расскажешь мне, какой план действий касательно Ковалёва? – несмотря на то, что спрашиваю с осторожностью, мои глаза точно зажглись от любопытства.
– Ты неисправима, Василиса…
Я пытаюсь заглянуть в ежедневник Дарьи, которая что-то безудержно строчит изящной ручкой-пером. Нетерпеливо ерзаю по дивану, кидая волнительные взгляды на седьмой рисунок за эту неделю, лежащий на журнальном столике перед психологом.
– Ты чувствуешь вину? – внезапно спрашивает Дарья, вскинув свой взгляд.
– Ну… Скорее да, чем нет, – замялась я. – Так что ты увидела на моём рисунке?
Дарья мягко улыбается.
– Твой рисунок стал занимать почти весь лист. Появились детали и краски. К тебе возвращается уверенность и энергия. Ты добавила птиц к верхнему краю – у тебя достаточно высокая самооценка. Скажи, как обстоят твои отношения с Кириллом? Не он ли стал причиной твоего хорошего настроения?
– А что, это тоже можно увидеть на рисунке? – смутилась я, вспоминая, что передо мной, в первую очередь, сидит его тётя, а уж потом – психолог.
– В этот раз ты нарисовала очень позитивный рисунок, Василиса. Я понимаю, что ты внимаешь все мои комментарии и стараешься меня запутать новой смысловой интерпретацией дома, – она снисходительно улыбнулась. – Но психология намного сложнее и глубже. Посмотри. Здесь ты нарисовала решетки на окнах… А чья эта тень? Человека?
– Да. В доме же кто-то должен жить.
– Ты рисуешь себя, – утверждает Дарья. – И то, что тень находится за решеткой, это может гласить о депрессии, тревожности или страхе. Тебя нервирует общество Кирилла в доме? Или ты чувствуешь себя плохо?
– Нет, меня всё устраивает, – округлила я глаза. – Но есть кое-что… Что меня беспокоит. Я причинила боль своим знакомым. Точнее друзьям. Несколько раз я пробовала позвонить, но никак не могу решиться.
– Ты не решаешься, потому что боишься услышать что-то плохое?
– Наверное, – пожимаю плечами. – Я была слишком жестока, но и они не были правы…
– Почему бы не дать себе и своим друзьям шанс на примирение? – Дарья откладывает свой блокнот и внимательно за мной наблюдает. – Ты слишком сконцентрирована на переживаниях. Если тебе ответят грубостью или игнорированием – помни, что каждый человек имеет возможность реагировать. А перед звонком подумай о том, что настоящие друзья не отворачиваются в трудную минуту.
– Сомневаюсь. Друг Кирилла ясно дал понять, что ненавидит меня и сделает всё возможное, чтобы мы больше не были вместе. Так что…
– Он злится на себя больше, чем на кого-либо, – неожиданно раздается голос в дверном проёме, на который облокотился Кирилл. – Даже не так. Он в бешенстве, что так глупо повёлся на уловку Ковалёва.
– Кирилл, у нас приватные встречи и это очень грубо – подслушивать, – с укором сказала Дарья, собирая мои рисунки в папку.
– Да я так, краем уха, – наглый лжец отводит глаза в сторону. – Если бы вы следили за временем, ничего бы не услышал.
– Ну ты и говнюк! – подняв маленькую подушку с дивана, швыряю её в парня. Он, неожидающий нападения, со сложенными руками в карманах джинсов, реагирует с запозданием. Подушка смачно плюхается прямо в его лицо.
– Какая отличная меткость, – хвалит меня Дарья, весело хмыкая.
Кирилл качает головой, закатывая глаза. Поднимает с пола подушку и лукаво смотрит на меня.
– Ты занимаешь моё личное времяпровождение с Василисой.
– Один час из двадцати четырех – действительно слишком много, – скептически фыркает Дарья. – Но мне и вправду пора. До встречи, Василиса. Пока, говнюк.
– Ты же психолог, тётя, – ехидно замечает Кир. – Разве ты не должна быть сострадательной, особенно, когда твоему племяннику врезали подушкой?!
– Я мучаюсь от сострадания, что мой племянник – говнюк, – она чмокает его в щеку. – Хоть ты и весьма привлекательный парень, но всё-таки говнюк.
– Может хватит повторять это слово? – недовольно бурчит Кир, но провожает Дарью, обмениваясь с ней колкими любезностями.
Когда Кирилл заходит в гостиную, я собираю фломастеры в упаковку.
– Говнюк, значит, – он заваливается на диван.
– Привлекательный, – киваю я.
– Спелись две знойные птички… – неопределенно хмыкает Кирилл.
– Считаешь меня знойной? – оборачиваюсь, вопросительно изгибая бровь.
– Так считает Дымок.
– А ты как считаешь? – собираю на поднос пустые чашки и тарелочки после чаепития со сладостями.
– Днём – принцесса, а с наступлением ночи превращаешься в дракончика.
– В дракончика? – прыскаю я со смеху. – Надеюсь, не в розового?
– Блондинистого, – поддерживает Кирилл бессмысленный разговор. – Краска с твоих волос уже смылась. Ты снова милая блондиночка. Эксперименты предвещаются?
– Не знаю, – задумчиво тяну я. – Вроде и так не плохо.
– Так – просто идеально, – неожиданно ощущаю его руку в своих волосах, которая накрывает мой затылок. Волосы дыбом встают от этого интимного прикосновения, а по коже бегут мурашки. – Может, хочешь сегодня немного развеяться? На Живых холмах сегодня гонки.
– Зубы заговариваешь, Бессонов? – я поворачиваюсь к нему лицом. – Выкладывай, а потом, возможно, прокатимся.
– Не хочу портить вечер дурными вестями, – кисло морщится Кир.
– Значит, моё заявление на Ковалёва не дало никаких результатов? – догадываюсь я. – И как давно ты это знаешь?
– Не хотел тебя разочаровывать.
– Хватит меня оберегать, как тепличную фиалку. Я уже в полном порядке и могу адекватно реагировать на любые слова.
– Не думаю, – мягко перечит мне Кир.
– Так подумай. Мозги человеку даны не просто, как орган.
– Не уверен, что это уместно.
– Проверь, Кирилл. Давай же, – подначиваю я его. – Помнишь, как ты тогда высказывался в библиотеке? Уж поверь, теперь мне бояться уже нечего.
– Как хочешь. Сама напросилась, – он удобно устраивается на диване и закинув голову, на мгновение прикрывает глаза. – Ты начала набирать вес, поэтому твоя задница в этих лосинах заставляет каждый раз испытывать жесткий стояк. Даже не представляешь, как твоя попка сексуально качается при твоей неспешной ходьбе! А когда ты жмешься ко мне во время просмотра фильма, позволяя заглядывать в вырез твоих топов, я мысленно трахаю тебя на этом мягком диване. Но самое гнусное, что ты делаешь – выходишь из душа и шастаешь по дому во влажной пижаме. Твои соски так и рвутся в мои руки, а с волос капли воды всегда соскальзывают по твоей шеи к груди, которые хочется слизать. И да, я знаю, что ты не надеваешь трусы после душа. Каждый раз хочу тебя зажать и обласкать, запустив свои пальцы в твою узкую дырочку, которая всегла влажная для меня и доставляет удовольствие. Конечно, наши ночи любви – хороши, но я знаю, что тебе нравится со мной трахаться. И я хочу делать это утром, днём и вечером, – рассказывает Кирилл с таким запалом, что я тяжело сглатываю, ошалело моргая.
– Я имела ввиду информацию по делу Ковалёва, – сбито, едва шепча, уточняю я.
– Ах, ну да, по Ковалёву… – он пожимает плечами. – Дымарский этим занимается. Нам нужно зайти с тыла и ударить со всех сил. Твоё заявление, к сожалению, слабый аргумент, чтобы призвать его к ответственности. Нужен повод, публичная огласка и артиллерия в виде свидетелей. Мирослав найдет нам свидетелей и тогда мы пойдем в атаку, – рассуждает парень, а я всё ещё парализована его откровением.
– Ты правда так думаешь? – непонимающе смотрю на Кирилла.
– Конечно. Дымарский отличный стратег и ищейка, да и отец подтвердил, что лучше…
– Я не об этом, – качаю я головой. – Ты фантазируешь обо мне? – отчего-то мои губы подрагивают от сдерживаемой немного нервной улыбки.
– Фантазирую я о тебе, когда засыпаю сам в холодной постели или стою в душе, Василиса. А то, что я сказал – вижу и чувствую регулярно, – прямо заявляет он в мои глаза, и пристально смотрит, пытаясь разгадать мои эмоции.
– Это… Неожиданно.
– Для тебя неожиданно то, что я хочу тебя? – возмущенно спрашивает Кирилл.
– После случившегося, – отвожу взгляд, намекая ему, что я была с близка с другим парнем.
– Не может быть, – пораженно говорит Кирилл, привлекая моё внимание. – То есть, тебя не пугает моё яростное желание тобой овладеть, но до замешательства удивляет то, что я хочу тебя?
– Это было бы разумно.
– В каком месте? – фыркает Кирилл. – В любом случае – твоя взяла. Ты перешагнула свою проблему и спокойно реагируешь на мои слова. Я люблю тебя, Лиса, а как только ты полностью восстановишься – я заставлю тебя забыть обо всём плохом самым сексуальным способом. Честно признаюсь, что у меня уже яйца синие, когда я об этом думаю…
– Грязный извращенец! – не сразу нахожу я ответ, всё ещё не в силах поверить в происходящее. Кирилл, как и прежде, жаждет каждую минуту со мной проводить в горизонтальном положении. И я… Напрягаюсь. Но напрягаюсь не так, как последний месяц.
Сексуально напряжение овладевает моим телом неожиданно для меня самой, отчего я заливаюсь яростным смущением.
– Можешь использовать моё извращение на своё усмотрение, – величественно даёт мне разрешение Бессонов.
– Прекращай уже, – предостерегающе указываю на него пальцем. – Я пойду собираться на Живые холмы, а ты постарайся остыть, не то пар из ушей пойдет, – встаю с дивана и подхватив поднос, выхожу из гостиной.
– Если вздумаешь мастурбировать в ванной, включи музыку в комнате. Я знаешь ли, не железный! Хотя не включай… Я же всё равно пойму, чем ты там занимаешься! – летит мне в спину, из-за чего мои руки нервно дрогнули, заставляя посуду издать стеклянный шум.
– Говнюк...
Симпатичный говнюк!
Кирилл:
Я не свожу с неё своего пристального взгляда. Впервые за две недели она выглядит, как прежде. Даже одежда, которую она выбрала только с одной целью – побесить меня, – радует взгляд. Она такая же открытая, своенравная и притягательна. Василиса на Живых холмах, как рыба в воде, и я её отлично понимаю.
Несмотря на то, что Василиса всё ещё испытывает внутренний дискомфорт и борется с гнетущими эмоциональными последствиями, её бунтарский дух любопытно поднимает голову и начинает озираться по сторонам.
– Я не жалуюсь на память, Кирилл. Что ты хочешь сказать? Ты не пережил того, что пережила я и не тебе судить мои реакции, желания и действия. Так что твоё сравнение – идиотское… Несмотря на то, что ты не идиот.
– А теперь снова хамишь. Защищаешься. От меня, – его глаза сверкают от раздражения. – Разве я мало делаю для того, чтобы помочь тебе? Почему ты упрямо хочешь всё испортить и ставить свои условия, которые идут в резон с моими планами?
Я тяжело выдыхаю, отворачиваясь.
– Ты хочешь контролировать меня и ситуацию. Я понимаю это. Но ты уже хорошо меня знаешь, Василиса. Разве я могу причинить тебе… Чёрт, – он раздраженно чертыхается и отходит к столу, нервно наливая себе кофе, расплескав напиток на деревянный стол и кафель. – Я проклинаю себя каждое утро, когда просыпаюсь с мыслями о моём предательстве, и засыпаю с пониманием, что я мудак. Увы. Это действительно так и мне жаль. Но забудь хоть на минуту об этом и ответь на вопрос: ты мне доверяешь?
Я смотрю, как он пьет яростно отпивает горячий напиток, точно обжигая нёбо и язык, ожидая моего ответа. Я подхожу ближе, накрывая его руку с чашкой, не позволяя себе навредить.
– Доверяю, Кирилл, – отвечаю я на вопрос, смотря прямо в его глаза. – Но мне важно держать под контролем то, что ты делаешь. Это важно не только для меня, но и для тебя. Ты можешь перейти черту, как и я сама.
– Я на коротком поводке, так что тебе не о чем волноваться.
– И у кого этот поводок? – любопытствую я, забывая, что недавно злилась и была обижена.
– Мирослав запретил. Отец предостерег. Нанятый адвокат настрого пригрозил штрафом. И я сам себе не могу позволить облажаться, – Кир опускается на стул и отодвигает рядом стул для меня. Я присаживаюсь и наливаю себе кофе.
– Ты говорил, что у тебя тяжелые отношения с отцом, – припоминаю я, как Кирилл реагировал на любое упоминание про его отца.
– Тяжелые, – соглашается парень.
– Расскажешь? – спрашиваю, не особо веря в успех.
– Я пошёл в свою мать, – начал он говорить, а я удивленно вскинула брови. – Она обожала адреналин и скорость. Была великолепна на гонках. Моя мать предложила Русо создать Живые холмы. Руслан, конечно, сразу всё просчитал и открыл дело сам. Но мою мать не обидел – она всегда имела доступ к гонкам и срывала большой куш.
– Поверить не могу. Твоя мама создала Живые холмы? – ошеломленно выдохнула я. – Она, наверное, чертовски идеальная женщина… Прости. Ты сказал… Она погибла?
– Да. Один ублюдок столкнул её с трассы на ежегодных профессиональных гонках. Моя мама любила нарушать правила и тот день не был исключением. Она поехала со старта без защиты. Её хоронили в закрытом гробу, – он грустит, но с улыбкой вспоминает о ней.
– Поэтому ты был так категоричен к моей защите, – догадываюсь я. – Мне так жаль…
– Правила безопасности и защита существуют не просто так. Несмотря на то, что я восхищаюсь своей матерью и продолжаю участия в гонках – она была глупа и самонадеянна, – он качает головой. – Но у нас была глубокая эмоциональная связь. Именно она приучила меня к байку, научила водить и показала основы механики. Так что всё, что я имею и умею – заслуга матери.
– Она бы гордилась тобой, Кирилл. Я уверена в этом, – я ободряюще улыбаюсь, сжимая его руку в своей, поддерживая.
– Я был в глубоком отчаянье и депрессии. Я нуждался в отце, чтобы пережить такую острую боль моей утраты. В какой-то момент я расклеился. Подсел на колеса, чтобы избежать душевных терзаний, начал заливаться спиртным… Поэтому я хорошо знаю состояние, в котором застал тебя. Я был слишком тесно с этим знаком, – он отпивает кофе, смачивая горло.
– А твой отец? Где он был в это время?
– Пока я доводил своё состояние до безумства, отца не было дома. Он нашёл утешение в новой женщине. Прошло всего три месяца с похорон моей матери, а он стал сношаться с какой-то шлюхой. И знаешь, что он делал после того, как кончал в неё? Приходил ко мне и читал нотации. Когда я узнал об этой женщине – собрал вещи и уехал из дома. Он полностью разрушил нашу семью, поставив в приоритет чужую женщину, а не скорбь о жене и поддержку своего сына, – Кирилл шумно ставит чашку на стол и сжимает кулаки до побелевших костяшек.
– Это правда ужасно.
– Не печалься, Василиса. Всё давно в прошлом и я пережил свою утрату.
– Но ты всё ещё злишься на своего отца, – понимающе киваю. – Я тоже злюсь на своего отца. Своими глазами видела, как он зажимал нашу экономичку. Он ушёл из дома к любовнице, причём к не самой… Достойной.
– Нет достойных женщин для наших отцов, кроме матерей. И нет, я не злюсь. Скорее, просто глубоко обижен. Часть меня понимает, что любовь лучше страданий, скорби и эмоционального насилия с нелюбимым человеком, но вторая часть…
– Твердит, что он не имеет права, – заканчиваю я предложение вместо Кирилла, потупив взгляд. – Может и мне стоит поумерить свою вспыльчивость. Я люблю своего папу, но я в бешенстве, что он ушёл от нас.
– Обсуди это с Дарьей. Она тебе поможет разобраться в чувствах и принять эту ситуация. К сожалению, моя терапия с тётей была на грани пытки и почти насильственной. Но она умело вправляет мозги – это я проверил лично.
– Раз уж мы так откровенно говорим… Расскажешь мне, какой план действий касательно Ковалёва? – несмотря на то, что спрашиваю с осторожностью, мои глаза точно зажглись от любопытства.
– Ты неисправима, Василиса…
***
Я пытаюсь заглянуть в ежедневник Дарьи, которая что-то безудержно строчит изящной ручкой-пером. Нетерпеливо ерзаю по дивану, кидая волнительные взгляды на седьмой рисунок за эту неделю, лежащий на журнальном столике перед психологом.
– Ты чувствуешь вину? – внезапно спрашивает Дарья, вскинув свой взгляд.
– Ну… Скорее да, чем нет, – замялась я. – Так что ты увидела на моём рисунке?
Дарья мягко улыбается.
– Твой рисунок стал занимать почти весь лист. Появились детали и краски. К тебе возвращается уверенность и энергия. Ты добавила птиц к верхнему краю – у тебя достаточно высокая самооценка. Скажи, как обстоят твои отношения с Кириллом? Не он ли стал причиной твоего хорошего настроения?
– А что, это тоже можно увидеть на рисунке? – смутилась я, вспоминая, что передо мной, в первую очередь, сидит его тётя, а уж потом – психолог.
– В этот раз ты нарисовала очень позитивный рисунок, Василиса. Я понимаю, что ты внимаешь все мои комментарии и стараешься меня запутать новой смысловой интерпретацией дома, – она снисходительно улыбнулась. – Но психология намного сложнее и глубже. Посмотри. Здесь ты нарисовала решетки на окнах… А чья эта тень? Человека?
– Да. В доме же кто-то должен жить.
– Ты рисуешь себя, – утверждает Дарья. – И то, что тень находится за решеткой, это может гласить о депрессии, тревожности или страхе. Тебя нервирует общество Кирилла в доме? Или ты чувствуешь себя плохо?
– Нет, меня всё устраивает, – округлила я глаза. – Но есть кое-что… Что меня беспокоит. Я причинила боль своим знакомым. Точнее друзьям. Несколько раз я пробовала позвонить, но никак не могу решиться.
– Ты не решаешься, потому что боишься услышать что-то плохое?
– Наверное, – пожимаю плечами. – Я была слишком жестока, но и они не были правы…
– Почему бы не дать себе и своим друзьям шанс на примирение? – Дарья откладывает свой блокнот и внимательно за мной наблюдает. – Ты слишком сконцентрирована на переживаниях. Если тебе ответят грубостью или игнорированием – помни, что каждый человек имеет возможность реагировать. А перед звонком подумай о том, что настоящие друзья не отворачиваются в трудную минуту.
– Сомневаюсь. Друг Кирилла ясно дал понять, что ненавидит меня и сделает всё возможное, чтобы мы больше не были вместе. Так что…
– Он злится на себя больше, чем на кого-либо, – неожиданно раздается голос в дверном проёме, на который облокотился Кирилл. – Даже не так. Он в бешенстве, что так глупо повёлся на уловку Ковалёва.
– Кирилл, у нас приватные встречи и это очень грубо – подслушивать, – с укором сказала Дарья, собирая мои рисунки в папку.
– Да я так, краем уха, – наглый лжец отводит глаза в сторону. – Если бы вы следили за временем, ничего бы не услышал.
– Ну ты и говнюк! – подняв маленькую подушку с дивана, швыряю её в парня. Он, неожидающий нападения, со сложенными руками в карманах джинсов, реагирует с запозданием. Подушка смачно плюхается прямо в его лицо.
– Какая отличная меткость, – хвалит меня Дарья, весело хмыкая.
Кирилл качает головой, закатывая глаза. Поднимает с пола подушку и лукаво смотрит на меня.
– Ты занимаешь моё личное времяпровождение с Василисой.
– Один час из двадцати четырех – действительно слишком много, – скептически фыркает Дарья. – Но мне и вправду пора. До встречи, Василиса. Пока, говнюк.
– Ты же психолог, тётя, – ехидно замечает Кир. – Разве ты не должна быть сострадательной, особенно, когда твоему племяннику врезали подушкой?!
– Я мучаюсь от сострадания, что мой племянник – говнюк, – она чмокает его в щеку. – Хоть ты и весьма привлекательный парень, но всё-таки говнюк.
– Может хватит повторять это слово? – недовольно бурчит Кир, но провожает Дарью, обмениваясь с ней колкими любезностями.
Когда Кирилл заходит в гостиную, я собираю фломастеры в упаковку.
– Говнюк, значит, – он заваливается на диван.
– Привлекательный, – киваю я.
– Спелись две знойные птички… – неопределенно хмыкает Кирилл.
– Считаешь меня знойной? – оборачиваюсь, вопросительно изгибая бровь.
– Так считает Дымок.
– А ты как считаешь? – собираю на поднос пустые чашки и тарелочки после чаепития со сладостями.
– Днём – принцесса, а с наступлением ночи превращаешься в дракончика.
– В дракончика? – прыскаю я со смеху. – Надеюсь, не в розового?
– Блондинистого, – поддерживает Кирилл бессмысленный разговор. – Краска с твоих волос уже смылась. Ты снова милая блондиночка. Эксперименты предвещаются?
– Не знаю, – задумчиво тяну я. – Вроде и так не плохо.
– Так – просто идеально, – неожиданно ощущаю его руку в своих волосах, которая накрывает мой затылок. Волосы дыбом встают от этого интимного прикосновения, а по коже бегут мурашки. – Может, хочешь сегодня немного развеяться? На Живых холмах сегодня гонки.
– Зубы заговариваешь, Бессонов? – я поворачиваюсь к нему лицом. – Выкладывай, а потом, возможно, прокатимся.
– Не хочу портить вечер дурными вестями, – кисло морщится Кир.
– Значит, моё заявление на Ковалёва не дало никаких результатов? – догадываюсь я. – И как давно ты это знаешь?
– Не хотел тебя разочаровывать.
– Хватит меня оберегать, как тепличную фиалку. Я уже в полном порядке и могу адекватно реагировать на любые слова.
– Не думаю, – мягко перечит мне Кир.
– Так подумай. Мозги человеку даны не просто, как орган.
– Не уверен, что это уместно.
– Проверь, Кирилл. Давай же, – подначиваю я его. – Помнишь, как ты тогда высказывался в библиотеке? Уж поверь, теперь мне бояться уже нечего.
– Как хочешь. Сама напросилась, – он удобно устраивается на диване и закинув голову, на мгновение прикрывает глаза. – Ты начала набирать вес, поэтому твоя задница в этих лосинах заставляет каждый раз испытывать жесткий стояк. Даже не представляешь, как твоя попка сексуально качается при твоей неспешной ходьбе! А когда ты жмешься ко мне во время просмотра фильма, позволяя заглядывать в вырез твоих топов, я мысленно трахаю тебя на этом мягком диване. Но самое гнусное, что ты делаешь – выходишь из душа и шастаешь по дому во влажной пижаме. Твои соски так и рвутся в мои руки, а с волос капли воды всегда соскальзывают по твоей шеи к груди, которые хочется слизать. И да, я знаю, что ты не надеваешь трусы после душа. Каждый раз хочу тебя зажать и обласкать, запустив свои пальцы в твою узкую дырочку, которая всегла влажная для меня и доставляет удовольствие. Конечно, наши ночи любви – хороши, но я знаю, что тебе нравится со мной трахаться. И я хочу делать это утром, днём и вечером, – рассказывает Кирилл с таким запалом, что я тяжело сглатываю, ошалело моргая.
– Я имела ввиду информацию по делу Ковалёва, – сбито, едва шепча, уточняю я.
– Ах, ну да, по Ковалёву… – он пожимает плечами. – Дымарский этим занимается. Нам нужно зайти с тыла и ударить со всех сил. Твоё заявление, к сожалению, слабый аргумент, чтобы призвать его к ответственности. Нужен повод, публичная огласка и артиллерия в виде свидетелей. Мирослав найдет нам свидетелей и тогда мы пойдем в атаку, – рассуждает парень, а я всё ещё парализована его откровением.
– Ты правда так думаешь? – непонимающе смотрю на Кирилла.
– Конечно. Дымарский отличный стратег и ищейка, да и отец подтвердил, что лучше…
– Я не об этом, – качаю я головой. – Ты фантазируешь обо мне? – отчего-то мои губы подрагивают от сдерживаемой немного нервной улыбки.
– Фантазирую я о тебе, когда засыпаю сам в холодной постели или стою в душе, Василиса. А то, что я сказал – вижу и чувствую регулярно, – прямо заявляет он в мои глаза, и пристально смотрит, пытаясь разгадать мои эмоции.
– Это… Неожиданно.
– Для тебя неожиданно то, что я хочу тебя? – возмущенно спрашивает Кирилл.
– После случившегося, – отвожу взгляд, намекая ему, что я была с близка с другим парнем.
– Не может быть, – пораженно говорит Кирилл, привлекая моё внимание. – То есть, тебя не пугает моё яростное желание тобой овладеть, но до замешательства удивляет то, что я хочу тебя?
– Это было бы разумно.
– В каком месте? – фыркает Кирилл. – В любом случае – твоя взяла. Ты перешагнула свою проблему и спокойно реагируешь на мои слова. Я люблю тебя, Лиса, а как только ты полностью восстановишься – я заставлю тебя забыть обо всём плохом самым сексуальным способом. Честно признаюсь, что у меня уже яйца синие, когда я об этом думаю…
– Грязный извращенец! – не сразу нахожу я ответ, всё ещё не в силах поверить в происходящее. Кирилл, как и прежде, жаждет каждую минуту со мной проводить в горизонтальном положении. И я… Напрягаюсь. Но напрягаюсь не так, как последний месяц.
Сексуально напряжение овладевает моим телом неожиданно для меня самой, отчего я заливаюсь яростным смущением.
– Можешь использовать моё извращение на своё усмотрение, – величественно даёт мне разрешение Бессонов.
– Прекращай уже, – предостерегающе указываю на него пальцем. – Я пойду собираться на Живые холмы, а ты постарайся остыть, не то пар из ушей пойдет, – встаю с дивана и подхватив поднос, выхожу из гостиной.
– Если вздумаешь мастурбировать в ванной, включи музыку в комнате. Я знаешь ли, не железный! Хотя не включай… Я же всё равно пойму, чем ты там занимаешься! – летит мне в спину, из-за чего мои руки нервно дрогнули, заставляя посуду издать стеклянный шум.
– Говнюк...
Симпатичный говнюк!
Глава 24. Столкновение
Кирилл:
Я не свожу с неё своего пристального взгляда. Впервые за две недели она выглядит, как прежде. Даже одежда, которую она выбрала только с одной целью – побесить меня, – радует взгляд. Она такая же открытая, своенравная и притягательна. Василиса на Живых холмах, как рыба в воде, и я её отлично понимаю.
Несмотря на то, что Василиса всё ещё испытывает внутренний дискомфорт и борется с гнетущими эмоциональными последствиями, её бунтарский дух любопытно поднимает голову и начинает озираться по сторонам.
