Так куда путь держать будем – в Степное или Роднянское? Я за последнее вообще никогда не слышал и ума не приложу, что бабуля делала там… Ну кроме сбора посевов.
– Далеко это Степное? – уточнила Светлана.
– Нет, шестьдесят километров примерно.
– Вот и давай завтра съездим туда.
– Птеродактилей тоже возьмем? – сощурился Дмитрий.
– А почему бы нет? – бросила на него быстрый взгляд ученая. – Чего им в квартире сидеть? Девушкам тоже свежий воздух нужен, да и развеяться не повредит.
– Ты, ей-богу, как о детях малых, – проворчал Чернов.
– Возьмем машину в аренду и поедем. – Светлана сделала вид, что не услышала последнюю фразу.
– Вот уж не думал, что так весело проведу свой отпуск, – продолжал бурчать Дмитрий.
Когда Светлана ушла, а через несколько минут в комнату заявилась Опия, Чернов уже не удивился. Сидел в кресле и с усмешкой наблюдал.
– Что – пухлый не справляется? – с издевкой спросил.
Опия растерянно потопталась на месте, неуверенно присела на край дивана. Дмитрий осклабился: сколько искусительниц уже сидело на этом месте за сегодняшний вечер.
– Надеюсь, хоть он сам ко мне не придет? – продолжал ехидничать Чернов. – Он уж точно не в моем вкусе – так и передай.
Девушка озадачено разглядывала комнату.
– Богиня говорила, что ты знахарка? – спросила, сомневаясь. – Вроде как бабка-повитуха?
– И? – насторожился Дмитрий.
Бабка-повитуха, конечно, забавно. Нужно внести поправки в резюме.
– Моя мамка померла, – пространственно продолжала девушка. – А здесь только Андромаха со Смирной, мудрые женщины далеко. Мне кажется – я потяжелела. Кто мне будет помогать? Я без наставниц не справлюсь – тяжелею в первый раз.
Дмитрий задумчиво соображал, что значат эти туманные выражения. Тяжелею? Но звеняще-требовательный тон и такое до боли знакомое слово «кажется» глухим звоном уже напомнили работу.
– Ты ребенка ожидаешь? – подобрался он в кресле.
Опия царственно кивнула.
– Только этого не хватало, – простонал Чернов.
– Я знал, знал, что от пухлого следует ждать неприятностей, – грозил пальцем Чернов яйцеголовому предку. – Он мне сразу не понравился. И когда только, хитрый лис, успел? Как ни посмотришь – спит гаденыш или ест. А теперь вон как лоснится от радости.
– Ну что ты, Дима, – лепетала Светлана. – Дети – это же такое счастье. И тем более радость, что подопытным, несмотря на неблагоприятные условия, удается давать потомство.
Чернов поморщился.
– Потомство, – фыркнул. – Девице нужно стать на учет в женской консультации. С учетом неблагоприятных условий… Как ты собираешься это устроить?
– К-к-как это на учет? – опешила ученая. – Это невозможно. У Опии и документов-то нет.
Дмитрий вскинул брови.
– Ты сейчас серьезно?
– Двадцать лет они давали потомс… – Светлана осеклась. – Рожали своими силами. В большинстве случаев все происходило чудесно…
– Дура, что ли? – не вытерпел Чернов. – Я не пойму, тебя, льдину научную, в лаборатории воспитывали?
Светлана обиженно поджала губы, и Дмитрий был уверен, что в глазах, которые она спешно отвела, появились озерца слез. Зря он так с ней.
– Послушай, – взял он ее за руку. – У девушек слабое здоровье. Сама же говоришь, что беременность проходит тяжело. За Опией должен быть установлен профессиональный контроль.
– Но ты же врач, – ошарашила его Светлана.
Чернов сплюнул с досады.
– Опять двадцать пять. Я врач-акушер. Тебе что ветеринар, что стоматолог. Ты думаешь, что если я на нее просто буду смотреть, как на картину, то беременность пройдет без осложнений? «В нашем доме живет пожарник, как же в нем огонь случился»? Извини, конечно, но я не травница и не знахарка. И повивальной бабкой быть плановом отпуске отказываюсь… Хватит скалиться, как кот на сметану, – прикрикнул он на Панасагора. – Папаша!
Светлана вращала глазами.
– Хорошо, – согласилась. – Мы обдумаем этот момент. Давайте завтра съездим на могилу к прабабушке, а потом вернемся к Опии.
– Червиха книжная бездушная, о себе только думаешь, – отозвался Дмитрий и вышел из кухни.
Она тихо постучала в дверь ровно через пятнадцать минут. Так и не дождавшись ответа, осторожно просунула голову. Приоткрыла рот, чтобы сказать привычное: «Не помешаю?», но передумала. Чернов сверлил въедливым взглядом тонкую фигуру.
– Ты прав, – сказала она, присев на ставший за вечер гостевым край дивана. – Мои родители ученые, и выросла я в лаборатории. Они… увлеченные люди – открытия, гранты, студенты. На меня времени не было. От моей персоны требовалось только быть незаметной, в юном возрасте отлично учиться, быть успешнее других – потом. Вот и все. Чувства, лирика, сострадание расценивалось моими родителями только как препятствие для открытий и научной деятельности. Общая цель, самопожертвование и самоотдача – вот то, что действительно важно. Тебе сложно это представить: насколько я знаю, у тебя любящая и заботливая мать. Поэтому ты такой… сострадающий. А меня поймет лишь Алексей, выросший в таких же условиях. Вернее, понимал бы, если бы чувство конкуренции не подавляло в нем все остальные чувства.
Дмитрий молчал, давая возможность улитке чуть выглянуть из своей ракушки.
– Я хочу помочь, честно, – воскликнула Светлана. – Я за них, насколько позволяет мой проклятый характер, переживаю. Скажи: что нужно Опии? Лекарства, витамины, может, какие-нибудь анализы? Я все сделаю. Когда они находились в искусственной среде, не привязанной к конкретному времени, за ними наблюдали врачи. Да, мы не вмешивались слишком, стараясь, чтобы быт девушек как можно меньше подвергался изменениям. Но не только с исследовательской целью. Поверь мне, им же тоже так было лучше и привычнее – жить по традициям, сложившимся веками.
Она так пыталась достучаться до него, что под конец монолога уже просто выкрикивала фразы. Чернов встал и молча взял ее за руку. Сухая горячая ладонь такой же сухой обладательницы. Что ж, по крайней мере, он теперь понимал причину ее черствости. Изменит ли это его отношение к ученой – он не знал. Женщина должна быть живой и яркой. Такой, как мама. Может быть вздорной и капризной. Но лабораторным сухарем?..
– Я тебя услышал, не переживай. Молодец, что мне все рассказала.
На следующий день после молитв и плотного завтрака, заехав ненадолго в больницу, двумя автомобилями выдвинулись в Степное. Касательно аренды машины Чернов вначале сомневался, но Алексей оказался довольно сносным водителем. По крайней мере, до пункта назначения доехали без приключений, если не брать во внимание несколько остановок по просьбе Опии.
Дом прабабушки Дмитрий знал – какое-то время там жила и его бабушка. Остановив перед двором автомобиль, Чернов развернулся к Светлане.
– Какой у нас дальнейший план, ученая? – подмигнув, поинтересовался он. – Или, как обычно, действуем наугад?
Светлана закономерно размышляла.
– Ну можем заехать на кладбище, убедиться… А лучше бы расспросить старожилов…
– Понятно, – скривился Чернов. – Мы подготовились на славу, как всегда.
В лобовое стекло он разглядел довольно подходящие объекты: несколько активных старушенций живо обсуждали невдалеке «повестку дня». Махали друг на друга руками, выкрикивали проклятия и прочее в том же духе культурной беседы добрых, уважающих друг друга соседей.
– Думаешь расспросить их? – заинтересовалась Светлана.
Чернов оценил степень агрессивности сельских представителей.
– Почему я? – засомневался. – Ты же у нас привыкла иметь дело с воинственными бабулями – тебе и карты в руки.
– А ты по врачебному долгу часто общаешься с гормонально нестабильными женщинами, – не сдавалась Светлана.
Дмитрий фыркнул.
– Какие гормоны? Бабуль явно на этом свете держит только чувство недовольства действительностью.
Он нехотя вышел из автомобиля и медленно подошел к воротам дома. Краем глаза исподтишка наблюдал за реакцией «собрания». Бабули чутко навострились и повестку дня отложили до выяснения новых обстоятельств. А обстоятельством был незнакомый аборигенам субъект.
– Эй, ты! – громко выкрикнула одна из них. – Ты чегой это там вынюхиваешь? Ты посмотри, Петровна, на этого нахала – ходит, примеряется. Привыкает глазами к чужому имуществу.
– Надо ему граблей между глаз, – добродушно согласилась вторая. – Чтоб не вздумал привыкать.
– Нужно Петьку… этого, как его теперь называют… полийсмена участкового позвать, – встряла следующая. – Пущай эту преступную личность скрутит и повяжет.
– Ну ты, Трофимовна, конечно, телевидения обсмотрелась, – не согласилась с методом первая. – Скажешь тоже – повязать. Хоть полийсмен, хоть милицейский – Петька третий день в запое и делать ему будто нечего больше, как крутить и вязать.
– Хозяева дома? – дав время сельскому коллективу внести все предложения, поинтересовался Дмитрий.
– А ты ж будто и не знаешь, – хмыкнула разговорчивая блюстительница порядка. – Вчера вечером в город к детям уехали, а ворье всякое уже тут как тут.
Чернов подошел к совету.
– А за домом кто присматривает?
– Ну вроде как я, – сообщила старушка. – Смотрю, как ты ходишь вокруг. И наряд полийсменов вызову, – добавила сердито. – Если приедет, конечно, кто.
Дмитрий сел на лавку, потеснив совет.
– А я внук Сорокиной, – представился Чернов. – Помните такую?
– Не помним, – ответила за всех бойкая старушонка.
– Она жила в этом доме до девяностых годов, – упорствовал Дмитрий. – До этого с матерью жила, Феклой. После того, как деда не стало.
– Не помним, – повторила собеседница. – Может, и жила. Это ж сколько времени прошло – каждого жильца упомнить… А ты что – наследством интересуешься? – полюбопытствовала лукаво.
– Упаси боже, – окинул Чернов взглядом покосившуюся крышу дома. – Я хотел посмотреть, повспоминать. Проникнуться атмосферой старого дома.
– Ну вспоминай, конечно, – смилостивилась собеседница. – Дело нужное.
Они посидели какое-то время молча.
– Я бы, конечно, мог вспомнить, – отозвался невесть как затесавшийся в собрание женщин ветхий дед. – Если бы не обидели они меня когда-то вусмерть. И обидели так, что и вспоминать про них не хочется.
Он в раздумьях поплямкал беззубым ртом.
– А так мог бы, ясное дело. Если бы тогда, в семьдесят третьем, они не заложили меня, курицы безмозглые, сельскому председателю. И главное, говорю я этой Фекле, матушке этой Тамары, черт ее за ногу в свое болото утащи: «Не брал я никаких ящиков этих помидор. Все отклонения – усушка и утруска, научно доказанное явление, между прочим». Умные люди, так скажем, такие понятия ввели, научно доказанные и… аргументированные. Во! – Дед демонстративно поднял вверх дрожащий палец. – А тут какая-то Фекла, три класса недообразования, отвергая все исследования в буйгалтерской сфере говорит, что эти ящики я спер. А я, между прочим, в городе в ПТУ учился. Почти полгода как. И науками разнокалиберными на тот момент владел. А она, дура горластая, и слушать не хочет – кричит, что ящики те видела в моем дворе. Хотел я дать тогда легонько по неученой голове. Сугубо с просветительской целью. Чтобы мозг у той Феклы вструсило и на место поставило. Так ейна дочка тогда примчалась и через забор мне угрожать лопатой начала. Не глядя на мои права как человека. Крыльями хлопала в калитку. А покуда я затаился и не открывал – побежала к председателю. Во как!
Чернов огорошено уставился на деда. Почти полвека прошло, а человек бережно хранит в кладовых старческой памяти такие подробные факты.
– Точно! – отозвалась бойкая старушка. – Тепереча и я припоминаю. Были такие в селе. И история такая случалась.
– А то как бы не случалась, – подтвердил дед. – Говорю же, до сих пор помню. Двадцать лет с лихвой потом в их сторону плевал: и утром, и перед вечерней. Два раза в день – как по сигналу. Во как!
– И ничего странного про них не помните? – без всякой на то надежды спросил Чернов, уже жалея, что так далеко ехал.
Ну в самом деле: что интересного мог он узнать про обычных деревенских старушек. Еще и спустя столько лет.
– Кроме того, что они курицы странные? – прищурился дед. – Конечно, это странно – жить без мозгов. А больше – ничего необычного про них не припомню.
– Я вообще их не помню, – поделилась размышлениями одна из соседок. – Ни Феклы, ни Тамары.
– Та помнишь, – махнул в ее сторону дед. – Что ты прямо как привезенная. Вспоминай: та Фекла потом еще такое учудила: пропала, как есть, на ровном месте. Был человек себе и нету – хоть всю деревню обыщи. Всем селом эту Феклу искали, дочка даже райцентр на уши подняла. А нету – хоть об стену расшибись. А как пять лет прошло, уже и гроб пустой захоронили – идет председатель поутру, а Фекла та на бревнышке сидит. Сидит, значит, на бревнышке и бесполезно так моргает. Ни тут, говорит, не помню, ни того. И где меня шатало пять лет – не припомню. Во как! Говорю же – дурой всю жизнь прожила.
Дмитрий изумленно разглядывал собеседника. Оказывается, чудаковатая логика присуща не только беременным женщинам. Есть на свете и такие вот деды. Интересно: что такого должно с человеком случиться, чтобы дед посчитал событие странным? Если даже пропажа односельчанки на долгих пять лет не вызывает у него изумления.
– Ну а потом вспомнила она, где была? – спросил Чернов у него с надеждой.
– Как бы она вспомнила, если после этого вскоре померла? – с неподдельным возмущением высказался дед. – Ну ты, конечно, странный – такие вопросы задавать. Сразу видно: Феклы близкий родственник. Тоже с придурью, конечно, извини. Сам подумай: кому до той бабки какое дело и где ее носило столько лет. Ну окромя дочки, может, ейной. Наверное, шла куда-то, рассудком поплыла и потопала в противоположном направлении. И гребла, видимо, от недостатка своего куриного ума до победного упора. Нет бы пораскинуть остатками мозгов: если в голове туман и пустота, то постой, подожди, пока найдут. А не иди как баран себе и дальше. Во как!
– И вы не знаете? – уточнил Чернов у остального коллектива.
Коллектив как по команде мотнул головами.
– Не знаем, – подтвердила одна из бабок. – Хотя, конечно, занимательно. Мож, ее на опыты какие выкрало правительство? Мы ж тогда о таком не знали и телевиденье нам об этом не докладывало. В восьмидесятых-то, до наступления гласности. Мож, оттого она так скоро померла – от огорчения, что на ней опыты ставили. До восьмидесяти же довольно бодро прожила, а после опытов подозрительно преставилась. Это ж теперь докопайся до истины.
– Что думаешь? – спросил Чернов у Светланы в машине, когда пересказал ей разговор с сельскими жителями.
– Странная история, – согласилась ученая. – Получается, что женщина внезапно пропала на пять лет, а потом так же неожиданно появилась на прежнем месте. И никто не знает, где она была все это время?
– Ну почему же никто? – возразил Дмитрий. – Мы с тобой знаем. Точнее, подозреваем, что она могла находиться в Роднянском. Только вот как она туда попала? Даже если предположить, что прабабушка помутилась рассудком и пошла в неизвестном направлении, то Роднянское довольно далеко. Пожилому человеку, тем более в нестабильном состоянии психического здоровья, туда добраться очень сложно.
– Может, подвез кто-то? – предположила Светлана.
– Может быть, – раздумывал Чернов. – Хотя тоже странно: подвозить пожилого человека при плохом самочувствии в населенный пункт, который расположен за несколько десятков километров отсюда.
– Далеко это Степное? – уточнила Светлана.
– Нет, шестьдесят километров примерно.
– Вот и давай завтра съездим туда.
– Птеродактилей тоже возьмем? – сощурился Дмитрий.
– А почему бы нет? – бросила на него быстрый взгляд ученая. – Чего им в квартире сидеть? Девушкам тоже свежий воздух нужен, да и развеяться не повредит.
– Ты, ей-богу, как о детях малых, – проворчал Чернов.
– Возьмем машину в аренду и поедем. – Светлана сделала вид, что не услышала последнюю фразу.
– Вот уж не думал, что так весело проведу свой отпуск, – продолжал бурчать Дмитрий.
Когда Светлана ушла, а через несколько минут в комнату заявилась Опия, Чернов уже не удивился. Сидел в кресле и с усмешкой наблюдал.
– Что – пухлый не справляется? – с издевкой спросил.
Опия растерянно потопталась на месте, неуверенно присела на край дивана. Дмитрий осклабился: сколько искусительниц уже сидело на этом месте за сегодняшний вечер.
– Надеюсь, хоть он сам ко мне не придет? – продолжал ехидничать Чернов. – Он уж точно не в моем вкусе – так и передай.
Девушка озадачено разглядывала комнату.
– Богиня говорила, что ты знахарка? – спросила, сомневаясь. – Вроде как бабка-повитуха?
– И? – насторожился Дмитрий.
Бабка-повитуха, конечно, забавно. Нужно внести поправки в резюме.
– Моя мамка померла, – пространственно продолжала девушка. – А здесь только Андромаха со Смирной, мудрые женщины далеко. Мне кажется – я потяжелела. Кто мне будет помогать? Я без наставниц не справлюсь – тяжелею в первый раз.
Дмитрий задумчиво соображал, что значат эти туманные выражения. Тяжелею? Но звеняще-требовательный тон и такое до боли знакомое слово «кажется» глухим звоном уже напомнили работу.
– Ты ребенка ожидаешь? – подобрался он в кресле.
Опия царственно кивнула.
– Только этого не хватало, – простонал Чернов.
ГЛАВА 13
– Я знал, знал, что от пухлого следует ждать неприятностей, – грозил пальцем Чернов яйцеголовому предку. – Он мне сразу не понравился. И когда только, хитрый лис, успел? Как ни посмотришь – спит гаденыш или ест. А теперь вон как лоснится от радости.
– Ну что ты, Дима, – лепетала Светлана. – Дети – это же такое счастье. И тем более радость, что подопытным, несмотря на неблагоприятные условия, удается давать потомство.
Чернов поморщился.
– Потомство, – фыркнул. – Девице нужно стать на учет в женской консультации. С учетом неблагоприятных условий… Как ты собираешься это устроить?
– К-к-как это на учет? – опешила ученая. – Это невозможно. У Опии и документов-то нет.
Дмитрий вскинул брови.
– Ты сейчас серьезно?
– Двадцать лет они давали потомс… – Светлана осеклась. – Рожали своими силами. В большинстве случаев все происходило чудесно…
– Дура, что ли? – не вытерпел Чернов. – Я не пойму, тебя, льдину научную, в лаборатории воспитывали?
Светлана обиженно поджала губы, и Дмитрий был уверен, что в глазах, которые она спешно отвела, появились озерца слез. Зря он так с ней.
– Послушай, – взял он ее за руку. – У девушек слабое здоровье. Сама же говоришь, что беременность проходит тяжело. За Опией должен быть установлен профессиональный контроль.
– Но ты же врач, – ошарашила его Светлана.
Чернов сплюнул с досады.
– Опять двадцать пять. Я врач-акушер. Тебе что ветеринар, что стоматолог. Ты думаешь, что если я на нее просто буду смотреть, как на картину, то беременность пройдет без осложнений? «В нашем доме живет пожарник, как же в нем огонь случился»? Извини, конечно, но я не травница и не знахарка. И повивальной бабкой быть плановом отпуске отказываюсь… Хватит скалиться, как кот на сметану, – прикрикнул он на Панасагора. – Папаша!
Светлана вращала глазами.
– Хорошо, – согласилась. – Мы обдумаем этот момент. Давайте завтра съездим на могилу к прабабушке, а потом вернемся к Опии.
– Червиха книжная бездушная, о себе только думаешь, – отозвался Дмитрий и вышел из кухни.
Она тихо постучала в дверь ровно через пятнадцать минут. Так и не дождавшись ответа, осторожно просунула голову. Приоткрыла рот, чтобы сказать привычное: «Не помешаю?», но передумала. Чернов сверлил въедливым взглядом тонкую фигуру.
– Ты прав, – сказала она, присев на ставший за вечер гостевым край дивана. – Мои родители ученые, и выросла я в лаборатории. Они… увлеченные люди – открытия, гранты, студенты. На меня времени не было. От моей персоны требовалось только быть незаметной, в юном возрасте отлично учиться, быть успешнее других – потом. Вот и все. Чувства, лирика, сострадание расценивалось моими родителями только как препятствие для открытий и научной деятельности. Общая цель, самопожертвование и самоотдача – вот то, что действительно важно. Тебе сложно это представить: насколько я знаю, у тебя любящая и заботливая мать. Поэтому ты такой… сострадающий. А меня поймет лишь Алексей, выросший в таких же условиях. Вернее, понимал бы, если бы чувство конкуренции не подавляло в нем все остальные чувства.
Дмитрий молчал, давая возможность улитке чуть выглянуть из своей ракушки.
– Я хочу помочь, честно, – воскликнула Светлана. – Я за них, насколько позволяет мой проклятый характер, переживаю. Скажи: что нужно Опии? Лекарства, витамины, может, какие-нибудь анализы? Я все сделаю. Когда они находились в искусственной среде, не привязанной к конкретному времени, за ними наблюдали врачи. Да, мы не вмешивались слишком, стараясь, чтобы быт девушек как можно меньше подвергался изменениям. Но не только с исследовательской целью. Поверь мне, им же тоже так было лучше и привычнее – жить по традициям, сложившимся веками.
Она так пыталась достучаться до него, что под конец монолога уже просто выкрикивала фразы. Чернов встал и молча взял ее за руку. Сухая горячая ладонь такой же сухой обладательницы. Что ж, по крайней мере, он теперь понимал причину ее черствости. Изменит ли это его отношение к ученой – он не знал. Женщина должна быть живой и яркой. Такой, как мама. Может быть вздорной и капризной. Но лабораторным сухарем?..
– Я тебя услышал, не переживай. Молодец, что мне все рассказала.
На следующий день после молитв и плотного завтрака, заехав ненадолго в больницу, двумя автомобилями выдвинулись в Степное. Касательно аренды машины Чернов вначале сомневался, но Алексей оказался довольно сносным водителем. По крайней мере, до пункта назначения доехали без приключений, если не брать во внимание несколько остановок по просьбе Опии.
Дом прабабушки Дмитрий знал – какое-то время там жила и его бабушка. Остановив перед двором автомобиль, Чернов развернулся к Светлане.
– Какой у нас дальнейший план, ученая? – подмигнув, поинтересовался он. – Или, как обычно, действуем наугад?
Светлана закономерно размышляла.
– Ну можем заехать на кладбище, убедиться… А лучше бы расспросить старожилов…
– Понятно, – скривился Чернов. – Мы подготовились на славу, как всегда.
В лобовое стекло он разглядел довольно подходящие объекты: несколько активных старушенций живо обсуждали невдалеке «повестку дня». Махали друг на друга руками, выкрикивали проклятия и прочее в том же духе культурной беседы добрых, уважающих друг друга соседей.
– Думаешь расспросить их? – заинтересовалась Светлана.
Чернов оценил степень агрессивности сельских представителей.
– Почему я? – засомневался. – Ты же у нас привыкла иметь дело с воинственными бабулями – тебе и карты в руки.
– А ты по врачебному долгу часто общаешься с гормонально нестабильными женщинами, – не сдавалась Светлана.
Дмитрий фыркнул.
– Какие гормоны? Бабуль явно на этом свете держит только чувство недовольства действительностью.
Он нехотя вышел из автомобиля и медленно подошел к воротам дома. Краем глаза исподтишка наблюдал за реакцией «собрания». Бабули чутко навострились и повестку дня отложили до выяснения новых обстоятельств. А обстоятельством был незнакомый аборигенам субъект.
– Эй, ты! – громко выкрикнула одна из них. – Ты чегой это там вынюхиваешь? Ты посмотри, Петровна, на этого нахала – ходит, примеряется. Привыкает глазами к чужому имуществу.
– Надо ему граблей между глаз, – добродушно согласилась вторая. – Чтоб не вздумал привыкать.
– Нужно Петьку… этого, как его теперь называют… полийсмена участкового позвать, – встряла следующая. – Пущай эту преступную личность скрутит и повяжет.
– Ну ты, Трофимовна, конечно, телевидения обсмотрелась, – не согласилась с методом первая. – Скажешь тоже – повязать. Хоть полийсмен, хоть милицейский – Петька третий день в запое и делать ему будто нечего больше, как крутить и вязать.
– Хозяева дома? – дав время сельскому коллективу внести все предложения, поинтересовался Дмитрий.
– А ты ж будто и не знаешь, – хмыкнула разговорчивая блюстительница порядка. – Вчера вечером в город к детям уехали, а ворье всякое уже тут как тут.
Чернов подошел к совету.
– А за домом кто присматривает?
– Ну вроде как я, – сообщила старушка. – Смотрю, как ты ходишь вокруг. И наряд полийсменов вызову, – добавила сердито. – Если приедет, конечно, кто.
Дмитрий сел на лавку, потеснив совет.
– А я внук Сорокиной, – представился Чернов. – Помните такую?
– Не помним, – ответила за всех бойкая старушонка.
– Она жила в этом доме до девяностых годов, – упорствовал Дмитрий. – До этого с матерью жила, Феклой. После того, как деда не стало.
– Не помним, – повторила собеседница. – Может, и жила. Это ж сколько времени прошло – каждого жильца упомнить… А ты что – наследством интересуешься? – полюбопытствовала лукаво.
– Упаси боже, – окинул Чернов взглядом покосившуюся крышу дома. – Я хотел посмотреть, повспоминать. Проникнуться атмосферой старого дома.
– Ну вспоминай, конечно, – смилостивилась собеседница. – Дело нужное.
Они посидели какое-то время молча.
– Я бы, конечно, мог вспомнить, – отозвался невесть как затесавшийся в собрание женщин ветхий дед. – Если бы не обидели они меня когда-то вусмерть. И обидели так, что и вспоминать про них не хочется.
Он в раздумьях поплямкал беззубым ртом.
– А так мог бы, ясное дело. Если бы тогда, в семьдесят третьем, они не заложили меня, курицы безмозглые, сельскому председателю. И главное, говорю я этой Фекле, матушке этой Тамары, черт ее за ногу в свое болото утащи: «Не брал я никаких ящиков этих помидор. Все отклонения – усушка и утруска, научно доказанное явление, между прочим». Умные люди, так скажем, такие понятия ввели, научно доказанные и… аргументированные. Во! – Дед демонстративно поднял вверх дрожащий палец. – А тут какая-то Фекла, три класса недообразования, отвергая все исследования в буйгалтерской сфере говорит, что эти ящики я спер. А я, между прочим, в городе в ПТУ учился. Почти полгода как. И науками разнокалиберными на тот момент владел. А она, дура горластая, и слушать не хочет – кричит, что ящики те видела в моем дворе. Хотел я дать тогда легонько по неученой голове. Сугубо с просветительской целью. Чтобы мозг у той Феклы вструсило и на место поставило. Так ейна дочка тогда примчалась и через забор мне угрожать лопатой начала. Не глядя на мои права как человека. Крыльями хлопала в калитку. А покуда я затаился и не открывал – побежала к председателю. Во как!
Чернов огорошено уставился на деда. Почти полвека прошло, а человек бережно хранит в кладовых старческой памяти такие подробные факты.
– Точно! – отозвалась бойкая старушка. – Тепереча и я припоминаю. Были такие в селе. И история такая случалась.
– А то как бы не случалась, – подтвердил дед. – Говорю же, до сих пор помню. Двадцать лет с лихвой потом в их сторону плевал: и утром, и перед вечерней. Два раза в день – как по сигналу. Во как!
– И ничего странного про них не помните? – без всякой на то надежды спросил Чернов, уже жалея, что так далеко ехал.
Ну в самом деле: что интересного мог он узнать про обычных деревенских старушек. Еще и спустя столько лет.
– Кроме того, что они курицы странные? – прищурился дед. – Конечно, это странно – жить без мозгов. А больше – ничего необычного про них не припомню.
– Я вообще их не помню, – поделилась размышлениями одна из соседок. – Ни Феклы, ни Тамары.
– Та помнишь, – махнул в ее сторону дед. – Что ты прямо как привезенная. Вспоминай: та Фекла потом еще такое учудила: пропала, как есть, на ровном месте. Был человек себе и нету – хоть всю деревню обыщи. Всем селом эту Феклу искали, дочка даже райцентр на уши подняла. А нету – хоть об стену расшибись. А как пять лет прошло, уже и гроб пустой захоронили – идет председатель поутру, а Фекла та на бревнышке сидит. Сидит, значит, на бревнышке и бесполезно так моргает. Ни тут, говорит, не помню, ни того. И где меня шатало пять лет – не припомню. Во как! Говорю же – дурой всю жизнь прожила.
Дмитрий изумленно разглядывал собеседника. Оказывается, чудаковатая логика присуща не только беременным женщинам. Есть на свете и такие вот деды. Интересно: что такого должно с человеком случиться, чтобы дед посчитал событие странным? Если даже пропажа односельчанки на долгих пять лет не вызывает у него изумления.
– Ну а потом вспомнила она, где была? – спросил Чернов у него с надеждой.
– Как бы она вспомнила, если после этого вскоре померла? – с неподдельным возмущением высказался дед. – Ну ты, конечно, странный – такие вопросы задавать. Сразу видно: Феклы близкий родственник. Тоже с придурью, конечно, извини. Сам подумай: кому до той бабки какое дело и где ее носило столько лет. Ну окромя дочки, может, ейной. Наверное, шла куда-то, рассудком поплыла и потопала в противоположном направлении. И гребла, видимо, от недостатка своего куриного ума до победного упора. Нет бы пораскинуть остатками мозгов: если в голове туман и пустота, то постой, подожди, пока найдут. А не иди как баран себе и дальше. Во как!
– И вы не знаете? – уточнил Чернов у остального коллектива.
Коллектив как по команде мотнул головами.
– Не знаем, – подтвердила одна из бабок. – Хотя, конечно, занимательно. Мож, ее на опыты какие выкрало правительство? Мы ж тогда о таком не знали и телевиденье нам об этом не докладывало. В восьмидесятых-то, до наступления гласности. Мож, оттого она так скоро померла – от огорчения, что на ней опыты ставили. До восьмидесяти же довольно бодро прожила, а после опытов подозрительно преставилась. Это ж теперь докопайся до истины.
– Что думаешь? – спросил Чернов у Светланы в машине, когда пересказал ей разговор с сельскими жителями.
– Странная история, – согласилась ученая. – Получается, что женщина внезапно пропала на пять лет, а потом так же неожиданно появилась на прежнем месте. И никто не знает, где она была все это время?
– Ну почему же никто? – возразил Дмитрий. – Мы с тобой знаем. Точнее, подозреваем, что она могла находиться в Роднянском. Только вот как она туда попала? Даже если предположить, что прабабушка помутилась рассудком и пошла в неизвестном направлении, то Роднянское довольно далеко. Пожилому человеку, тем более в нестабильном состоянии психического здоровья, туда добраться очень сложно.
– Может, подвез кто-то? – предположила Светлана.
– Может быть, – раздумывал Чернов. – Хотя тоже странно: подвозить пожилого человека при плохом самочувствии в населенный пункт, который расположен за несколько десятков километров отсюда.
