Не говорили, да – чтоб не зазналась. И потому как по личным своим способностям не умеют хвалить. А так – никогда не сомневались и думать не гадали, что, видите ли, еще нужно поощрять. Тем более их самих никогда не хвалили, и они все свои успехи заслужили непосильным трудом.
Тогда на Светлану будто снежный ком свалился. Какого лешего она все прожитые годы пыталась что-то доказать? Не спала, не ела, торчала неделями в душной лаборатории, пока сверстники занимались более приятными и соответствующими возрасту занятиями?
Но оказалось, что потребность одобрения уже вошла в досадную привычку. И, как бы Светлана ни старалась, не могла стереть со своего лица застывшее на нем просяще-сомневающееся выражение. Теперь она стойко зависела от мнения коллег, преподавателей, научных руководителей. И даже чутко и послушно выслушивала советы членов подконтрольной себе же исследовательской группы.
А теперь он. Уверенный в себе до тошноты. Уверенный настолько, что даже не считает нужным это демонстрировать.
Все в нем: походка, взгляд, движения всегда неторопливо-собранные. Всегда чуть насмешливое выражение утомленных глаз. Едва заметно приподнятый уголок губ слева.
Эти его безукоризненной формы докторские руки. Суховатая от дезинфекторов ладонь. В меру длинные ухоженные пальцы, которыми при раздумьях он барабанит ровный ритм, такой же безукоризненный и неторопливый, предлагая окружающему его миру подождать.
А его снисходительный тон! Это его небрежное «ученая». И смотрит пронзительно уставшим от ее глупости недоуменным взглядом. Такими серыми, глубокими глазами. Стальными, с черной каймой. Удивительно сочетающимися с темным ежиком волос. Гены иногда сплетаются довольно причудливо, ей ли, ученой, того не знать. Но, бывает, что результат поражает. Так и глаза Дмитрия если бы достались более светловолосому носителю, не оказывали бы, наверное, такой сногсшибательный эффект. Но, безусловно, были бы настолько же красивыми. И, конечно, с этой устало-насмешливой искринкой. Интересно, как изменится это выражение, когда он про все узнает? Станет разочарованным? Злым? Или презрительно-уставшим?
Весь путь до дома Дмитрий размышлял. О нашествии в свою и до того не слишком-то спокойную жизнь совершенно не способствующих умиротворению амазонок. Все в голове скрутилось и перемешалось, разложить по полочкам информацию оказалось нелегко.
Раньше он был полностью уверен, что если побывает сам в дурацком поселении, то сразу поймет, кто из оголтелых бабулек по нему с матерью стрелы метал. Думал, по наивным древним людям это будет обязательно заметно. Да и ехал-то с четкой убежденностью в том, что виновница нападения – царствующая сестрица Смирны. Чернов полагал так – увидев «наследницу», Орифия не совладает с собой и обязательно допустит импульсивную ошибку. А тогда дело за малым: как бы Светлана ни хлопала «ланьими» глазами, он бы сообщил куда нужно о появлении возле областного центра подозрительных вооруженных людей. И пусть органы наконец-то займутся работой, а не только стишки сочиняют.
Но Орифия настолько была поглощена щуплой фигурой инспектора, что и по сторонам особо не смотрела. Топила Хлебушкина в нерастраченной годами любви. Конечно, особой радости от появления Дмитрия она не испытывала и периодически бросала на него недовольные взгляды, но с пеной у рта за наследное горло не хваталась. Большей неприязни от царицы были удостоены Опия и Панасагор. Вот кого Орифия не упускала случая подколоть, да и то почти беззлобно, будто вскользь. Но Панасагору отношение всяких там правительниц было искренне до фени. Мужчину в расцвете сил более волновал ассортимент деликатесов от налогового стола.
Очевидно, на Орифию, кроме запоздалой влюбленности в предприимчивого Хлебушкина, повлияло и почти дружелюбное отношение к Чернову близких соратниц. Невооруженным взглядом ей было заметно, что и Смирна, и Андромаха привыкли к Дмитрию, а посему беседуют с ним довольно доверительно.
Конечно, Дмитрий не забывал о том, что покушение все-таки было совершено не на него, а на маму. Но причин тому, чтобы это сделала Орифия или кто-то по ее приказу – не понимал. Правда, по поселению шаталось внушительное количество других воинственных девиц, но от них Чернов также не наблюдал какой-либо угрозы. Некоторые поглядывали с любопытством, некоторые – с недовольством, но никто на него нападать не пытался. Благодарить за это явно стоило инспектора, который достаточно побродил по периметру, чтобы дикие женщины пообвыклись с фактом близости лица с щетиной возле своих девичьих шатров. Да и только слепой не заметил бы лихорадочный блеск в очах грозной повелительницы, когда она, забываясь от внезапно нахлынувших чувств, любовалась деловитой походкой инспектора, вышагивающего вдоль кибиток и скота. А как известно с давних времен, когда правители вводят интересные новшества, тем более соответствующие потребностям времени да и в целом удобные для обустройства жизни, заветы предков и традиции вполне ускоренными темпами отодвигаются на самый задний план. Тем более и равноденствие близко, как уже заметили «соседки» Чернова.
Поэтому он теперь не мог определиться для себя с дальнейшими подозрениями и вытекающими из подозрений действиями.
Стоит еще посетить второе племя. Вдруг среди сарматов обнаружится тот, кто желает навредить Дмитрию? Или это все-таки кто-то из племени дев-амазонок научился отлично маскировать свое бешенство?
Но, как бы там ни обстояло дело с «антиквариатом», а скрывать свои чувства гостья из загадочного будущего точно не умела. На лице Светланы красноречиво читались непроходящие боязнь и смущение. И насторожилась она в ответ на воспоминания жителей Степного нездорово. Что же пытается утаить от него тихая ученая?
С каким бы раздражением Чернов не относился к оплошностям и вечному дерганью, но он к ней привык. Даже, если быть честным с собой до конца, она ему нравилась. Не как женщина, понятно. Боже упаси! Но как целеустремленный и саможертвенный человек была Чернову в целом симпатична. Он ведь тоже немного застал атмосферу романтического социализма. Все эти подростки, сдающие родителей на благо государства, стахановцы и юные ударники строительства светлого будущего остались на окраинах детской памяти Дмитрия. Как не вспомнить о них, наблюдая за Светланой: тоже светлое будущее, тоже жертвует собой. Тоже не пойми ради чего.
Поэтому именно от Светланы Чернову не хотелось бы получить неожиданный сюрприз с перевоплощением.
Когда он зашел в квартиру, она выпорхнула в коридор встречать. Смотрела уже привычно – настороженно и словно извиняясь.
– Девушки разбили дверцу серванта, – прошептала. – Простите…
– Ну хоть не потоп и дом стоит на месте… – Дмитрий устало отбросил куртку и прошел на кухню.
Ученая незаметно последовала за ним. Метала украдкой изучающие взгляды. Дмитрий так же исподлобья разглядывал ее.
– И где сейчас террористическая группировка?
– Спят, – сообщила Света. – Хорошо покушали и отдыхают.
– О! – фыркнул насмешливо Чернов. – Послеобедняя, хорошо. Или у них это зовется сиестой?
Он уселся на стул, продолжая усмехаться и уже пристально рассматривая девушку. Та стушевалась и потупила взгляд. Робко топталась у входа, то стреляя большущими глазами, то судорожно разбрасывая несмелые взоры по кухне. Чернов несколько раз замедленно ударил кончиками пальцев по столешнице. Смотрел, не отрываясь.
– Чувствую себя отцом большого семейства, наконец-то уложившим детей спать, – произнес он внезапно охрипшим голосом.
Она рассеянно кивала, что-то бормотала – он не разбирал. И вообще не помнил, как оказался рядом. Ведь она не нравилась ему? Раньше Чернов был абсолютно уверен, что нет, категорически не нравилась, но сейчас почему-то напрочь забыл об этом.
На секунду пришел в себя, когда уже жадно заглатывал ее дыхание, и опять поплыл. Забыл снова, что она ужасно раздражает и сейчас не время.
Только чувствовал кончиками пальцев мягкие локоны волос и задыхался от запаха миндаля. И от того, как всем телом чувствует, что она дрожит.
Теперь все, что до этого бесило в глупышке, казалось отчаянно милым и одуряющим. И расширенные от испуга зрачки, и прерывистый судорожный вздох. Будто она заботливо переживает, что забирает его воздух и извиняется за это «ланьими» глазами. И то, как она цепко хватается за него маленькой ладонью, отталкивая и снова приближая, и как содрогается в руках и замирает – все это казалось доверительным и нежным.
Он придерживал ее крепко за тонкое плечо, чтоб не отстранялась, и торопливо перехватывал губу, только чтоб молчала… Не успел. Резко глотнув воздух, она, лишь секунду сомневаясь, произнесла ему прямо в рот:
– У тебя ведь никого нет, правда?
Чернов вздохнул и отстранился. Сел за стол, устало провел по переносице рукой.
– Можно сказать, что нет.
Света озадачено замерла рядом. Припухшие губы резко выделялись на бледном лице. Точно собиралась донести ими до него, что «так не бывает». Но теперь благоразумно молчала. Лучше бы молчала три секунды назад.
– Так не бывает, – все же сказала.
Чернов ухмыльнулся скорее тому, что не сдержалась.
– Бывает…
Бывает. Но не объяснять же это прилежной ученой. Что у него есть, а он вроде как ничей. Да и в том, что есть у него, Дмитрий теперь сомневался.
И зачем рассказывать ледышке, что он встретил Ольгу случайно. На дурацкой встрече выпускников, куда даже и идти-то и не хотел. Так, заехал на часок-другой, бессмысленно поддавшись на уговоры приятелей.
Что, увидев ее, такую счастливую, с такими сумасшедше-горящими глазами, с теплой ностальгией вспомнил, как был когда-то влюблен. И искренне радовался, наблюдая, что Ольга будто светится вся изнутри.
Она светилась и потом, в его кабинете. Куда заглянула исключительно как к хорошему другу. Ведь глупо не воспользоваться тем обстоятельством, что твой друг и бывший одноклассник – один из лучших специалистов в профессии.
Светилась, рассказывая, как долго ждала. Что уже почти не верила в возможное чудо. По совсем недавней привычке бережно клала руку на живот. Защищала. Или убеждалась, что все на самом деле?
И прекрасно помнил, как она перестала светиться… Когда он смотрел результаты анализов и говорил. Убеждал. В единственно верном решении. Уговаривал, как один из лучших специалистов совсем не лучшей, как оказалось, профессии.
А потом не мог избавиться от глупого чувства вины. За то, что не оправдал ожиданий. За то, что, как это ни странно, дал тогда совершенно правильный совет. Попытался хоть как-то утешить и снова зажечь пусть и слабую лучинку света. Непрофессионально… Непрофессионально, глупо, подло.
И потом одиннадцать странных месяцев не мог оборвать эту странную связь. Из чувства вины и по привычке. Хоть и чувство какой-то неправильности перечеркивало удовольствие от нечастых встреч.
И что сейчас Ольга с мужем в Ницце. Пытается склеить то, что распалось. По его же, Дмитрия, искренне-дружескому совету.
Но ученая это не поймет. Будет хлопать «ланьими» глазами и шептать убежденно, как отличница, что так не бывает.
Бывает…
Вечером позвонил подполковник. По его словам, специалист по лукам настолько воодушевился фотографией стрелы, что тут же напросился в хранилище. Даже переодеваться не стал, так и поехал в домашнем.
Внимательно осматривал стрелу дрожащими от избыточных чувств руками. Бормотал что-то бессвязное себе под нос. А потом с непередаваемым азартом принялся убеждать собеседника в том, что подобным образом оружие изготавливали в начале эры. С таким раздражающим блеском в очах, будто это о чем-то говорило подполковнику или хотя бы на микроскопический шаг могло придвинуть его к расследованию покушения.
Выкрикивал какие-то названия племен: то ли скифов, то ли сарматов. Для подполковника они оба были – неясный черт. Пусть хоть скифы, хоть сарматы, хоть Тридевятая Русь – ничего не понять. Как могло древнее изделие оказаться настолько «свежим»? А в том, что оно именно древнее, специалист был убежден. Даже слюною брызгал. Совал подполковнику под нос диво-оперенье. И пальцем своим «лукодельным» по наконечнику водил.
Тот только разбирал отдельные словосочетания: «вручную вытесанная кость», «трехгранный», «не втульчатый, а черешковый», «грубый оселок», «редкий случай» и еще много разных дивных описаний. Древко стрелы у перьев выкрашено в красный цвет, а центральная часть покрыта полосами. Это тоже ни о чем не шептало подполковнику, но бесконечно окрыляло собеседника.
– Но главное, что он умудрился разглядеть на наконечнике какой-то там орнамент. Гордо называет его точеным. Радуется, как ребенок, и тарахтит про редкий случай.
– Орнамент? – настороженно переспросил Чернов.
– Если честно, то не разобрал я там никакого орнамента, – смутился подполковник. – Что-то, конечно, неразборчиво нацарапано. Или скорее – выдавлено. Как по мне, так на рогатку похоже. Или на лапу куриную. Во, точно! На куриные следы. Но этот знаменитый лукодел называет его «звериным стилем» скифов. Или сармат – я в этих древностях не разбираюсь.
Подполковник прокашлялся.
– Интересно-то другое: этот чудо-специалист убежден, что таким образом стрелу почти невозможно изготовить. Нужно знать эти все детали, очень точно воспроизвести. И все равно эксперт поймет, что она неподлинная. Да и мастеров такого уровня не слишком много, и всех их лукодел уже быстро обзвонил. Никто и слыхом не слыхивал… Но каждый из них уже желает свой нос в хранилище засунуть. Очень им, видите ли, любопытно поглазеть. Уже какой-то там съезд собирают… лукоделов этих. Размышляют… Ну это я так, к слову.
– То есть эксперт считает, что если бы не отличное состояние и не явно почтенный возраст, то он был бы уверен в том, что эту стрелу изготовил сармат? – уточнил Чернов.
– Глупо, понимаю, – стушевался подполковник. – Но это эксперт так считает. Орнамент и оперенье… Красный цвет… ну и остальное. Для меня – стрела как стрела. Да, необычная, да, с царапинами. Интересная стрела. Не из металла. Вот и все. Но эксперту-то видней.
– Спасибо большое, – поблагодарил Дмитрий.
– Так за что «спасибо»? – удивился подполковник. – Это же ничем не помогло. Разве что посетить исторические кружки? Или музеи? Где еще помнят про эти племена?
– Это я и собираюсь сделать, – согласился Чернов. – Могу я вас попросить еще об одном одолжении? Не могли бы вы сбросить фото этой стрелы?
– Да, конечно.
Чернову показалось, что собеседник выдохнул с облегчением.
– Если вам это поможет.
Может, поможет. Может, нет. Чернов и сам не знал.
В который раз мнение экспертов только подтвердило его догадки: стрела была изготовлена, а затем и выпущена кем-то из членов древних племен. Конечно, все описания экспертов хороши, но в то же время весьма относительны. Ну красная, ну полосатая, ну черешковая или как там ее. А вот орнамент… тут, как говорится, прямо в лоб. Для неискушенного историей развития лучевых орудий человека. От рисунка отвертеться будет сложно.
Можно было бы сразу сунуть фотографию под нос прабабкам. Или той же Светлане. И за реакцией понаблюдать. Или запросто взять обманом. Напеть про этот «звериный стиль» и про эксперта. Но Дмитрий, поразмыслив, решил, что к такому обвинению следует хорошенько подготовиться.
Тогда на Светлану будто снежный ком свалился. Какого лешего она все прожитые годы пыталась что-то доказать? Не спала, не ела, торчала неделями в душной лаборатории, пока сверстники занимались более приятными и соответствующими возрасту занятиями?
Но оказалось, что потребность одобрения уже вошла в досадную привычку. И, как бы Светлана ни старалась, не могла стереть со своего лица застывшее на нем просяще-сомневающееся выражение. Теперь она стойко зависела от мнения коллег, преподавателей, научных руководителей. И даже чутко и послушно выслушивала советы членов подконтрольной себе же исследовательской группы.
А теперь он. Уверенный в себе до тошноты. Уверенный настолько, что даже не считает нужным это демонстрировать.
Все в нем: походка, взгляд, движения всегда неторопливо-собранные. Всегда чуть насмешливое выражение утомленных глаз. Едва заметно приподнятый уголок губ слева.
Эти его безукоризненной формы докторские руки. Суховатая от дезинфекторов ладонь. В меру длинные ухоженные пальцы, которыми при раздумьях он барабанит ровный ритм, такой же безукоризненный и неторопливый, предлагая окружающему его миру подождать.
А его снисходительный тон! Это его небрежное «ученая». И смотрит пронзительно уставшим от ее глупости недоуменным взглядом. Такими серыми, глубокими глазами. Стальными, с черной каймой. Удивительно сочетающимися с темным ежиком волос. Гены иногда сплетаются довольно причудливо, ей ли, ученой, того не знать. Но, бывает, что результат поражает. Так и глаза Дмитрия если бы достались более светловолосому носителю, не оказывали бы, наверное, такой сногсшибательный эффект. Но, безусловно, были бы настолько же красивыми. И, конечно, с этой устало-насмешливой искринкой. Интересно, как изменится это выражение, когда он про все узнает? Станет разочарованным? Злым? Или презрительно-уставшим?
ГЛАВА 16
Весь путь до дома Дмитрий размышлял. О нашествии в свою и до того не слишком-то спокойную жизнь совершенно не способствующих умиротворению амазонок. Все в голове скрутилось и перемешалось, разложить по полочкам информацию оказалось нелегко.
Раньше он был полностью уверен, что если побывает сам в дурацком поселении, то сразу поймет, кто из оголтелых бабулек по нему с матерью стрелы метал. Думал, по наивным древним людям это будет обязательно заметно. Да и ехал-то с четкой убежденностью в том, что виновница нападения – царствующая сестрица Смирны. Чернов полагал так – увидев «наследницу», Орифия не совладает с собой и обязательно допустит импульсивную ошибку. А тогда дело за малым: как бы Светлана ни хлопала «ланьими» глазами, он бы сообщил куда нужно о появлении возле областного центра подозрительных вооруженных людей. И пусть органы наконец-то займутся работой, а не только стишки сочиняют.
Но Орифия настолько была поглощена щуплой фигурой инспектора, что и по сторонам особо не смотрела. Топила Хлебушкина в нерастраченной годами любви. Конечно, особой радости от появления Дмитрия она не испытывала и периодически бросала на него недовольные взгляды, но с пеной у рта за наследное горло не хваталась. Большей неприязни от царицы были удостоены Опия и Панасагор. Вот кого Орифия не упускала случая подколоть, да и то почти беззлобно, будто вскользь. Но Панасагору отношение всяких там правительниц было искренне до фени. Мужчину в расцвете сил более волновал ассортимент деликатесов от налогового стола.
Очевидно, на Орифию, кроме запоздалой влюбленности в предприимчивого Хлебушкина, повлияло и почти дружелюбное отношение к Чернову близких соратниц. Невооруженным взглядом ей было заметно, что и Смирна, и Андромаха привыкли к Дмитрию, а посему беседуют с ним довольно доверительно.
Конечно, Дмитрий не забывал о том, что покушение все-таки было совершено не на него, а на маму. Но причин тому, чтобы это сделала Орифия или кто-то по ее приказу – не понимал. Правда, по поселению шаталось внушительное количество других воинственных девиц, но от них Чернов также не наблюдал какой-либо угрозы. Некоторые поглядывали с любопытством, некоторые – с недовольством, но никто на него нападать не пытался. Благодарить за это явно стоило инспектора, который достаточно побродил по периметру, чтобы дикие женщины пообвыклись с фактом близости лица с щетиной возле своих девичьих шатров. Да и только слепой не заметил бы лихорадочный блеск в очах грозной повелительницы, когда она, забываясь от внезапно нахлынувших чувств, любовалась деловитой походкой инспектора, вышагивающего вдоль кибиток и скота. А как известно с давних времен, когда правители вводят интересные новшества, тем более соответствующие потребностям времени да и в целом удобные для обустройства жизни, заветы предков и традиции вполне ускоренными темпами отодвигаются на самый задний план. Тем более и равноденствие близко, как уже заметили «соседки» Чернова.
Поэтому он теперь не мог определиться для себя с дальнейшими подозрениями и вытекающими из подозрений действиями.
Стоит еще посетить второе племя. Вдруг среди сарматов обнаружится тот, кто желает навредить Дмитрию? Или это все-таки кто-то из племени дев-амазонок научился отлично маскировать свое бешенство?
Но, как бы там ни обстояло дело с «антиквариатом», а скрывать свои чувства гостья из загадочного будущего точно не умела. На лице Светланы красноречиво читались непроходящие боязнь и смущение. И насторожилась она в ответ на воспоминания жителей Степного нездорово. Что же пытается утаить от него тихая ученая?
С каким бы раздражением Чернов не относился к оплошностям и вечному дерганью, но он к ней привык. Даже, если быть честным с собой до конца, она ему нравилась. Не как женщина, понятно. Боже упаси! Но как целеустремленный и саможертвенный человек была Чернову в целом симпатична. Он ведь тоже немного застал атмосферу романтического социализма. Все эти подростки, сдающие родителей на благо государства, стахановцы и юные ударники строительства светлого будущего остались на окраинах детской памяти Дмитрия. Как не вспомнить о них, наблюдая за Светланой: тоже светлое будущее, тоже жертвует собой. Тоже не пойми ради чего.
Поэтому именно от Светланы Чернову не хотелось бы получить неожиданный сюрприз с перевоплощением.
Когда он зашел в квартиру, она выпорхнула в коридор встречать. Смотрела уже привычно – настороженно и словно извиняясь.
– Девушки разбили дверцу серванта, – прошептала. – Простите…
– Ну хоть не потоп и дом стоит на месте… – Дмитрий устало отбросил куртку и прошел на кухню.
Ученая незаметно последовала за ним. Метала украдкой изучающие взгляды. Дмитрий так же исподлобья разглядывал ее.
– И где сейчас террористическая группировка?
– Спят, – сообщила Света. – Хорошо покушали и отдыхают.
– О! – фыркнул насмешливо Чернов. – Послеобедняя, хорошо. Или у них это зовется сиестой?
Он уселся на стул, продолжая усмехаться и уже пристально рассматривая девушку. Та стушевалась и потупила взгляд. Робко топталась у входа, то стреляя большущими глазами, то судорожно разбрасывая несмелые взоры по кухне. Чернов несколько раз замедленно ударил кончиками пальцев по столешнице. Смотрел, не отрываясь.
– Чувствую себя отцом большого семейства, наконец-то уложившим детей спать, – произнес он внезапно охрипшим голосом.
Она рассеянно кивала, что-то бормотала – он не разбирал. И вообще не помнил, как оказался рядом. Ведь она не нравилась ему? Раньше Чернов был абсолютно уверен, что нет, категорически не нравилась, но сейчас почему-то напрочь забыл об этом.
На секунду пришел в себя, когда уже жадно заглатывал ее дыхание, и опять поплыл. Забыл снова, что она ужасно раздражает и сейчас не время.
Только чувствовал кончиками пальцев мягкие локоны волос и задыхался от запаха миндаля. И от того, как всем телом чувствует, что она дрожит.
Теперь все, что до этого бесило в глупышке, казалось отчаянно милым и одуряющим. И расширенные от испуга зрачки, и прерывистый судорожный вздох. Будто она заботливо переживает, что забирает его воздух и извиняется за это «ланьими» глазами. И то, как она цепко хватается за него маленькой ладонью, отталкивая и снова приближая, и как содрогается в руках и замирает – все это казалось доверительным и нежным.
Он придерживал ее крепко за тонкое плечо, чтоб не отстранялась, и торопливо перехватывал губу, только чтоб молчала… Не успел. Резко глотнув воздух, она, лишь секунду сомневаясь, произнесла ему прямо в рот:
– У тебя ведь никого нет, правда?
Чернов вздохнул и отстранился. Сел за стол, устало провел по переносице рукой.
– Можно сказать, что нет.
Света озадачено замерла рядом. Припухшие губы резко выделялись на бледном лице. Точно собиралась донести ими до него, что «так не бывает». Но теперь благоразумно молчала. Лучше бы молчала три секунды назад.
– Так не бывает, – все же сказала.
Чернов ухмыльнулся скорее тому, что не сдержалась.
– Бывает…
Бывает. Но не объяснять же это прилежной ученой. Что у него есть, а он вроде как ничей. Да и в том, что есть у него, Дмитрий теперь сомневался.
И зачем рассказывать ледышке, что он встретил Ольгу случайно. На дурацкой встрече выпускников, куда даже и идти-то и не хотел. Так, заехал на часок-другой, бессмысленно поддавшись на уговоры приятелей.
Что, увидев ее, такую счастливую, с такими сумасшедше-горящими глазами, с теплой ностальгией вспомнил, как был когда-то влюблен. И искренне радовался, наблюдая, что Ольга будто светится вся изнутри.
Она светилась и потом, в его кабинете. Куда заглянула исключительно как к хорошему другу. Ведь глупо не воспользоваться тем обстоятельством, что твой друг и бывший одноклассник – один из лучших специалистов в профессии.
Светилась, рассказывая, как долго ждала. Что уже почти не верила в возможное чудо. По совсем недавней привычке бережно клала руку на живот. Защищала. Или убеждалась, что все на самом деле?
И прекрасно помнил, как она перестала светиться… Когда он смотрел результаты анализов и говорил. Убеждал. В единственно верном решении. Уговаривал, как один из лучших специалистов совсем не лучшей, как оказалось, профессии.
А потом не мог избавиться от глупого чувства вины. За то, что не оправдал ожиданий. За то, что, как это ни странно, дал тогда совершенно правильный совет. Попытался хоть как-то утешить и снова зажечь пусть и слабую лучинку света. Непрофессионально… Непрофессионально, глупо, подло.
И потом одиннадцать странных месяцев не мог оборвать эту странную связь. Из чувства вины и по привычке. Хоть и чувство какой-то неправильности перечеркивало удовольствие от нечастых встреч.
И что сейчас Ольга с мужем в Ницце. Пытается склеить то, что распалось. По его же, Дмитрия, искренне-дружескому совету.
Но ученая это не поймет. Будет хлопать «ланьими» глазами и шептать убежденно, как отличница, что так не бывает.
Бывает…
Вечером позвонил подполковник. По его словам, специалист по лукам настолько воодушевился фотографией стрелы, что тут же напросился в хранилище. Даже переодеваться не стал, так и поехал в домашнем.
Внимательно осматривал стрелу дрожащими от избыточных чувств руками. Бормотал что-то бессвязное себе под нос. А потом с непередаваемым азартом принялся убеждать собеседника в том, что подобным образом оружие изготавливали в начале эры. С таким раздражающим блеском в очах, будто это о чем-то говорило подполковнику или хотя бы на микроскопический шаг могло придвинуть его к расследованию покушения.
Выкрикивал какие-то названия племен: то ли скифов, то ли сарматов. Для подполковника они оба были – неясный черт. Пусть хоть скифы, хоть сарматы, хоть Тридевятая Русь – ничего не понять. Как могло древнее изделие оказаться настолько «свежим»? А в том, что оно именно древнее, специалист был убежден. Даже слюною брызгал. Совал подполковнику под нос диво-оперенье. И пальцем своим «лукодельным» по наконечнику водил.
Тот только разбирал отдельные словосочетания: «вручную вытесанная кость», «трехгранный», «не втульчатый, а черешковый», «грубый оселок», «редкий случай» и еще много разных дивных описаний. Древко стрелы у перьев выкрашено в красный цвет, а центральная часть покрыта полосами. Это тоже ни о чем не шептало подполковнику, но бесконечно окрыляло собеседника.
– Но главное, что он умудрился разглядеть на наконечнике какой-то там орнамент. Гордо называет его точеным. Радуется, как ребенок, и тарахтит про редкий случай.
– Орнамент? – настороженно переспросил Чернов.
– Если честно, то не разобрал я там никакого орнамента, – смутился подполковник. – Что-то, конечно, неразборчиво нацарапано. Или скорее – выдавлено. Как по мне, так на рогатку похоже. Или на лапу куриную. Во, точно! На куриные следы. Но этот знаменитый лукодел называет его «звериным стилем» скифов. Или сармат – я в этих древностях не разбираюсь.
Подполковник прокашлялся.
– Интересно-то другое: этот чудо-специалист убежден, что таким образом стрелу почти невозможно изготовить. Нужно знать эти все детали, очень точно воспроизвести. И все равно эксперт поймет, что она неподлинная. Да и мастеров такого уровня не слишком много, и всех их лукодел уже быстро обзвонил. Никто и слыхом не слыхивал… Но каждый из них уже желает свой нос в хранилище засунуть. Очень им, видите ли, любопытно поглазеть. Уже какой-то там съезд собирают… лукоделов этих. Размышляют… Ну это я так, к слову.
– То есть эксперт считает, что если бы не отличное состояние и не явно почтенный возраст, то он был бы уверен в том, что эту стрелу изготовил сармат? – уточнил Чернов.
– Глупо, понимаю, – стушевался подполковник. – Но это эксперт так считает. Орнамент и оперенье… Красный цвет… ну и остальное. Для меня – стрела как стрела. Да, необычная, да, с царапинами. Интересная стрела. Не из металла. Вот и все. Но эксперту-то видней.
– Спасибо большое, – поблагодарил Дмитрий.
– Так за что «спасибо»? – удивился подполковник. – Это же ничем не помогло. Разве что посетить исторические кружки? Или музеи? Где еще помнят про эти племена?
– Это я и собираюсь сделать, – согласился Чернов. – Могу я вас попросить еще об одном одолжении? Не могли бы вы сбросить фото этой стрелы?
– Да, конечно.
Чернову показалось, что собеседник выдохнул с облегчением.
– Если вам это поможет.
Может, поможет. Может, нет. Чернов и сам не знал.
В который раз мнение экспертов только подтвердило его догадки: стрела была изготовлена, а затем и выпущена кем-то из членов древних племен. Конечно, все описания экспертов хороши, но в то же время весьма относительны. Ну красная, ну полосатая, ну черешковая или как там ее. А вот орнамент… тут, как говорится, прямо в лоб. Для неискушенного историей развития лучевых орудий человека. От рисунка отвертеться будет сложно.
Можно было бы сразу сунуть фотографию под нос прабабкам. Или той же Светлане. И за реакцией понаблюдать. Или запросто взять обманом. Напеть про этот «звериный стиль» и про эксперта. Но Дмитрий, поразмыслив, решил, что к такому обвинению следует хорошенько подготовиться.
