“Это просто ребенок. Она одна. Она напугана.”
Старейшина лишь мрачно оскалился, его теория нашла подтверждение в ее словах: “Значит это правда. Ее потеря сделала тебя сумасшедшей.”
“Не смей говорить о ней”.
Старый олень улыбнулся, принимая ее ответ за вызов: “Ее больше нет! Нам бы хотелось избежать этого, мы не смогли. Что случилось, то случилось”.
Олениха оглянулась по сторонам. За стеной из тел стражей стада она увидела, как дюжины пар глаз буровили ее своими взглядами. Уши зашевелились, реагируя на каждое произнесенное слово. Друзья и семьи шептались между собой.
Так много ее друзей и членов семья таращились на нее, а она, в свою очередь, даже не могла собраться с мыслями, чтобы противостоять Старейшине.
“Плау… позволь мне. Она совсем кроха. Я смогу ее воспитать по-нашему. Она не будет представлять опасность”.
Маленькие, черные глазенки оленя продолжали сверлить ее. Возможно он испытал приступ жалости к оленихе – кто не испытает после такой утраты? Или, возможно, он был заинтригован мыслью о воспитании волчонка, как обычного оленя?
Руководство стадом будет определенно проще, если он сможет лучше понимать своих врагов. На данный момент все его знание ограничивалось тем, что они были умны, быстры, сильны… и обожали убивать и пожирать представителей его вида.
Он скрестил свои мускулистые руки и недовольно заворчал: “Бэй! Забирай свое исчадие отсюда. Тебе здесь будут рады… но этому – нет, - он раздраженно выдохнул через нос. – Когда это подрастет, если оно будет неопасно, возможно. Но сейчас – нет”.
Как поняла Мать, это была самая большая милость, на которую ей приходилось рассчитывать. Старейшина никогда не славился своим великодушием. В природе, быть добрый лидером означало демонстрировать свою слабость – а демонстрация слабости означало лишь смерть. Поэтому она уважительно склонила свою голову: “Аси, Старейшина. Я заберу ее подальше от стада”.
За Старейшиной, за одиннадцатью стражами последнее, что услышала Мать перед тем, как окончательно уйти - знакомый голос, прошептавший с удивлением: “Её?”.
Просторные просеки. Пышные леса. Кристальные реки, бежавшие по широким равнинам. Это были места, которые были домом для Матери. Места, которым она принадлежала.
Однако, когда она осматривала естественную пещеру, которую она окрестила своим новым домом, единственное, что она видела – темнота. Она ощущала себя загнанной в угол. Вход в пещеру был всего один – это исключало возможность быть окруженной, однако сбежать в случае угрозы им также было не суждено. Она, как смогла, укрыла вход ветками и листьями, но вопрос ‘скольких хищников это сможет обдурить? ’ был скорее риторическим.
Возможно, однажды, те, кто будут жить после нее, научаться высекать искру из двух камней и, то что показалось бы её примитивному мозгу магией, создавать тепло и свет, отпугивая своих врагов. Но в данный момент пещера представляла из себя не более, чем темную, глубокую дыру в скале – защищая ее от капризов природы и не более. Пол был холодным и твердым, неудобным для ее костлявого тела. Она натаскала немного сухих листьев и веток и сложила их в кучу – но даже так, она ощущала твердый пол каждый раз, когда садилась или ложилась на импровизированную кровать.
“Ну как, нравится, Циэль?”
Знакомое имя случайно сорвалось с ее губ; только, когда она услышала эхо своего голоса, она поняла, что произошло. Это было давящее, тяжелое чувство – мрачное напоминание о ее потере. Однако, к ее удивлению, волчица отозвалась на чужое имя. Она отвлеклась от своего развлечения в виде большого листка, который ей вручила олениха и произнесла, судя по всему, свое первое слово:
“Зии-ель”.
Мать лишь растерянно моргнула. Но созерцание заинтересованности ребенка, согрело ее сердце и помогло наконец скинуть камень с души, который так долго висел грузом над ней: “Нравится имя, пок?”
“Зии-ель”, - повторил детеныш.
Улыбнувшись, Матерь подошла к крошке и потрепала ее уши. Хихиканье малютки полностью стоили того. “Значит будешь Циэль, - ее голос был таким, как будто она готова была заплакать. – Прямо как твоя сестренка”.
Первый день был ничем не примечательным. Она приняла решение вскармливать свою новообретенную дочь грудью; иногда, когда она закрывала свои глаза, ей даже удавалось представить, что на руках была ее родной ребенок. Малышка была крайне нетерпеливой – можно было только гадать, сколько дней она ничего не ела. Это было многообещающее начало.
А потом волчонку стало плохо.
Все случилось внезапно; пока Матерь сторожила вход, она услышала громкий звук отрыжки. Как для травоядного животного, ее первым инстинктом было желание резко броситься наутек, однако в момент, когда она оглянулась на звук, олениха увидела волчицу, которая сидела на полу с абсолютно жалким видом в окружении лужицы полупереваренного молока. Она икнула и еще больше молока вышло из нее.
Ответственная мать, не теряя времени, сразу же проверила детеныша и принялась убирать весь беспорядок. Это не был ее первый ребенок, поэтому она не потратила много времени. Даже резкий запах, особо выделявшийся для ее острого чутья, ничуть не смутил ее. Беспокоило ее совсем другое: если этот ребенок не может усвоить ее молоко, единая константа для всех млекопитающих, оставалось всего два варианта, если она хотела, чтобы ее Циэль выжила.
Она могла бы попытаться найти взрослую волчицу, которая сможет хорошо позаботиться о детеныше...
… или она могла накормить ее единственной вещью, которую та сможет переварить. Мясом.
Она убаюкала щенка колыбельной, которую мамы пели своим оленятам. Она бы никогда не догадалась, что пройдут века и ее нашептывания превратятся в народные сказки, возможно даже станут основой для некоторых религий – однако сейчас это была всего лишь колыбельная, нежно напеваемая, дабы успокоить дитя.
Когда волчонок наконец погрузился в сон, мать выбралась из пещеры. Как она уже делала сотни раз, олениха пошла по лесу в поисках еды. Однако впервые в своей жизни, она проходила мимо нежнейших корешков, она не обращала внимание на вкуснейшие ягоды, она не смотрела на сочнейшие листья. Она проделала путь к одному из множества местных озер, мутные воды которых изобиловали рыбой. Она обошла берег, рыская по песку – пока не нашла то, за чем пришла.
Стоя на камне, скопа сжимала свежепойманную добычу. Ее когти были глубоко погружены в тело большой рыбы. Свечение ее чешуек, переливавшееся под солнечным светом, ярко контрастировало с затуманенными мертвыми глазами.
Матерь замерла на месте; крупная птица посмотрела на нее широкими глазами. Два вида всегда игнорировали друг друга на протяжении целых эпох; ни из этих видов не конкурировал с другим, как и не представлял взаимную опасность, поэтому они просто мирно существовали друг с другом. В данный момент, впервые, когда один начал сближаться с другим, птица просто не могла осмыслить сложившуюся ситуацию. Она подняла голову и издала недовольный щебет.
Олениха подошла еще ближе, птица отступила назад, расправив крылья, готовясь взлететь. Матерь также расправила свои плечи и раскинула руки вширь, дабы казаться больше; ее метод оказался рабочим, так как вместе с могучим взмахом крыльев, скопа взмыла в воздух, где всякие свихнувшиеся травоядные больше не смогут ей помешать. На камне осталась ее добыча.
Олениха наконец смогла разглядеть рыбу поближе. Это был большой сом, рот которого продолжал медленно открываться и закрываться. Он еще дышал, хотя и очень слабо. Она смогла утешить себя тем, что смерть для это существа будет лишь актом милосердия. Не то, чтобы от этого ей стало легче…
С тяжелым вздохом, она взяла ближайший камень, обнажая кучку маленьких жучков, прятавшихся под ним, которые тут же начали разбегаться в разные стороны и зарываться в песок. Она высоко подняла его над собственной головой, закрыла глаза, выдохнула и резко швырнула его вниз. Влажный хруст, который последовал за этим, практически заставил содержимое ее желудка выйти наружу. Когда она набралась смелости открыть глаза, рыба, чей кровью был измазан камень, продолжала трепыхаться. Она ударила еще раз, и еще, и еще и каждый удар давался заметно легче предыдущего. К моменту, когда несчастная рыбешка, размазанная в лепешку, с кишками, раскиданными по округе, перестала подавать признаки жизни, олениха продолжала тяжело дышать. Наконец она сгребла остатки сома в охапку и начала удаляться.
Отвратительный запах смерти буквально издевался над ее носом, но она смогла пересилить себя, проглотила комок в своем горле и продолжила идти. Уже начинали собираться вокруг падальщики, оценивая ее находку. Даже скопа, которая успела немного отойти от шока, восседала на ветки, провожая взглядом остатки рыбы.
Настало время возвращаться.
Обратная пробежка до ее убежища была не из приятных. Мертвый сом заляпал ей все руки своими маслянистыми внутренностями, так и норовя выскользнуть из хватки. Каждый прыжок, каждый поворот был настоящей проверкой работы рефлексов Матери.
К моменту, когда она добралась до пещеры, олениха выглядела так, как будто охотились на нее. Она раздвинула ветки с листьями, защищающие вход, и прошла вглубь. Лежа на своей кроватке спиной верх, Циэль спала, тихо поскуливая от голода. Ее ноздри встрепенулись, учуяв запах свежей рыбы, и вскоре малышка, зевая и потягиваясь, проснулась, гадая откуда доносился этот чудесный запах.
Без лишних слов, покрытая кровью олениха просто положила рыбу у кровати. Не давая ребенку никаких дальнейших указаний, она просто повернулась к ним спиной и села на пол, уставившись в стену.
То, что должно было произойти – произошло. Влажные хрусты и громкое чавканье не оставляли в этом никаких сомнений, и когда все звуки, окончившиеся сытым иканием, стихли, олениха так же без лишних слов встала. Она старательно собрала то немногое, что осталось от волчьей трапезы и вышла наружу захоронить останки, дабы запах не привлек хищников – ну и не продолжил раздражать ее нос.
Взросление вдали от стада дало волчонку воспитание, отличное от того, которое получали те, кого она считала своими сородичами. В своих попытках растить дочь, чтобы та оставалась сильной и здоровой, олениха проводила многие часы вдали от дома, роясь в лесу, выискивая падаль и не только.
Дайте ребенку, не важно насколько спокойному, столько свободного времени в пещере, в одиночестве, где из развлечений есть только каменные стены, в скором времени ему станет скучно.
Циэль справлялась со скукой посредством недолгих – и запрещенных – прогулок по окрестностям. Естественно не очень далеких; даже несмотря на свой юный возраст, она знала, что не должна заходить слишком глубоко в лес или слишком высоко в горы. Однако она была рада даже этим небольшим исследованиям; ей очень нравилось наблюдать за дикой природой, собирать цветы, пытаться лазить по деревьям – все те вещи, которыми будет заниматься каждый любознательный ребенок, если оставить его без присмотра.
В один конкретный день, она развлекала себя тем, что пыталась двигаться исключительно по теням, которые отбрасывали на траву деревья, не позволяя себе наступать на освещенные полуденным солнцем участки земли. В процессе своей забавы, она услышала приглушенный звук, как будто кто-то рыл сухую землю.
Ее уши встали торчком, она начала сближаться с источником звука. Когда волчица увидела саму причину звука, она издала тихий скулеж и сделала шаг назад.
Она уже была знакома с этими созданиями – множество острых коричневых иголок, которые качались в такт движению своего владельца. Это был дикобраз, выкапывающий корни.
Циэль, будучи крайне любопытным ребенком, уже как-то пробовала подобраться к дикобразу. К счастью, она была осторожна, поэтому воспоминания были не особо болезненными… но как только она обращала свой взор на существо перед ней, фантомная боль от колючек сразу же начинала отдаваться в ее правой лапе. Этот урок она хорошо усвоила.
Как только она начала потихоньку отступать, существо зашевелилось. К удивлению, Циэль, создание, которое она вначале приняла за дикое, встало на задние лапы, вытянуло вверх руки и широко зевнуло, начал озираться по сторонам своими маленькими глазами-бусинками.
Циэль удивленно ахнула. Это был не просто зверь – это был ребенок, прямо как она! Все накопленные с таким трудом знания о том, чего не стоит делать перед существом, утыканным иголками, быстро отошли в сторону, уступив место жгучему желанию подружиться хоть с кем-то из ее ровесников.
“Таси!” – поздоровалась она, смущенно помахав тому, кто, по мнению маленькой волчицы, станет ее новым лучшим другом.
До этого не особо энергичный дикобраз резко оглянулся через плечо в поисках источника звука, который говорил, если он ничего не перепутал, на языке рогатых.
Когда же он увидел, кем действительно была Циэль, вся доброжелательность в миг исчезла с его лица. Он тут же свернулся в клубок, пряча свой мягкий живот под защитой сплошной стены из выпирающих иголок, после чего выставил наружу лапы с острыми когтями, готовясь дать отпор в случае необходимости.
Циэль отреагировала на его позу с широкой, по-детски наивной улыбкой. Она ни с чем не спутает позу, сигнализирующую о начале игр!
“Играть?” – спросила она; ошарашенный ее словами дикобраз сделал шаг назад.
Циэль в недоумении наклонила голову в бок. Она медленно потянулась к другому ребенку, и к ее удивлению, тот сделал еще один шаг назад, издав звук, похожий на нечто среднее между ворчанием и слабым писком; даже для остававшейся в неведении волчицы, дикобраз выглядел напуганным до смерти.
Волчонок моргнул. “И-играть?” – повторила она. Вновь она попыталась дотронуться до другого ребенка; в этот раз, быстрый взмах длинных, загнутых и перепачканных землей когтей заставил уже ее пискнуть в страхе и отпрыгнуть.
Дикобраз, воспользовавшийся возможностью, без малейшего промедления крутанулся на месте и бросился прочь. Он был медленным и неуклюжим, его толстые ножки и длинные, раскачивающиеся иглы делали его побег практически комичным; однако для Циэль не было еще зрелища столь удручающего.
Она так и стояла на месте, потрясенная, наблюдая, как грызун убегал настолько быстро, насколько это позволяли его нелепые конечности. А она продолжала стоять и задаваться вопросом, что же она сделала не так. Она ведь была всего лишь олененком, маленьких безобидным олененком, который хотел - вернее сказать отчаянно нуждался - в друге.
Почему хоть кто-то может быть напуган кем-то столь беззащитным? Неужели она настолько отличалась от других оленей, что даже другие виды боялись ее?
Почему?
Выживание в одиночку, с ребенком на руках никогда не являлось тривиальной задачей, однако они справлялись, причем довольно неплохо. Каждый день Матерь оставляла спокойствие их жилища и отправлялась на поиски чего-нибудь съестного для своей дочери. Иногда были удачные дни, иногда – не очень, но ей всегда удавалось достать столько, чтобы быть уверенной, что Циэль не будет голодать. Кучек захоронений снаружи пещеры становилось все больше, иногда их разрывали падальщики, но по-настоящему опасных хищников, разумных или не очень, они не привлекали.
Старейшина лишь мрачно оскалился, его теория нашла подтверждение в ее словах: “Значит это правда. Ее потеря сделала тебя сумасшедшей.”
“Не смей говорить о ней”.
Старый олень улыбнулся, принимая ее ответ за вызов: “Ее больше нет! Нам бы хотелось избежать этого, мы не смогли. Что случилось, то случилось”.
Олениха оглянулась по сторонам. За стеной из тел стражей стада она увидела, как дюжины пар глаз буровили ее своими взглядами. Уши зашевелились, реагируя на каждое произнесенное слово. Друзья и семьи шептались между собой.
Так много ее друзей и членов семья таращились на нее, а она, в свою очередь, даже не могла собраться с мыслями, чтобы противостоять Старейшине.
“Плау… позволь мне. Она совсем кроха. Я смогу ее воспитать по-нашему. Она не будет представлять опасность”.
Маленькие, черные глазенки оленя продолжали сверлить ее. Возможно он испытал приступ жалости к оленихе – кто не испытает после такой утраты? Или, возможно, он был заинтригован мыслью о воспитании волчонка, как обычного оленя?
Руководство стадом будет определенно проще, если он сможет лучше понимать своих врагов. На данный момент все его знание ограничивалось тем, что они были умны, быстры, сильны… и обожали убивать и пожирать представителей его вида.
Он скрестил свои мускулистые руки и недовольно заворчал: “Бэй! Забирай свое исчадие отсюда. Тебе здесь будут рады… но этому – нет, - он раздраженно выдохнул через нос. – Когда это подрастет, если оно будет неопасно, возможно. Но сейчас – нет”.
Как поняла Мать, это была самая большая милость, на которую ей приходилось рассчитывать. Старейшина никогда не славился своим великодушием. В природе, быть добрый лидером означало демонстрировать свою слабость – а демонстрация слабости означало лишь смерть. Поэтому она уважительно склонила свою голову: “Аси, Старейшина. Я заберу ее подальше от стада”.
За Старейшиной, за одиннадцатью стражами последнее, что услышала Мать перед тем, как окончательно уйти - знакомый голос, прошептавший с удивлением: “Её?”.
Просторные просеки. Пышные леса. Кристальные реки, бежавшие по широким равнинам. Это были места, которые были домом для Матери. Места, которым она принадлежала.
Однако, когда она осматривала естественную пещеру, которую она окрестила своим новым домом, единственное, что она видела – темнота. Она ощущала себя загнанной в угол. Вход в пещеру был всего один – это исключало возможность быть окруженной, однако сбежать в случае угрозы им также было не суждено. Она, как смогла, укрыла вход ветками и листьями, но вопрос ‘скольких хищников это сможет обдурить? ’ был скорее риторическим.
Возможно, однажды, те, кто будут жить после нее, научаться высекать искру из двух камней и, то что показалось бы её примитивному мозгу магией, создавать тепло и свет, отпугивая своих врагов. Но в данный момент пещера представляла из себя не более, чем темную, глубокую дыру в скале – защищая ее от капризов природы и не более. Пол был холодным и твердым, неудобным для ее костлявого тела. Она натаскала немного сухих листьев и веток и сложила их в кучу – но даже так, она ощущала твердый пол каждый раз, когда садилась или ложилась на импровизированную кровать.
“Ну как, нравится, Циэль?”
Знакомое имя случайно сорвалось с ее губ; только, когда она услышала эхо своего голоса, она поняла, что произошло. Это было давящее, тяжелое чувство – мрачное напоминание о ее потере. Однако, к ее удивлению, волчица отозвалась на чужое имя. Она отвлеклась от своего развлечения в виде большого листка, который ей вручила олениха и произнесла, судя по всему, свое первое слово:
“Зии-ель”.
Мать лишь растерянно моргнула. Но созерцание заинтересованности ребенка, согрело ее сердце и помогло наконец скинуть камень с души, который так долго висел грузом над ней: “Нравится имя, пок?”
“Зии-ель”, - повторил детеныш.
Улыбнувшись, Матерь подошла к крошке и потрепала ее уши. Хихиканье малютки полностью стоили того. “Значит будешь Циэль, - ее голос был таким, как будто она готова была заплакать. – Прямо как твоя сестренка”.
Первый день был ничем не примечательным. Она приняла решение вскармливать свою новообретенную дочь грудью; иногда, когда она закрывала свои глаза, ей даже удавалось представить, что на руках была ее родной ребенок. Малышка была крайне нетерпеливой – можно было только гадать, сколько дней она ничего не ела. Это было многообещающее начало.
А потом волчонку стало плохо.
Все случилось внезапно; пока Матерь сторожила вход, она услышала громкий звук отрыжки. Как для травоядного животного, ее первым инстинктом было желание резко броситься наутек, однако в момент, когда она оглянулась на звук, олениха увидела волчицу, которая сидела на полу с абсолютно жалким видом в окружении лужицы полупереваренного молока. Она икнула и еще больше молока вышло из нее.
Ответственная мать, не теряя времени, сразу же проверила детеныша и принялась убирать весь беспорядок. Это не был ее первый ребенок, поэтому она не потратила много времени. Даже резкий запах, особо выделявшийся для ее острого чутья, ничуть не смутил ее. Беспокоило ее совсем другое: если этот ребенок не может усвоить ее молоко, единая константа для всех млекопитающих, оставалось всего два варианта, если она хотела, чтобы ее Циэль выжила.
Она могла бы попытаться найти взрослую волчицу, которая сможет хорошо позаботиться о детеныше...
… или она могла накормить ее единственной вещью, которую та сможет переварить. Мясом.
Она убаюкала щенка колыбельной, которую мамы пели своим оленятам. Она бы никогда не догадалась, что пройдут века и ее нашептывания превратятся в народные сказки, возможно даже станут основой для некоторых религий – однако сейчас это была всего лишь колыбельная, нежно напеваемая, дабы успокоить дитя.
Когда волчонок наконец погрузился в сон, мать выбралась из пещеры. Как она уже делала сотни раз, олениха пошла по лесу в поисках еды. Однако впервые в своей жизни, она проходила мимо нежнейших корешков, она не обращала внимание на вкуснейшие ягоды, она не смотрела на сочнейшие листья. Она проделала путь к одному из множества местных озер, мутные воды которых изобиловали рыбой. Она обошла берег, рыская по песку – пока не нашла то, за чем пришла.
Стоя на камне, скопа сжимала свежепойманную добычу. Ее когти были глубоко погружены в тело большой рыбы. Свечение ее чешуек, переливавшееся под солнечным светом, ярко контрастировало с затуманенными мертвыми глазами.
Матерь замерла на месте; крупная птица посмотрела на нее широкими глазами. Два вида всегда игнорировали друг друга на протяжении целых эпох; ни из этих видов не конкурировал с другим, как и не представлял взаимную опасность, поэтому они просто мирно существовали друг с другом. В данный момент, впервые, когда один начал сближаться с другим, птица просто не могла осмыслить сложившуюся ситуацию. Она подняла голову и издала недовольный щебет.
Олениха подошла еще ближе, птица отступила назад, расправив крылья, готовясь взлететь. Матерь также расправила свои плечи и раскинула руки вширь, дабы казаться больше; ее метод оказался рабочим, так как вместе с могучим взмахом крыльев, скопа взмыла в воздух, где всякие свихнувшиеся травоядные больше не смогут ей помешать. На камне осталась ее добыча.
Олениха наконец смогла разглядеть рыбу поближе. Это был большой сом, рот которого продолжал медленно открываться и закрываться. Он еще дышал, хотя и очень слабо. Она смогла утешить себя тем, что смерть для это существа будет лишь актом милосердия. Не то, чтобы от этого ей стало легче…
С тяжелым вздохом, она взяла ближайший камень, обнажая кучку маленьких жучков, прятавшихся под ним, которые тут же начали разбегаться в разные стороны и зарываться в песок. Она высоко подняла его над собственной головой, закрыла глаза, выдохнула и резко швырнула его вниз. Влажный хруст, который последовал за этим, практически заставил содержимое ее желудка выйти наружу. Когда она набралась смелости открыть глаза, рыба, чей кровью был измазан камень, продолжала трепыхаться. Она ударила еще раз, и еще, и еще и каждый удар давался заметно легче предыдущего. К моменту, когда несчастная рыбешка, размазанная в лепешку, с кишками, раскиданными по округе, перестала подавать признаки жизни, олениха продолжала тяжело дышать. Наконец она сгребла остатки сома в охапку и начала удаляться.
Отвратительный запах смерти буквально издевался над ее носом, но она смогла пересилить себя, проглотила комок в своем горле и продолжила идти. Уже начинали собираться вокруг падальщики, оценивая ее находку. Даже скопа, которая успела немного отойти от шока, восседала на ветки, провожая взглядом остатки рыбы.
Настало время возвращаться.
Обратная пробежка до ее убежища была не из приятных. Мертвый сом заляпал ей все руки своими маслянистыми внутренностями, так и норовя выскользнуть из хватки. Каждый прыжок, каждый поворот был настоящей проверкой работы рефлексов Матери.
К моменту, когда она добралась до пещеры, олениха выглядела так, как будто охотились на нее. Она раздвинула ветки с листьями, защищающие вход, и прошла вглубь. Лежа на своей кроватке спиной верх, Циэль спала, тихо поскуливая от голода. Ее ноздри встрепенулись, учуяв запах свежей рыбы, и вскоре малышка, зевая и потягиваясь, проснулась, гадая откуда доносился этот чудесный запах.
Без лишних слов, покрытая кровью олениха просто положила рыбу у кровати. Не давая ребенку никаких дальнейших указаний, она просто повернулась к ним спиной и села на пол, уставившись в стену.
То, что должно было произойти – произошло. Влажные хрусты и громкое чавканье не оставляли в этом никаких сомнений, и когда все звуки, окончившиеся сытым иканием, стихли, олениха так же без лишних слов встала. Она старательно собрала то немногое, что осталось от волчьей трапезы и вышла наружу захоронить останки, дабы запах не привлек хищников – ну и не продолжил раздражать ее нос.
Взросление вдали от стада дало волчонку воспитание, отличное от того, которое получали те, кого она считала своими сородичами. В своих попытках растить дочь, чтобы та оставалась сильной и здоровой, олениха проводила многие часы вдали от дома, роясь в лесу, выискивая падаль и не только.
Дайте ребенку, не важно насколько спокойному, столько свободного времени в пещере, в одиночестве, где из развлечений есть только каменные стены, в скором времени ему станет скучно.
Циэль справлялась со скукой посредством недолгих – и запрещенных – прогулок по окрестностям. Естественно не очень далеких; даже несмотря на свой юный возраст, она знала, что не должна заходить слишком глубоко в лес или слишком высоко в горы. Однако она была рада даже этим небольшим исследованиям; ей очень нравилось наблюдать за дикой природой, собирать цветы, пытаться лазить по деревьям – все те вещи, которыми будет заниматься каждый любознательный ребенок, если оставить его без присмотра.
В один конкретный день, она развлекала себя тем, что пыталась двигаться исключительно по теням, которые отбрасывали на траву деревья, не позволяя себе наступать на освещенные полуденным солнцем участки земли. В процессе своей забавы, она услышала приглушенный звук, как будто кто-то рыл сухую землю.
Ее уши встали торчком, она начала сближаться с источником звука. Когда волчица увидела саму причину звука, она издала тихий скулеж и сделала шаг назад.
Она уже была знакома с этими созданиями – множество острых коричневых иголок, которые качались в такт движению своего владельца. Это был дикобраз, выкапывающий корни.
Циэль, будучи крайне любопытным ребенком, уже как-то пробовала подобраться к дикобразу. К счастью, она была осторожна, поэтому воспоминания были не особо болезненными… но как только она обращала свой взор на существо перед ней, фантомная боль от колючек сразу же начинала отдаваться в ее правой лапе. Этот урок она хорошо усвоила.
Как только она начала потихоньку отступать, существо зашевелилось. К удивлению, Циэль, создание, которое она вначале приняла за дикое, встало на задние лапы, вытянуло вверх руки и широко зевнуло, начал озираться по сторонам своими маленькими глазами-бусинками.
Циэль удивленно ахнула. Это был не просто зверь – это был ребенок, прямо как она! Все накопленные с таким трудом знания о том, чего не стоит делать перед существом, утыканным иголками, быстро отошли в сторону, уступив место жгучему желанию подружиться хоть с кем-то из ее ровесников.
“Таси!” – поздоровалась она, смущенно помахав тому, кто, по мнению маленькой волчицы, станет ее новым лучшим другом.
До этого не особо энергичный дикобраз резко оглянулся через плечо в поисках источника звука, который говорил, если он ничего не перепутал, на языке рогатых.
Когда же он увидел, кем действительно была Циэль, вся доброжелательность в миг исчезла с его лица. Он тут же свернулся в клубок, пряча свой мягкий живот под защитой сплошной стены из выпирающих иголок, после чего выставил наружу лапы с острыми когтями, готовясь дать отпор в случае необходимости.
Циэль отреагировала на его позу с широкой, по-детски наивной улыбкой. Она ни с чем не спутает позу, сигнализирующую о начале игр!
“Играть?” – спросила она; ошарашенный ее словами дикобраз сделал шаг назад.
Циэль в недоумении наклонила голову в бок. Она медленно потянулась к другому ребенку, и к ее удивлению, тот сделал еще один шаг назад, издав звук, похожий на нечто среднее между ворчанием и слабым писком; даже для остававшейся в неведении волчицы, дикобраз выглядел напуганным до смерти.
Волчонок моргнул. “И-играть?” – повторила она. Вновь она попыталась дотронуться до другого ребенка; в этот раз, быстрый взмах длинных, загнутых и перепачканных землей когтей заставил уже ее пискнуть в страхе и отпрыгнуть.
Дикобраз, воспользовавшийся возможностью, без малейшего промедления крутанулся на месте и бросился прочь. Он был медленным и неуклюжим, его толстые ножки и длинные, раскачивающиеся иглы делали его побег практически комичным; однако для Циэль не было еще зрелища столь удручающего.
Она так и стояла на месте, потрясенная, наблюдая, как грызун убегал настолько быстро, насколько это позволяли его нелепые конечности. А она продолжала стоять и задаваться вопросом, что же она сделала не так. Она ведь была всего лишь олененком, маленьких безобидным олененком, который хотел - вернее сказать отчаянно нуждался - в друге.
Почему хоть кто-то может быть напуган кем-то столь беззащитным? Неужели она настолько отличалась от других оленей, что даже другие виды боялись ее?
Почему?
Выживание в одиночку, с ребенком на руках никогда не являлось тривиальной задачей, однако они справлялись, причем довольно неплохо. Каждый день Матерь оставляла спокойствие их жилища и отправлялась на поиски чего-нибудь съестного для своей дочери. Иногда были удачные дни, иногда – не очень, но ей всегда удавалось достать столько, чтобы быть уверенной, что Циэль не будет голодать. Кучек захоронений снаружи пещеры становилось все больше, иногда их разрывали падальщики, но по-настоящему опасных хищников, разумных или не очень, они не привлекали.
