И вот, когда один из них стоял прямо перед ней, она не понимала, почему на нее до сих пор не напали. Волки не разговаривают, говорили мама и друзья, они нападают и убивают, они воют и рычат, но они не говорят. И уж точно они не говорят на языке оленей, хорошо или плохо. И уж точно-точно они не вступают в длинный диалог со своей добычей.
И все же, прямо сейчас, один из их представителей своими действиями опровергал эти утверждения.
Когда охотница начала подходить ближе, немного прихрамывая на одну ногу, Циэль не стала убегать. Она понимала, что как оленю, ей нужно убегать, или хотя бы иметь желание убегать прочь. Но голос в подкорке ее мозга говорил ей догонять, кусать, убивать – он никогда не говорил ей убегать.
В конце концов она решила внять ему.
И прямо сейчас голос говорил ей “стой на месте”. “Опусти голову”. “Покажи подчинение”.
Охотница нажала своим острым когтем на грудь ребенка. Немедленная реакция, которую она получила, выразилась в тихом рыке и сверкнувших кончиках клыках. Ха! Возможно в ребенке все еще осталось что-то от волка.
Она ткнула когтем раз, два. Произнесла медленно и четко: “Ллоп”.
Циэль отрицательно помотала головой, но охотница лишь кивнула. Еще толчок. “Ллоп”.
Еще одно отрицание. Еще один толчок. Покалывающая боль.
Все случилось буквально за секунду. Рычание, которое до этого было лишь предупреждением, стало громче, глубже, злее. Тело, которое до этого оставалось неподвижным, сорвалось с места. Мех и клыки. Что-то красное. Циэль почувствовала шерсть на своих зубах и с силой сжала их. Пробившись сквозь толстую шкуру, она почувствовала вкус крови. И ей он понравился.
И затем, она поняла, что произошло. Она открыла глаза, посмотрела на волчицу, которая возвышалась над ней, чья рука была зажата между ее челюстей, чью руку она, по какой-то причине, отказывалась выпускать из зубов.
Морда охотницы скривилась от боли. Она резко выдохнула, а Циэль инстинктивно приготовилась к ответному удару.
Но он не последовал. Напротив, высокая волчица одарила ее понимающей улыбкой. Улыбкой, которая заменяла собой тысячи слов, сказанных на родном или не очень языках.
Смущенно Циэль все же отпустила ее руку. Пока охотница натирала укушенное место, волчонок не мог не отметить то, насколько мало вреда он причинил своим укусом, несмотря на всю вложенную в этот укус ярость. За исключением пары пятен крови на ее, в остальном нетронутой, шкуре, она была в полном порядке. Учитывая, что Циэль была одним из самых сильных детей на игровой площадке, она могла лишь представить насколько сильна была эта хищница, чтобы после всей ярости маленькой волчицы, быть способной просто пожать плечами.
Тишину между ними прервал внезапный и громкий звук. Рычание, но не из горла Циэль, а из ее живота, который решил, что сейчас самый подходящий момент нарушить молчание и пожаловаться на отсутствие еды в нем.
Снова маленькая волчица взглянула на взрослую хищницу, в этот раз с выражением смущения на мордочке. Но, как и до этого, охотница лишь с пониманием улыбнулась. Она присела на корточки, прижала свое ухо к лесной поверхности и поманила пальцем ребенка за собой перед тем, как скрыться среди деревьев.
Циэль не заставила себя долго ждать.
С кем-то, кто тебя вел, было гораздо проще. Она пыталась действовать как птица – и она с треском провалилась, так как у нее не было инстинктов птицы, возможности настолько же зорко выследить добычу и ударить в подходящей момент с идеальной точностью.
Но теперь, когда она неслась сквозь деревья, а весь мир превратился в размытый набор красок, она почувствовала себя… живой. Хотя она и не осознавала этого, игры с другими детьми хорошо подготовили ее к этому моменту, и несмотря на то, что ее короткие ножки и недостаток интуиции не позволяли ей двигаться наравне со своей напарницей, глубоко внутри она понимала, что именно так все и должно было быть.
Сперва она не понимала кого именно они преследуют – она просто следовала за лидером. Но постепенно, один запах становился все более отчетливым среди прочих. Она полностью сосредоточилась на нем и отделилась от взрослой волчицы, которая двинулась в другом направлении.
Прошло совсем немного времени, как она наконец смогла увидеть его. Кабаненок, бегущий так быстро, как позволяли его маленькие ножки, отделенный от своей семьи умелыми действиями взрослой охотницы.
Циэль не могла сдержать смех от чистой радости, от азарта погони, от испуганных визгов добычи, отчаянно зовущей своих родителей. Она уже не видела остальной лес вокруг себя, все ее зрение сосредоточилось на поросенке, который становился все ближе, и ближе, и ближе…
Большая фигура появилась перед ним; охотница, перекрывающая ему путь. Испуганное животное попыталось резко повернуть, но потеряло равновесие и покатилось по земле; выждав момент, Циэль нанесла удар.
Она вонзила зубы ему в горло, почувствовала, как кровь заполняет ее пасть. Ее сердце забилось еще сильнее. Это было такое блаженство, которое она никогда еще не испытывала, это было нечто, чего она всегда жаждала, даже не подозревая об этом. Охотница гордо наблюдала за убийством в стороне со скрещенными руками. Это был медленный и мучительный процесс для жерты, но она не стала вмешиваться. В конце концов, детям необходимо сначала дать все сделать по-своему, чтобы потом, на примере их ошибок, было проще научить их делать уже правильно.
Она терпеливо ждала. Прошло много времени – слишком много – с момента, когда она охотилась с кем-то вместе. Она была волком-одиночкой, и у этого были свои плюсы, но даже все вместе они не перевешивали ценность совместной охоты. Тот ореол загадочности, который она создала вокруг себя, особенно в отношении травоядных – ореол неостановимой убийцы-одиночки, которой не нужна была стая – был довольно эффективным, без сомнений. Но в конечном итоге не имело значение, как образ она себе создала, ведь она прекрасно понимала, что без стаи, возраст и старые раны рано или поздно дадут о себе знать. И что тогда?
Возможно этот ребенок напротив нее, сидящий на коленях, отрывающий куски плоти с еще шевелящегося тела поросенка был ее ответом.
“Как тебя зовут, белая?”
Белая волчица оторвалась от своей трапезы. Ее мех окрасился в красный цвет, прямо как и ее оскаленные клыки, с торчащими кусками внутренностей между ними – такого пира у нее явно давно не было, если он вообще когда-либо был. Она явно не поняла вопрос; возможно она спутала его с требованием. Низкое рычание, которое та инстинктивно начала издавать, было заявлением, что по законам стаи эта добыча была ее, и любой, кто захочет ее отобрать, сможет сделать это лишь силой.
Действует согласно законам, которым ее никто не учил. Возможно, важность воспитания и обучения была несколько переоценена, подумала охотница, проигнорировав предупреждение волчонка.
Охотница повторила свой вопрос, в этот раз на слабо-владеющем оленьем.
“Ном?” – произнесла он, показывая на волчонка.
Рычание стихло. Проглотив кусок теплого мяса, новоиспеченная хищница наконец ответила на вопрос: “Циэль”.
Охотница подняла бровь.
Значит, это действительно так…
В этот день Циэль покинула свою мать волчонком. Вернулась она уже волчицей. Победоносной, окровавленной волчицей. На душе у нее было спокойно и легко; это выражалось в ее мягкой поступи, в ее расслабленном выражении морды. Она встретила обеспокоенное лицо оленихи легкой улыбкой.
Матери даже не надо было спрашивать, как прошла охота. Она просто медленно кивнула и поприветствовала свою дочь. Мать предложила ей немного дождевой воды, собранной в вычищенную тыкву, которую та оставила у кровати.
И вот, в окружении дюжин рисунков, украшающих стены их пещеры, она тяжело вздохнула, смотря как ее дочка смывает с себя кровь.
“Циэль…”
Волчица прервала свое умывание и взглянула на свою маму – отметила ее нервное ерзанье. Но олениха плавным жестом своей руки попросила ту не отвлекаться, дочь удовлетворила ее просьбу.
“Циэль… - повторила мать. – Ты не п… не пер… не первая, кто носит это имя”.
“Мар…” - начала было волчица, но мать попросила ее помолчать еще одним жестом руки.
Олениха продолжила.
“Пе-перед тем, как я нашла тебя, у меня была… Циэль. Р-родная дочь. Добрая, - она запнулась. – Как ты”.
Волчица сосредоточенно слушала, вымывая свой мех. Она не никак не показывала, что слушает – она знала, что этого не требуется.
“Растила ее на п-пастбище. С другими детьми. Тогда я б-была… Любящей Матерью”.
Под натиском нахлынувших эмоций ее голос дал трещину. Олениха прервалась, пытаясь собраться с мыслями.
Даже юная Циэль уже знала, что последует за этими словами.
“А затем… Скорбящая Мать”.
“Почему… Скорбящая?”
Олениха закусила нижнюю губу. После непродолжительной тишины она произнесла слово, которого они обе опасались, каждый по своей причине.
“Ллоп”.
Они.
“Ллоп п-пришел. Сол. Когда я отвлеклась. Увел мою Циэль. Очень… далеко”.
Слезы соскользнули с уголков ее глаз, пропитывая мех под ними. “И я стала Ско… Скорбящей Матерью”.
Дочь посмотрела на маму. Смотреть на ее лицо в этом момент было пыткой; как только она увидела абсолютно опустошенное выражение лица своей матери, сердце Циэль замерло. “Ллоп забрал ее?” – она осмелилась спросить.
Олениха медленно кивнула, и тишина вновь воцарилась в их жилище. Одна, две, десять секунд тишины и когда Циэль смирилась с тем, что дальнейших уточнений не последует, ее мать продолжила:
“Но ллоп дал… дал кое-что взамен”.
Волчица подняла голову в растерянности.
“Ночи спустя, я нашла… нашла тебя. Сол, - буквально на секунду промелькнул намек ну грустную улыбку. – Брошенную. Я назвала тебя Циэль…”
“Почему?”
“Мне было… больно. Я хотела и-и-иметь возможность… снова произнести это имя… без боли”, - она всхлипнула, вытерла слезы о плечо. Она выглядела так, будто в любой момент готова была сорваться окончательно. “П-пыталась сделать из тебя оленя, как я… как она. Это было… неправильно”.
“Я не… не олень?”
Циэль и так знала ответ на свой вопрос, но она ожидала, что его потребуется вытаскивать из своей матери буквально через силу… а не получить его так просто. Она хотела, чтобы у нее оставалось оправдание злиться, называть свою приемную мать лгуньей. Теперь же, все еще было обидно… но она не могла заставить себя сердиться. Она не могла заставить себя ненавидеть кого-то, кому было настолько больно и плохо.
Каким-то образом, от этого становилось еще хуже.
Пожалуйста соври. Пожалуйста соври. Дай мне оправдание.
Олениха мотнула головой.
“Нет. Ты ребенок ллопа”.
Циэль почувствовала боль в своей левой руке; только сейчас она поняла, что сжимала ее своей правой рукой все это время – настолько крепко, что даже ее источенные когти начали раздирать кожу. Ее мама, понурив голову, чуть ли не упала ниц перед Циэль. Слезы бежали по ее лицу ручейками, собираясь на кончике ее носа, откуда они продолжали капать на и так уже влажный пол пещеры.
“С-с-сэн. Сэн”.
Волчица поставила тыкву на землю; она завалилась набок и разлила окрашенную в красный воду, которая медленно потекла по полу. Хищница встала, подошла к плачущей оленихе… и положила окровавленную лапу той на плечо.
“Не Сэн. Ты неродная Мар… но ты все еще Любящая Мар”.
Это было все, что и требовалось услышать оленихе. Всего несколько слов и ее до этого тихий плач перешел в громкое рыдание.
Это откровение тяжелым грузом упало на плечи Циэль. Все встало на свои места и, в то же время, все стало еще запутанней.
Иногда волчица мечтала о том, чтобы она действительно была просто олененком, которого так хотела ее мать. Она даже пыталась в какой-то момент подавить свои инстинкты, не есть мясо, но это привело лишь к тому, что она стала выглядеть слабой и болезненной, пока ее мама насильно не отправила ее охотиться.
Иногда волчица хотела отбросить всякое притворство и принять роль полноценного хищника – бегать свободной и дикой, убивать и жить так, как это и было задумано природой. Однако, за многие сезоны воспитывания среди копытных, ее оленья половина стала полноценной частью Циэль, которую невозможно было игнорировать или просто отмахнуться от нее. Каждый раз, когда она отсутствовала особенно долго, волчица чувствовала, как стадо тянет ее обратно к себе – она хотела быть со своей мамой, она хотела проводить время с обитателями пастбища.
Не прошло много времени, как она нашла золотую середину, которую она стала охотно соблюдать. Она продолжила жить как раньше – проводить время со своей мар, играть с оленятами, заставить Старейшину проглотить свою гордость и признать, что волчица была настолько же безобидна и общительна, как милейшие из оленят. Но когда она выходила на ежедневную охоту, в тайне от матери, Циэль встречалась с другой.
Каждый день, в то же время, охотница ожидала ее у речного брода. Каждый день она приветствовали друг друга лаконичным кивком и отправлялись на охоту, как стая.
Когда им везло, их встречи заканчивались сытной трапезой. С охотницей Циэль научилась выслеживать добычу и идти по следу. Она научилась отделять слабую жертву от своих собратьев, научилась как запутывать и отвлекать добычу и как использовать эти моменты в свою пользу. Каждый новый урок приносил ей вновь обретенный смысл существования. Когда она охотилась, Циэль чувствовала себя по-настоящему живой, чувствовала, что наконец все будет хорошо.
Во время одной из таких охот она загоняла большого зайца.
Впервые, Циэль было сказано, что в этот раз она сама будет вести погоню. Охотница будет лишь идти вслед за ней и выполнять все ее указания. Это было время, когда пришла пора проверить все навыки Циэль в деле.
Из всей плеяды запахов и звуков, наводнивших лес, она вычленила один. Заяц. Проворное юное животное, пугливое и прыгучее. Три раза они пытались подобраться к нему; три раза они были обнаружены чуткими длинными ушами, видя, как исчезает маленькая фигурка в лесу.
Но у Циэль появился план.
Она дала указание своему учителю пойти, не спеша, по дуге, притворившись, что та бросила попытки поймать добычу и решила вернуться домой. При этом та должна была двигаться по подветренной стороне, чтобы заяц всегда мог слышать ее запах; Циэль же тихо останется на противоположной стороне, где ее запах останется недосягаем для добычи.
Все указания были даны не на оленьем, а лишь с помощью языка тела, с небольшим использованием волчьего, которому Циэль быстро училась. Охотнице все еще приходилось говорить простыми и короткими предложениями, но ребенок все схватывал на лету. Во многом, этот язык давался ей гораздо проще, чем ее первый.
Когда ее напарница удалилась, Циэль притаилась в ожидании. Шли минуты, а ее уши были полностью сосредоточены на каждом шорохе, которое издавало ушастое животное впереди.
Она хотела сорваться с места и мгновенно прикончить его, до того, как у зайца появиться шанс заподозрить неладное и скрыться – но дюжина неудачных охот показали ей всю ценность терпения и выдержки, так что она продолжала ждать.
Громкий вой вдруг эхом разнесся через лес. Испуганные птицы сорвались с места. Так же поступил и заяц.
