Вновь она подавила в себе желание вскочить и погнаться за ним. Нет, еще не время.
Еще не время. Еще не время.
Сейчас.
Она выпрыгнула из своего укрытия как в тот момент, чтобы схватить коричневое пятно, которое пробегало мимо. Ее прыжок прервал неудавшийся побег существа, и они вместе свалились на землю, превратившись в клубок из меха, зубов и пыли. Все закончилось быстро – захват, хорошо поставленный укус и дергающийся, хрипящий заяц вскоре окончательно затих.
Безупречная расправа. Циэль стояла, ликуя, тяжело дыша, держа свою жертву за длинные уши. Когда охотница показалась из-за кустарника, Циэль продемонстрировала ей зайца, гордо сияя.
“Смотри, - сказало она по-волчьи. – Я убила”.
Ее наставница скрестила руки, подняв одобрительно голову: “Отличная демонстрация навыков. Заяц весь твой”.
Однако Циэль просто бросила тушку на землю. Она упала на землю с глухим буханьем, безжизненная – как тряпичная кукла. “Спасибо… но не голодна. Хорошая охота, впрочем”.
Она начала уходить обратно, как обычно после охоты, но лапа, схватившая ее за плечо, не позволила этого сделать.
“Это не охота была полным провалом. Это даже хуже, чем провал; это даже охотой нельзя назвать”, - взъярилась охотница. Ее тон был резкий; это резко контрастировало с обычно терпеливой, но строгой охотницей – даже, когда Циэль терпела неудачу, она никогда не слышала в голосе охотницы такого уровня разочарования.
“Я убила зайца?” – спросила юная волчица недоуменно. Она почувствовала, как хватка на ее плече стала сильней.
“Да, убила. Поздравляю, он мертв, - ее слова были пропитаны сарказмом. – Теперь его жизнь потрачена впустую. Отдана червям на съедение! Это была не охота, это было убийство – а мы не убиваем просто так”.
“Извини, я…”
“Проси прощения не у меня, а у него, - она указала когтем на окровавленную груду меха и сломанных костей, которую так беспечно швырнули на землю. – Ты забрала его жизнь без надобности поддерживать свою. Ты подвела его, и ты подвела саму себя”.
Ее слова больно ударили по гордости Циэль, по ее эго, такому чувствительному в ее юном возрасте. Она почувствовала такой знакомый комок в горле, тяжесть на своем сердце. Она хотела заплакать, но не посмела показывать свою слабину в присутствии могучей охотницы.
Она склонила свою голову: “Я… понимаю. Я съем. Помоги мне съесть. Если двое едят, его жизнь будет более ценна”.
Болезненная хватка на ее плече ослабла, и лапа, до этого сжимавшая плечо, в этот раз одобрительно похлопала ее. “Тебе надо еще столькому научиться, дитя двум миров, но возможно я делаю это слишком быстро. Мы попробуем завтра еще раз, если ты усвоила урок, я пойму, что ты достойна дальнейшего обучения”.
На ее морде появилась нежная улыбка: “Ну пошли – позволим себе насладиться дарами охоты. Так мы почтим память о жизни, которую забрали. Хорошо запомни это”.
Время шло своим чередом, и некогда маленький ребенок вырос физически и морально. С каждой охотой, на которую уходила волчица, ранее крохотное создание стало гораздо больше и внушительней. Ее детские черты стали более изящными, ее глаза уже меньше походили на щенячьи – все ее тело совершило скачок от детеныша до почти взрослой волчицы буквально за несколько сезонов. Каждый день она сравнивала свой рост с ростом матери; каждый день разница между двумя становилась все меньше. Циэль преодолевала все преграды и невзгоды со стойкостью настоящего волка и непоколебимостью оленя, заставляя двух своих матерей гордиться собой.
Благодаря своим обретенным размеру и силе, которую она продолжала оттачивать во время своих вылазок, ранее немыслимые задачи стали обыденностью – выживание, если не сказать процветание, стало чем-то легким и незаметным.
Однако на посещения стада это не распространялось.
Другие олени, ее друзья детства, росли быстрее, чем она. Охотница поведала ей, что это была лишь жизненная необходимость – в то время, как даже у маленького волчонка есть зубы, оленята являются очень хрупкими созданиями, беззащитными до самого взросления, как она объяснила. И действительно, когда ее друзья стали возвышаться над ней, она почувствовала себя отстающей. В особенности это касалось самцов, которые стали высокими, сильными и зачастую агрессивными; с отростками, венчающие их головы, которые начали утрачивать свой бархатистый вид и заостряться на кончиках, ими уже было заметно сложнее командовать, с клыками или без.
Она смирилась с этим. Но теперь она стала догонять их в росте и силе. Ее, ранее худощавое, тельце обрело массу и объем, она стала быстрее, сильнее. По наставлению Охотницы, она заменила свои когти, в качестве инструмента для рисования, на кусочки странных, рыхлых белых камешков, которые можно было найти у подножий гор и которые оставляли яркую белую линию на рисуемой поверхности. И ровно также, как росли ее художественные способности, росли и ее когти; новый набор оружия, которым она теперь мастерски владела.
Ей больше не было необходимости из кожи вон лезть, чтобы быть наравне с другими оленями. Все началось с обычного толчка; то, что ей показалось дружеской забавой, закончилось обмякшим и рухнувшим на землю оленем, одним из крупнейшим среди своих сверстников. Только мягкая, топкая поверхность позволила избежать серьезных последствий. Она больше не могла бить лапой наотмашь, как раньше, неважно насколько слабо; их шкуры больше не были способны противостоять ее когтям. И, конечно же, любые укусы вовсе были исключены.
Все это сделало игры… не приносящими удовольствие. Как нагнетание без кульминации. Всякий раз, как она чувствовала, что может развеяться, играя в эту фальшивую охоту, реальность тут же давала о себе знать. Снова ее друзья начали отсиживаться по углам, играя в свои собственные игры. Некоторые утверждали, что ее игры слишком детские, другие притворялись спящими ил больными, каждый раз, когда она подходила к ним. Она знала, что все они лишь лгуны и обманщики.
Лишь ее верный лучший друг, Вол – воплощение силы и гордости среди своего рода – всегда находил для нее время. Некоторые потешались над ним и считали его мальчиком на побегушках у Циэль, ухмыляясь каждый раз, когда он проходил мимо и относясь к нему хуже остальных из-за его преданности к той, кто в глазах остальных, этого не заслуживала. Другие же, более проницательные обитатели, видели истинный характер их отношений – крепчайшая дружба, завязанная на взаимном уважении друг к другу. Даже когда их игры принимали ожесточенный характер, даже когда на их телах стали появляться шрамы от совместных развлечений, они были неразлучны. Олень видел в Циэль свою подопечную, ту которую он принял решение оберегать несмотря ни на что; в то же время, волчица относилась к нему, как к собрату, члену стаи.
Безусловно, иногда они слишком увлекались и ранили друг друга, но они оба знали, что от этих потасовок они станут лишь сильней.
Если бы только она могла сказать то же самое про свои игры с другими. Когда они становились скучными, больше представляя из себя некий обыденный ритуал, нежели вызов, она обнаруживала, как ее мысли начинают течь в другом русле. Она наблюдала за тем, как ее друзья прыгали вокруг, пытаясь убежать, и она задумывалась – если бы это была не игра, насколько бы быстрее они убегали от нее? Насколько бы сильнее сопротивлялись? Насколько бы вкуснее ощущалась их податливая плоть?
Эти мысли сперва сильно нервировали ее, но чем сильнее она сопротивлялась им, тем сильнее они вытесняли все остальное в ее сознании. Она боролась с этими мыслями каждый раз, когда в погоне ее зрение фокусировалось на догоняемом олене, когда все окружение исчезало, превращаясь в набор размытых красок. В такие моменты она буквально захлебывалась своей собственной слюной, которая в любой момент готова была стечь из ее пасти, поведав ее товарищам по играм о фантазиях волчицы.
Возможно, причиной было и то, что ее собственные охотничьи вылазки стали приносить все меньше удовлетворения; обхитрить и нагнать неразумную жертву, неважно насколько сильную, становилось слишком банальным занятием, и она желала получить более серьезное испытание своих навыков. Возможно, это был естественный ход вещей, волчья кровь в ее венах подсказывала ей, что пришло время выйти на следующий уровень на пути к тому, кем она должна была стать.
Чтобы это ни было, эти позывы становилось все труднее игнорировать с каждым разом. Благодаря своим зрелым рассуждениям, которые являлись результатом взросления и наставлений Охотницы, Циэль понимала, что истории суждено повторить себя. Ей снова требовалось выпустить из себя, то, что так рьяно рвалось наружу… и, если она хочет обезопасить своих близких, ей необходимо сделать этот процесс контролируемым.
Ей придется попросить Охотницу провести охоту на разумную добычу.
Оставшись одна в пещере, Любящая Матерь закончила с уборкой щебня и сора, который налетел в их дом. Отряхнувшись от пыли, она высоко потянулась, разминая затекшие мышцы и широко зевнула, расслабляя свое тело и душу. После того, как ее тело плюхнулась на пол, она оглянулась с чувством выполненного долга; в ее жилище стало довольно чисто, за исключением…
Она посмотрела вглубь пещеры; темные глубины, которые вели к местам, которые она не осмеливалась исследовать. Это был мир Циэль, место, куда она уходила, когда желала побыть наедине со своими художественными порывами.
Но по мере того, как Циэль проводила все меньше времени дома, постоянно слоняясь по лесу, оленихе становилось все любопытней, что же скрывают в себе самые темные уголки пещеры. С рисовальными камешками в охапке, ее дочь исчезала там на многие часы, возвращаясь с головы до лап в белой пыли.
Она все не могла перестать думать о том, что таилось там, в глубине. Напоследок окинув взгялдом их жилое пространство – все было в идеале, ну насколько это вообще возможно сказать про обычную пещеру. Небольшая кучка корешков и ягод лежала в уголке, ожидая ужина. Их спальные места были обновлены свежими листьями снаружи.
Это были те редкие моменты полного спокойствия, когда все моменты, касающиеся выживания, были решены и можно было побаловать себя простой скукой. Скука, такая удивительная сила, которая иногда приводила ее род к потрясающим открытиям – как например, камни, дающие огонь, хоть и ненадолго или заострение камней, которые ее вид приучился использовать для легкой добычи корней.
Теперь же скука подстрекала ее к исследованию глубин, к поиску того, что скрывала от не Циэль.
Она начала движение по каменному туннелю и с каждым пройденным шагом, все больше света покидало ее. Проход оказался коварным, так как глыбы камней на полу мешали ее копытам опираться, и часто ей приходилось хвататься за стены, чтобы окончательно не свалиться плашмя. В этот момент она завидовала своему ребенку, у которого были лапы с мягкими подушечками, а не копыта, так и норовящие соскользнуть с булыжника.
По мере того, как она продвигалась все дальше в темному, олениха почувствовала, как тонкий слой пыли, покрывающий стены, начал оседать на ее руках. Без возможности полагаться на свое зрение, она слушала лишь звук своих шагов, полагаясь на его эхо, отражающееся от стен, чтобы найти дальнейший путь.
Несмотря на то, насколько медленно и осторожно она продвигалась, вскоре она достигла тупика, территория вокруг которого была, казалось, еще темнее, чем до этого. Как разочаровывающе. То, что она представляла, как мир кошмаров обернулось лишь маленьким углублением. Что ж, теперь ей необходимо было выйти отсюда назад…
Она вновь оперлась о стену, но вместо холодного, покрытого мелом камня, ее пальцы ощутили тепло и мягкость. Она стукнула по стене, и характерный звук, эхом разнесшийся по туннелю, подсказала ей, что это было: древесина. Она навалилась на нее и, к ее удивлению, древесина поддалась, обдав ее слоем пыли и комками земли.
Она прижалась к дереву еще раз и почувствовала, как то начинает сдвигаться с места. Когда же ей удалось сдвинуть его еще дальше, луч света ударил ей по глазам, настолько яркий, насколько и неожиданный. Щебет птиц и шуршание листвы наполнили своими звуками ее уши, а она поняла, что только что вышла на поверхность.
Будучи не в состоянии более сдвинуть древесную преграду, она остановилась, боясь, что дальнейшие попытки приведут к обвалу свода пещеры. Ослепленная от внезапного потока солнечного света, она присела по центру углубления, ожидая, когда ее зрение вернется в норму.
Вокруг нее, пятна красного, желтого и синего цвета начали постепенно обретать четкость, превращаясь в стену пещеры… а также меловые рисунки, покрывающие ее.
Это были не простенькие фигурки из палочек, которые Циэль рисовала раньше своими когтями. Это были сложные, изящно стилизованные изображения. Отпечатки ладоней покрывали стены, некоторые из них стерлись в результате неуклюжести оленихи; изображение же, которое они обрамляли, становилось лишь более впечатляющим.
Две массивные фигуры взирали на олениху с каменной поверхности, прямоходящие и изогнутые, с длинными ногами и мощными руками. Одна из фигур была кристально белой, другая же была изображена в коричневатых тонах с помощью влажной земли. Белая фигура возглавляла атаку, ее пасть, усеянная большими клыками, оскалена. Коричневая же, хоть и больше, оставалась позади. Ее пасть была закрыта, и она показывала вперед, как будто руководя охотой.
Более тревожным было то, на кого они охотились. Высокий пятнистый олень, его тело искривилось в неестественной позе. Он не был четвероногим, как его дикие собратья, а стоял на двух ногах, в его глазах сверкал разум. Момент броска. Красная охра на стене.
Охнув, Матерь отшатнулась назад, ее сердце защемило. На ее лице был изображен чистый шок и неверие в то, что она увидела только что на картине. Как-будто это все было лишь зрительной галлюцинацией из-за глаз, которые еще не отошли от резкого солнечного света, ударившего по ним ранее. Но с течением времени изображение становилось только отчетливей.
Без малейшего звука она опустила голову. Обессиленными движениями она вернула кусок древесины на место, позволяя темноте вновь поглотить углубление пещеры и скрыть от нее увиденное.
“И ты думаешь, что уже готова?”
Циэль взглянула на волчицу перед ней, ожидающей ответа. К этому моменту она уже хорошо знала охотницу, она знала, что это очередная проверка. Она понимала, что от ее ответа мало что зависит, было важно лишь то, как именно она ответит. Поэтому она посмотрела той пряма в глаза и уверенно кивнула. Ее наставница оставалась беззвучной, лишь ее внимательный взгляд продолжал следить за языком тела Циэль. Белая волчица гордо стояла на месте; с поднятым подбородком, руками, свободно свисающими по бокам – демонстрируя свои уязвимые места охотнице без страха или сомнений.
После такой демонстрации охотница была вынуждена лишь удовлетворить просьбу Циэль.
“Хорошо, если ты действительно уверена. Я знаю, где мы можем начать. Но помни – все, чему я тебя учила, становится вдвойне важным, когда ты имеешь дело с теми, кому был дарован разум, - она подняла когтистый палец, дабы подчеркнуть важность своих слов. – Их бессмысленная смерть становится вдвойне бессмысленной. Мы должны сделать все правильно”.
