Что-то сильное, первобытное и сокращающее взяло вверх над ней, изгнав неистового зверя внутри нее. Все это удовлетворение исчезло. Вся эта гордость стала холодной и пустой. Она осталась ни с чем, кроме сожаления. Его кровь ощущалась горечью на языке. То, что должно было стать для нее самим эликсиром жизни, чтобы поддерживать ее жизнь, стало чем-то настолько омерзительным, что она буквально чувствовала, как ее сейчас вывернет наизнанку.
Охотница сделала шаг навстречу, готовая пожурить ее за проявление слабости. Один брошенный взгляд на ее шокированное состояние дал ей понять, что это был совсем не тот момент для этого.
Одно тело лежало, рухнув на землю, обмякшее, мертвое. Другое упало на колени перед первым.
Вол больше никогда не вернется домой. Единственное, что она могла сделать, это позаботиться о том, чтобы его смерти не была напрасна.
Никогда еще настолько сочное мясо не ощущалось у нее на языке как пепел.
Пересечение реки не смыло кровь с меха Циэль. То немногое, что попало в чистую воду, окрасило ее в розовый цвет, приведя рыб в исступление. Волчица не обратила на тех никакого внимания. Каждый шаг был небрежным, каждый вздох – болезным.
Ее Любящая Мать ждала ее у входа в пещеру. Под оранжевым закатом уходящих лучей, она выглядела не по годам изможденной и дряхлой.
Взгляд обеих встретился. Мама и дочь были одно роста и смотрели друг на друга, как на равных.
“Мар, я…”
Палец прижался к губам волчица, вынудив ту затихнуть.
“Я знаю” – голос олених был низким и сиплым, каждое слово будто царапало ее горло.
Волчица отступила назад, положив лапы на плечи своей мамы и легко встряхнула их, будто пытаясь разбудить ту во время плохого сна. Каждое слово, которое она буквально вытаскивала из себя через силу, произнесенное слабым шепотом через комок в горле, звучало настолько же раздраженно, насколько мрачно звучала ее матерь: “Я не могу вернуться, Мар. Ты не можешь в-“.
Тело оленихи было обмякшим, двигающимся словно мешок с песком. “Я знаю, Циэль,” – она выдавила из себя грустную маленькую улыбку, но чем больше она говорила, тем больше сползала эта маска с ее лица. Ее черты исказились в гримасе абсолютного горя. Ее глаза начали наполняться слезами. Она заставила себя сказать остальные слова, пока она была в состоянии их связать в предложении: “С воз… воз… возращением домой. Мы о-отдохнем. За-завтра, мы сделаем… ч-что необходимо сделать”.
Уважительно склонив голову, Циэль вошла в свой дом в последний раз.
Солнце только принялось прогонять звезды на небе. Зелено-синее небо было усеяно тяжелыми облаками, воздух был плотным и влажным. Две фигуры вышли из леса, между ними стояло тяжелое молчание. Олень и волк, держали друг друга за руки слабой хваткой.
Некогда чистая река окрасилась в густой молочный цвет от множества икринок лосося. На другой стороне стояла волчица во всей своей красе, высокая, покрытая шрамами от множества битв, выведшая победителем из тысячи охот.
Каждая на своей собственной стороне реки, Любящая Мать и Охотница посмотрели друг другу в глаза. Затем, каждая из них склонила голову в почтительном приветствии, и олениха повернулась к своей дочери.
Ни одна из них не решились испортить этот момент примитивными словами на оленьем языке. Они бы и не смогли, даже если бы захотели. Груз на их душе был слишком велик, чтобы позволить произнести хоть слово. Их обрамленные слезами глаза говорили все лучше любых слов. В них были обида, злость, сожаление… решительность. Глубокая и неукротимая любовь.
Любящая Мать прижала к себе своего ребенка. Она крепко обняла дочь, тихо рыдая в ее светлый мех. Так длилось несколько минут, никто из них не хотел прерывать этот момент, но каждая секунда делала нарастающую боль лишь еще невыносимей.
Они отпустили друг друга… и затем Циэль развернулась. Она вступила в холодную воду, почувствовала, как та, омывает ее мех, очищает ее душу. Она оглянулась на мглистую воду, полную будущей жизни. Волчица взяла вытянутую лапу Охотницы, позволяя той помочь Циэль выйти из реки. Вместо того, что просушить шкуру, она позволила воде остаться на мехе, как напоминание, пока та не высохнет.
Она оглянулась на свою маму в последний раз. Глаза оленихи были непреклонными и мужественными, даже несмотря на слезы.
Две фигуры скрылись в лесу, между ними стояло тяжелое молчание. По мере того, как они уходили в дикие, неприрученные места, олениха провожала их взглядом, вытирая слезы.
Скорбящая Мать никогда больше не сможет вернуться к стаду. Она потеряла двух дочерей из-за волчицы с другой стороны реки. Одну из-за воли случая, другую из-за необходимости.
Она могла лишь надеяться на то, что где бы они не находились, куда бы они не отправились, ее две дочери по имени Циэль всегда будут счастливы.
Олененок маленькими шажками пробирался через кустарник. Ее намокшая шкурка медленно начала обсыхать под теплыми лучами летнего солнца. Хоть слипшийся из-за влаги мех и доставлял ей некоторый дискомфорт, ощущение легкого ветерка на влажной коже лишь доставляло ей удовольствие в этот зной день.
Мир перед ней, казалось, был бесконечным. Неисследованный, загадочный, волнующий… опасный.
Хоть она была юной и беззащитной, маленькая проказница поистине наслаждалась своим неповиновением. Ее голову не занимали мысли о родителях, которые наверняка себе места не находили, или о старших, которые ни за что бы не отличили ее от дюжины других оленят на пастбище. Нет, единственное, о чем она думала, так это о чувстве трепета перед исследованием, перед неповиновением. Мир за рекой был настолько же велик, насколько и завораживающим. В нем находились самые вкусно-пахнущие цветы, самые яркие птицы, самые большие деревья.
И это, несмотря на то, что ей сотни раз говорили, что эту часть населяют они. Они, кто убивает, чтобы есть. Они, кто охотятся стаей. Олененок же, за всю свою короткую жизнь, не знал ничего опасней ядовитого плюща или выпученного корня, об который можно споткнуться.
И уж точно малютка не знала, что за ней следят. В течение вот уже нескольких часов что-то следовало за ней, наблюдало, готовилось нанести удар. Без ведома олененка, его уводили все дальше от реки, все дальше от оленьих земель. И вот, тот, кто скрывался все это время в подлеске точил свои когти в предвкушении хорошего обеда.
Все случилось так быстро, что кроха даже не успела среагировать. Что-то огромное, ослепительно белое под солнечными лучами, внезапно возникло из ниоткуда. Олененок почувствовал сильную, жесткую хватку вокруг своей нежной, хрупкой шейки, не в силах более вдохнуть. Она почувствовала, как сокрушительная сила прижала ее к лесному полу, заставляя ту вжаться спиной в слой грязи и наполовину-сгнившие листья. Она почувствовала, как начала покалывать кожа от муравьиных укусов, чей покой она нарушила.
Пара темно-синих глаз смотрели прямо на нее, жаркое дыхание захлестнуло ее лицо, а клыки, клыки такие длинные и острые, возвышались прямо над ее лицом в немом предупреждении.
Она заверещала, зовя на помощь. Помощь не пришла.
Вдруг, она заметила, как ноздри напротив ее лица дернулись. Челюсти сомкнулись, зубы вновь были обнажены, однако в этот раз не в угрозе, а в улыбке.
Хватка на ее горле исчезла, ребенок глубоко вдохнул, стремясь восполнить утраченный кислород. И без того высокая волчица встала во весь рост, и она поняла насколько же огромно это создание было. Высокая, поджарая, смертельно изящная – настоящая машина для убийства, которая, по какой-то причине, в этот раз благосклонно соизволила не убивать.
Большая, когтистая лапа протянулась к лежащему олененку. Поначалу все еще испытывая страх, что-то в этой волчице вынудило принять ее помощь. Смесь искреннего доверия и страх расправы от существа, которое было в разы сильней, чем она когда-либо будет.
Теплый, белый мех полностью укутал руку олененка и бережно помог той встать. Учитывая силу волчицы, олененок при подъеме почувствовал себе легким, как пушинка. Когда она снова смогла стоять на своих копытах, ребенок все еще немного покачивался из-за легкого головокружения, но лапа на ее плече помогла восстановить равновесие.
“Ты далеко от дома, пок”.
Олененок моргнул и протер свои глазки. Она взглянула на волчицу перед ней, склонив голову в недоумении. Наверное, у нее до сих пор кружится голова. Ей только что показалось, как один из них говорит на языке оленей.
“Сэн, что напугала,” – продолжила волчица.
Нет, ей это точно не показалось. И затем до нее наконец дошло.
Белый мех. Свободное владение оленьим языком. Она слышала истории от своих друзей, больше легенды, о той, из их числа, которая однажды ходила рядом с оленями. Она, как и остальные ее сверстники, всегда смеялась над этими рассказами. Теперь же она знала, почему никто из взрослых не смеялся вместе с ними.
Она попыталась вспомнить имя таинственного существа.
“Ци… Циэль?” – все же смогла спросить она, как только писк в ее ушах стих, а зрение восстановило четкость.
Волчица лишь улыбнулась, спокойно кивнув в ответ. Она потянула руку ребенка, показывая той следовать за собой, что олененок и сделал. Не то, чтобы у нее был выбор.
“За рекой не место для оленей,” – объяснила волчица, пока они шли. Ее тон был серьезным, предостерегающим, ребенок слышал подобный тон от своей мамы много раз, но в нем также была ласка, едва заметная, но все же. Как и ласка в ее лапе, сжимающей руку олененка. “И уж точно не место для пок”.
Олененок нахмурил свои бровки, взглянув исподтишка на волчицу. Ее мозг усердно работал, пытаясь выяснить, почему ей говорили эти слова. С ней просто играются? Были ли волки не настолько кровожадными, как о них все говорили?
Эта волчица определенно не выглядела такой. Каждое ее движение, каждое ее слово было аккуратно выверены, чтобы успокоить олененка, физически и морально. И это приводило ребенка в замешательство. Только представить, что такое огромное, могучее существо способно к такой нежности.
Волчица вела олененка через лес, туда, откуда пришел ребенок. Когда малышка уставала, волчица несла ее на себе, когда та становилась слишком непоседливой, волчица отпускала ее побегать вокруг.
И когда они наконец вышли к реке, Циэль присела на колени и улыбнулась: “Возвращайся к своей мар, пок. Возвращайся к тем, кто любит тебя. Пок из стада может не бояться меня… но я не единственный опасный зверь по ту сторону реки”.
Малютка кивнула в понимании. “Можете… - она замялась, но маленький жест со стороны волчицы позволил той продолжить. – Можете… перевести меня через реку?”
Волчица посмотрела ей в глаза, открыла пасть, готовясь отказать в просьбе. Но глаза олененка были такими кроткими и просящими… ее сердце не было настолько черствым, чтобы отказать в просьбе кому-то настолько невинному, слишком маленькому и беззащитному для такого жестокого мира.
“Только ради тебя, пок. Я перейду эту реку в последний раз”.
Она взяла ребенка на руки, прижала его к себе на уровне своих плеч. Она встала и почувствовала, как маленькие ручки цепляются за ее мех, заставив волчицу прыснуть от смеха, которая заметила смущение олененка.
“Крепко держишься, пок?”
“Угу”
Циэль кивнула, смотря на кристально-чистую воду перед ней. Течение, струясь, преломляло солнечный свет на дне из разноцветной гальки, до краев покрытое бархатистыми водорослями и треснутыми икринками.
Она почти забыла, насколько красива была эта река.
Волчица почувствовала, как маленькие ручки потянули ее мех в сторону реки, а ранее напуганный олененок указывал ей на земли за водным массивом с такой решимостью и возбуждением, какую Циэль не видела уже долгие годы.
У ребенка не было времени на рефлексию Циэль.
Она лишь ухмыльнулась. Такой настрой ее вполне устраивал.
Когда она все же вступила в воду, волны ностальгии захлестнули ее, сильнее чем, любое течение, меланхоличные, как никакие из прудов. Мир, который она оставила позади все еще звал ее, в самых недрах ее сердца.
Со слегка влажными глазами, впервые за много сезонов, дитя двух миров вновь пересекало холодную реку.
А что до олененка, она не могла дождаться момента, когда она расскажет свое Матери о своей встрече.
Оригинальный текст: Randomness, VaguenessIncoming
Перевод: Lolka1950
